Текст книги "Калейдоскоп душ. Художественная философия"

– Ладно, примерно понял, – не стал его мучить я, но паузу смог выдержать лишь пару секунд:

– А скажите, я ведь после смерти окажусь здесь, рядом с вами? Раз у меня получился переход в ваш мир, значит, я уже заслужил, и значит, это последняя жизнь в моём трёхмерном? – Я с затаённой надеждой глядел старцу в глаза. – Вы поймите, в моей жизни было столько боли и лишений… я уверен, что должен быть поощрён Богом на том свете… в смысле, в вашем мире…

Громогласный хохот перебил мой лепет. Старец жалил меня взглядом, в котором проглядывалось то ли презрение, то ли негодование.

– Боли?! Лишений?! Ты считаешь, что в твоей вполне сытой и размеренной жизни было много боли?! Да ты даже не знаешь, что это такое!

Старец на минуту замолчал, похоже было, что он просто хотел успокоиться. Продолжал он уже размеренным менторским тоном учителя:

– Ты, конечно, не в начале, но и последнюю трёхмерную жизнь ещё не прожил. Неужели сам сего не понимаешь? В последней лишений и боли будет во много раз больше, чем сейчас. Людей этой ступени очень мало, посему ты с ними и не сталкивался. А вот между первой и последней ступенью расстояние большое, и людей, находящихся в середине пути, много.

Мне стало страшно, как от вида громадного количества неожиданно навалившейся работы. Но любопытство быстро победило страх:

– У меня в голове уйма вопросов. Но для начала разрешите называть вас Учителем?

Старец кивнул.

– Я вижу и даже знаю, какие. Но раз ты назвал меня Учителем, давай-ка побеседуем попродуктивнее. У меня появилась насчёт тебя кое-какая идея.

«Идею» Учителя я пропустил мимо ушей и жадно бросился с головой в дебри философии и софистики. И далее наш разговор выглядел так.

Я:

– Я давно пытался понять: ведь, насколько я помню, в разных религиях количество этих, как вы сказали, ступеней, разное, только там они называются жизнями и их реинкарнациями. Так сколько же их на самом деле?

Учитель:

– Это зависит от того, как быстро ты по ним двигаешься, иль, может, вообще стоишь на месте. Это, как в школе: ты можешь в каждом классе оставаться на второй год по неуспеваемости, а можешь сдать экстерном сразу два-три класса. Ну а ваша информация о том, что в одной религии десять реинкарнаций, в другой три… и так далее, она от разных сущностей, от «учителей», с которыми контактировали создатели сих религий. Они уже прошли все ступени, прошли их по-разному, кто за десять реинкарнаций, кто за три, а кто, может, за пять. Возможно, они об этом тоже сообщали этим медиумам, но те неправильно поняли, ведь мы общаемся с вами не словами, но образами, а ваш мозг, насколько он способен, переводит образы уже в слова.

Я:

– Учитель, а я-то хоть вас правильно понимаю? – Меня неожиданно накрыло волной печали. – Ведь люди становятся всё более материалистичными, циничными, религии уходят… и чтобы им объяснить, доказать такие необычные вещи, надо самому их понимать верно.

Учитель:

– Не переживай, понимаешь ты относительно правильно. А насчёт материалистичности людей я вот что скажу: религии никуда не уйдут. Надеюсь, как человек, интересующийся мирозданием, ты заметил, что религии постепенно трансформируются в более правдоподобные, в параллели со знаниями данного этапа развития цивилизации. Вот у вас была такая медиум Блаватская, её учение вполне шло в параллели с девятнадцатым веком и объясняло намного больше святых писаний многотысячелетней давности. Однако и она слишком «буквально» и, соответственно, неверно восприняла некоторые образы, переданные ей. Ещё через несколько сотен лет возникнет другое учение, которое люди двадцатого века просто бы не поняли, настолько бы оно оказалось сложным для восприятия их мозгом. Появится новые «Библия», «Тора», «Коран», а, может, и одно общее учение… Но люди всегда будут стремиться понять тот мир, который им полностью не постичь, постепенно вытаскивая из него знания по толике и выкладывая их в книгах. Ну а остальное человечество, не отличающееся даром ясновидения, будет называть сии рукописи «святыми».

Я обречённо помолчал, но не долго. По милости психологического парадокса самооправдания, моё «я» понемногу начинало бунтовать. В голову полезли мысли – практически «столпы» нынешних познаний в этой области:

– Знаете, Учитель, ведь я славянин, стало быть, живу среди православных. Я с детства знаком с основными догмами. Как же тогда церкви, их служители и самое главное доказательство – проявления силы господней?

Мне ответили сразу и так мягко, как будто мать успокаивала своё нерадивое дитя:

– Ни церкви, ни их служители прямого отношения к Богу не имеют. А вот сам Господь – дело другое. Ты, конечно, понимаешь, что Он не отдельная личность, а скорее сложный и непонятный для разумения вселенский разум, природа, механизм, энергия и информация, контролирующий, уравновешивающий…………………………………………….. Даже не так. Если сказать простым языком, это, как закон физики, и веришь ты в него или нет, значения не имеет. Он есть, работает – и всё, поклоняться ему совсем не надо, да и приписывать разные небылицы, как это делают многочисленные конфессии, тоже. Сие опять же ничего не изменит.

Он немного помолчал и продолжал:

– Да ты не переживай, я тебе кое-что покажу, попытаюсь научить, а взамен ты должен будешь это описать. И хотя истину никто никогда не узнает, а только рядом блуждать будет, да фрагменты из бесконечности выхватывать, тем не менее, постарайся написать хоть что-то, что сможешь.

Я:

– Но я не смогу так сразу перевести свои эмоции и ваши образы в мысли и слова. Я знаю – мой мозг, моё сознание трёхмерно и поэтому большая часть знаний будет понята неправильно, опираясь на моё видение мира, либо вообще пройдёт мимо.

Учитель:

– Так ты не сразу, а понемногу. Ты думай и чувствуй. А что не поймёшь, за тебя поймут другие, кто поумнее. Ты просто им место в рукописи оставь.

Итак, перво-наперво Толян…

* * *

Вдруг как-то сразу, сверху, на расстоянии нескольких метров, я увидел мужика, стоящего рядом с, видимо, своей машиной. Он был среднего роста, короткостриженый, с мощной мускулатурой, годами шлифовавшейся на тренажёрах и боксёрских грушах, в адидасовском спортивном костюме. Мужик стоял на тротуаре и, никому не мешая, эмоционально орал хрипловатым голосом в мобильный телефон, размахивая свободной рукой. А вот его BMW, стоявший там же на тротуаре, прохожим мешал сильно, они сверкали в его сторону глазами и что-то со злостью бормотали, однако никакого внимания на сей факт спортсмен не обращал.

– … Короче, приезжаю на стрелу – нашёл, б…, недавно нового лоха, который производит загородом в подвале дома мыло и стиральный порошок. Ну, я его малёха поплющил …твою мать… Наварился вчера реально, башка-то у меня хорошо работает. Теперь он мне, сука, с каждого навара треть будет отдавать. – Толян злобно засмеялся.

Но гомерическим смехом это вряд ли можно было назвать, скорее, напоминало блеянье барана. При этом его узкий лоб смешно морщился, а маленькие поросячьи глазки казались ещё меньше. Однако, как бы этого ни хотелось, потешным его лицо назвать было нельзя. Лишённые изящества грубые линии находились так далеки от благообразия, а взгляд напоминал два пистолетных дула – чёрные и пустые. Всё это у любого интеллигентного человека вызывало отталкивающее чувство, граничащее со страхом, а хороший физиогномист увидел бы либо простенького агрессивного мужичка, годного разве что топором или кувалдой махать, либо бандита, кем он, в общем-то, и являлся.

– Короче, бабло сейчас есть, и на пару месяцев мне его хватит. Отдыхать буду, расслабляться, б… Ну а ты как, Пархом?

На другой стороне «трубки» Толяну отвечал мужчина с заднего сидения, мчавшегося на огромной скорости чёрного «Гелендвагена». Он имел скуластое лицо правильной формы и жёсткий взгляд, одет был в солидный дорогой костюм. Внешний вид мужчины и то, как он отвечал, вызывало некоторый диссонанс:

– Отлично. Слышь, Толян, бросай фигней заниматься, есть тема поважнее, твоя помощь нужна. Моей фирме мешает один чел, мать его. Он производственник, белый бизнес. Завод у него большой, клепает детали для станков, радиодетали… В общем, мне нужен контрольный пакет акций его конторы. Ты должен заставить тебе его продать. А я потом его завод разделю по цехам, каждый из них продам чёрным налом, бабло переведу через Серегин банк в офшоры, а контору объявлю банкротом, ну а потом… в общем, это тебе уже знать не обязательно.

– А что такое офшоры?

Пархом презрительно ухмыльнулся в трубку. Лицо его на секунду приобрело звериный оскал, только с какой-то детской простотой и непосредственностью, как будто Сатане, сидящем в нём, стало смешно и он высунулся посмотреть, кто же его так смешит. Но уже через секунду маска благопристойного, можно даже сказать, интеллигентного человека, вновь крепко держалась на своём хозяине.

– А тебе не один хрен? Всё равно ни черта не поймёшь своей башкой. Я деньги на этом подниму реальные.

Посмотрев на Толяна, было видно, что тот совсем не обиделся. То ли он привык к хамству, то ли слова сии для него и хамством-то не были, а так, мягкой журбой.

– Слушай, Пархом, а ты ведь неделю назад какую-то сделку крупную провёл. Тебе че, бабла мало? Давай лучше сейчас в баню с девками!

– Послушай, дружок, для меня зарабатывание денег – это спорт, риск, адреналин. Только в этом удовольствие. А сами деньги мне особо и не нужны. Ну, это как для тебя разница два раза штангу выжать или десять. Десять лучше, чем два – чувствуешь, что можешь. Ну а потом после окончания дела, само собой, приедешь ко мне на дачу: водка, шашлыки, девочки, всё как обычно. Мне нравится с тобой общаться, а то надоели эти советы директоров, заграничные партнёры, феня эта профессиональная экономическая… ни вздохнуть, ни плюнуть, ни выругаться. А с тобой за стаканом водки я самим собой становлюсь, отдыхаю и душой, и телом… А помнишь, как мы в прошлый раз девок заставили с нами пойти, ломануть соседа, он, вроде, писателишка или музыкантишка какой-то. А потом везли их голых на капоте моего «гелека». – Глаза его стали по-детски озорными, после чего Пархом без стеснения именно заржал, как конь. Но когда через десяток секунд весь воздух громогласно вышел, он уже спокойно бросил в трубку:

– Ну ладно, сейчас не до этого, надо собраться. Всё, бывай, до связи!

Толян удовлетворённо рыгнул и сказал не кому-то, а просто в пустоту:

– Ну всё, короче, я на сегодня работу закончил, пойду отдохну с Люсиндой. Любит меня эта дура. – Он с удовлетворением осклабился…

Сев в машину, он, к большой радости прохожих, вырулил с тротуара на дорогу и вдавил педаль газа. Машина взревела и с пробуксовыванием рванула вперёд к центру города.

А примерно через полчаса после этого чёрный «Гелендваген» заехал на тротуар и остановился прямо перед парадной дверью банка. Пархом вышел, двумя пальцами выстрелил окурок сигареты и быстрой целеустремлённой походкой направился к двери. Сзади семенил охранник-горилла, но шеф не обращал на него никакого внимания. Сначала к двери стремилось его поджарое тело с чуть опущенной, как у быка на Родео, головой, а за ним еле поспевали ноги.

– Вы к кому? – рванулась на встречу молоденькая девушка на ресепшене.

– К Серёге… точнее к Сергею Николаевичу. Передай ему, что Пархомов пришёл, – не повернувшись и даже не замедляя шага, бросил он через плечо.

– Но подождите, он ведь ещё не дал согласие. Или вам было назначено? – бежала за Пархомом девушка, пытаясь перегородить ему дорогу.

– Брысь, соплюха, пока я не рассердился. – Пархом грубо отстранил её ладонью.

Лифт плавно взмыл вверх и почти сразу же остановился. На табло уже светилась цифра «3». Потом метров десять по коридору, и вот посетитель у двери с золотой надписью «Директор». Горилла-оОхранник услужливо открыл дверь.

– Здорово, Серёга! – с порога крикнул Пархом.

Из-за шикарного стола красного дерева выскочил плюгавый мужичок с маленькими глазками, неприятно, но выразительно выражающими смесь хитрости и подлости, рыхлым лицом и носом-картошкой. Несмотря на толстое пузо, передвигался он довольно прытко и уже через пару секунд оказался рядом.

– А-а, здорово, Пархом! Сколько лет… Забываешь старых друзей. А раньше, когда общий бизнес был, помнишь? Не разлей вода. Ну, рассказывай, чего тебя сюда принесло?

– Дело к тебе есть на миллион, – усмехнулся Пархом.

– А не обманешь, как было тогда? – Лицо Серёги приобрело заискивающее выражение, и одновременно с этим глаза загорелись жадностью.

– Не боись, не кину! Мне даже не столько ты нужен, сколько твой банк. Надо будет бабло перевести в оффшоры. Нужны твои связи.

Серега прищурился, а затем достал из тумбочки в столе бутылку дорогого коньяка:

– Ну, хорошо, давай обсудим детали…

Человечество в лучшем случае представляет собою жалкое Панургово стадо овец, слепо идущее за водителем, попавшемся ему в данный момент. Человечество – во всяком случае большинство его – не хочет само думать. Оно рассматривает, как оскорбление самое смиренное приглашение шагнуть на мгновение за пределы старых избитых дорог и, судя самостоятельно, вступить на новую дорогу в новом направлении.

Е. П. Блаватская

Я:

– Ну это уж совсем животное. Толян – похоже, корова или, скорее, бык, Пархом поумнее, хотя мне кажется, что он агрессивнее и злее – натуральный злобный волк. А Серега труслив и жаден, как шакал. Думаю, Серега слабоват и больших высот не может добиться, разве что на везение.

Учитель:

– Да, ты прав, Толян только начал свой путь, только вышел из круга животных… он был псом, вполне приличным, хоть и хулиганил, как и все нормальные собаки, но хозяин его любил. Пархом и Серега же от него недалеко ушли, практически следующая ступень – связь между душой и телом уже чуть сильнее, есть основа интеллекта, однако тело ещё полностью довлеет. Серега хитёр, хоть и слабее Пархома, но материально хорошая жизнь полагается, поэтому ему, можно сказать по-твоему, «всегда везёт».

Я:

– Однако Пархом довольно много добился именно интеллектом – вон какой бизнес раскрутил.

Учитель:

– Глупый. Во-первых, количество денег совсем не пропорционально высшей душевной организации, отсюда……………. ……А во-вторых… вот какая у тебя планка, к чему ты стремишься? Наверное, хочешь многое познать, после этого многое обдумать и вывести что-то своё. Все науки это для тебя предмет уважения, учёные и люди творчества – предмет подражания. Ты хочешь добиться вершин и в карьере, и в творчестве, и в познаниях, а главное, совершенствуешь свою душу и мировоззрение. А у Пархома всё мною сейчас сказанное сводится к одному: он хочет добиться вершины только в накоплении материальных средств. Да у него даже фантазии их потратить нет. Естественно, раз вся его сущность, весь интеллект направлен только на это. А раз он больше никуда не разбрасывается, то материальная сторона у него получается лучше, чем у тебя. Количество денег – это единственный интерес, пик его стремлений и смысл всей жизни. А для ступеней более высоких такая жизненная цель настолько примитивна, что они ей уделяют лишь маленькую толику своего времени, распыляясь на всё остальное. А значит и не так часто добиваются высоких результатов. К тому же………………….…………………………………………………

Я:

– Получается, если человек богатый, то он априори стоит на начальных ступенях развития?

Учитель:

– Ну, в общем и целом, и чаще всего – да. Но только если ему всё это далось с лёгкостью или везением. Естественно, бывает уйма исключений – вот, опять же, если он к повышению своего достатка прикладывает очень большие усилия. Заработавших очень много денег только своим умом, талантом и колоссальным трудолюбием не так много в общей массе, однако они, естественно, есть. Правда, такие люди, как правило, теряют в чём-то другом, например, в личной жизни.

Я:

– Как-то это максималистично выглядит. Бедный – хорошо, богатый – плохо.

Учитель:

– Нет, всё не так, это было бы слишком просто. Ты не с той стороны начал. – Учитель усмехнулся. – Тенденция здесь такая: главная задача системы – генерировать серьёзные испытания, несчастья, препятствия и уравновешивать их. И дело не в богатстве, а именно в них. Просто бедному легче встретить на пути тяжёлые испытания и пройти их с достоинством, хотя и на богатого бывает «проруха», например, пожертвовать все свои деньги для кого-то. Ну а сама регуляция сих испытаний ведётся по основным критериям – этаким «китам». Грубо говоря, из материальных критериев это: богатство, карьера, известность, здоровье, внешность… Из духовных: доброта, ум, везенье в любви, в дружбе, кому-то – в творчестве… Но это уже другая история, сейчас поясню…………………………………….……………………………

………………………………………………………………………………….

Я:

– Я понял. Скажите, а кто же такая эта Люсинда? Неужели у идиота Толяна есть женщина, которая его любит?

Учитель:

– Что ж, нет ничего проще. Смотри.

Тут же у меня, будто бы в голове, запиликал телефон. Я завертелся, но быстро понял, что эти четыре визглявые ноты раздаются из мобильника Толяна.

– Слоник, заедь за мной, я в салоне «У Глаши», у моего стилиста. Уже два часа торчу. Мне твоя помощь нужна, тут проблемы, – капризным тоном сообщил женский голос на другой стороне трубки.

BMW Толяна остановился возле большого дома девятнадцатого века постройки в стиле барокко. Правда, дома эти уже давно не воспринимались, как памятник, ведь от первого до последнего этажа они были забиты офисами, салонами, ресторанами. Вот и здесь над тяжёлой дубовой парадной дверью красовалось неоновое табло «У Глаши». Толян вышел из машины и вразвалочку зашёл внутрь. Перед его взором предстал шикарный интерьер, сверкающий зеркалами и металлом. В середине зала висела бронзовая антикварная люстра, на которой сияли никак не меньше пары-тройки десятков ламп в подсвечниках. По периметру стояли кожаные кресла, поверх которых торчали, в основном, прелестные девичьи головы.

– Люська! – гаркнул Толян.

А вот и Люсинда. Девушка, сидевшая перед маникюршей, резко обернулась всем телом на крик Толяна, показав себя сразу во всей красе, и общая картина стала намного понятнее. Косточки на лице как будто были искусственно обтянуты белой нежной кожей без признака морщин. И вся эта искусно сделанная конструкция сводилась к своей высшей точке – огромным, как два валика, накачанным губам, оставляя маленьким, чуть заметным ушкам с малюсенькими мочками совсем немного кожи. И без того большущие глаза были накрашены так, что увеличивали визуальный эффект чуть ли не вдвое. А ещё сей эффект отлично подчёркивали пустота и кошачья наивность. В принципе её черты были действительно совершенны, если забыть о полном отсутствии глубины, хотя и совершенство это чрезмерное, гипертрофированное. Однако всё это можно было бы назвать красотой, если б не схожесть с неживой маской, а точнее даже с куклой – обычная такая кукла Барби из магазина игрушек. Но как раз именно она по теории и практике и должна с лёгкостью получать от этой жизни всё материальное и, возможно, даже любовь… материальное уж точно. В общем и целом, гламур по определению должен гламуриться, и он с этим ещё как справлялся по шикарным ресторанам, клубам, в шикарных тряпках, после чего ехал в шикарной машине отдыхать от этой тяжёлой жизни в шикарных квартирах.

– Да, мой слоник, я здесь! – У голоса Люсинды отсутствовала глубина, и он почему-то напомнил мне озвучку персонажа какого-нибудь мультфильма или комикса.

Толян подвалил к креслу.

– Ну давай, трепись, чё там у тебя случилось?

И Люська прямо при всём честном народе, не стесняясь и маникюрши, начала свою тираду:

– Ты же знаешь, у меня братан есть младший, классный чувак, только погулять очень любит. Короче, напился вчера в крутом клубе, сел на свою «тойоту» и поехал по центру гонять. Ну, он у меня храбрый, скорость любит, разогнался по сто пятьдесят и сбил там какую-то дуру с ребёнком – она по пешеходному переходу шла… как будто в другом месте не могла перейти… да ещё и сам в другую машину врезался. Ну, брату, слава богу, ничего, ушибы только, а этих двоих и тех, кто был в машине, насмерть. Короче, ему теперь дело шьют. Ты не можешь как-нибудь отмазать?

– Да, я его помню, мы как-то ночью наперегонки по проспекту гоняли, он на «тойоте», я на «бэхе». Ладно, сейчас Пархома наберу, он поможет – мы вроде как дело с ним замутили, я сейчас для него компаньон. Со свидетелями, если чё, сам разберусь. – Толян громко заржал. – Ну, ты давай, выходи на улицу, я пойду в тачке посижу…

Я:

– Вот уж, в самом деле, нашли друг друга и друг друга стоят.

Учитель:

– Такие, как Толян, не остаются без внимания представительниц женского пола, но, естественно, только таких, как Люсинда. Она в его глупости и агрессии видит искомую мужественность и лихость. Аналогично могу сказать и про неё. Эти люди редко страдают – им не положено, не выдержат, поэтому все жизненные необходимости и блага даются к их распоряжению сразу.

Я:

– Учитель, последний вопрос. Здесь всё понятно, всё расставлено по полочкам. Но вот услышав последний разговор… Почему такая несправедливость, почему всегда получается, что эти пустые разгульные отбросы остаются живы – максимум синяки и царапины, а люди достойные, чистые душой и сердцем, да и для общества в сто крат более важные, погибают? Прямо наваждение какое-то.

Учитель:

– Ты разве не видишь? Это инструмент «Дьявола», если проще выразиться, хоть дьявол – это и собирательное понятие. Есть законы, по-вашему, похожие на законы физики, только в сто крат сложнее, и вы им подчиняетесь. Ваши мысли и действия и есть результат исполнения сих законов. Дата рождения, воспитание, круг общения, интересов, якобы случайные происшествия, подводящие вас в течение жизни к тому, что сейчас имеете… это всё результат их работы. Эти, как ты выразился, «отбросы» – печальная необходимость, ведь кто-то должен творить зло и держать систему в равновесии. Зло должно быть доступнее, оно должно поощряться, вот их и держит система «наплаву», помогает им. Только одни творят зло помалу, раздумывая, вытягивая жилы и отрывая по кусочку, другие сразу и фатально, как Толян, Пархом и Серёга.

Однако первые персонажи, по-моему, ещё отвратительнее – они стоят выше интеллектом, поэтому уже подвергаются испытаниям. Но испытания эти не выдерживают и становятся хуже и опаснее Толяна, иначе говоря, тем же «орудием Дьявола». Ты готов их увидеть?

Я:

– Пошли дальше, я готов.

* * *

– Да, да, войдите! – Заместитель директора крупного предприятия с ожиданием посмотрел на дверь.

У него имелось минут двадцать свободного времени, поэтому он был готов к абсолютно любому посетителю, коих случалось немало, и каждый со своим делом. Кстати сказать, Валентин Михайлович уважал даже, стоящих на самых низких ступенях служебной иерархии, умел работать и вообще слыл идеальным руководителем. И всё потому, что он сам начинал с низов. Ну а на днях он должен был принять довольно серьёзное решение: надо было выбрать нового начальника одного из подшефных ему отделов, ведь старый начальник ушёл на пенсию.

А буквально за пять минут до этого Полина летела по коридору дирекции в предвкушении побед и даже чего-то сказочного – она много чего ждала от предстоящего разговора. Только что Полина обнадёжила свою лучшую подругу Тамару Рябицу:

– Томочка, если у меня не получится, я незамедлительно предложу ему тебя. Ласточка моя, у тебя есть все задатки начальника: кошачья цепкость, обаяние, а главное, человек ты прекрасный! У меня-то шансов немного, но другое дело ты. Я ещё поборюсь, ты этого достойна.

И вот Полина открыла дверь и проскользнула внутрь. Разговор продолжался все эти двадцать минут. По их истечению несколько понурая Полина вышла и направилась прямо в отдел.

– Как я и предполагала, меня не взяли, – с порога объявила она подруге. – Всё, теперь очередь твоя. Завтра в это же время он хочет тебя видеть. Я сделала всё, что могла, как и обещала.

На следующий день Тамара шла по тому же коридору, правда менее уверенным шагом, чем вчера подруга. Долго она стояла перед массивной дверью к человеку, могущему устроить любую судьбу. Наконец постучала и сразу вошла.

Валентин Михайлович не без удовольствия наблюдал за тем, как Тамара Рябица упражняется в изящном словообразовании, не забывая при этом демонстрировать в разных ракурсах и красоту внешнюю. Ну, любил он симпатичных молодых девушек, что ж с этим поделать. Любил безответно, горячо. Они вызывали в нём чувства скорее покровительственные – красавице всегда хочется сделать что-то приятное, такова природа любого сильного и могущественного мужчины. К тому же её благодарность, как правило, выливалась в преданность, а что может быть важнее для начальника.

– Возьмите меня на должность, не пожалеете. Я справлюсь.

Валентин Михайлович колебался:

– Ну не подходите вы, мягкая симпатичная леди, какой из вас начальник.

– Во мне живёт зверь, – убеждала она.

Наконец кокетливые улыбки и красивые ножки сделали своё дело:

– Ладно, да и подруга ваша вчера так хлопотала, может, так действительно лучше будет.

Из кабинета Тамара не выбежала, а выпорхнула. Ноги принесли в отдел, хотя голова при этом была где-то далеко.

– Господи, девочки, меня назначили начальником отдела! Я так вас всех люблю! – Она бросалась обнимать каждого, её радостью уже горели лица сослуживцев. – А давайте завтра устроим небольшой банкет, чисто для нас с вами, я угощаю.

На следующий день прямо с утра Тамара Рябица вбежала в отдел с большущими пакетами. Из одних приятно пахло, из других призывно торчали горлышки продукции алкомаркета. Лицо её светилось. Хотя рабочий день только начался, сегодня он проходил особенно весело, а в руках и на экранах компьютеров всё горело и спорилось.

– А давайте понемногу начнём, ну так, для настроения, – предложила Тамара.

Зачин был всецело поддержан и к концу рабочего дня души у всех пели, и блестели глаза. Все её поздравляли, все любили за живость, свет и чувство юмора.

Не удивительно, что уже через час Рябица села, уставшая, за свой старый рабочий стол, расслабилась и погрузилась в воспоминания. Вокруг танцевали и выкрикивали тосты такие привычные глазу люди, а она уже была не здесь, не с ними. Сознание то рисовало картинки одна другой краше, как она будет себя держать, когда станет начальницей, то вдруг включало память. А вспомнить было о чём: вот она лет десять назад, ещё без опыта совсем, пытается устроиться на работу по специальности. И то ли годы были такие поганые, девяностые, то ли ей просто-напросто не везло, только обманывали её, куда б она не сунулась.

– Вот вам аванс. Видите, какой большой, как мы и обещали, – увещевали топ-менеджеры с пустыми слащавыми лицами через пару недель после начала её трудовой деятельности.

– А где же зарплата? – через месяц, полная надежд в светлое будущее, спрашивала у них Рябица.

– Вы поймите, наше предприятие строящееся. Сейчас мы расширяемся, набираем новых людей. У вас есть уникальный шанс быстро взлететь по карьерной лестнице вверх. Как вы думаете, кого мы поставим над этими людьми? Ну, конечно, старых проверенных сотрудников, вроде вас. Вы ведь хотите этого? – Менеджеры проникновенно смотрели в глаза Тамаре. – Но и нас тогда поймите, при таком расширении денег на всё не хватает. Ну подождите ещё месяц-другой, получите сразу за всё!

Рябица верила и работала ещё месяц, два, три, пока не поняла, что зарплаты ей не будет никогда, и аванс был единственной выплатой, он же и выходным пособием.

Потом была вторая работа, третья. Обман варьировался, но сути не менял. Ей повезло только через два года, когда в очереди в магазин она встретила бывшую институтскую подругу.

– Боже мой, Полиночка, ты ли это? Это же сколько лет прошло!

– Тамарочка, а я про тебя постоянно вспоминала! – визжала от восторга Полина. – Так мы и с нашими в том году встречались, а как тебя найти, никто не знает… Ой, что ж это я? – Глаза Полины округлились от восторга. – У моего мужа сегодня день Рождения! Безоговорочно ко мне! Там гости будут, и кое-кто с нашей группы тоже. Вот радость-то!..

Рябица помнила тот вечер, как вчерашний день. Он был знаковый. Феерическая радость от встречи, обильные возлияния, танцы, внимание мужчин – всё это так вскружило голову, что Тамара не заметила, как плавно наступила ночь. Гости, в том числе и заново найденная подруга Полина, были вдрызг пьяны и спали кто где, благо, габариты квартиры позволяли. А за Тамарой уже битый час настойчиво ухаживал тот самый Полинин муж. Наговорив ей уйму комплиментов, он втянул за руку в маленькую гостевую комнату. Она жеманно хихикала и чуть сопротивлялась.

Наутро Тамара проснулась первая.

– Что же я наделала?! Вставай! – трясла она лежащего рядом мужчину.

Тот спокойно сквозь сон ответил:

– Тебе что, не понравилось? Ты главное Полине ничего не скажи. Одевайся, выходи из комнаты, как будто спала в другом месте. Никто ничего не заподозрит, все вповалку спят кто где.

За завтраком Полина влюблёнными глазами смотрела на подругу. И та почувствовала, что утренний стыд куда-то постепенно уходит, будто его проглатывает тьма.

– Томочка, а муж мне сказал, что может тебя устроить к себе на работу. Не в его отдел, конечно, но в другом как раз появилось свободное место. Ты как, согласна? Ты чего молчишь?

Внутри Рябицы в это время происходила борьба. Откуда-то появившиеся остатки стыда кричали слабыми голосами, что нельзя такой ценой, что она вообще не имеет право теперь даже общаться с подругой. Но сладостное чувство иль от проведённой ночи иль от, наконец, свалившейся с неба работы, нашёптывало совсем другое. Да, борьба-таки эта была короткой: «Судьба благоволит мне, – незамедлительно решила Тамара. – Это знак. Значит, я всё правильно сделала сегодня ночью, значит надо всегда брать то, что принадлежит тебе. Видимо, я достойна большего…»

Рябица стряхнула воспоминание, как какое-то наваждение. Взгляд её вновь вернулся к веселящимся сослуживцам. Смотря на танцующую Полину, с восторгом смотрящую на неё, Тамара вновь почувствовала укол, но не от воспоминаний той далёкой теперь ночи. Она с неохотой вспомнила, как неделю назад встретила Валентина Михайловича в коридоре дирекции. Тот приветливо улыбнулся и спросил про то, как дела в отделе, да как её лучшая подруга. И вдруг, вместо ожидаемого «всё хорошо», из её уст, словно повинуясь какой-то силе, вырвалось следующее:

– Всё в ажуре, Валентин Михайлович. Вот только Полинка что-то чудит или в облаках витает. Так, ерунда, с документацией напортачила, теперь всё надо переделывать… но мы успеем до инспекции, не беспокойтесь. Говорит, что вы к ней очень хорошо относитесь и простите любое её прегрешение. Ой, – как будто опомнилась она, – что же это я болтаю? Вы теперь ей, наверное… Но вы же и правда простите Полине такую мелочь? Пожалуйста. И не говорите ей, это сильно расстроит – чувствительная она очень.