Текст книги "Будущее гуманитарных наук. Техногуманизм, креаторика, эротология, электронная филология и другие науки XXI века"

Михаил Эпштейн
Будущее гуманитарных наук. Техногуманизм, креаторика, эротология, электронная филология и другие науки XXI века

© Эпштейн М. Н., 2019

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2019

Предисловие

Около тридцати лет я преподаю гуманитарные предметы в университетах США и Великобритании. Читаю курсы лекций по теории и истории литературы, по философии и религии, по семиотике и поэтике, по языку и идеологии, по авангарду и постмодернизму. Параллельно работаю над исследованиями по методологии гуманитарных наук[1]1
  Вот некоторые из моих книг на эту тему: Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. – М.: Новое литературное обозрение, 2004; The Transformative Humanities: A Manifesto. New York and London: Bloomsbury Academic, 2012; От знания – к творчеству. Как гуманитарные науки могут изменять мир. М.-СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016; Проективный словарь гуманитарных наук. М: Новое литературное обозрение, 2017. Подробнее см. в разделе Библиография в конце этой книги.


[Закрыть].

В сжатом и популярном виде итоги этого преподавательского и исследовательского опыта изложены в данной небольшой книге, которая может служить введением к ранее упомянутым, более объемным и детальным работам. Этот цикл лекций впервые был прочитан мною в Российском государственном гуманитарном университете (2004); в более полном виде – в Пекинском педагогическом университете (2014); в виде отдельных лекций и докладов – в Оксфордском, Даремском, Принстонском, Йельском, Колумбийском, Эморийском университетах, в МГУ, СПбГУ, Высшей школе экономики и многих других учебных заведениях, на конференциях и симпозиумах.

Лекции посвящены перспективам развития гуманитарных наук в XXI веке и методам их обновления. Их тематика определяется следующими вопросами:

– как гуманитарные науки могут оказывать воздействие на современную культуру и общество, какие духовные и интеллектуальные практики могут возникать на их основе?

– какую роль гуманитарные науки и практики играют в судьбе человека и человечества и как они взаимодействуют с научно-техническим прогрессом?

– как гуманитарные науки способны реализовать не только свой исследовательский, но и творческий, конструктивный потенциал?

– как сложится судьба гуманитарных дисциплин в XXI веке, будут ли они поглощены научно-техническими и социальными дисциплинами или, напротив, расширят сферу своего влияния?

Для данного издания текст лекций существенно доработан.

Лекция 1. Введение. Гуманистика и ее кризис

Что такое гуманистика?

Незадолго до смерти, представляя новую версию айпада, Стив Джобс сказал с нескрываемым и глубоко оправданным пафосом: «Одной только технологии недостаточно – этот постулат записан в генах компании Apple. Наша технология повенчана со свободными искусствами, с гуманитарными науками, отсюда и результат, от которого поет наша душа»[2]2
  «It’s technology married with liberal arts, married with the humanities, that yields us the result that makes our hearts sing.» Стив Джобс цитируется по: Tim Carmody, «Without Jobs as CEO, Who speaks for the Arts at Apple?» Wired, Aug. 29, 2011.


[Закрыть].

Действительно, гуманитарная составляющая очень сильна в самых захватывающих достижениях современной цивилизации. Те из них, которые оказывают наибольшее воздействие на человеческую жизнь, с самого начала несут в себе какую-то гуманитарную идею: эстетическую, этическую, психологическую… Вспомним, что Марк Цукерберг, создатель уже всепланетной сети Фейсбук (более двух миллиардов пользователей), в школе изучал древнегреческий, а в Гарварде специализировался по психологии. Собственно, и Фейсбук был поначалу задуман как своего рода психологический эксперимент, отбор наиболее впечатляющих лиц по фотографиям студентов Гарварда. По словам Цукерберга, «Фейсбук – это психология и социология в той же мере, что и технология»[3]3
  Chase L. Mark Zuckerberg Speaks at BYU // Desert News. March 25, 2011.


[Закрыть]. Вот пример срастания трех ветвей знания в одном из самых успешных начинаний современной цивилизации.

Гуманистика (the humanities) – это совокупность гуманитарных дисциплин, изучающих человека и человечество, – единое поле гуманитарного мышления. Гуманистика включает не только гуманитарные науки, но и основанные на них гуманитарные технологии. Термин «гуманистика» предпочтительнее термина «гуманитарные науки» (human sciences) в тех случаях, когда нужно подчеркнуть единство гуманитарной сферы познания, общность гуманитарных подходов, в отличие от естественно-научных, общественно-научных, математических, технических и пр.[4]4
  Термин «гуманистика» был впервые введен в цикле моих лекций «Гуманистика в XXI веке: творческое мышление в науке и взаимодействие ценностей в культуре» (РГГУ, Москва, июнь 2004). На первый взгляд, правильнее «гуманитаристика», ведь науки называются «гуманитарными», а не «гуманистическими». Выбор в пользу «гуманистики» был сделан, прежде всего, потому, что это более правильный термин с точки зрения международного словообразования. По-английски «гуманитарные науки» – «the humanities,» «humanistic disciplines», «human istic scholarship». По-французски – sciences humaines, humanités. А слово «humanitarian» относится к благотворительности, филантропии. Русское употребление слова «гуманитарный» применительно к наукам и знаниям (а не к фондам или организациям) противоречит международному пониманию „humanitarian“, которое проникло и в русский язык («гуманитарная помощь», «миссия» и т. д.). Поскольку термин «гуманистика» – новый и созданный специально для того, чтобы передать объем понятия «the humanities», было целесообразно с самого начала адаптировать его к международным словообразовательным нормам. К тому же слово «гуманистика» короче, чем «гуманитаристика», – легче произносится и быстрее пишется.


[Закрыть].

Сфера гуманистики включает философию, культурологию, религиоведение, филологию, лингвистику, литературоведение, искусствознание, отчасти (во взаимодействии с социальными науками) историю, психологию, антропологию, этнографию, когнитивистику, а также ряд других, неконвенциональных дисциплин, например, гуманологию и хоррологию, которые изучают метаморфозы человека под воздействием техносреды.

Гуманистика – это область самопознания и самосозидания человека и человечества. Гуманитарные науки учат:

– понимать и выражать себя;

– понимать других людей и общаться с ними;

– понимать другие культуры и эпохи;

– понимать цели человечества и ход истории;

– сознательно строить свою личность в творческом взаимодействии с другими индивидами и культурами;

– а следовательно, быть человеком в полном смысле слова, достойным представителем человечества.

Парадокс саморефлексии и самореференции стоит в центре гуманитарных наук, определяя сложное соотношение их гуманитарности и научности. Гуманитарные науки изучают самого изучающего, именуют именующего, и именно поэтому в их центре находится разрыв самого дискурса, слепое пятно, в которое попадает обращенный на себя взгляд. По словам Мишеля Фуко, «…это и тень, отбрасываемая человеком, вступающим в область познания, это и слепое пятно, вокруг которого только и можно строить познание… Человек построил свой образ в промежутках между фрагментами языка»[5]5
  Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994. С. 348, 404.


[Закрыть]. Непостижимость человека для себя, несводимость к себе образует трещину в основании гуманитарных наук. Именно то, что создает возможность гуманитарных наук – способность человека познавать и исследовать себя, – ставит под сомнение их научность. Взаимобратимость субъекта и объекта придает шаткость всему проекту гуманитарных наук, подрывает их объективно-научные основания.

Эта проблематичность гуманитарного знания как самопознания отозвалась во всей системе научного знания XX века, потрясая основания и самых методологически устойчивых дисциплин, от математики и логики до кибернетики и информатики. Именно на сцене гуманистики разыгрывается трагикомедия homo sapiens, который с античных времен был призван к главной цели – «познай самого себя», а в XX веке уперся в методологический тупик невозможности самопознания. Не противоречит ли гуманитарность самому представлению о научности как объективном познании, коль скоро познающему не дано полностью объективировать себя самого? Не оксюморон ли само выражение «гуманитарные науки», чей объект парадоксально совпадает и не может совпасть с их субъектом? Нет исхода из этих «странных петель» саморефлексии, нет решения вопросам о самой возможности гуманитарных наук.

Но «сама возможность их постановки есть уже ворота мысли будущего»[6]6
  Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб.: A-cad, 1994. С. 404.


[Закрыть]. Так заканчивает М. Фуко свою «археологию гуманитарных наук» – и с этих же обнадеживающих сомнений может начаться их футурология. Неспособность гуманистики настичь свой ускользающий субъект-объект – обратная сторона ее конструктивной задачи: строить новые понятия, знаки, образы человека. Только так может быть разрешен парадокс самореференции: включать свое знание о себе в бытийный рост самого познающего. Человековедение неотделимо от человекотворчества. Субъект человековедения потому и не может быть полностью объективирован, что находится в процессе становления, и каждый акт самоописания есть и событие его самопостроения.

Гуманитарные дисциплины являются таковыми не потому, что они вообще изучают человека в его разнообразных проявлениях. Физиология, анатомия, медицина, экономика, социология, политология, социально-экономическая история тоже изучают человека, устройство его тела, продукты его деятельности, способы его общественной организации. Но эти науки являются не гуманитарными, а естественными или общественными. Гуманитарность свойственна именно таким дисциплинам, где человек менее всего может опредметить себя как эмпирическую и количественно измеримую данность, как физическое или социальное тело. Гуманитарность – в тех процессах мышления, высказывания, межличностных отношений, где человек находится в процессе самосоздания, где он менее всего определим и завершен. В гуманистике человек не только открывает нечто в мире субъектов, но и производит в ходе самопознания собственную субъективность.

Кризис гуманитарных наук

Когда я работал над книгой «О будущем гуманитарных наук», то в разговоре с коллегами часто слышал: «Вы что, действительно верите, что у гуманитарных наук есть будущее?» Увы, такая реакция не удивительна: возможно, что однажды, не в столь отдаленном будущем, гуманистика перестанет существовать как социально востребованная профессия.

Если взглянуть на преобладающие тенденции в сфере высшего образования, станет понятно, почему сейчас принято говорить о «кризисе гуманитарных наук». Общее количество студентов в Великобритании за последние восемь лет увеличилось на 13,5 %. Больше всего это коснулось математики (43,4 %), а меньше всего – изучения языков (2,5 %) и истории и философии (0,1 %). Статистика для американских университетов еще более красноречива. Только 7 % от общего числа студентов выбирают своей специальностью гуманитарные науки – вдвое меньше, чем в 1970-е годы.

Гуманитарные науки обвиняются в том, что они якобы не приносят никакой практической пользы; оторваны от современной жизни, от экономического и технического прогресса; пользуются чересчур усложненным языком; их изучение в университете не гарантирует занятости и успешной карьеры.

Между тем роль гуманитарного образования в современном обществе все еще весьма высока. 60 % руководителей американских компаний (из 652 опрошенных) имели гуманитарные дипломы. В Великобритании из 650 членов парламента 65 % получили образование в области гуманитарных и социальных наук и только 10 % – в естественных. Согласно опросам, работодатели выше всего ценят у выпускников университетов те качества, которые формируются гуманитарными дисциплинами:

89 % – эффективная устная и письменная коммуникация;

81 % – критическое мышление и аналитический склад ума;

75 % – умение связать профессиональные проблемы с этическими.

Однако, несмотря на все выгоды гуманитарного образования, в 2010 году в США только полпроцента федеральных средств на научные исследования было выделено гуманитарным дисциплинам. За последние десять лет только примерно один процент средств Европейской Комиссии, предназначенных на финансирование науки, было потрачено на социальные и гуманитарные дисциплины.

Эти цифры могут лишь отдаленно передать горечь и разочарование, которые испытывают гуманитарии в обстановке растущего безразличия и даже высокомерного презрения к их профессиям, к их призванию. Размышления о судьбе гуманистики часто сочетают два разных жанра: медицинский диагноз и жалобу пациента. Вот что пишет известнейший американский философ и законовед Марта Нуссбаум в книге «Не для прибыли. Зачем демократии нужны гуманитарные науки»:

«Практически во всех странах мира в начальной и средней школе, в колледжах и университетах сокращается объем изучаемых гуманитарных наук и различных видов искусства. Политики считают эту область знаний бессмысленным и ненужным излишеством; в эпоху, когда ради сохранения конкурентоспособности на мировом рынке государства обязаны избавляться от всего ненужного, эти знания быстро теряют свои позиции в учебных программах, а заодно в умах и сердцах родителей и детей»[7]7
  Пер. М. Бендет. М.: Высшая школа экономики, 2014. С. 18.


[Закрыть].

Прежде, чем обращаться к обществу с призывом повысить престиж гуманитарных наук, нужно задать простой вопрос: а в чем их особая ценность и перспектива? Можно ли представить, что о новой эпохе в судьбах человечества ХХ века возвестит какой-нибудь философский трактат или филологическое исследование? Не Микрософт или Гугл, не ООН или НАТО, не политики или технологи, а какой-нибудь новый Новалис или братья Шлегели, Байрон, Гюго или мадам де Сталь?

Увы, теперь, как правило, ничего не ждут от гуманистики, кроме прочтений и перечтений, анализа и интерпретации текстов. Способность к творчеству заменяется критицизмом, воображение – подозрительностью. В результате гуманитарные науки все меньше концентрируются на саморефлексии и самотрансформации человека. Физика и генетика, медицина и информатика, космология и социология полны интеллектуальных прорывов, и идеи, порождаемые этими дисциплинами, без труда преодолевают их рамки. Увы, гуманитарные науки утратили способность вести за собой человечество.

Фрэнк Донахью, профессор английской словесности в университете штата Огайо, меланхолично констатирует: «Практически во всех университетах центр тяжести сдвинулся так далеко от гуманитарных наук, что самым уместным ответом на вопрос „Выживут ли гуманитарные науки в XXI веке?“, будет не „да“ или „нет“, но „Кого это волнует?“… Университетские курсы периодически обновляются, и гуманистике просто не остается места в учебных планах XXI века» (2010)»[8]8
  Donoghue, Frank. Can the humanities survive the 21st century? The Chronicle of Higher Education. 5 September 2010.


[Закрыть].

Те, кто работает в гуманитарных профессиях, должны хотя бы частично взять на себя ответственность за этот кризис. Сейчас принято возлагать вину на внешние обстоятельства: рынок труда, экономику, алчность корпораций, отсутствие интереса у правительства, потребительство в массовом обществе, чрезмерное увлечение новыми технологиями, погоню университетской администрации за прибылью и т. д. Но может быть, гуманитариям стоит более критически оценивать собственные методы, чтобы понять, почему терпит крах столь превозносимый ими моральный и либеральный дух гуманистики?

Не потому ли общество XXI века отворачивается от гуманитарных наук, что в XX веке, особенно в его второй половине, они сами отвернулись от своего предмета – человека, переключившись на изучение текстов, впав в интеллектуальный аутизм и утратив интерес к людям как существам духовным.

Гуманистика оказалась в плену старых догм, оперируя спецификациями, выдвинутыми в 1920-е годы русским формализмом, а в 1930–1940-е – американской «новой критикой»: все литературное сводится к чистой литературности, а сама литературность – к текстуальности. Нет ни метафизики, ни биографии, ни психологии, ни живых людей, есть только тексты, вступающие во взаимодействие с другими текстами. Гуманистика стала текстологией и перестала быть человековедением. А потому перестала быть и человеководством. Ведая лишь текстами и архивами, она уже никуда не ведет. Как только нам кажется, что мы можем описать литературное произведение такими терминами, как «структура», «бинарная оппозиция», «знак», «логоцентризм» и «деконструкция», мы теряем понимание того, зачем литература нужна людям и зачем литературоведение нужно литературе.

В XVIII–XIX веках гуманитарные дисциплины: метафизика, логика, политическая и социальная философия, философия религии, этика, эстетика, история, психология, филология, искусствознание и литературоведение, культурная и художественная критика, языкознание, – были науками именно о человеке и человечестве, а не о текстах. Гуманистика вбирала всю полноту знаний о человеке и была «опережающим зеркалом» его самопознания, определяла смену больших культурно-исторических эпох. Эпоха Просвещения сформирована философией и литературой, Вольтером, Руссо, Дидро. Эстетики, литературоведы, языковеды, поэты, драматурги стали глашатаями эпохи романтизма.

В последние десятилетия гуманитарные науки перестают быть тем, чем были и призваны быть, – самосознанием и самотворением человечества. Философия перестает быть мышлением об основах, целях и смыслах мироздания и становится анализом философских текстов прошлого. Эстетика перестает мыслить о прекрасном, трагическом, комическом, героическом и становится дисциплиной, изучающей тексты по эстетике. То же самое с этикой, которая в своем качестве «метаэтики» занимается не добром, злом и нравственным выбором, а анализом и деконструкцией этического языка, значениями слов «добро», «зло», «нравственность».

Это отступление гуманитарных наук с переднего края истории и общества, утрата реформаторского посыла оборачивается потерями не только для гуманитарных факультетов, которые превращаются в тихую гавань для наименее инициативного и креативного – «архивного» юношества. Это становится потерей и для человечества, которое утрачивает смысл своего бытия в истории, культуре, технике, в процессах коммуникации – именно по мере гигантского разрастания самих технических средств этой коммуникации. Умножаются средства – исчезают цели. Микрософт или Гугл, как технические корпорации, сами по себе неспособны определить человеческие смыслы того, что они производят. Образуется вакуум человеческих смыслов и целей, который техника заполнить не может, а гуманистика не хочет. Та пустота и необеспеченность финансовых бумаг и институций, которая разразилась десять лет назад глобальным экономическим кризисом, имеет параллель в гуманитарной необеспеченности нашей высокоразвитой технической цивилизации.

Однако в последнее время стала вырисовываться новая перспектива. Именно опережающее развитие точных наук и информационных технологий, как ни парадоксально, увеличивает ценность гуманитарных профессий, поскольку они наименее заменимы количественными методами, анализом «больших данных» (big data). Инвестор-миллиардер Марк Кьюбан (Mark Cuban) считает, что становиться финансистом в будущем бессмысленно, так как алгоритмы будут лучше любого человека обрабатывать и анализировать информацию. Философы и филологи, напротив, имеют все шансы добиться успеха, поскольку они способны определять цели, вносить соразмерный человеку смысл в растущие информационные потоки[9]9
  CUBAN: Don’t go to school for finance – liberal arts is the future. 17.2.2017 http://www.businessinsider.com/mark-cuban-liberal-arts-is-the-future-2017-2


[Закрыть].

Но чтобы эта благоприятная перспектива могла реализоваться, нужно, чтобы сама гуманистика сделала шаг ей навстречу, преодолев свою аутическую установку. Нужна программа воссоздания трансформативных гуманитарных наук, побуждающих к действию и обращенных в будущее. Цель гуманистики – самосознание и самотрансформация человека, причем не только индивидуума, но и социума. Гуманитарные науки, не ограничиваясь чисто исследовательским подходом, призваны изменять то, что они изучают. Даже исследуя прошлое, они так или иначе определяют будущее человечества. Если в гуманитарных науках нет места для будущего, в будущем не останется места для гуманитарных наук.

Лекция 2. Гуманитарное изобретательство

Практическая надстройка гуманитарных наук

Преобразовательный потенциал гуманитарных наук еще не нашел признания в системе академических дисциплин и университетских программ. Здесь есть одно пропущенное звено. Науки, как известно, делятся на три большие группы: естественные, социальные и гуманитарные. У первых двух есть практические надстройки – методы преобразования изучаемых предметов, a у третьей эта надстройка отсутствует, точнее, еще не приобрела своего места и функции в системе наукознания.

У естественных наук (физика, химия, биология, астрономия и др.) есть область практической применимости – техника, которая преобразует то, что они исследуют: природу. Общественные науки (экономика, социология, юриспруденция, политология, география и др.) через свою практическую надстройку – политику – воздействуют на общество. Может ли у гуманитарных наук, исследующих культуру, быть особая практическая ветвь, свои способы воздействия на культурную жизнь, – подобно тому, как техника преобразует природу, изучаемую естественными науками, а политика – общество, изучаемое социальными науками?

Представим себе, что есть физика, химия, биология, другие фундаментальные науки, – но нет технологий, на них основанных. Нет автомобилей и самолетов. Нет агрономии. Нет инженерных и конструкторских профессий. Только изучение природы, но не трансформация ее.

В таком положении находятся сейчас гуманитарные науки. Они изучают человека и все области культурной деятельности, но при этом сами остаются пассивными, поскольку у них нет своих технологий. Они изучают творчество, но сами ничего не творят. Изучая языки, лингвистика не правомочна предложить какие-то изменения в их лексико-грамматических системах. Изучая литературу, литературоведение не ставит задачей повлиять на ее развитие. Философия спорит о первопринципах и универсалиях существующего мира, но не предлагает новых принципов для построения альтернативных миров.

Сегодня гуманитарные науки почти никак не воздействуют на то, что они изучают. Считается, что гуманитарию положено знать, а не изобретать. Гуманитарии, действительно, много знают, но генерируют мало идей, способных определять развитие цивилизации.

Между тем гигантское развитие электронных сетей, хранилищ культурной и научной информации, открывает простор именно конструктивному мышлению. Исследовательский, собственно познавательный труд гуманитарных наук облегчается и ускоряется Интернетом. То, на что раньше исследователям приходилось тратить годы, перерывая груду библиотечного, архивного, описательно-исторического, изобразительного материала, теперь делается в течение нескольких дней. Например, замечательный филолог М. Л. Гаспаров всю жизнь «вручную» высчитывал ритмику стихосложения у сотен поэтов; теперь это можно поручить компьютерной программе.

Что же остается гуманитарию? Он становится творцом или сотворцом тех человеческих миров, которые изучает, – и одновременно перестраивает, перекодирует, усложняет их в процессе такого активного изучения. Соотношение изобретательского и исследовательского все больше меняется в пользу изобретения, и в этом огромную роль играет Интернет, делающий информацию доступной быстрой переработке.

В этой связи полезно ввести понятие гуманитарных технологий. Это не значит, что гуманитарные науки должны заимствовать «техно» от технологий, основанных на естественных науках. Наоборот, естественные науки в свое время позаимствовали понятие «техно» у сферы искусств. Греческое «techne», собственно, и означает «искусство, художество, мастерство». У Платона и Аристотеля к области «techne» относятся врачевание, охота, домостроительство, ткачество, ваяние, пророчество, игра на лире и флейте, искусства управления государством, кораблем и колесницей. Пришла пора гуманитариям возвратить себе это «техне», которое перешло в ведомство естественно-научных технологий.

Перед ученым-естественником часто встает вопрос: какими новыми техническими возможностями чреваты его открытия? Такой же вопрос уместно ставить и перед лингвистом, литературоведом, искусствоведом, культурологом. Например, какие новые литературные приемы, стили, направления могут возникнуть на основе той или иной литературоведческой идеи? Речь идет не о первичных искусствах (поэзия, музыка, живопись, театр, кино и т. д.), которые изучаются гуманитарными науками, а о вторичных искусствах, возникающих на основе самих гуманитарных наук. Как на основе естественных наук вырабатываются техники (искусства) преобразования природы, так и на основе гуманитарных наук могут вырабатываться искусства преобразования культуры.

Без практического приложения гуманитарные науки остаются тем, чем стала бы ботаника без растениеводства, лесоводства и садоводства или космология без полетов в космос. Наука превращается в схоластику. Но какое влияние оказывает культурология на современную культуру или поэтика на поэзию наших дней? Практически никакого. Одной из задач литературоведения должна стать разработка новых возможностей литературного творчества; задачей лингвистики – создание новых знаков, лексических единиц или грамматических моделей, увеличивающих богатство и выразительность языка; задачей философии – проектирование новых универсалий и универсумов, альтернативных миров, которые могут оказаться все более осязаемыми и обитаемыми по мере развития электронных технологий.

Одно из самых широких применений может найти «лингводизайн», который создает искусственные языки или демонстрирует новые возможности в развитии естественных языков. Например, лингвистика, изучая лексическую систему данного языка, обнаруживает в ней, при сравнении с другими языками, определенные изъяны и пробелы – и не только констатирует такую нехватку, но и предлагает ряды новых слов, понятий, терминов, концептов, которые расширяют лексический, грамматический, концептуальный потенциал данного языка. Международный язык эсперанто, разработанный Людвиком Лазарем Заменгофом, не относится непосредственно к области лингвистики, хотя и основан на глубоких лингвистических исследованиях. Сравнительный анализ романских, германских и славянских языков позволил Заменгофу синтезировать новый язык, соединяющий их элементы. Ныне эсперанто используется примерно одним-двумя миллионами людей в разных странах мира. Еще один пример: на рубеже XIX–XX веков. Элиэзер Бен-Иегуда возродил библейский язык, иврит, который позже превратился в государственный язык Израиля. Трансформативная лингвистика включает в себя так называемые плановые международные языки (волапюк, идо, окциденталь), вымышленные языки (клингонский из фильма» Звездный путь», пятнадцать эльфийских диалектов у Толкина), а также терминологические языки различных дисциплин (математика, логика, лингвистика), языки компьютерного программирования и коммуникаций между человеком и машиной.

В литературоведении, наряду с тремя основными общепринятыми разделами: теорией, историей, критикой литературы, – должно быть место и проективной деятельности: обоснованию новых текстуальных стратегий, приемов, жанров, направлений. Литературоведению нужен четвертый раздел, обращенный не к прошлому (история), не к настоящему (критика), не к вечному (теория), а к будущему литературы (прогностика, эвристика, креаторика). Иными словами, рядом с литературоведением должно быть место литературоводству, и точно так же искусствоведение дополняется искусствоводством, языковедение – языководством и т. д.

Речь идет о практическом, экспериментальном литературоведении, образцы которого мы находим у писателей, критиков и мыслителей, обосновавших новые направления литературы или исследовавших возможности новых художественных форм. Область их усилий – не только поэтика или эстетика, которые исследуют действующие законы литературы и искусства, но и транспоэтика и трансэстетика, которые движутся к новым возможностям литературы и искусства, пытаются преобразовать то, что они изучают. Приставка «транс-» означает «за», «сквозь», «через», «по ту сторону» того, что обозначается корневой частью слова. В применении к названиям теоретических дисциплин, «транс-» обозначает именно вторичные практики, технологии, которые возникают на их основе и ведут к трансформации изучаемых ими областей.

Существующее деление культуры на первичные практики и изучающие их теории заведомо неполно и не позволяет определить характер творческого вклада многих выдающихся деятелей культуры, например, русского Серебряного века. Д. Мережковский, В. Иванов, А. Белый были и писателями, и теоретиками, но в их работе присутствует нечто третье, чего нет ни у чистых художников (например, Н. С. Лескова или А. П. Чехова), ни у чистых ученых (типа А. Н. Веселовского или А. А. Потебни). Они не просто создавали литературу и не просто изучали ее, а раздвигали ее границы, открывали в ней новую эпоху (символизм), исходя из теоретического видения ее задач и возможностей. Они были не только литераторами и литературоведами, но и литературоводами, т. е. сочетали литературную практику (стихи, проза) с литературной теорией, а последнюю переводили в новую, вторичную практику, в искусство управления литературным процессом, в программу нового литературного направления и даже целого культурного движения, в котором были и художественная, и теоретическая, и философская, и религиозная, и социальная составляющие.

Здоровый консерватизм гуманитарным наукам не помешает, и я не призываю оторвать античников от античности, пушкинистов от пушкинистики и бросить их на новейшие направления языководства и литературоводства. Нет необходимости всем гуманитариям из -ведов переквалифицироваться в -водов. Но каждая гуманитарная дисциплина, как целое, нуждается в практическом развитии, чтобы преобразовать знание в конструктивное мышление и творческий процесс. Лингвисты могут расширить словарь и грамматику живого языка, который они изучают, дополнить его новыми концептами и лексемами, обосновать новые грамматические конструкции, которые сделали бы мышление более гибким и многомерным. Литературоведы могут создать новое литературное направление, провозгласить какой-нибудь невероятный -изм, чтобы молодые поэты загорелись новым эстетическим видением, как Ф. Шлегель зажег романтиков, Белинский – реалистов, Бретон – сюрреалистов…

В какие академические рубрики попадает эта конструктивная деятельность мышления? Что это – наука или художественная словесность? Не то и не другое – это область трансформативной гуманистики, гуманитарных изобретений.