Текст книги "Нагорные тропинки. Статьи о творчестве и биографии А.С. Пушкина"

Лопахин (смеется) Позвольте вас спросить, как вы обо мне понимаете?

Трофимов. Я, Ермолай Алексеевич, так понимаю: вы богатый человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен.

А у Пушкина в «Гробовщике» звучит схожая мысль: «У ворот покойницы уже стояла полиция и расхаживали купцы, как вороны, почуя мертвое тело».

Для Лопахина приобретение имения и постройка на его месте дач тоже переломное событие, он тоже уничтожает свой Дом и свой прекрасный Сад, свою первую любовь и юность. Все теряют Сад, не могут и не хотят его сохранить, как не могут сохранить свою молодость, прежнюю чистоту и радость души. Сад – это лучшая пора их жизни, лучшая часть их души, и эта жизнь и эта душа гибнет у них на глазах, гибнет от их собственных рук. «Сейчас уедем, и вы опять приметесь за свой полезный труд», – говорит, прощаясь, Петя Трофимов. Что за труд ждет этого человека с «тонкими, нежными пальцами, как у артиста»? Будет это очередной «желтый домик» в Москве на Никитской улице или, может, новый «вишневый сад»?

«Очень уж ты нежная, Дуняша. И одеваешься как барышня, и прическа тоже. Так нельзя. Надо себя помнить».

Надо себя помнить. Надо.

Что не усмотрел станционный смотритель Самсон Вырин

План своей повести Пушкин начинает словами: «О станционных смотрителях… люди несчастные и добрые». То есть в замысле у поэта: как соотносятся и сопрягаются «счастье» или «несчастье» человека с его «добротой», где и как может найти человек свое счастье.

Первое, что увидел рассказчик в доме станционного смотрителя, – это четыре картинки, рассказывающие об «истории блудного сына». Пушкин пересказывает сюжет картинок и при этом, как нам думается, делает новый смысловой акцент, задерживая внимание на роли отца в этой притче. «В первой почтенный старик в колпаке и шлафроке отпускает беспокойного юношу, который поспешно принимает его благословение и мешок с деньгами. В другой яркими чертами изображено развратное поведение молодого человека…». Уж очень невозмутим и беспечен отец, «почтенный старик», изображенный в домашней одежде, который отпускает, благословляет и дает сыну «мешок денег», после чего сын сразу же приступает к «развратному поведению». В последней картинке: «наконец представлено возвращение его к отцу; добрый старик в том же колпаке и шлафроке выбегает к нему навстречу: блудный сын стоит на коленах; в перспективе повар убивает упитанного тельца, и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости». Отец по-прежнему «в колпаке и шлафроке», он по-прежнему безмятежен, и кажется, что судьба сына на чужбине его не беспокоила. Радость и праздник, устраиваемый отцом, воспринимаются несколько иронично и видятся несбыточной идиллией. Финал же пушкинской истории, как и сама история, и реалистичнее, и печальнее, и правдивее, и главное действующее лицо в ней – отец, ставший отцом «блудной дочери».

Попробуем за всем происшедшим, всем пережитым и рассказанным Самсоном Выриным все же заметить, что дочь смотрителя, красавица Дуня, при всех ее достоинствах, рано оказывается «маленькой кокеткой», девочкой, избалованной вниманием проезжающих и частыми подарками: «барыни дарили ее, та платочком, та сережками». Пушкин пишет: «Бедный смотритель не понимал, каким образом мог он сам позволить своей Дуне ехать вместе с гусаром, как нашло на него ослепление, и что тогда было с его разумом». Но ослепление смотрителя, и к этому подводит Пушкин читателя, происходит еще ранее, и не гусар главная причина случившегося, а его отцовская бездеятельность. «Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. А я-то, старый дурак, не нагляжусь, бывало, не нарадуюсь; уж я ли не любил моей Дуни, я ль не лелеял моего дитяти; уж ей ли не было житье?» – Смотритель наслаждался отцовским счастьем, не думая о будущем дочери. Смотритель, а не углядел, не усмотрел за своей дочерью, будучи ослеплен собственным счастьем, «довольным самолюбием». И, как слепой, он находит себе объяснение: «Да нет, от беды не отбожишься; что суждено, тому не миновать».

Отметим, что в пушкинской повести Дуня собралась идти в сельскую церковь, а уехала с гусаром в Петербург, забывая отца и все церковные наставления. Что-то более сильное и властное влечет ее к собственному юному счастью, в котором она теперь нуждается: «всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте». Возлюбленная гусара, любящая его, ставшая матерью трех его детей, – это ли не естественная и законная судьба для Дуни, и при других обстоятельствах они все трое могли бы быть счастливы.

Проследим за поведением и словами гусара Минского при появлении отца, то есть при напоминании ему о его краже. «Что сделано, того не воротишь, – это напоминает отговорку смотрителя: “что суждено, тому не миновать”, – сказал молодой человек в крайнем замешательстве, – то есть совесть его не молчит, и ему надо ее успокоить, уговорить ее и отца Дуни в своей правоте, – виноват перед тобою, и рад просить у тебя прощения». Выражение «рад просить» совсем не к месту и выдает слишком официальный тон его слов: он нисколько «не рад» просить, и он вовсе и не «просит» прощения. «Но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива, даю тебе честное слово» (нельзя человеку обещать, что кто-то будет счастлив, можно лишь обещать сделать все для счастья другого). После того как Минский произвел расчет со своим прошлым, «попросив прощения», теперь он предъявляет на Дуню свои права, а для этого лишает отца его прав на дочь. «Зачем тебе ее?» (это первое его «право»). «Она меня любит» (это второе «право», но он забыл сказать – а сам он ее любит?); «она отвыкла от прежнего своего состояния» (а это третье его «право»). «Ни ты, ни она – вы не забудете того, что случилось» (а это уже четвертое «право» на нее). Последние слова очень важные, и Минский сам не понимает всю серьезность им сказанного: они никогда не забудут того, что случилось. Так можно ли, не забывая и постоянно помня, что дочь бросила отца ради своего возлюбленного, при этом «быть счастливой», как обещает Минский, подтверждая такое счастье своим честным словом? И думается, что сам Минский убедил Дуню не помнить об отце, не искать его и не встречаться с ним, чтобы они могли вместе «быть счастливыми». Попросив вполне официально «прощения» и предъявив свои права на Дуню, ротмистр Минский тем успокоил свою совесть и убедил себя в своей правоте, к тому же он для большей убедительности сунул отцу и старому солдату в карман немного денег – таков механизм психологического оправдания себя в своих глазах. Во вторую их встречу Минский «подошел к нему, дрожа от гнева. “Чего тебе надобно? – сказал он ему, стиснув зубы, – что ты за мною всюду крадешься, как разбойник? Или хочешь меня зарезать? Пошел вон!” – и, сильной рукою схватив старика за ворот, вытолкнул его на лестницу». Но не так легко Минскому договориться со своей совестью, чему свидетельство его гнев, который он направляет не на себя, главного виновника, а на смотрителя, и, чтобы отвести от себя звание разбойника, он старика сравнивает с разбойником. У Минского всегда есть еще один аргумент, еще одно право – сильнейшего, и Дуня должна ему принадлежать по праву сильного, которое утверждается его общественным положением, состоянием, его молодостью. Самсон Вырин говорит своей дочери на предложение гусара довезти ее до церкви: «Чего же ты боишься? – сказал ей отец, – ведь его высокоблагородие не волк и тебя не съест: прокатись-ка до церкви». И все же «его высокоблагородие» оказался похожим на волка, он и появился в доме смотрителя одетый под волка: «в черкесской шапке, в военной шинели, окутанный шалью», потом он снял «мокрую, косматую шапку, отпутав шаль и сдернув шинель». Мы видим, что шинель для него совсем «как чужая», что и военный офицер он, вероятно, плохой. Богатство, молодость, стройность и изнеженность, а также нагайка в руках обеспечивают ему его приятную и честолюбивую жизнь. И этот веселый молодой человек «полюбился доброму смотрителю», к тому же, простившись, он щедро наградил его «за постой и угощение». Смотритель, старый солдат, имевший три медали, то есть отличившийся в сражениях против врагов отечества, не усмотрел в «его высокоблагородии» и молодом человеке «волка», не смог, как нужно, воспитать дочь, то есть в мирной жизни среди соотечественников оказался словно ослепшим и ослабевшим.

И тут обратимся к имени смотрителя – Самсон. Этот библейский герой обладал невероятной силой и побеждал врагов своего народа, но, обольщенный Далилой, лишился своих волос и с ними своей силы, после чего был ослеплен врагами. Самсон Вырин был непобедим, когда сражался за свой народ, свое отечество, но, став жить тихой благополучной семейной и служебной жизнью, как и библейский герой, ослеп, а оставшись без своей дочери, окончательно ослабел. Имя Самсон (или Сампсон) означает «малый сын», «солнечный». И пушкинское повествование начинается в мае, когда солнечные дни возрастают, а заканчивается повесть, ее последняя сцена, осенью, «при закате солнца». И из слов оборванного мальчишки читатель узнает о последнем, «закатном» времени жизни Самсона Вырина: «Он выучил меня дудочки вырезывать. Бывало (царство ему небесное!), идет из кабака, а мы-то за ним: “Дедушка, дедушка! Орешков!” – а он нас орешками и наделяет. Все, бывало, с нами возится». Видно, как дедушка Самсон с деревенскими мальчишками «возится», и, наверное, он опять прозрел, опять обрел силу, став участником жизни своего народа и его защитником, став по-настоящему добрее и разумнее. Как и библейский Самсон, волосы которого отросли и он снова стал сильным. Потом Самсон отомстил своим врагам, уничтожив их храм вместе с ними и погибнув сам. В Петербурге, перед тем как ротмистр, схватив смотрителя за ворот, вытолкнул его на лестницу, Вырин отслужил молебен «у Всех Скорбящих». Не является ли хождение Самсона Вырина в кабак тем же мщением для тех, кто учил его не воровать чужого и не обижать слабого, и не гибнет ли он сам в своем мщении, подобно библейскому Самсону, при разрушении чужой лживой морали? За год до своей смерти в словах о дочери он сам осуждал подобное поведение: «Много их в Петербурге, молоденьких дур, сегодня в атласе и бархате, а завтра, поглядишь, метут улицу вместе с голью кабацкою. Как подумаешь порою, что и Дуня, может быть, тут же пропадает, так поневоле согрешишь, да пожелаешь ей могилы…».

В притче о блудном сыне под отцом иногда понимается Бог, и вспомним еще раз, как заканчивает Пушкин описание этой притчи: «и старший брат вопрошает слуг о причине таковой радости». Самсон означает «малый брат», и тогда сам Самсон Вырин, подобно младшему брату этой притчи, тоже когда-то удалился от «отцовского» наказа и стал «блудным сыном». Станционный смотритель, живущий после военной службы, после смерти супруги, один с дочерью, должно быть, тоже забыл своих родителей и потерял всякую связь с ними и с теми местами, где он вырос и где, вероятно, находятся их могилы. Также и Минский, молодой человек, оказался в Петербурге вдали от своих родителей и как бы без родителей.

И в заключение обратимся к финалу повести, рассказу оборванного мальчишки о возвращении Дуни на «родное пепелище». Именно слова «рябого и косого» Ваньки бесхитростно, по-земному, без какого-то умственного и религиозного оправдания передают содержание происходящего: «ехала она в карете в шесть лошадей, с тремя маленькими барчатами и с кормилицей, и с черной моською; и как ей сказали, что старый смотритель умер, так она заплакала и сказала детям: “Сидите смирно, а я схожу на кладбище…”. И дала мне пятак серебром – такая добрая барыня!..». Потом этот Ванька показал рассказчику могилу, «вспрыгнув на груду песку, в которую врыт был черный крест с медным образом». И отвечал, должно быть, продолжая стоять на могиле: «Она легла здесь и лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и мне дала пятак серебром – славная барыня!». По услышанным от Ваньки приметам можно понять, что Дуня, «добрая и славная барыня», пребывает в том же ослеплении своим счастьем, роскошью своего положения. Став барыней, она сама раздает подарочки детям, незаслуженно балуя их, как и ее когда-то баловали. И так же незаслуженно дает деньги священнику, по существу, откупаясь этими деньгами от мучительной боли, которую наносит ей совесть. Дуня, чтобы быть богатой и счастливой, забыла отца, то есть стала к нему недоброй, а была бы доброй к отцу, осталась бы с ним, не стала бы богатой. Но теперь, богатая и счастливая, она раздает деньги, желая доказать себе, что она добрая. И дети, и церковь для нее лишь удобная возможность с помощью денег доказать себе и засвидетельствовать другим свою доброту. И дети, и церковь принимают эти подарки и называют барыню «доброй». Автор отмечает, как выглядело кладбище: «голое место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными единым деревцем», – и потом он говорит: – «Отроду не видал я такого печального кладбища». Вид столь унылого кладбища показывает всеобщее небрежение людей к памяти своих предков, и история о смотрителе и его дочери видится закономерной и обыденной. «Черный крест с медным образом» на могиле смотрителя должен выделяться среди деревянных крестов. За этот дорогой крест и заплатила попу «добрая барыня», которая живет с Минским и имеет детей вне церковного брака.

«От беды не отбожишься», – сказал станционный смотритель, старый солдат. Украшением могилы тоже беды не исправишь, но беду можно и нужно предусмотреть, а для этого надо стать зрячим и сильным, не забывать и не уходить от своего земного предназначения.

О повести «Барышня-крестьянка»

Пушкинский цикл повестей «покойного Ивана Петровича Белкина» можно назвать «сценами из русской жизни». Сцены эти разные, как и сама жизнь русская. Открывается он мрачной атмосферой повести «Гробовщик», в которой нечестный предприниматель, разбогатев, занимает дворянский особняк в центре Москвы, а заканчивается повестью «Барышня-крестьянка» – самой отрадной и благополучной, самой счастливой повестью в списке «Повестей Белкина». Уже в этом сопоставлении видим, какое различие Пушкин находил между городской и деревенской действительностью. Эта повесть, эта «сцена» схожа с жанром сельской идиллии или пасторали, она приукрашена и преувеличена, возвышена над реальностью. Но не является ли счастье для человека чем-то идеальным и нереальным в сравнении с обыкновенной реальностью, в которую погружен человек? И не является ли счастье, «идеальное» счастье чем-то обыкновенным и очень реальным, очень необходимым человеку?

Одной из основных тем, высказанных в повести самим автором, является тема самобытности человека, его особенности и индивидуальности. Именно под взглядом «индивидуальности» предстают перед нами два соседа, два помещика, особенности характера которых во многом оказываются противоположными и дополняющими друг друга. Если Иван Петрович Берестов по жизни «держится независимости», в деревне он хороший хозяйственник и имеет определенную «ненависть к нововведениям», то Григорий Иванович Муромский, наоборот, известный в округе англоман и либерал, по-европейски образованный, промотавший большую часть своего состояния в Москве. Укажем на два свидетельства, неприметные на первый взгляд, особо характеризующие двух соседей. О Берестове автор сообщает: «В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797 года, уехал в свою деревню и с тех пор оттуда не выезжал». Что-то произошло на службе при воцарении Павла Петровича, отчего Берестов оставил военную карьеру. Должно быть, его «независимость» стала тому причиной, когда он столкнулся с павловскими правилами и порядками в армии. Иван Петрович, познав горечь несправедливых притеснений, и сына обязывает идти не в армию, а избрать для себя гражданскую службу. Другое свидетельство касается Муромского. Перед тем как пастуху Трофиму передать «пестрые лапти» Насте, Пушкин пишет: «Заиграл рожок, и деревенское стадо потянулось мимо барского двора». Редко какой помещик и либерал разрешит «деревенское стадо» проводить каждый раз мимо своего «барского двора». Отличаются два соседа и в воспитании своих детей, что является еще одной важной темой в повести. Берестов желает сам решать, что нужно его сыну, и действует излишне решительно, а вот Муромский позволяет своей «черноглазой шалунье», которую он зовет на английский манер Бетси, вести себя очень свободно и, по существу, не вмешивается в ее проказы. Такая свобода в выражении своих чувств позволила молодой барыне и ее служанке сделаться подлинно подругами. «Ах, Настя, милая Настя! Какая славная выдумка!» – восклицает Лиза, решив переодеться крестьянкою. Такую «выдумку» могла осуществить только дочь Муромского. А что же общего есть у двух соседей? И здесь укажем на еще одну важнейшую тему пушкинской повести: единство людей и единение народа. Черты такого единения самые разные: родные пейзажи, идиллические картины мирной деревенской жизни, народные праздники и народные пословицы и прибаутки, близкое соседство двух семейств, их дети и их будущность, общность дворян, дворянских детей и крестьян. Стилистически такое представление подкрепляется использованием местоимения «наши» – «в одной из отдаленных наших губерний…», перекличкой русских имен и некоторым их совпадением. Имя и отчество у Берестова такое же, как у вымышленного автора повестей Белкина. Таким образом, люди, персонажи всех повестей составляют как бы общий круг жителей одной земли, одной страны. Имена двух соседей звучат полнозвучно, с указанием имени, отчества, фамилии: Иван Петрович Берестов, Григорий Иванович Муромский, показывая их народное родство и достоинство. В повести фигурирует немало других имен и персонажей: помимо Лизы и Алексея, служанки Насти, есть также Трофим-пастух, кузнец Василий с дочкой Акулиной, поварова жена, на именинах у которой были «приказчикова жена» с дочерьми, были «Анисья Егоровна, Ненила, Дунька…». Молодой Алексей «слишком уж смотрел» на «Таню, приказчикову дочь», и на «Пашу колбинскую». Человек оказывается не сам по себе, а он часть нескольких сообществ, семьи, родства, села, поместья, профессии, составляющих единый народ. Сейчас покажется странным, что жена повара помещика Берестова приглашает гостей на свои именины из разных мест, и это никак не родственники, и живут они не обязательно в селах, принадлежащих Берестову: «Были колбинские, захарьевские, приказчица с дочерьми, хлупинские…», так что «комната полна была народу…». Может, и для пушкинского времени такой состав юбилея «поваровой жены» был необычным. Но Пушкину нужна эта сцена для создания народной общности, которая существует независимо от того, что два барина и соседа враждуют между собой. Автор в описании этого праздника упоминает и совсем другую деталь: Настя за общим столом садится рядом с приказчицей, севшей «на первом месте», на что дочери приказчицы на нее «надулись». Помимо общности в народе существуют и различия, своя иерархия и своя подчиненность. «Смуглая красавица» Лиза назвалась крестьянкой Акулиною, тогда как настоящая Акулина, дочь кузнеца, была «толстой рябой девкой». Приметы другой, реальной жизни присутствуют в повести и не позволяют повествованию полностью превратиться в сельскую сентиментальную сказку. Знаменателен с точки зрения единства народа и народной жизни адрес письма, которое направляет Алексей в Москву: «Акулине Петровне Курочкиной, в Москве, напротив Алексеевского монастыря, в доме медника Савельева, а вас покорнейше прошу доставить письмо сие А.Н.Р». И в Москве живут Акулины, медники, есть свои монастыри, есть Курочкины и Савельевы, как «в одной из отдаленных наших губерний» живут Берестовы и Муромские, живет «Паша колбинская», пастух Герасим. Существует общая принадлежность к одному народу, одной жизни, единым корням, возникает и существует одно общее состояние – родина. И несколько странно среди созвучия имен встретить буквы инициалов: «А.Н.Р.», будто человек, загадочно спрятавшийся за ними, чем-то неполноценен. И очень характерно появление в повести иностранного имени, англичанки-гувернантки мисс Жаксон. Она с жалованьем в 2000 рублей оказалась без родины, а потому в одиночестве, несчастная, изнывающая от скуки в «этой варварской России». К своему несчастью, она в сорок лет недовольна своей внешностью, своим возрастом, появляясь «набеленная и затянутая в рюмочку». Все переодевания Лизы крестьянкою или «англичанкою» есть поиск самой себя среди родного и чужого, естественного и искусственного, есть обнаружение и открытие своего естества, человеческого «я», нахождение своего пути и судьбы среди других путей и судеб. Алексей появляется в деревне с атрибутами байронического героя, столь модного среди барышень. Но в деревне, на родине, в окружении людей естественных и родных роль холодного скитальца забыта, и Алексей становится игрив, румян и весел. Встреча двух юных героев помогает им обрести себя, пробудить свои чувства и полюбить друг друга. История их знакомства у Пушкина не так безоблачна и имеет свои подводные рифы, которые они миновали благодаря своей искренности и сердечной чуткости.

Заметим, что Лиза, ведомая своими чувствами, подобно другим героиням «Повестей Белкина» – Дуне («Станционный смотритель») и Маше («Метель»), оставляет родной дом. Она оказывается «на рубеже отцовского владения», «в сумраке рощи». Настроение ее меняется, вместо «младенческой веселости», связанной с ранним весенним утром, приходит «задумчивость». Что же ожидает ее, оставившую дом, и как поведет она себя в новых обстоятельствах? Вдруг «прекрасная лягавая собака залаяла на нее. Лиза испугалась и закричала». Совсем неожиданное и угрожающее начало, оно могло расстроить «выдумку» молодой барышни. Но «Лиза успела уже оправиться от испуга и умела тотчас воспользоваться обстоятельствами». Вслед за собакой «молодой охотник показался из-за кустарника». Он «пристально глядел на молодую крестьянку». Встреча с Алексеем пока не обещает «молодой крестьянке» ничего хорошего: она может стать жертвой «молодого охотника». Интересно проследить, как Пушкин развивает драматургию встречи и знакомства двух молодых героев, какие действия они предпринимают, как складываются их любовные отношения. «Я провожу тебя, если ты боишься», – Алексей решает познакомиться с девушкой. «А кто те мешает, – отвечала Лиза, – вольному воля, а дорога мирская». Лиза тоже желает познакомиться с Алексеем. Дальше должно произойти их знакомство. Назвавшись дочерью «Василья кузнеца», Лиза могла бы также согласиться на то, что Алексей представился ей «камердинером молодого барина». Но она этого не делает. И это важный ее поступок. Она этим оберегает себя и «крестьянку Акулину» от приставаний «камердинера», к тому же ее цель – познакомиться с барином, а не с его слугой. То есть Лиза не согласилась принять совсем уж искусственные и ложные отношения с молодым человеком. «Привыкнув не церемониться с хорошими поселянками, он было хотел обнять ее». Алексей при этом продолжает решительно «знакомиться» с девушкой, и его жест – это приглашение к определенным отношениям, «но Лиза отпрыгнула от него и приняла вдруг на себя такой строгий и холодный вид… это удержало его от дальнейших покушений». Лиза не принимает бесцеремонных «предложений» молодого человека и говорит фразу, которая должна после «покушений» со стороны «молодого охотника» перевести отношения в правильное и нужное для девушки русло: «Если вы хотите, чтобы мы были вперед приятелями, – сказала она с важностию, – то не извольте забываться». Алексей удивляется «премудрости» крестьянской девушки, тому, как распространяется в народе «просвещение». Возможно, высказанное Лизой правило поведения – а оно может быть разновидностью известного у просветителей правила: относись к другим так, как хочешь, чтобы другие относились к тебе, – происходит от воспитания отца-либерала, но нам важнее заметить другое. Если Лиза говорить стала по-крестьянски, то каким сделалось ее поведение, крестьянским или осталось дворянским? В сложившихся новых для себя обстоятельствах, которые предложил автор своей героине, – она впервые наедине с юношей, в лесу, в чужом наряде, – Лиза повела себя с молодым человеком не как дворянка или крестьянка, а как юная девушка, желающая прямых и честных, чистых отношений с юношей. Так хочет любая девушка, независимо от того, дворянка она или крестьянка, дочь она помещика или дочь кузнеца. Алексей при встрече с Лизой начинает вести себя с ней как барин с крестьянкою. Но после своих охотничьих «покушений» на нее и после слов Лизы о «приятельстве» Алексей сам переменяется, становится простым юношей, молодым человеком, способным увидеть встреченную им девушку и удивиться ей. Так как же распространяется просвещение в народе – через правила воспитания или через человеческие сердца?

Интересно проследить с этой точки зрения, как враждовавшие между собой два соседа сделались хорошими приятелями. Первоначально Муромский, оказавшись на прогулке невдалеке от Берестова, «как образованный европеец, подъехал к своему противнику и учтиво его приветствовал». Потом, когда Муромский упал с лошади, «Иван Петрович подскакал к нему, осведомляясь, не ушибся ли он». Правила понуждают вести себя по-человечески вежливо, помогают наладить первые светские отношения. «Берестов пригласил его к себе, Муромский не мог отказаться, ибо чувствовал себя обязанным…». Уже в доме «соседи, завтракая, разговорились довольно дружелюбно». Правила начинают отступать на второй план и уступать место душевному общению. После завтрака «Берестов проводил его до самого крыльца», этим оказав большое уважение гостю, – «а Муромский уехал не прежде, как взяв с него честное слово на другой же день (и с Алексеем Ивановичем) приехать отобедать по-приятельски». Правила воспитания призваны помочь выразиться человеческим отношениям, должны хранить в неиспорченности человеческие сердца.

В завершение знакомства двух молодых людей «Лиза хотела удалиться», но Алексей «удержал ее за руку». Только сейчас он спросил ее имя. И это свидетельство того, как «молодой охотник» начинает превращаться в молодого возлюбленного. При обращении к ней он говорит: «душа моя», «друг мой», «милая Акулина». Лиза, «стараясь освободить свои пальцы от руки Алексеевой», назвалась Акулиной. Такой обман, такая «легкомысленная проказа» не проходит для Лизы бесследно: по возвращении домой «совесть начинала ее мучить». Вновь в повествовании с романтическим сюжетом возникает очень реалистическая черта, и появляется в повести своеобразно истолкованная тема самозванства, когда для героини есть опасность под чужим именем увлечься чужой и преступной для себя судьбой. «Шалость» девушки может увлечь ее на ложный и, может быть, гибельный путь.

Новое свидание начинается безмолвным проявлением симпатии молодых людей друг к другу: «она улыбнулась восторгу его благодарности». Отметим еще раз искренность героя и героини: Алексей заметил беспокойство девушки и спросил ее о причине, а Лиза «призналась, что поступок ее казался ей легкомысленным, что она в нем раскаивалась» и что «это свидание будет уже последним». И только после уверений Алексея в «невинности своих желаний» и обещания «повиноваться ей во всем» Лиза, она же Акулина, согласилась продолжить их совместные встречи. Можно заключить, что только сейчас, когда молодые люди определились в честных отношениях, в своих симпатиях друг к другу, подкрепленных искренностью и доверием, их знакомство окончательно состоялось. И уже «после того они дружески разговаривали, гуляя вместе по лесу…»

Как все меняется, когда герои вскоре после свидания оказываются за одним столом, но уже незнакомые друг другу: «Алексей продолжал играть роль рассеянного и задумчивого, Лиза жеманилась, говорила сквозь зубы, нараспев и только по-французски». Играть роль, социальную или психологическую, – необходимое поведение при общении, но нельзя, ведя «игру», сблизиться или сдружиться.

Еще раз подчеркнем, что Лиза и Алексей, уклонившись от ложных отношений, последовали желаниям и правилам своих нежных сердец и смогли, встретившись, найти друг друга, так как оказались достойными друг друга. Отцы примирились и стали приятелями, дети полюбили и соединились вместе: такое происходит, когда в народе есть общее начало, единый корень, одно общее правило для всех, как жить на родной земле.