Текст книги "Империя. Собирание земель русских. Экспансия, русский генофонд, судьбы коренных народов"

«Добровольное вхождение» черемисы в московию

Когда в октябре 2002 г. готовились отметить 450-летие со времени разгрома Московской Русью Казанского ханства, среди тюркских и финно-угорских народов Поволжья и Приуралья, в том числе и в Республике Марий Эл, развернулись дискуссии, которые носили не столько научный, сколько политический характер. Президент Республики Марий Эл Л. И. Маркелов в октябре 2001 г. подписал распоряжение «О подготовке к 450-летию вхождения марийского народа в состав Русского государства», а в августе 2002 г. соответствующий Указ подписал Президент России В. В. Путин. Газета «Марийская правда» начала серию публикаций о «добровольном вхождении» марийцев в состав России. Предоставим же слово Ксенофонту Санукову, профессору МарГУ, действительному члену Российской Академии гуманитарных наук, главному редактору журнала «Финно-угроведение».

«Россия исторически формировалась как многонациональное государство. При этом финно-угры, к которым относятся и марийцы, первыми в сравнении с другими нерусскими народами оказались втянутыми в орбиту русской государственности. Развитие нерусских народов, их взаимоотношений с Российским государством, с русским народом в советской (российской) исторической и социально-политической литературе представлено в довольно искаженном виде.

В начале XX в. у марийского народа зародилась национально-демократическая интеллигенция, стало развиваться просветительское движение. Его деятели из фонда народной памяти извлекали и публиковали исторические предания о национальных богатырях, боровшихся за свободу своей родной земли против завоевателей. События, связанные с присоединением марийцев к Русскому государству, они рассматривали как большую народную трагедию.

Казанский профессор Н. В. Никольский в книге «История мари (черемис)», изданной в 1920 г. в Казани, присоединение марийцев к России расценивал как завоевание, покорение, события второй половины XVI в. трактовал как народное сопротивление завоевателям. В исторической литературе 1920-х гг. правдиво отражалось завоевание Поволжья, жестокое подавление национально-освободительной борьбы народов Поволжья. Национальные историки склонялись к некоторой идеализации прошлого своих предков. Таковыми были работы первого марийского историка Ф. Е. Егорова, в трудах которого присоединение марийцев к России было одним из главных аспектов исследования. Вообще основной линией истории марийского народа он считал борьбу с соседями; присоединение мари к Русскому государству оценивал резко отрицательно; осуждал сторонника союза мари с Россией Акпарса, а руководителя антимосковской борьбы Мамич Бердея провозглашал национальным героем.

Даже в середине 1930-х гг. сохранялась оценка присоединения марийцев как насильственного завоевания, а волнения луговых марийцев 1550 – 1580-х гг. квалифицировались как «общенациональное сопротивление завоевателям»?.

Москва против черемисы

Не правда ли, пока что очень все похоже на то, как обстояли дела и в Беларуси, где также агитаторами Москвы и при царе, и при большевиках сочинялись сказки о каком-то добровольном «воссоединении» украинцев и беларусов с братской Россией. Россию же единственно и именовали «Святой Русью», хотя сей термин нужно относить к «матери городов русских» Киеву, и Украине в первую очередь.

Далее профессор Сануков пишет:

«На длительный период установились отношения военного соперничества и противостояния за господство в Восточной Европе между двумя крупными феодальными государствами: Великим княжеством Московским и Казанским ханством. За 100 лет (с середины XV до середины XVI в.) казанцы совершили более 30 походов на русские земли, столько же – русские войска на казанские земли (здесь под русскими подразумеваются, конечно же, московиты, люди Московии, которых русскими можно будет назвать еще не скоро. Русскими в те годы называли себя в первую очередь жители Украины и Беларуси-Литвы. Литвины именно русинским (русским) либо русинско-литовским называли свой язык – прим. М.Г.). Эти разорительные походы проходили по марийским и чувашским землям, производя большие опустошения. При неудачном исходе вылазки на русские земли и города вооруженные отряды казанских ханов на обратном пути грабили марийские и чувашские деревни, чтобы не возвращаться домой с пустыми руками. Со своей стороны русские войска поступали так же. Они все территории восточнее Суры и Ветлуги считали неприятельскими и обходились с ними соответствующим образом. К тому же в ханских отрядах участвовали и марийские воины, обязанные нести военную службу. Поэтому московские войска, совершая походы на «Казанскую землю», не делали никаких различий в том, кого грабили и разоряли: татар, чувашей или черемис.

Вот характерное свидетельство летописи за 1467 г.:

«Тоя же осени князь великий Иван послал на черемису князя Семена Романовича, а с ним многих детей боярских дома своего; и совокупившиеся, вси поидоша из Галича на Николин день, декабря 6, и поидоша лесы без пути, а зима была велми студена… Тоя же зимы, генваря 6, на крещение Господне, рать великого князя прииде в землю Черемисскую и много зла учиниша земли той: люди изсекоша, а иных в полон поведоша, а иных изожгоша; а кони их и всякую животину, чего нелзе с собою имати, то все изсекоша; а что было живота их, то все взяша; и повоеваша всю землю ту, и досталь пожгоша, а за один день до Казани не доходили, и возвратившеся приидоша к великому князю вси поздорову».

В 1524 г. войска Московского великого князя Василия III совершили большой поход на восток. Под Казанью произошло крупное сражение, и «на том бою многих князей и мурз, и Татар, и Черемису, и Чювашу избиша». Для закрепления победы дополнительно были посланы конный отряд и флотилия И. Палецкого. Черемисы конницу перебили, а судам устроили засаду и большинство из них потопили. Об этом Н. М. Карамзин писал:

«Там, где Волга, усеянная островами, стесняется между ими, черемисы запрудили реку каменьем и деревьями. Сия преграда изумила россиян. Суда, увлекаемые стремлением воды, разбивались одно об другое или об камни, а с высокого берега сыпались на них стрелы и катились бревна, пускаемые черемисами. Погибло несколько тысяч людей, убитых или утопших: и князь Палецкий, оставив в реке большую часть военных снарядов, с немногими судами достиг нашего стана».

Русское войско было вынуждено отступить от Казани. При этом на обратном пути воеводы «повоеваша нагорную черемису».

В 1530 г. огромная русская армия вновь вторглась в пределы Казанского ханства. Татарские и марийские войска пытались воспрепятствовать ее переходу с правого на левый берег Волги, но безуспешно.

Сподвижник Ивана IV князь Андрей Курбский писал:

«Егда же преплавишася Суру-реку, тогда и черемиса горная, а по их (т. е. после них – прим. М. Г.) чуваша зовомые, язык особливый, начаша встречати по пятисот и по тысяше их».

Земли луговых марийцев («Луговая сторона» и часть «Арской стороны» по русским летописям) оказались в иных условиях по сравнению с горным правобережьем. Они были расположены в непосредственной близости от центра ханства, связи их с Казанью были развиты сильнее. Луговые мари играли заметную роль в военном противоборстве Москвы и Казани на стороне последней. Поэтому земли луговых мари постоянно подвергались опустошениям со стороны русских войск.

Последние в ряде случаев производили военные операции только на территории луговых марийцев, не ставя даже задачи дойти до Казани. Например, «Хронографическая летопись» сообщает о военном походе 1547 г. таким образом:

«Посылал царь и великий князь… по челобитью Горние стороны… воевод казанских мест воевати Луговые стороны, а к городу ходити не велел… И царя, и великого князя воеводы в казанских местах черемису Луговые стороны воевали… а не доходили до Казани за 30 верст».

В 1551 г. новая граница между Русским государством и Казанским ханством стала проходить по середине реки Волги, т. е. земли луговых мари остались под властью казанского хана. Летом 1552 г. Иван IV двинул на Казань огромное войско. В походе участвовали и отряды горных марийцев: «а в третьем полку многие горные люди, князи и мырзы, и казаки, и черемиса, и чюваша». В то же время луговые мари оказывали помощь защитникам Казани. Особенно это проявилось в том, что они стали нападать в тыл русским войскам, осаждавшим город. Иван IV направил часть своих войск, в составе которых были и «горные люди», на север от Казани «на многие места… и повеле воевати». Предпринятая военная операция сопровождалась жестокой расправой московских войск не только над вооруженными отрядами, но и над мирным населением, охватив территорию до 150 верст на север («война их была на полтораста верст поперег»).

Летописец писал:

«И пошли воюючи и села жгучи… и покрышася ратью поля и горы и подолия, и разлетешася аки птицы по всей земли той, и воеваху, и пленяху Казанскую землю и область всюде… И быша убиения человеческая велика, и кровми полияся варварская земля; блата и дебри, езера и реки намостишася черемискими костми».

Во время похода было захвачено у мирных жителей и пригнано в русский военный лагерь «безчисленное множество скота».

Вот так, описывая мифический гнет монголо-татар, российские историки во все времена скрывали собственный гнет народов Московии.

Восстание Мамич Бердея

Разгром Казанского ханства и приведение к присяге представителей некоторых близлежащих к Казани волостей (сотен) Луговой стороны отнюдь не означали установления мира на этой земле. Сануков далее пишет:

«Уже в декабре 1552 г. в Москву поступили сообщения, что в Черемисской земле вспыхнуло восстание местного ясачного населения. Марийцы Луговой стороны, не уплатив ясак, перебили его сборщиков, соединились с жителями Арской стороны и вместе с ними направились к Казани. Высланные навстречу им отряды казаков и стрельцов были разбиты.

Так началось восстание, с марта следующего года переросшее в мощную национально-освободительную войну. Оно растянулось на 30 с лишним лет (с перерывами) и прошло в три этапа, получившие общее название – «черемисские войны». Н.М. Карамзин отмечал народно-освободительный характер этого движения:

«Бунт черемисский продолжался до конца Иоанновой жизни с остервенением удивительным: не имея ни сил, ни искусства для стройных битв в поле, сии дикари свирепые, озлобленные, вероятно, жестокостию царских чиновников, резались с московскими воинами на пепле жилищ своих, в лесах и в вертепах, летом и зимою – хотели независимости или смерти».

Одновременно сопротивление завоеванию широко развернулось среди татарского населения в Заказанье и Прикамье (на «Побережной стороне»), охватило Арскую сторону, где проживали удмурты, татары, марийцы, перекинулось в башкирские земли. Во многих случаях повстанцы распространяли свои действия на нижегородские и муромские земли.

Весной 1553 г. на усмирение восставших был направлен из Казани воевода В. И. Салтыков, но был разгромлен и потерял много воинов убитыми и попавшими в плен. После этого «луговые черемисы воевать» были направлены крупные военные силы из Москвы и других центральных городов. Карательные отряды жестоко расправлялись с местным населением, наводя ужас не только на мятежников, но и на мирных жителей, предавая все огню и мечу.

Документальные свидетельства того времени ярко рисуют и общенародный размах национально-освободительной войны, и его переплетение с борьбой против жестоких, безудержных ясачных поборов, и жестокость карателей, граничащую с геноцидом («воевали и жгли во всех местах»; «воевали луговую черемису, захватили 1600 именитых людей и всех умертвили» и т. п.). Царские войска, подавляя сопротивление восставших, приносили краю большое разорение. В ходе карательных операций были перебиты многие руководители движения (по словам летописцев – «лутчие люди»), а некоторые прибыли в Казань и изъявили свою покорность завоевателям.

В этих условиях «луговой сотник» Мамич Бердей решил предпринять своеобразный политический маневр: образовать на Луговой стороне «царство», править которым пригласил ногайского царевича Ахполбея.

«А Мамич Бердей, – сообщает летопись, – взял к себе царевича Ахполбея, а пришел к ним из Ногай и живет на Луговой стороне, а с ним пришло человек со сто ногай…»

Но тот большой помощи в борьбе с московскими войсками не оказал, вскоре потерял доверие марийцев и был убит.

В это время в положении горных мари и чувашей произошло большое изменение: закончился 3-летний срок освобождения от ясака. Мамич Бердей решил распространить восстание на Горную сторону. С двумя тысячами своих воинов он переправился на правый берег Волги и осадил «острог» (в источниках без названия), где располагались горномарийские и чувашские сотники, сотрудничавшие с московскими властями и войсками. Среди горных и нашлись предатели, пленившие Мамича Бердея и «с ним человек з двести, да тех людей всех побили, а его, изымав, к Государю привели». В награду за это Иван IV вновь, как ив 1551 г., освободил жителей Горной стороны от уплаты ясака на три года.

В том же 1556 г. «на луговых людей» и вообще «на Казанские земли» были двинуты усиленные составы войск. Они разгромили остатки повстанческих отрядов, физически уничтожили их предводителей («казанские люди лутчие, их князи и мурзы и казаки, которые лихо делали, все извелися»). Так в мае 1557 г. первый этап национально-освободительной войны на Луговой стороне потерпел поражение, край был приведен «в конечное смирение».

Но «благоденствие в тишине» продолжалось недолго. Представители царской администрации снова довели терпение населения до предела, и в Марийском крае (на сей раз, видимо, не только на Луговой, но и на Горной стороне) в 1572 г. вновь вспыхнуло восстание. Не рассчитывая на победу только своими силами, его руководители обратились за помощью в Крым. Повстанцы были также связаны с башкирами и Сибирским ханством.

Когда в Москве стало известно об этом, в Марийский край были направлены войска из Казани, Свияжска, Чебоксар, Алатыря, Арзамаса. Но подавить волнения сразу не удалось, хотя никакой военной поддержки из Крыма не поступило. В 1574 г. стали собираться новые военные силы, чтобы «на казанских людей и на черемису… иттить в поход». Мятежники, узнав, какие силы готовы двинуться против них, прислали в Муром, где располагался воевода Большого полка, своих представителей с изъявлением покорности. Но поход русских войск в Марийский край в том году все равно состоялся, и в ходе его был поставлен город Кокшайск. Это было началом осуществления широко задуманного плана планомерного административного закрепления недавно завоеванной территории посредством строительства городов-крепостей.

В 1581 г. новое мощное народное восстание охватило весь край. И вновь на помощь местным гарнизонам были направлены войска из центра России. Одни из них отправились по Волге «в плавную» и «стояли на Волге на Козине острове». Осенью 1582 г. в помощь им «воевать луговые черемисы» отправились два новых полка. Иван Грозный был настолько перепуган новым «черемисским мятежом», что пошел на унизительные условия перемирия со Швецией в бесславной Ливонской войне, чтобы перебросить освободившиеся в Прибалтике военные силы против мятежников.

Н. М. Карамзин, объясняя причины этих мер, отмечал: московскому правительству стало известно, что турецкий вассал, крымский хан «сносится с черемисскими мятежниками и готов устремиться на Россию».

В связи с этими вестями и были предприняты решительные шаги по усмирению мятежного края и упрочению в нем позиций Москвы посредством постройки новых военно-опорных пунктов. В это время были основаны «в Черемисе» города-крепости Козмодемьянск, Царевококшайск, Царевосанчурек, Яранск, Уржум, Малмыж. Города с самого начала были исключительно русскими. Марийцам не разрешалось в них селиться. Более того – они должны были освобождать территорию вокруг городов в радиусе до пяти верст. Эти события означали окончательное покорение Марийского края»…

Но черемиса все равно не сдавалась. Освободительные войны полыхали и в XVII в. Тогда же часть черемисы бежала на территорию Руси (Украины), где основала поселения. Однако как бы там ни было, а сопротивление марийского народа удалось сломить.

Вот такая вот грустная история огромного финно-угорского народа, в чем-то схожая и с трагедией американских индейских цивилизаций, и с постоянными войнами Московии против белорусского государства Великое княжество Литовское, Русское и Жмайтское. Только вот американцы, какими бы дураками их не малевали некоторые великороссы (ведомые сатириком Задорновым), почему-то раскаиваются за войны с индейцами, выплачивают им контрибуцию, представляют льготы и права, а в России нет и намека на раскаянье и отдачу каких-то долгов.

Собирание «русских» земель продолжается: меря

В советское время господствовавшая историческая концепция относила мерю к народам, вымершим или полностью ассимилировавшимся древнерусским этносом в раннее Средневековье. Действительно, с какого-то момента меря как отдельное племя, участвовавшее вместе со скандинавами и славянами в походах на Византию и перечисленное среди изначальных народностей Древней Руси, сходит с исторической арены. Правда, костромских марийцев некоторые российские историки называют именно сохранившейся до наших дней мерей, ее чудом выжившим этническим островком. На территории, где располагались земли этого древнего финно-угорского народа, ныне находятся Ярославская, Владимирская, Костромская, Ивановская, север Московской, юг Вологодской и запад Тверской областей. Там отмечены сотни мерянских топонимов и гидронимов, свидетельствующих о плотной колонизации территорий этим народом. Так, средневековый город Клешин на Плещеевом озере (Ярославская область) прямо назван в летописях мерянским, костромской Галич также носил название мерянского города. На реке Сара на той же Ярославщине находится Сарское городище – огромный мерянский протогород, предшествовавший всем древнерусским городам в ростово-суздальских землях.

Первый епископ Ростовский Леонтий учил мерянский язык, чтобы нести христианство местному населению. Есть еще много фактов, говорящих нам о богатой истории мерян. Исчезнуть в одночасье такой большой народ не мог. И действительно, до середины XVIII в. на бывшей его этнической территории фиксировались так называемые «мерские» (мерьские) станы – небольшие административно-территориальные единицы. Вероятно, по мере интеграции мери в большой этнически сложный московитский (позже российский) народ выделялись окраинные островки, не подвергнувшиеся сильной ассимиляции.

Мерянские сказки и манеры их рассказывать стали неотъемлемой частью русского фольклора России. Парфеньевский район Костромской области – северный, лесной, расположен у южных границ европейской тайги, неподалеку находятся Галич Мерский и старинный город с прибалто-финским названием Чухлома, южнее – территория одного из мерских станов. Один из крупнейших ученых-мерянистов нашего времени профессор Орест Ткаченко, автор монографии «Мерянский язык», указывает на прием смежных синонимичных повторов в русском фольклоре как характерную мерянскую черту. И приводит один пример – «черт меня бросил, а водяной кинул» – из русской сказки. Мерянский язык повлиял на русский на всех уровнях.

В фонетике северных великорусских говоров на территории бывшей Мерянии сплошь и рядом встречаются такие языковые явления, как неразличение звонких и глухих согласных, редукция одного из согласных в начале слова, если они следуют друг за другом, и другие характерные финно-угорские черты.

Первые этнографы Пошехонья и костромских земель, как писал Орест Ткаченко, сообщали о местном произношении слов «брат» как «бат», «ветка» как «ведка». Что до лексики, то никакой статьи не хватит перечислять мерянские слова на названных территориях. Профессор Ткаченко указывает на глагол ковылять (родственное финск. Kavalla – «ходить, слоняться»), северорусское урма – «белка» (родственное вепсское огаи и коми ур – «белка»), костромское си ка – «свинья» (ср. финск. sika – «свинья»), лейма – «корова» (на эрзянском – лишме), ярославское тульяс – «огонь» (родственное финск. tulli и марийское тул – «огонь»), северорусское векса – «протока из озера», ярославское бяни – «вилы», общерусское кока – «крестная мать» и еще десятки других. Более обстоятельно данная тема раскрыта в классической монографии ученого «Мерянский язык».

Вошедшей в литературный русский язык особенностью склонения существительных мужского рода стало наличие в родительном падеже формы на – а, – я («купить чая») наряду с формой на – у, – ю («купить чаю»). Типологическая параллель существует только в прибалто-финских языках. Ни в одном из славянских языков такого нет. В славянских языках нет и особой притяжательной конструкции «у меня есть». Украинец всегда скажет «маю» (имею), поляк и чех – «мам», беларусы тоже говорили аналогично до реформ беларуского языка, сблизившего его с русским, и только русский – «у меня есть». Между тем во всех финно-угорских языках эта формула воспроизводится дословно, как и в русском. В словообразовании мерянский субстрат выражен наличием сложных взаимоусиливающих слов: руки-ноги, пить-есть, жив-здоров, нежданно-негаданно, такой-сякой – очень типичных для финно-угорских языков. Даже старинный сказочный зачин «жили-были» изначально был распространен на бывшей мерянской территории и в финно-угорских языках. В славянских ему соответствует «был», «жил один», «однажды жил…» и пр. Сказки же представляют собой древнейший и довольно консервативный в смысле формы слой фольклора.

Они являются этногенетическими характеристиками народа – такие вещи плохо заимствуются. И это крайне любопытный факт: мерянская языковая формула начинает русские сказки.

Мерянское культурное наследие живет в костромском селе Парфеньево не только в языке его обитателей. В культуре небольших деревень, окруженных со всех сторон «лесом-кормильцем» (эту архаичную формулу услышал автор журнала «Финноугрия. Этнический комфорт» уже в самом Парфеньево), отчетливо читается типичный для прибалто-финнов хуторской способ ведения хозяйства в лесах. Здесь не увидишь кустов больших деревень, только малодворные селения по берегам небольших рек или на возвышенностях.

Крестьянские занятия тут находятся в состоянии некоторого баланса с лесными – ничто не доминирует. В 1871 г. парфеньевский бытописатель Максимов в качестве главного достоинства посада Парфеньево опять же приводит его «окруженность лесами». Такое «внутрилесное» положение человека и его дома характерно мироощущению финно-угров. Менталитет и духовные воззрения современных парфеньевцев тоже близки к финно-угорским, которые характеризуются мягкостью и терпимостью по отношению к другому человеку. Одна из возможных причин парфеньевской толерантности может быть связана с древними дуалистическими воззрениями местного населения. Петербургский историк Игорь Фроянов проанализировал сообщение «Повести временных лет» от 1071 г. о походе на Белоозеро киевского боярина Яна Вышатича. Там случилось событие, в историографии трактуемое как восстание местных жителей под руководством двух волхвов. Боярин, прежде чем казнить волхвов, выяснил религиозную суть их мировоззрения, оказавшуюся верой в двуединое, божественное и дьявольское происхождение человека. Выступление волхвов было не антифеодальным восстанием, а исполнением жестокого языческого обряда в отношении женшин, обвиненных в колдовстве. Отраженное в летописи мироощущение древних мерян наиболее близко картине мира приверженцев современной марийской традиционной религии. Местная приговорка «И богу помолимся, и в черта поверуем» – отголосок той же дуалистической традиции.

Первый космонавт – внук мерянского колдуна. Вот какую историю поведали автору статьи из журнала «Финноугрия» костромские краеведы по возвращении из села Парфеньево в областной центр. Как выяснили костромские историки, предки первого космонавта Юрия Гагарина выехали в Смоленскую область только в начале XX в. из пределов бывшего Чухломского уезда Костромской губернии. Архивисты установили, что в давно уже не существующей деревне Конышево в середине XIX в. родился прадед первопроходца космического пространства. Несколько поколений Гагариных жило в Конышево на… Мерянской дороге. Так называлась часть тракта Санкт-Петербург ― Екатеринбург, проходившая по центру Костромской губернии. Мерянская дорога сегодня – заросшая колея к западу от Парфеньево, используемая только лесовозной техникой. Насельники лесного края до последнею времени считались остальными жителями людьми особенными, способными договариваться с духами и темными силами. Поэтому мерянские мужики подрабатывали, пожалуй, самым оригинальным в России способом – они колдовали на заказ. Когда заканчивались осенние работы по уборке урожая, собирались по придорожным деревням и лесным починкам взрослые мужики и отправлялись небольшими компаниями в крупные села, костромские посады и города ворожить, кому что надо, знахарствовать или костоправничать. Отметим, что у славянских народов колдуньями считаются в основном женщины, причем пожилого возраста, а вот у финно-угров – мужчины средних лет. Уроженец тех же мест – актер Михаил Пуговкин, настоящая фамилия которого даже звучит по-мерянски – Пугорькин. Пуговкиным он стал только по приезде в Москву. А пугорьками с ударением на первый слог в Костромской и Вологодской областях называли холмы, бугорки. На такой вот «пугорьке» стояло село Раменье, где и родился известный киноактер. Между тем земляк Пуговкина актер Николай Чалеев в середине прошлого века написал воспоминания о своем детстве в той же сельской округе. При издании его мемуаров в 2007 г. пришлось сделать отдельный словарь диалектных мерянских слов. Вероятно, крестьяне Мерянской дороги составляли один из последних островов недоассимилированной мери, окончательное вхождение которой в состав русской народности произошло менее чем сто лет назад.

Костромская меря – самая восточная, дольше всех сохраняла дорусскую идентичность. Способствовала тому удаленность от городских центров, почти что северный климат, препятствовавший притоку населения извне, и наличие этнически близких соседей – марийцев. Меряно-марийская граница проходила по реке Унже. Согласно летописям и другим историческим документам, предки современных марийцев имели на востоке Костромской области несколько собственных княжений и время от времени ходили в военные походы на Галич Мерский. Недаром слова и топонимы, очень похожие на мерянские, встречаются у западной диалектной группы марийцев. К примеру, исконное название одного из главных марийских населенных пунктов Нижегородчины, райцентра Тоншаево – Пижымбал, где снова читается мерянское бал – «деревня».

Иногда в поисках мерян не надо забираться в глушь, так как мерянские поселения располагались и на территории столицы России – Москвы. Однозначно мерянскими топонимами атрибутирован, например, московский район Шаболовка, где есть характерный мерянский топоформант бола или бол, что значит «деревня». Коренные москвичи и по сей день склоняют название главной реки столицы не по славянским канонам, а по прибалто-финским: вместо «река Москва» или на «реке Москве», говорят: «Москва-река» или «на Москва-реке». Финно-угорские наименования географических объектов в отличие от славянских предполагают сначала собственно название, а потом классификацию объекта: река, гора, поле, озеро и т. п. И склоняется в этой паре только классификация объекта, а наименование остается неизменным. Так и получается «на Москва-реке», хоть это и противоречит литературным канонам русского языка. Само слово «Москва» по одной из версий также происходит из мерянского языка. Орест Ткаченко предположил, что древнейшая форма слова «Москва» – Москов – может быть связана с мерянским словом моска – «конопля». Его гипотезу подтвердила одна из писцовых книг XVII в., где Москва-река выше Москворецкой Лужи (современные Лужники) названа Коноплевкой.

Еще одним аргументом в пользу «конопляной» версии является существование Капельского переулка в московском районе Проспекта Мира. Речка Капелька, протекавшая здесь и сто лет назад заключенная в трубу, раньше называлась Конопелькой. Однако самыми известными наследниками мерян выступают в России отнюдь не парфеньевцы, а кацкари. Так называет себя субэтнос русского народа на северо-западе Ярославской области, проживающий по реке Кадка с притоками. В языке современных кацкарей сохранились десятки живых мерянских слов – они опубликованы и введены в научный оборот ученым-краеведом Темняткиным. Он же организовал в одном из кацких сел музей кацкарей, где автор этого материала собственными ушами слышал рассказ про мерянского демона Чугрея, являющегося кацкарям в виде воздушного вихря, весьма похожего на персонажа традиционной демонологии удорских коми – шувгея. Впрочем, есть у кацкого субэтноса и другие не менее уважаемые предки – балты и славяне. В кацкой традиционной культуре смешались все три этнических элемента. Но интересней другое: кацкари, наверное, единственная в России оформившаяся локальная идентичность, осознающая свои мерянские корни. Меряне не растворились в веках, как пишут иногда в популярных книгах по истории, они составили субстрат (подоснову) северной великорусской народности, перешли на русский язык, и их потомки называют себя русскими. Вот почему нет ничего удивительного, что в 2006 г. ДНК-пробы местных жителей оказались финскими, а вовсе не славянскими. Однако власть это почему-то всполошило и даже разозлило. Странно. Более, чем. Крупномасштабное исследование «Русское наследие», проводившееся шесть лет как-то стыдливо завуалировали.

Аналогичный мере процесс произошел с летописными мещерой и муромой. Сейчас все спорят, какая Русь была изначальной: Киевская, Новгородская, а может та, что началась еще в Старой Ладоге с легендарного Рюрика. Да, Русь Рюрика была первой на территории современной России (Полабская Русь, откуда приплыл Рюрик Людбрандссон, была еще раньше). Но если уж на то пошло, изначальной для именно современных россиян является Мерянская Русь, но правильней просто Мерянская страна. Ведь первые столичные города Московского Улуса (позже княжества) Золотой Орды: Сар, Сужбал (будущий Суздаль), Ростов Великий и Владимир – располагались на мерянских землях и зарождались на мерянском этническом субстрате.