Текст книги "Кошмар Золотой Орды"

Татарская валькирия

Прокопий понял, как переживает Кистень из-за случившегося, и посоветовался со Смольянином:

– Может, простим молодшего, как-никак опыта у него ещё мало?

– Нет, пусть помучится, да и уроком это послужит другим своевольникам-повольникам! – ответил тот.

Но Прокопию было очень жалко парня, и он как-то в назидание рассказал одну любопытную историю.

…Набег русских витязей в 1360 году на камский городок был, как всегда, сокрушителен. Крики «окружили!» довершили начатое дело – татарское войско растерялось, перестало слушаться военачальников и в растерянности заметалось на небольшом пространстве, не сдаваясь и в то же время не сопротивляясь. Кони татар топтались на месте, всадники не знали, куда бежать. Ушкуйники, по своему обыкновению, не полезли в прямую драку, а стали расстреливать татар из самострелов и тугих луков, бросали в них дротики и метательные копья. Кучка воинов попыталась вырваться из окружения, но почти вся была уничтожена мечами новгородских молодцов. Войско погибло. И начался повальный грабёж. Основная масса удалых устремилась к богатому шатру, где было чем поживиться. За считанные секунды было сломлено слабое сопротивление охраны, и десяток добрых мулодцев во главе с атаманом ворвались в шатёр.

Внутренности шатра поразили своей роскошью даже бывалого, видавшего различные виды предводителя: богатое золотое оружие было развешано по стенам, ноги утопали в мягких дорогих хорезмийских коврах, везде было много золотой и серебряной посуды, украшенной драгоценными каменьями. Но самое большое удивление ждало атамана впереди. Очаровательная женщина в шальварах спокойно сидела в шатре, поджав под себя ноги, и обольстительно смотрела на ушкуйника. Казалось, её не тревожили крики о помощи гибнущих соплеменников, возможный грабеж и опасность от удалых. Она одна сохраняла невозмутимое спокойствие.

– Кто ты, мужчина: гость, друг, враг? – спросила она медовым голосом, несколько коверкая русские слова, но тем самым придавая им особую прелесть.

Ушкуйник смутился – он был сражён восточной красотой женщины.

– Ну уж во всяком случае не враг, – пробормотал Будила в смущении.

– Садись ближе, – пригласила женщина, – сними с себя доспехи – на них кровь, и выпей вина. Это очень древнее вино, ему больше сотни лет, посмотрим, справишься ли ты, богатырь, с кувшином доброго вина. И… – тут она лукаво посмотрела на атамана, – со слабой женщиной. Служанка вымоет тебе ноги. И дай своим воинам отдохнуть!

Смущённый, взволнованный таким необычным приёмом, соскучившийся по женской ласке, главный ушкуйник Будила, выгнав своих соратников, снял панцирь, скинул сапоги и долго умывался в серебряном тазу, услужливо поданным рабынями. Он был действительно красив той мужской красотой, которая нравится знатным женщинам.

– Какой багатур! – льстиво сказала красавица, лёгкими движениями поглаживая рельефные мускулы ушкуйника. – Я таких ещё не видела!

Будила приказал ушкуйникам расседлать коней, татары-прислужники выкатили две бочки вина, в которых было много сонного зелья. Через десять минут обе сотни валялись спящими вокруг шатра. Четверых непьющих новгородцев татары, неожиданно напав, зарубили саблями.

Ушкуйнический начальник был действительно богатырём: он пил кубок за кубком, и ничего ему не делалось. Тюлюбек (так звали красавицу) хлопнула в ладоши, и из занавески выбежали три гибкие, почти обнажённые девушки с бубнами и в такт ударов закружились в ритмичном танце. Танцовщицы были очень красивыми, но госпожа по стройности, грации и красоте намного превосходила их. Всё походило на какую-то волшебную сказку.

Опьянённый и засыпающий атаман уже не понимал, где явь, а где сон, всё сливалось у него в одно целое. Бубны и голоса танцовщиц заглушали крики гибнущих ушкуйников, но Будила был настолько очарован всем происходящим, что не мог ничего слышать. В сердце ханум закралось подозрение: «А что, если сон-трава не действует или служанки напутали?! Тогда придётся усыпить его навсегда». Она, нащупав в складках богатой одежды маленький кинжальчик, успокоилась: всего лишь один удар в горло – и этот неверный урус отправится прямиком к шайтану!

Коварная татарская красавица, притупив бдительность атамана, хотела уже исполнить своё намерение. Но Будилу спас… очередной кубок вина. Он, пробормотав что-то бессвязное, рухнул на ковёр и гору подушек.

– Свяжите эту русскую свинью, – презрительно-холодно сказала ханша вошедшим воинам-татарам. – А когда очнётся – позабавимся! – И добавила язвительным тоном: – Видно, никто из вас так и не научился воевать, так что придётся нам, слабым женщинам, взяться за мечи и копья. А вас мы пошлём собирать кизяк, на котором будете нам готовить пищу.

Женщины, бывшие в шатре, спрятали улыбки в платки, а кто-то из них и явственно хихикнул. Воины потупились: давно их так не оскорбляли!

Начальник ушкуйников очнулся, но не мог пошевелить руками: его спеленали верёвками и привязали к большому столбу, служившему у татар для закрепления на нём мишеней во время стрельбы из лука.

– Да, милый, тебе и не снился такой кошмар, как женщина-воин, – нарочито нежно-ласково обратилась Тюлюбек к мулодцу и вдруг, подняв лук, начала выпускать стрелу за стрелой, которые образовали маленький частокол около его лица. И уже презрительно, с гордым видом добавила: – Аллах не оставил свой избранный народ без милости, а вы, шакалы, умрёте мучительной смертью, но сначала мы повеселимся!

Тюлюбек была чертовски красива. Её чёрные волосы, прикрытые сверху голубой шапочкой, пронзительные синие глаза с холодным металлическим оттенком и красивые, но плотно сжатые губы, а также гордая посадка головы делали ханшу похожей на скандинавскую валькирию, летающую над полем сражения и издающую воинственные крики. Но сейчас она уже не казалась для Будилы обаятельной.

Да, она была прекрасной, но эта красота – из страшных детских снов про ведьму, похищающую младенцев, про которую ему рассказывала бабушка, чтобы утихомирить не в меру расшалившегося мальчишку. Он, как заворожённый, смотрел на синеокую красавицу, даже не думая, что ещё одна стрела, пущенная ханшей, может забрать его жизнь. Нет, страха не было, был непереносимый стыд, чтобы его, такого удалого и опытного воина, смогла перехитрить эта татарская колдунья! Было мучительно стыдно перед своими дружинниками, которых он сам загнал в ловушку.

– А теперь испробуй вот это! – крикнула Тюлюбек и, выхватив копьё у своего воина, с неожиданной для женщины силой вогнала его в дерево чуть повыше головы удальца. – Что, страшно, русский поросёнок? – насмешливо сказала она, подходя близко к нему и играя серебряным кинжалом, высоко подкидывая его кверху и ловя его за ручку. – Да ты не опускай глаза, смотри на женщину-воина!

Тюлюбек кинжалом подняла его подбородок и насмешливо, нараспев произнесла:

– Ба-га-тур-чик! А сейчас у нас будет другая забава, – сказала она, отходя от приговорённого к мучительной смерти начальника новгородских витязей.

Ушкуйник увидел её профиль: теперь лицо Тюлюбек и особенно нос с горбинкой уже не были красивыми, они напоминали какую-то хищную птицу, в которую превратилась эта ведьма. Ах ты, нечисть!..

Это, как ни странно, отрезвило ушкуйника. Будила осмотрелся, насколько позволяли верёвки и столб, и увидел своих друзей, связанных, сидевших на бугорке: их, около ста семидесяти удальцов, охраняла какая-то жалкая кучка татар!

От этого позора силы удесятерились. Вдруг резко выдернув столб, сделанный из столетнего дуба, богатырь бросился на валькирию, на врагов, которые от удивления застыли на месте. Двухметровый исполин летел, нагнувшись, на толпу с криком:

– С нами Бог! Кто на Великий Новгород? Бей басурман!

Первый удар бревна вскользь пришёлся по коварной и увёртливой ханше, и та упала без сознания.

Потом Будила изменил тактику и сделал, находясь всё в том же согнутом положении, круговое движение – шесть человек замертво рухнули. Татары как зачарованные смотрели на это чудо, позабыв про связанных новгородцев.

Среди очнувшихся от сонно-пьяного зелья ушкуйников несколько воинов также освободили руки и ждали только удобного случая для нападения. Один из мулодцев смог даже вытащить спрятанный засапожный нож, чтобы разрезать путы на руках соратников. И вот удобный момент настал.

Татары неожиданно были атакованы! Безоружные ушкуйники, мастерски используя приёмы русского боя, завладели кривыми саблями татар и начали их крошить. Однако спасти начальника уже не смогли: один из татар воткнул в него сбоку копьё, остриё которого показалось с другой стороны грудной клетки. Переход от полной победы к поражению деморализовал татар, они попытались купить себе жизнь покорностью, встав на колени и повесив пояса на шею. Но ушкуйники, ослеплённые яростью и обидой, никого не щадили! Лишь три помощника валькирии остались живы после этого побоища, но лучше бы им было погибнуть! И живые позавидовали мёртвым!

Дорого досталась победа новгородцам. Почти семьдесят удальцов были убиты, более сорока ранены, из них тяжело – шестнадцать человек. Но главная потеря – воевода Будила. Он ещё хрипло дышал и всё просил прощения у своих соратников. На него с жалостью смотрели ушкуйники, по каменным лицам многих из них текли слёзы.

Татарская ханум была без сознания. Если бы не доспехи, которые погнулись при ударе бревном, её грудная клетка была бы разбита. На неё бесцеремонно по приказу сотника вылили ведро грязной воды.

Тюлюбек постепенно приходила в себя. В толпе новгородцев раздались голоса:

– Сжечь ведьму, сжечь за её зелье и коварство!

Тюлюбек безрезультатно шарила по одежде.

– Уж не это ли ты ищешь, ханум? – ехидно спросил один из ушкуйников, показывая ей кинжальчик. – Не надейся, смертушку ты примешь нелёгкую!

Через какую-то минуту был ободран её шатёр для костра, снова вкопан столб, только что спасший ушкуйников от позора и верной гибели. С Тюлюбек сорвали драгоценные доспехи, и в изорванной одежде она мало чем отличалась от простых татарок, которые находились рядом и от ужаса визжали не переставая.

С ханшей произошла разительная перемена, так что если бы кто посмотрел на неё, то усомнился, воскликнув: «Да точно ли это Тюлюбек?!» Растрёпанные волосы, искажённое от злости и отчаяния лицо, тощие груди, выглядывавшие из одежды, длинные руки-когти – делали её похожей на какую-то страшную кикимору.

Ханшу приковали цепями к столбу.

– Ничего не хочешь нам сказать напоследок, хитрая ведьма? – спросил податаманье Борислав, ставший теперь главным.

– Вы думаете, – обратилась она с гордым видом к начальным людям, – я буду молить вас о пощаде, просить оставить жизнь несчастной женщине? Вы сто двадцать лет были рабами, и мне, татарской ханше, в жилах которой течёт кровь Субудая-богатыря, противно даже смотреть на вас!

– А, – вспомнил атаман, – это тот проходимец, который вместе с трусом Батыгой испугался драться с новгородцами? Пусть он сейчас из своего адского котла полюбуется, как его поганое семя будет гореть. Ладно, зажигай! – приказал Борислав, отвернувшись от Тюлюбек и, казалось, потеряв к ней всякий интерес, – а этих, – махнул он в сторону пленных татар, – перебить до единого!

Он хотел побыстрее убраться с этого пруклятого места. Ханша действительно не стала просить пощады. Она презрительно смотрела поверх голов ушкуйников, когда дым обволакивал её тело, но всё-таки пытки огнём не выдержала. Тюлюбек извивалась, насколько позволяла ей железная цепь, изо рта, как жабы, сыпались чудовищные проклятия, мало-помалу переходящие в непрерывный зловещий вой. Смерть долго не приходила к ней, но вот наконец ханша затихла. Селение и люди были стёрты с лица земли, и только дым расстилался над степью.

Ушкуйники угрюмо стали собираться в дорогу: грустно им было, таких ударов они не получали давно. Столько хороших воинов было погублено! А ведь предупреждал Прокопий! Но их ждало ещё одно испытание. Удалой Фока, любуясь ножичком ханши, порезал руку. На такие царапины мало-мальски уважающий себя ушкуйник не обращает внимания. Но Фока вдруг завалился набок и захрипел:

– Я, кажись, помираю, помираю из-за…

Он уже не мог издать ни звука и лишь рукой показал на маленький ханский кинжал.

– Вот колдунья! – выругался Борислав. – Отравленный ножик!

Для проверки своей догадки он уколол кинжальчиком ханскую собачку, приставшую к отряду, та взвизгнула и забилась в предсмертной судороге!..

– Я тогда их всех наказал, – закончил Прокопий свою назидательную историю, – все начальные люди у меня стали в простых ходить, а рядовых я лишил наполовину доли.

…Не всегда Кистень был таким удальцом: в жизни у него было больше горького, чем хорошего. Он, выросший сиротой, хорошо знал безрадостную судьбину бедняков. Родился удалой недалеко от Новгорода и получил своё имя благодаря отцу, Никите Меченому, который убил в этот день кистенём [3]3
  Кистень – гирька с шипами, прикреплённая цепью к короткому древку или висящая на ремне.


[Закрыть] двух волков. Тогда у русичей было два имени: одно мирское, русское, другое православное. Никита Меченый, наградив сына подобным именем, сам того не ожидая, стал невольным провидцем… Но об этом позже. А крестился Кистень Александром, что в переводе с греческого означало «защитник людей».

Счастье улыбалось им, казалось, славянская богиня судьбы Доля решила осчастливить семью: трудолюбивая и добрая мать, удачливый на охоте и в работе отец, послушный сын – чего ещё надо для жизни? Но своенравной богине не всегда любо, чтобы люди жили хорошо.

Как-то татарский отряд, прорвавшийся в Новгородчину, напал на их деревню. Нападение было внезапным, поэтому никто и не подготовился к обороне. Лишь боярин Аникей, дом которого стоял в центре, попытался со своей челядью организовать сопротивление. Но его быстро подавили, а самому Аникею и трём его израненным воинам татарский военачальник приказал сломать спины. После этого началась вакханалия убийств и насилий.

Никита Меченый как раз возвращался с охоты; к его досаде, она была неудачной: он не убил ни одного зверя, а в силки не попалось ни одной птицы. Каково же были его изумление и гнев, когда он увидел горящую деревню!..

Подойдя поближе и спрятавшись в кустах, он стал посылать в татар стрелу за стрелой из самострела. Меткость охотника была поразительной, но татары выследили, с какой стороны по ним ведётся стрельба. Сразу же несколько человек, вскочив на коней, стали обшаривать местность, однако они не могли и предположить такую дальность полёта!

Этим воспользовался Меченый, выпустив ещё две стрелы. Но его заметили. Выдернув из-за пояса кистень, Никита приготовился к своему последнему бою. Но внезапно наброшенный волосяной аркан плотно прижал руку с кистенём к туловищу. Торжествующий татарин поволок его по полю.

Через несколько минут, ободранный и окровавленный, он стоял перед татарским сотником, который с любопытством и даже с некоторым уважением смотрел на охотника.

– Кто ты и зачем стрэлал по моым воынам? – спросил он Меченого.

Охотник не ответил. Он смотрел, как татары связывают жителей деревни, готовя их к дальнему походу в Орду: полонянники всегда были ценной добычей. Тут же тихо голосили опозоренные, изнасилованные девки и бабы.

Самую красивую (а это была жена Никиты) подарили сотнику. Она стояла в стороне, потупив глаза. Сотник, ошеломлённый красотой и женственностью славянки, решил оставить её себе.

Никита вдруг увидел свою жену: жалость и ненависть пронзила его. Как будто бы издалека он услышал:

– Я ещё раз повтораю, зачем ты убыл моых воынов, собака?!

И когда, позабыв себя, Никита со связанными руками бросился на сотника, тот хладнокровно вонзил в его грудь кинжал. Мать увели в Орду, и след её был затерян.

Александр долго сидел в подполе. Потом попытался выбраться, но не смог – обгорелые брёвна не давали поднять крышку. Освободили свои же, деревенские, которые в этот день занимались рыбной ловлей и охотой и поэтому уцелели. Вместе они похоронили на скудельнице (кладбище) убитых родных, поставили деревянные кресты. Постепенно село стало обрастать новыми домами: уцелевшие мужики взяли из других деревень жён, которые нарожали детей. Казалось, и не было лихого наезда татарских нелюдей. Так и Русь, как птица феникс из пепла, возрождается из вроде бы смертельных для неё хваток.

А что оставалось десятилетнему сироте, жившему попервоначалу в шалаше, построенном им же самим, и питавшемуся чем Бог подаст? Идти в люди и быть как рабом? Об этом гордый мальчишка не позволял себе и думать. И летом, пока было тепло, он ловил рыбу и птицу в силки, питался грибами и ягодами. Но осенью, когда стало холодно и надвигалась зима, пристал он к бродячим скоромохам, которые случайно проходили разорённой деревней.

Они обратили внимание на гибкого подростка, научили разным фокусам, гимнастическим упражнениям, метанию ножей. А уж кидал их Кистень метко: за пятнадцать шагов мог воткнуть нож в яблоко. Скоромохи развили в нём необыкновенную гибкость и силу. Заставляли по триста раз приседать, сгибаться пополам и в таком виде держаться продолжительное время. Ещё его заставляли носить тяжёлую поклажу во время длинных переходов.

Высокий, узкий в талии, широкий в плечах, он был к тому же чрезвычайно жилистым, не по годам силён и вынослив. Не нравилось Александру, как те грабили и даже убивали заблудившихся или пьяных, а то и воровали мошны.

Ведь нарочно делали свои представления на главных площадях городов. И покуда зеваки, разинув рты, смотрят на фокусы, то другие ловкачи в толпе быстренько отрезали у богатеньких мошны – скоромошничали. Осуждающе смотрел на тех ловкачей, которые хвастались перед товарищами своими воровскими удачами и смеялись над жертвами, называвшимися тогда простофилями. Уже в то время была разветвлённая преступность, особенно в городах.

Однажды Кистень простудился и тяжко заболел, тем самым став обузой для скоромошьей шайки. Комэха – лихорадка – довела его до крайности. Скоромохи хотели было бросить его умирать прямо посреди дороги, но не допустил друг Братила. Он потащил Александра к кудесникам, которые когда-то, давным-давно, чудесным образом излечили его самого от смертельной чахотки.

Эти жрецы Перуна после Крещения Руси ушли в глухие леса и вплоть до второй половины XIV века сохранили древние обычаи, верования, искусство врачевания и даже приёмы древнерусской борьбы как с оружием, так и без него.

Вот в одно из таких мест и притащил на себе Братила своего друга Кистеня. Капище находилось в глубоком лесу, оно представляло собой небольшое огороженное частоколом место. Особенно были жутки потурчи – заострённые сверху колья, на которых были воткнуты черепа лошадей, что придавало жилью страшный вид. Они были своеобразными оберегами от нечистой силы.

Жрецы Перуна

Братила нисколько не удивился, если бы из-за ворот вышел не сухонький старичок в белой рубахе, перепоясанной трижды верёвкой, а Баба-Яга в окружении своих чертовских слуг. Это было капище Перуна, одного из главных славянских богов – бога воинов. За версту до частокола стояли ещё и Чуры – деревянные изображения богов границ. Они как бы предупреждали о владениях кудесников. И горе тому, кто смог бы с чёрной мыслью прийти к ним! Для непрошеных гостей были приготовлены ловушки и волчьи ямы, различные устрашающие чучела. Сюда боялись заходить даже разбойники… Среди окрестных деревень это место считалось нечистым. «С нежитью там знаются», – шёпотом говорили крестьяне, стараясь обходить этот лес. Ещё с незапамятных времён, когда была сильна вера в языческих богов, никто не решался взять из этого леса даже сухую ветку – за это святотатство полагалась смерть от волхвов. Сюда как-то заехала татарская полусотня от баскаков, которые захотели поживиться добром кудесников (почему Орде дани-выходы не платите?!), у которых, как сообщили им «весельчаки»-новгородцы, было полным-полно золота, но никто из них не вернулся: все, даже лошади, словно под землю провалились. Посланный на поиски совместный отряд русичей и татар нашёл только один бурелом и звериные тропы, по которым нельзя было пройти ни пешему, ни конному. Пришлось дать ответ, что вся полусотня заблудилась и утонула в болоте. Между тем, когда нужно было вылечить безнадёжно больного, люди обращались не к христианским священникам, а именно к этим кудесникам. И те лечили, и часто – успешно.

Братила всегда поражался тому, что эти старички обязательно носили на поясе либо длинный нож, либо короткий меч. Вот и у этого древнего старика на поясе был меч в ножнах. На его одежде было множество пуговиц. Круглая пуговица символизировала солнце и изначально являлась оберегом от нечистой силы – пугала её.

– Будь здрав, Великий Волхв Перуна, – почтительно поздоровался Братила, кланяясь старику в пояс.

– Да хранит тебя великий Перун, – ответил кудесник, поклонился и сказал полуутвердительно, полувопросительно: – Опять к нам за помощью?

– Хочу, чтобы вылечили моего друга, он так в этой жизни сильно пострадал!

– Ну что ж, сам видишь: дорога к нам не заколодела, милости просим, если с чистыми помыслами.

Старик внимательно посмотрел на Кистеня, в его мутные, воспалённые глаза и сказал:

– Великим воином будет сей человек, много пользы принесёт для Руси, буду лично его знахарствовать!

Волхвы Перуна чаще всего наследовали свою профессию от отца к сыну, но иногда и избирались, если какому-либо человеку были видения с богом Перуном. Женщины в прислужники бога Перуна не допускались, потому что он был Богом воинов. Кудесники очень не любили князя Владимира, который изгнал религию предков. Призвание на Русь христианства с греческими священниками, женитьба князя на ромейке Апраксии раскололи Русь: с одной стороны язычники, с другой Православие. Руси пришлось бороться со множеством врагов, но главным из них был враг внутренний – распри между князьями.

– Князья-русичи, греки-христиане травили нас, словно лесных зверей, – рассказывал жрец Перуна Кистеню. – Но мы не боялись и несли слово Перуна народу. Даже когда княжил в Новгороде Глеб, сын Святослава Ярославича, этот гонитель подлинной русской веры, то и тогда мы не убоялись и призывали отойти от христиан. И народ новгородский поверил нам! Но подлые греки, сами не могли убедить, так позвали дружину. И князь самолично разрубил чело тогдашнему великому жрецу Перуна, подкрался сзади, как последний тать, ибо боялся, знал, что не справиться спереди! И многих тогда порубили дружинники, но и наши волхвы сопротивлялись, сопротивлялись без оружия!..

Братство Перуна было тайным, но оно имело разветвлённый характер: даже среди княжеских дружинников были единомышленники, которые нередко приходили к волхвам заколдовать свой меч или испросить будущего… В этом братстве была жёсткая дисциплина. Будущий волхв подвергался необычайно суровым физическим испытаниям и проверкам. Не случайно в капище обязательным условием для жреца должно быть хорошее здоровье, которое он укреплял на протяжении всей жизни, а для этого выполнялись специальные физические упражнения (разумеется, втайне от окружающих), совершались добрые дела. Жрецы Перуна старались думать только о хорошем, то есть дисциплинировали даже свои мысли. Всё это позволяло им жить очень долго. Они владели тайным, сакральным знанием воздействия словом на людей, а также по мимике лица и жестам могли читать, что творилось в душе того или иного человека. Страстная вера в Перуна делала их одним целым, за малейшее нарушение, уклонение от треб полагались жестокие наказания. Известно, как сожгли волхва, который вовремя не «подкормил» жертвенный огонь, горевший перед идолом громовержца. Присутствовавший при этом главный жрец произнёс: «Перун дал славянам священный огонь, и этим же огнём, о нечестивец, мы сжигаем тебя, хотя ты и недостоин его!» Служитель Перуна владел всеми видами оружия, искусством русского рукопашного боя, умел лечить, казалось, неизлечимые болезни, предсказывать будущее. Волхвы страстно хотели освободить Русь от позорного ига – это было делом чести каждого, посвятившего свою жизнь Перуну – Богу русской воинской славы. Но у них не было человека, способного повести сынов русских, и сами они не понимали или не хотели понять, что Перун умер и его уже не воскресить. Поэтому и не было массового поклонения русичей Перуну и его служителям, но всё же это был один из мощных оплотов борьбы с ненавистным золотоордынским гнётом, так как не могли монголы уничтожить воинский дух Перуна, а значит и суровый, непоколебимый дух старых воинов-русичей, который передавался из поколения в поколение.

Среди жрецов Перуна ходила легенда о подвиге одного из волхвов. Когда татары стали рубить леса около поверженного Владимира, к половецкому хану Субудаю подошёл волхв и почтительно, но с достоинством попросил его, чтобы одну рощу не трогали, так как она посвящена богу воинской славы Перуну.

Хану это показалось интересным: татары тоже поклонялись своему главному богу войны Сульдэ. И он затеял спор с перуновским священнослужителем, утверждая, что святых людей нет.

– Смотри, – сказал хан, – даже берёза ваша святая не белая, а с чёрными полосами.

– Это она взяла грехи людей, особенно князей, – возразил священник, – вот она и с чёрными пятнами.

Хан подивился мудрому ответу, но продолжил спор:

– Значит, не бывает святых людей, исправит их только сила. И наш бог Сульдэ – это война!

– Но наш Перун – это бог справедливой войны, – возразил жрец Перуна. – Вспомни, хан, князя Святослава, который перед выступлением всегда говорил: «Иду на вы» – и побеждал!

Имя этого русского князя было ненавистно всем половцам. Субудай не выдержал.

– А ну, нукеры, вырубите всю эту перуновскую рощу да повесьте жреца на его святое дерево, – он указал на самую высокую берёзу. – Может, этот глупый колдун очистится от своих заблуждений, а потом и попадёт в свой скучный славянский рай…

Два половецких богатыря тут же бросились на волхва, но были повержены его точными ударами посоха.

– Вот так служитель Бога! – удивился хан. – Ты ещё и драться умеешь?

– Сказано тебе было, Субудай-собака, – крикнул волхв, ловко отбиваясь от пятерых слуг хана, – что Перун – бог справедливых, и он сейчас накажет тебя, нечестивец!

И ещё двое половецких воинов упали на землю с проломленными черепами. Ещё взмах посохом – и за ними должен последовать сам хан. Но тут в спину жреца Перуна вонзились сразу три копья. Смерть его была мгновенной…

– Это не старик, а настоящий шайтан! – воскликнул один из запыхавшихся нукеров, выдёргивая из тела волхва копьё.

Хан ничего не ответил. Он задумался: «Если у русских такие шаманы, то почему такие плохие воины?!» Но ответ так и остался в его голове. Сбылось предсказание волхва Перуна: в горло хана впилась большая стрела, и он замертво свалился с коня, вместе с ним упали и три нукера.

Пока остальные крутили головами, ещё восемь человек получили по стреле. Наконец они поняли, откуда ведётся обстрел, и сотня воинов бросилась прочёсывать лес. Но прежде чем они добрались до опушки, ещё четверо сложили свои головы у святой берёзовой рощи.

Волхвы, служители Перуна, стреляли метко, мстя за своего! Вдруг все четверо как сквозь землю провалились. Однако спущенные с поводов свирепые собаки нашли их в заранее приготовленных ямах.

Но бой только разгорался. Уже немолодые, волхвы делали невероятно быстрые движения своими посохами, перебив при этом около десятка собак. И, к изумлению татар, бросились на них, молниеносно поражая то одного, то другого супротивника!

Но вот те опомнились, и в волхвов полетели копья и стрелы: двое тут же погибли, оставшиеся жрецы побежали, не забыв при этом убить по одному татарину своими посохами. Несколько конных нукеров догнали было одного беглеца, но, видно, в несчастливый для них час.

Двое из них были тут же повержены наземь грозным деревянным оружием, однако третьему удалось выбить посох. Он замахнулся на жреца кривой татарской саблей, стремясь раскроить голову, но вдруг его глаза захлестнула какая-то чёрная пелена, и он без памяти упал с коня. Четвёртый татарин был до того напуган, что повернул назад.

Завладев конём, сухонький человечек на полном скаку с невероятной силой подхватил своего товарища и помчался дальше, всё приговаривая при этом: «Да-а-а, страшное это знание, ну да татарам же досталось на орехи калёные!»

Упавший татарин до конца своей жизни помнил этого маленького человечка: тот часто являлся в кошмарных снах, грозил неслыханной карой и местью…

Иногда к кудесникам приходила и верхушка удальцов. Умные атаманы ушкуйников часто разговаривали с Великим Волхвом. Атаман Прокопий и податаманье Смольянин с нескрываемым интересом слушали главного волхва. Тайные знания помогали жрецам не только лечить, казалось, уже умирающих воинов, но и предвидеть будущие события. Главный волхв Перуна в совершенстве владел словом. Каждое слово, считали он, это поступок, это меч, разящий наповал. Даже сильнее, так как от меча можно увернуться, отбиться, наконец, убежать, а от слова – нет.

– Да, забавные сказочки ты нам вещаешь, – с усмешкой проговорил Смольянин. – Но лучше бы ты, отче, научил нас старому русскому бою!

– А разве твои воины ничему не научились от нас? – возразил жрец.

– Великий Волхв, мы хотим знать самые древние приёмы…

– Сыны мои, – глядя строго на них, проговорил служитель Перуна, – вы – непосвящённые, а потому по нашему завету не должны знать всё.

Верховный жрец Перуна буквально за три дня поставил Кистеня на ноги. Прежде чем лечить парня, старик трижды очертил вокруг головы пальцем, тем самым оберегая себя от тёмных сил. Этот знак – всё равно что для христианина перекреститься (выражение очертя голову первоначально означало «ничего не боясь»).

– Сглаз на тебе, сыне, и сильный сглаз, тёмные силы сильнее твоих светлых охранителей оказались: ты даже ликом-то был ой как чёрен! А может, на тебя и вещая жёнка [4]4
  Вещая жёнка – колдунья, ведьма.


[Закрыть] взглянула? Приглянулся ты ей, а она тебе – нет, вот с досады-то и напустила на тебя порчу?…

Кистень подумал про себя: «А ведь точно, приглашала меня одна сдобная чернявая бабёнка к себе крышу починить да медовушки попить. Да знаем, какая там крыша!»

– Наверно, долго вражбу свою подлую читала [5]5
  Наводила ворожбу, колдовала.


[Закрыть]. Чувствую, что приходится мне иметь дело с силами служителя Нави.

– А что такое, отче, Навь?

– Всё, что ты видишь, это Явь, жена бога Сварога. А миром тёмных сил – чертей, покойников, привидений, упырей, колдунов, русалок – правит Навь. Когда-то у наших предков были Светлобог и Чернобог. Между ними шла незримая война, а потом их стали называть по-другому – как я тебе уже сказал. Служитель Нави сейчас сильно будет болеть, ибо прогнал я его покровителей – бесов. Его они сейчас и будут недоладом [6]6
  Яростно, сильно.


[Закрыть] терзать, да и мне тоже на первых порах будет нелегко. Но у меня защитник от всякой нечисти – Перун, тебя он и вылечит, ибо борется не только с ворогами земли Русской, но и с разным злом, которое жить мешает. Христиане тоже его у нас переняли, стали называть архангелом Михаилом. Мы – врачи, потому что врём – лечим при помощи слова, а вот есть врази, враги, или вороги, которые вред словом могут нанести. Чай, слышал в народе, когда говорят ворожить – волховать то есть по-нашему. Вот тебя-то и сглазил какой-нибудь ворог. Так что не помог тебе Бог христианский, а мы, волхвы Перуна, поможем, ибо наш Бог не только учит убивать и ранить врагов Руси, а и врачевать её хранителей. Да не бойся, распятие своё можешь не снимать, не стоит.