Текст книги "Кошмар Золотой Орды"

Таким же образом Кистень сбил с ног четвёртого, а пятому из противников ударил по вискам двумя руками, от чего парень надолго обеспамятовал. Оставшиеся двое противников не стали испытывать силу молодого богатыря и бросились наутёк. Но разве им убежать от Кистеня!

Вскоре оба боярских приятеля без сознания валялись на дороге в грязи. Но на этом дело не закончилось. Кистень подбежал к Кудриле и приказал:

– Сымай гуню [19]19
  Гуня – одежда.


[Закрыть]!

Боярский сынок хотел было навострить лыжи, но – поздно! Александр, сорвав с Кудрилы одежду, его же понюгальцем на потеху красным девицам с удовольствием всыпал двадцать горячих по оголённой боярской спине.

Кудрила пожаловался «тятеньке», который, в свою очередь, обратился с жалобой к Прокопию. Тот, выслушав обе стороны и разобравшись, как было дело, отказал боярину, ссылаясь на то, что бездельников было около десятка.

Податаманью Смольянину понравился гибкий и ловкий юноша.

– Да что тут думать! – воскликнул он, когда речь с Прокопием зашла о судьбе Кистеня. – Пусть даёт клятву. Будет одним ротником больше, а у него ведь есть новгородская душа, воля, правда, честь.

Прокопий не стал проводить даже ушкуйнические испытания с Кистенём. Между тем, чтобы стать ушкуйником, нужно было пройти множество проверок, доказывающих силу, ловкость, смекалку, верность Господину Великому Новгороду, Софии и будущему товариществу.

Кандидат в ушкуйники должен был несколько раз переплыть Волхов-реку, его заставляли драться с самыми отчаянными в ушкуйническом войске кулачными бойцами, имитировали поимку татарами (переодетыми ушкуйниками), которые чуть ли не по-настоящему пытали. С людьми, не выдержавшими пыток, удалые тут же расставались. Но и это ещё было не всё.

Человек, прошедший все испытания, давал страшную клятву (роту) на верность товариществу. Струсивший в бою или бросивший своего товарища не мог рассчитывать на снисхождение – его тут же осуждало к смерти ушкуйническое вече, без дальнейшей помощи родителям, жёнам, детям, братьям или сёстрам.

Таких малодушных всенародно, на всеобщий позор сбрасывали с Великого моста, что через Волхов-реку, а то и просто убивали, оставляя без погребения. Тогда как родственникам других бойцов, честно сложивших свои головы на поле брани, полагалась пожизненная пенсия.

Всё это оговаривалось с боярами и купцами, которые и содержали этот своеобразный древний спецназ. И первые же ценности, добытые новгородскими удальцами, направлялись кредиторам, чтобы с ними расплатиться, – таков был договор!

Ушкуйники жёстко соблюдали определённый кодекс воина: ни в коем случае не предавать своего товарища, не бежать с поля боя, стараться не быть раненым, не воровать, не издеваться над населением и не убивать мирных жителей. Это было братство наподобие тех рыцарско-церковных орденов, которые активно создавались на Западе: тамплиеров, тевтонов, меченосцев и др.

Отличием от других орденов у новгородских удальцов было то, что их вековая традиция намного древнее, чем у западных орденов, и то, что они не были связаны строгими церковными или рыцарскими правилами. Это давало им определённые преимущества. Если рыцарские ордена предпочитали контактный бой и поединки, то ушкуйники стремились нанести удар издали и внезапно, оставаясь при этом невредимыми. Вот поэтому западные рыцари долго не признавали арбалеты и «огненный бой» (огнестрельное оружие).

У западных рыцарей было много обрядов, предрассудков и условностей. Между тем новгородцы этим никогда не страдали. Вспомним того же Василия Буслаева, его неверие в приметы. Для ушкуйников были святы три основы: товарищество, Господин Великий Новгород и собор Святой Софии, который являлся также духовным центром города-государства. Православный храм, он был своеобразным воплощением древнего и современного духа свободолюбивых, смелых и непокорных горожан. Среди новгородцев даже существовало поверье, что их Новеград хранит Божественная Премудрость и, пока стоит храм Святой Софии, будет жив город. Не случайно была распространена пословица: «Где Святая София – там и Новгород». Именем Софии объявлялась война и заключался мир.

Что же касается дисциплины, то при упражнениях и в походах у ушкуйников она была железной: категорически не допускались спиртное, сон на посту; обида товарища, а тем более драка начисто исключались. Удальцы были разделены на десятки, полусотни, сотни, во главе которых стояли десятник, пятидесятник и сотник. Тысячами уже руководил самый главный воевода, или атаман, так как очень редко новгородских витязей было более полутора-двух тысяч.

От рядовых бойцов требовалось беспрекословное повиновение, за неподчинение – смерть. Между тем вышестоящий начальник жёстко спрашивал за смерть, увечье или даже за пустячную болезнь с подчинённого ему командира. Атаман мог лишить его доли или понизить до рядового. Их так и называли в летописях – молодшие, а Никоновская летопись называла ушкуйников «младыми дворянчиками». Под всеми этими словами, однако, понимались не только молодые люди, но и подначальные, рядовые воины. Под словом «мулодец» нередко воспринимался именно молодой ушкуйник, а то и разбойник. Не случайно во многих разбойничьих песнях фигурирует эдакий добрый мулодец-разбойник. До сегодняшнего дня дошло до нас слово «молодчик» – молодой хулиган, грабитель. Молодые люди лучше переносят физические нагрузки. Но обязательно начальными людьми над ними были опытные, закалённые ушкуйники. При каждом молодом человеке был свой наставник.

Среди ушкуйников имелось много всякого народа: и дети купцов, и бояр, и житьих людей, и ремесленники, и даже худородные или опальные князья. В дружину не входили только несвободные жители и священники. Но в отряде различий не было. Летописи и историки изображают ушкуйническое движение как какие-то хаотичные, разовые набеги. Но это далеко не так: у них были базы, так как без помощи извне навряд ли они смогли бы совершать дальние походы. При движении на Предуралье, Урал и Западную Сибирь ушкуйниками построены города Чердынь, Соликамск, Усолье и многие иные.

Мы мало что знаем о духовной жизни ушкуйников, почти не знаем, как и где они отдыхали. Лишь скудные исторические данные говорят про остров Соловки, который служил удалым для различных целей.

Соловки – база для ушкуйников в борьбе со шведами, норвежцами, финнами и чудью белоглазой. Остров – 22 версты длиной, 12 шириной, озёр в нём – 345. Штормы там очень редкие, и это привлекало ушкуйников. Издревле монахи – часто бывшие ушкуйники. Соловецкий остров – перевалочная база на пути к Ледовитому океану, где можно было набить ушкуи «рыбьим зубом», который на Западе был на вес золота. Там удалые, вдалеке от боярской головки, строили себе знаменитые ушкуи, никому не доверяли, зная, что хорошее судно спасёт, а плохое подведёт во время битвы и трудных переходов. Загодя искали лес, конопатили и смолили суда.

Именно там отдыхали удалые от боёв праведных, бурных кутежей и залечивали раны. Сама Соловецкая обитель зачалась от новгородских ушкуйников, которые через Ильмень-озеро шли к Ледовитому океану или плыли на ладьях (а то и тащили их на себе!) через систему рек к Каменному поясу, как они называли Урал. Приобщали к цивилизации лесных людей, среди которых было много чухломы, мери, веси. Но были и ушкуйники-монахи, которые жили по Священному Писанию. Именно они принимали туда ушкуйников-воинов. Соловецкий монастырь – изначально большая богадельня для увечных и одиноких ушкуйников, а также для тех воинов, которые хотели замолить грехи. И сейчас Соловецкий остров – своеобразная пустынь, которая способствует общению с Богом, говорит о суете сует мирской жизни. А тогда… Безлюдность и богатство природы – зверьё пушное (куница, чернобурая лиса, соболь), рыба, грибы – поразили первых ушкуйников. Соловецкие монастырники сохранили боевой дух на многие века. Об этом хорошо говорит десятилетняя осада монастыря стрельцами царя Алексея Михайловича, боровшегося не на жизнь, а на смерть с оплотом старообрядцев. В соловецких монашеских жилах всё же текла кровь новгородских удальцов, и в их сердцах горел огонь древних воинов-героев…

Удальцы, по мере продвижения вниз по Волге, ставили базы. Срубали засеки, устраивали городки, которые впоследствии были не только пристанищами вольнолюбивых новгородских витязей, но и форпостами для борьбы с коварными набегами татаро-монгол. Известны, например, два таких городка в XVI веке недалеко от села Переволоки, которые контролировали не только водное движение по Волге, но и дорогу на Дон. Это была обычная практика всех завоевателей. Вспомним, как отряды немецких орденов меченосцев и тевтонцев ставили сначали крепость, а затем и город по мере их продвижения по Прибалтике и к Новгороду Великому (их потом разрушали и сжигали новгородцы). Беглое русское население волжских городков давало потом ушкуйникам не только хороших разведчиков и проводников, но и подпитывало их дружины отличными воинами, лошадьми, лодками и продовольствием.

Ушкуйническая вольница часто выполняла заказы новгородского купечества, да она и сама нередко была частью купечества, точно так же, как и разбойники-викинги. Но для новгородских богатырей деньги не главное: главное для них – показать русскую удаль, стремление уйти за горизонт, к чёрту на рога.

Они нередко были карающим мечом Господина Великого Новгорода, а потом и Московского княжества и часто наказывали зарвавшихся татаро-монгол, шведов или немцев своими яростными, опустошительными и внезапными рейдами, разграблениями речных и морских судов и городов.

Вот факты:

В 1382 году Тохтамыш разграбил Московское княжество. И в 1385 году ушкуйники, до того десять лет ничем себя не проявлявшие (кроме грабежей кораблей), учинили страшный погром татарских селений на Волге и Каме.

В 1408 году Едигей стал разорять Русь и осадил Москву. В 1409 году – поход ушкуйников во главе с воеводой Анфалом на Волгу и Каму, правда, не совсем удачный. А сколько было разбоев на Волге, Каме, уничтожений небольших татаро-монгольских отрядов?!

В Новгороде Великом были разные привилегированные сословия: житьи люди (новгородские феодалы, владеющие землёй и деревнями), гости (купцы, торгующие с другими городами и странами), купцы (торговцы внутри Новгорода). Но были и рабы. В Древней Руси мужчину-раба называли холопом, а женщину – рабой. На их долю приходилась самая тяжёлая и грязная работа. В национальном отношении ушкуйники были также неоднородны: на территории Новгородской республики были различные народы: славяне, предки эстонцев, карелы, вепсы, коми, удмурты.

…Как-то Кистеня вместе с двумя ушкуйниками пригласили на супрядки [20]20
  Супрядки – зимнее собрание женщин и девушек с прялками, где за пряжею велись разговоры, пелись песни; туда же приходят парни.


[Закрыть]. Русичи, особенно женщины, не любили сидеть без дела: и работой занимались, и в то же время знакомились. Там Александр и повстречался со своей судьбой.

Олёна очень любила Александра, но её отец, именитый купец, был против свадьбы.

– Чтобы моя кошенилевая [21]21
  Кошенилевый – красивый.


[Закрыть] Олёнка да была бы женой этой голи?! – кричал Онуфрий-отец. – Она ведь у меня одна-единственная.

– Ну зачем тебе этот прощелыга, человек без роду-племени, да к тому же и нищий? – увещевал Онуфрий Олёну. – Ведь он отпетый: сегодня жив, а завтра ты вдова с детьми. Кому ты потом нужна будешь, Олёна? Да и долго ли он будет с тобой: то татьба, то походы, а то и полон!..

Но Олёна была в своего тятю – упрямая. Вот нашла коса на камень!

Выручил названый брат. Дрегович подарил когда-то припасённые и запрятанные им сокровища, добытые ранее в походах. Кистень долго не брал, но любовь оказалась сильнее. И когда Онуфрий увидел скатный жемчуг, мешочки золотых гривен, кораблеников, десятки штук скурлата, камки, рытый бархат [22]22
  Скатный жемчуг – отборного качества, где все зерна ровные и округлые; корабленики – старинные французские и английские монеты с изображением розы и корабля; скурлат – сорт дорогого сукна; камка – шёлковая цветная ткань с узорами и разводами; рытый бархат – ткань с цветами и узорами, вытесненными по ворсу.


[Закрыть], то не выдержал, растаял. И как ни старался Кудрила помешать этой свадьбе, ничего не вышло!

– Ну ладно, я подожду, – говорил он, – будут ещё эти голодранцы на виселицах болтаться!

Свашить Олёну вместе со свахой приехали удалые богатыри-ушкуйники в нестерпимо блестящих, серебряных доспехах-вальяках. Быть женой ушкуйника, с одной стороны, и лестно, а с другой – и опасно. Это были не какие-нибудь изгои и разбойники, а люди мужественные, имена которых прославлялись в былинах и песнях. И бояре, и купцы относились к ним благосклонно, с уважением, а что уж говорить о рядовых новгородцах!

На свадьбе было много сверстниц Олёны, многим из них приглянулись пригожие и удалые ушкуйники. Да и сами они так нарядились – хоть сейчас под венец! Молодцы все как на подбор – в червлёных рубахах и белых портах, приехавшие на аргамаках, щётки которых были перевязаны белым бархатом, а девушки – в багряных, пурпурных, фиолетовых сарафанах из шемаханской ткани, словно васильки в поле, ярко выделялись среди толпы.

И началось столованье! В то время умели пировать и веселиться. Пили много, ели вдоволь. Тесть Кистеня даже два раза свалился со своего кресла. Да и кто тогда ушёл со свадьбы на твёрдых ногах?! Лишь Дрегович, выпив море вина, сидел как истукан. И не сдвинуть с места его, и не поднять – одним словом, богатырь!

Ушкуйники надарили столько добра, что Кистень стал богаче своего тестя, который сидел во время одаривания, выпучив глаза. А денег было столько, что даже трёх калит [23]23
  Калита – кошель, привязываемый к поясу.


[Закрыть] Кистеня не хватило. Это была сыпь – доля в братчине, вклад в неё. Её собирали в исключительных случаях: удальцы сбрасывались на выкуп товарища, на выручку его из тюрьмы, на свадьбу. Денег не жалели: даже старались покрасоваться друг перед другом, зная о превратностях судьбы.

Наутро Олёна вышла из спальни уже в шамшуре [24]24
  Шамшура – головной убор замужней женщины.


[Закрыть]. Все гулявшие на свадьбе отпивались ячменным пивом. И – опять в пляс! Но на следующий день все уже были на работе: купцы – в лавках и лабазах, а удалые упражнялись на скрытном месте в лесу. Дом молодым построили на окатистом круглом холме. Гребень крыши его венчал гордый конь. Дом был открыт для всех братьев-ушкуйников.

В промежутках между походами новгородцы-удальцы не только учились воинскому искусству, но и били зверя, ловили рыбу. Благо, и того и другого в дремучих новгородских лесах, озёрах и реках было полным-полно.

Удальцы с удовольствием ходили на медведя, тура, били куницу, соболя, лисицу. Особенное раздолье было во время ходовой, то есть кочевой, белки, идущей стаями на новые урожайные места. Здесь только стрелы успевай доставать. Ушкуйники брали дань у северных народов рыбьим зубом [25]25
  Рыбий зуб – моржовая кость.


[Закрыть] и торговали с Европой, где он очень ценился. Нередко и сами отправлялись за ним в дальний поход. Морского зверя били крэтой, или крутилом. Оружие представляло собой копьё-гарпун на коротком древке и ремне.

Прокопий, достаточно известный в то время полководец ушкуйников, изучив тактику западных и татарских военачальников, пришёл к выводу, что противника можно бить и гораздо малым числом воев. Какими бы ни были сильными и искусными в военном деле ушкуйники, но от главного начальника зависело многое.

Прокопий, например, усовершенствовал стрельбу из лука: ушкуйники-лучники в боевом порядке, стоя в два ряда, стреляли в татар намного быстрее и кучнее, нанося при этом серьёзный урон. Причём одни стреляли, припав на колено, другие – стоя вполоборота к противнику, не мешая друг другу.

Конные ушкуйники могли, рассыпавшись, предложить татарам ратоборство, оканчивающееся весьма плачевно для всех без исключения противников. В сущности, поединка и не было. Когда поединщик подъезжал на определённое расстояние, в него невесть откуда летел нож, дротик, топор, а то и пуля из самопала, спрятанного в одежде. Это была всегда верная смерть. Ушкуйникам же, защищённым панцирем, налокотниками и наколенниками, татарские стрелы и дротики вреда не причиняли.

В боях удальцы нередко использовали природу: снег, дождь, наст, гололёд, грозу, которую татары страшно боялись и часто прятались от неё в палатки или кибитки. Ушкуйники могли атаковать крепость во время проливного дождя, когда противник, не подозревая, что грозный враг может отважиться на штурм в такую непогоду, укрывался от ливня в домах. В поле выбирали место, чтобы солнце слепило глаза неприятелю.

Головка ушкуйников испокон века уделяла большое внимание психологии боя: деморализовать противника, устрашить его, посеять панику – вот результат, к чему стремились начальные люди новгородских головорезов. Сам Прокопий обдумывал план очень долго и затем делился своими замыслами с побратимом Смольянином, который поправлял, высказывал опасения. На что Прокопий, внутренне соглашаясь, обычно говаривал: «Так-то оно так, но смелым Бог володеет!» По сути, это был штаб, мозг небольшой дружины. Расчёты велись до мелочей: каждый сотник, десятник и рядовой воин знал своё дело. Предательства не было.

Походы ушкуйников были хорошо продуманы, не случайно на пути набегов у них были базы и свои люди. На этих тайных базах находились запас оружия, продовольствия, лошади, там же можно было и отдохнуть, и подлечиться. Больных, раненых, выбывших из строя ушкуйников заменяли другие. Тем самым создавалась иллюзия их бессмертности и непобедимости.

Для устрашения противника удальцы использовали и опыт татаро-монголов. Известно, что их воины перед сражением начинали громко кричать, порой им помогали в этом и женщины, которых брали в поход. И всё это делалось с единственной целью: посеять панику, создать видимость громадного войска.

Ушкуйники действовали несколько иначе. Их засланные глубоко в тыл противника немногочисленные группы громко кричали: «За Софию!» либо «Новеград!», создавая ощущение своей многочисленности и вездесущности. Но иногда, подкрадываясь на полёт стрелы из лука, бросок дротика, копья или ножа, они молча расстреливали вражеское войско. И это было страшно. Это была демонстрация силы. Хладнокровное молчаливое убийство было наглядным доказательством противнику, что тот имеет дело с бесстрашными воинами-профессионалами. Обычно внезапный бой заканчивался быстро.

Прокопий перед решительными схватками всегда обращался к патриотическим чувствам своих удальцов. Он часто приводил факты из истории русичей, напоминал про воинов Святослава, осаждённых превосходящими силами византийцев, которых более всего волновал вопрос о славе русского оружия, до тех пор остававшегося непобедимым, а не жизнь или богатство.

Новгородские удальцы привыкли побеждать малочисленной дружиной и не могли даже думать о поражении. Это вошло у них в традицию. Прокопий и Смольянин отлично понимали моральную сторону боя, поддержание боевого духа. Это делалось ненавязчиво. Но каждый ушкуйник знал всё о богатырях прошлых времён и старался им подражать. Обычно немногочисленные поражения не вспоминались, а если и вспоминались, то в качестве поучения об ослушании начальных людей.

Ротники долгое время упражнялись в военном искусстве. Для головки ушкуйников и тех, кто вкладывал в них деньги, важна была не столь отчаянная, сколько разумная смелость. Была и благородная цель – победив, сохранить как можно больше бойцов. Это диктовалось и экономическими затратами, и моральными, и боевыми качествами. Ведь кто пойдёт в ушкуйники, если те мало живут? И кто будет содержать их, если они погибают сотнями? Вполне понятно, почему эти ротники были вооружены лучше бойцов княжеских и великокняжеских дружин и почему так серьёзно относились они к физическим упражнениям… Конечно, если на захваченной территории кто-то оказывал сопротивление, то он безжалостно уничтожался: жизнь воина-ушкуйника ценилась очень высоко.

Военачальники древнего спецназа особенное внимание уделяли оружию, и прежде всего – метательному: лукам, самострелам, копьям, дротикам, метательным ножам. В рукопашный контакт старались входить как можно реже. У них была особая техника стрельбы: в отличие от воинов Запада русские бойцы стреляли из лука, становясь боком к цели и натягивая тетиву к левому плечу вдоль груди. Стрелы были длинными, более метра. Тяжёлая стрела, с оперением на конце для точности, летела далеко и пробивала кольчугу. Арбалет (самострел) новгородцы переняли у западноевропейцев, у того же Тевтонского ордена в XII веке. Он представлял собой небольшой, сделанный из рога или железа лук и прикреплялся к деревянному ложу, на котором в желобок закладывался болт (так называлась раньше тяжёлая стрела). Именно арбалеты и ручницы (огнестрельное оружие) ушкуйники использовали против немецких псов-рыцарей. Арбалет превосходил лук мощностью боя: тяжёлый болт пробивал доспехи всадника и даже валил закованного в броню коня на расстоянии двухсот шагов, а максимальная дальность стрельбы из него достигала 600 метров.

Но стрельба из арбалета была в пять раз медленнее, чем из лука, поэтому ушкуйники использовали его при обстреле крепостей или целей, находящихся на дальнем расстоянии, и сильно удивляли татар своей меткостью.

Из рубящего оружия предпочтение отдавалось сабле. В конном бою она была незаменима. Ушкуйники первыми усовершенствовали защиту тела и лица: они стали использовать наборную броню, то есть комбинацию металлических пластин с кольчугой. Это позволяло быть более раскованным в движении, а главное – придавало лёгкость. Шлемы представляли собой шишаки с наушнями и кольчужной сеткой, которую называли бармицей. Большое значение имел щит: для новгородских витязей он служил средством не только защиты, но и нападения: нижний край щита был заточен под бритву.

Удальцы хорошо владели не только любым оружием, но и могли прекрасно ориентироваться в лесу, ночью – в открытом море, управлять как речным, так и морским судном, скакать на лошади. Это кажется простым с современной точки зрения, но в то время… У представителя древнего спецназа в бою любое подручное средство могло быть смертельным – этому учил русский бой, – будь то обыкновенный камень, кусок дерева или металла. Даже простая ветка в руках ушкуйника могла быть грозным оружием. Если все восточные единоборства обучали ударам зверя (или насекомого) (одни только названия их приёмов чего стоят: удар тигра, удар кобры, удар богомола!), то русский бой учил спасению от хищных зверей в лесу: медведя, волка, рыси, кабана, росомахи. Не случайно русской истории известны многочисленные случаи, когда невооружённый человек убивал медведя, засовывая ему в пасть камень. Вспомним охотников, выходивших на медведя с ежовой рукавицей и с ножом…

Прокопий и Смольянин ежедневно осматривали оружие у своих удальцов, заставляя нерадивых приводить его в порядок.

Ох и доставалось Кистеню от десятника за стрельбу из лука и самострела! Тот заставлял новичка держать лук длительное время на вытянутой руке, много раз Александр ложился в грязь, стрелял лёжа из лужи, в согнутом неудобном положении. Кистень стёр пальцы от натягивания тетивы. Трудно давалась ему эта наука! Но постепенно всё приходило в норму. К тому же Кистень даже среди самых удалых ушкуйников выделялся своей необычайной силой и ловкостью: прекрасно владел русским боем, отлично метал ножи, бегал, мог перемещаться с огромной скоростью. Сами его товарищи дивились: «Так бегать может только выносливая лошадь!»

Как-то Дрегович с Кистенём, выходя из храма Святой Софии, вдруг заметили большую толпу за кремлём. Это новгородские силачи-борцы решили показать свою удаль. Боролись по русскому обычаю, честно. Заинтересовались этой борьбой и охранники баскаков, особенно здоровенный татарин. Не выдержал, предложил побороться новгородцу Чуриле, пообещав за победу коня, прекрасного тонконогого жеребца.

Начали уговариваться, как бороться. Саадак, так звали татарина, соглашался и кивал головой. Но во время борьбы он применил недозволенный приём и сломал Чуриле руку. Новгородцы возмущённо загудели, но не вступились за Чурилу. Саадак ходил около толпы и посмеивался:

– Ну, кэто из русых свынэй на багатура Саадака? Ыспугалыс, бабамы сталы? Так ы быт, живымы оставлу, толко потэшу своэго коназа.

Дрегович вышел вперёд.

– Как бы тебе отсюда на карачках не уползти без лошади.

Татарин удивился:

– Ты моя нэ угрожай!

Началась борьба, татарин и щипал, и исподтишка бил под рёбра, и даже раза два как бы случайно ударил головой в лицо. Разъярённый Дрегович, стиснув татарина в своих медвежьих объятьях, сломал ему грудную клетку и сделал беспомощным инвалидом. Новгородские дружинники тут же увели безоружного Дреговича.

Боярин, ведавший головным делом [26]26
  Головное дело – особо тяжкие преступления, в том числе и убийства.


[Закрыть], определил ушкуйника в поруб [27]27
  Поруб – тюрьма.


[Закрыть]. На беду охранником был поставлен дружинник Фома, давно мечтавший свести счёты с ненавистным ушкуйником. Вечером отомкнув замок и приподняв массивную дверцу, вместо того чтобы спустить жалкий ужин на верёвке, он попытался ударить удальца копьём, но голодный Дрегович, к тому же вдоволь иззябший в порубе, перехватил оружие и резко дёрнул на себя. Не ожидавший подобного, Фома сам свалился в поруб. И только потом попытался призвать на помощь. Но было поздно: Дрегович уже успел выбраться на свободу.

Через несколько секунд два дружинника, охранявшие внешнюю часть тюрьмы, обеспамятевшими валялись рядом с порубом, из которого доносились приглушённые всхлипы о помощи. В таком виде их и обнаружила сменная стража в полночь.

Новгородский баскак подал жалобу посадскому, угрожая, если не будет выдан убийца, прислать татарский карательный отряд. Боярская знать просила, умоляла, грозилась. Но атаман сказал: «Выдачи не будет!»

Правда, это стоило Прокопию недёшево, но татарский баскак в накладе не остался. Получив мзду, он согласился, что его боец боролся не по правилам, а покалечен случайно.