Текст книги "Семирамида"

Михаил Ишков
Семирамида. Золотая чаша

© Ишков М. Н., 2013

© ООО «Издательство «Вече», 2013

* * *

Есть имена и названия, которые всегда на слуху, которые известны если не всему населению земли, то образованной его части наверное. Их немного, и даже краткое, навскидку, перечисление отзывается дурманом непрошеных воспоминаний, оглядкой в ранние годы, когда впервые довелось услышать о Вавилонской башне, Эльдорадо, Навуходоносоре, Шамбале, Калиостро, графе Сен-Жермене.

Кому не в грусть вспомнить детство, пусть припомнит родной дом, луг за околицей, надвигающиеся на речной берег сумерки, костерок на берегу и странные звуки в заводи, где поставлена сеть. И голос…

– Что касается Атлантиды, был, говорят, такой остров в Океане. Оттуда родом великаны, которые, спасаясь от потопа, высадились в Азии. На суше они измельчали, погрязли, и для напоминания о великом прошлом боги как-то раз послали на землю деву-воительницу, задолго до Александра Македонского покорившую мир, основавшую Вавилон, украсившую мир плывущими по небу садами. Ее звали Семирамида, она была прекрасна… – голос дрогнул.

Рассказчик был заслуженный человек, много потрудился на сцене, был счастлив в семье и все равно жил мечтой…

– Говорят, Семирамида до сих пор бродит по земле, ведь рожденная от богини не может обратиться в прах. Существуют люди, – его голос понизился до шепота, – кому посчастливилось встретиться с ней. Пусть даже в вокзальной забегаловке, где пьяницы с глазами кроликов in vino veritas кричат.

Его сумеречная, настойчивая вера была заразительна. Он рассказывал, что упругие шелка этой женщины веют древними поверьями, шляпу украшают перья сказочных птиц, у нее узкие руки, на пальцах перстни с неизвестными науке драгоценными камнями. Она знает тысячу и одну сказку и однажды, спасая свой женский род, рассказала их все, ночь за ночью.

Очарованный его словами, я, глядя на черную воду, отчаянно пытался разглядеть историческую даль.

С годами воспоминание о том вечере присыпалось пылью времени. Даль сузилась до натоптанных дорожек, указателей – туда не ходи, сюда ходи. И все-таки поверх липких декораций, нарисованных оврагов, поверх заунывной глюкающей мешанины дней, изредка, всегда неожиданно, иногда в момент пробуждения, отзвуком, отмашкой, причудой промелькивало имя той, кто однажды, завоевав мир силой, теперь владеет им тайно, в силу божественного происхождения и проницательного взгляда на подданных, которые если и отличаются друг от друга, то уж никак не одеждами, нравами, образом мыслей или страстями, но, по большей части, природной склонностью к тому или иному делу, к той или иной женщине.

Или мужчине, ведь этот роман написан для мужчин, но посвящен женщинам – точнее, женщине, чья достаточно земная, с привкусом трагедии жизнь за тысячелетия выкристаллизовалась в захватывающую легенду о дочери богини, вскормленной голубями; о царице, завоевавшей Азию, споткнувшейся на Индии и вынужденной, поддавшись грубой силе, отказаться от власти[1]1
  Блаженный Августин пишет в своей книге «О граде Божьем» о событиях древнейшей истории: «…повествуют, что тамошний царь Нин, сын Вела, всю Азию, которая по счету называется третьей, а по величине является половиной всего земного шара, покорил до самых пределов Ливии. Власть его на Востоке не распространялась на одних только индийцев; но и этих после его смерти покорила его Семирамида». (Блаженный Августин. О граде Божьем. Ч. 26, гл. 2, с. 906).


[Закрыть]. Пусть в этом сказочном переборе вас не смущает упоминание о богине, это не натяжка, ведь все женщины – существа необыкновенные, произведения сладостные, происхождения небесного.

Мы просто огрубели, поникли и не замечаем этого.

Часть I

Sedet super universum[2]2
  Ее трон – весь мир.


[Закрыть]

Парадный дворцовый зал. Полутьма, разбавляемая светом редких, скупо горящих факелов. Огромный размытый отблеск с точностью маятника неспешно пробегает по залу, выхватывая из сумеречной мглы два ряда колонн, выстроенных по обе стороны широкого прохода.

Вдали, на возвышении, царский трон, по бокам его два громадных каменных, крылатых быка-шеду. Чем ближе к помосту, тем яснее прорисовываются тщательно вырезанные завитки на исполинских прямоугольных бородах божественных животных, тем внушительнее кажутся их беспристрастные, человеческие лица, пронзительней взгляд слепых глазниц. Слева от помоста на золотых цепях покачивается бронзовый гонг в рост человека, чья полированная поверхность рождает отблеск, бегущий по залу. Рядом обнаженный мускулистый нубиец, с усилием вздымающий шест с обшитым кожей набалдашником…

Короткая как вздох пауза.

Великан неторопливо бьет в середину гонга. Металл содрогнулся, заколебалось светлое пятно, замерло. Низкий мелодичный звон поплыл по залу…

Глава 1

Шами проснулась в полдень, не смогла сдержать слезы. Плакала она редко и только когда оставалась одна – вид плаксивых, жеманных сестер-вавилонянок раздражал ее, «дочь простора». Так за глаза, с легким презрением называли принцессу во дворце отца, вавилонского правителя.

Повозка тащилась медленно. На коней отец поскупился – сказал, спешить тебе некуда, двух быков хватит. К жаре доберешь до Дамаска, раньше не надо.

В пологе, которым еще в Вавилоне тщательно накрыли повозку, наметился прогал. В щель заглядывал простор, о котором с затаенной грустью рассказывала мама. Светлая полоска манила, увлекала в лазоревую даль, пусть эта сирийская степь не чета той, откуда была родом ее мать, дочь скифского царя, в знак примирения с Аккадом выданная замуж за правителя Вавилона.

…Шами с тоской, принуждая себя не думать о будущем женихе, к которому ее упорно тащили быки, припала к щели. Единственный, кого разглядела, был старший евнух Сарсехим, возглавлявший посольство. Это был самый гадкий дядька на свете. Он держал ее в этой тесной скрипучей колеснице, не позволял сесть на коня, размяться, он сопровождал ее даже во время справления нужды.

Сарсехим, заметив щель, задернул полог…

Шами опрокинулась на спину и с тоской глянула вверх. Мама рассказывала, как ее привезли в Вавилон, ссадили с коня, раздели, вымыли, напялили на мокрое тело царские одежды, поспешая поволокли в святилище, в котором восседал бородатый истукан с позолоченным лицом, – все почтительно называли его Марду-Бел – и тут же обвенчали с местным правителем, имя которого новоиспеченная жена еще с полгода не могла выговорить без ошибок. Так распорядился царь Ассирии, безжалостный Ашшурнацирапал[3]3
  Ашшурнацирапал II (Ашшур-нацир-апал) (883–859 г. до н. э.) – ассирийский царь, которому после 200-летнего периода застоя и смут удалось совершить успешный поход к Средиземному морю, покорить Северную Месопотамию, Северную Сирию и Финикию. Перенес свою резиденцию в Калах (иначе Кальху), отстроив заново город.


[Закрыть].

За ошибки евнух колотил маму по голове и по спине – дотрагиваться до интимных мест ему не дозволялось. К ним первым прикоснулся ароматно пахнущий, молодой, но уже лысый мужчина с накладной бородой. Этим – снятием бороды – он настолько сразил новобрачную, что решившая сопротивляться скифянка сразу сдалась.

Шами ужаснулась – неужели ее жених тоже будет лыс, толст и издевательски-почтителен? Подобные недостатки простительны отцу, но никак не мужчине, который попытается прикоснуться к ней.

Она ничего не знала о женихе, кроме того, что он – сирийский царевич. Звали его Ахира. Сколько ему лет? Является ли наследником престола или папаша Бен-Хадад ни во что Ахиру не ставит? Будут ли в гареме лупить молодую жену по спине? Неужели муж не позволит ей хотя бы изредка выезжать на охоту? Неужели не позволит промчаться во весь опор? Помнится, в детстве мать любовно подсаживала ее, трехлетнюю, на чепрак, потом, придерживая за узду, водила лошадку по кругу. Шами, вцепившись в гриву, бесстрашно держалась на спине, ощущение неломкости и прочности конских волос навсегда связало ее с конями и с простором.

Перед отъездом мама, вспоминая свою жизнь, попыталась предостеречь дочь. Призналась, что после того, как муж прикоснулся к ней, он три месяца – до самого лета, до иссушающей жары, – не вспоминал о молодой жене.

– Что же ты? – встревожилась дочь.

– Послушай, Шами, – ответила мать. – Ты слишком резва и непослушна. Здесь так не любят. В Сирии тоже. Ты у меня умненькая, хорошенькая, пойми, ты будешь одна в незнакомом городе, и заставить его жителей уважать и подчиняться себе невозможно. Но необходимо. Что касается мужа, – она погладила дочь по длинным распущенным волосам, – у меня есть ты, и я благодарна ему за щедрый подарок. Поверь, твой отец – незлой человек, он многое тебе позволял – садиться на коня, бить учителя по щекам, но дальше так продолжаться не может. Держись просто, но с достоинством, не отрезай косы своим подругам по гарему, не дерзи евнухам. И прошу тебя, – разрыдалась мама, – не верь чудесам. Чудес не бывает.

Шами вздохнула, глянула в сторону задернутой щели – в присутствии этого противного Сарсехима, в окружении воинов и диких кочевников, охранявших караван, глупо мечтать о чуде.

Но хочется.

Нестерпимо хочется!.. Хотя бы одним глазком взглянуть на выдумку. Пусть хотя бы издали поманит!.. Среди сопровождавших ее людей единственный, кто был ей близок, это начальник охраны старик Ардис. Он был из скифов – привез ее мать в Вавилон, там и остался в качестве наемника. Ардис рассказывал, что далеко-далеко на севере, за высокими горами есть страна, в которой властвуют женщины, а мужчин они держат в гаремах, выбирая того или иного на ночь, после чего забывают о нем.

Конечно, это небылицы: и зачем ей держать в гареме лысого мужчину с накладной бородой?..

Предостерегающий вопль часового заставил ее вздрогнуть. Шами, наплевав на запрет, высунулась из повозки.

Со стороны солнца, из слепящей, отливающей чернотой степи донеслось визгливое «ала-ала!» Конные фигуры изогнутой цепью приближались к каравану. Навстречу им с высоко поднятым штандартом поскакал старик Ардис. Ближайший всадник на ходу столкнул его с коня и прямиком помчался к коляске. Вавилонские воины бросились во все стороны, степняки поворотили коней и понеслись в степь. Сарсехим с трудом сполз с лошади и бегом бросился к повозке, залез под днище.

Царевна раскидала подушки и сверху, сквозь прутья решетки, глянула на евнуха. Губы у Сарсехима дрожали.

– Кто это? – торопливым шепотом спросила Шами. – Разбойники?

– Хуже, царственная. Ассирийцы! Боги-хранители, спасите мою голову!

Шами резко выпрямилась, несколько мгновений потратила, чтобы сообразить, чего можно ждать от ассирийцев. Если им и царский указ не указ, ничего хорошего от них не дождешься.

Она выскочила из повозки, вспрыгнула на брошенную евнухом кобылу, кое-как перебрала поводья и, подоткнув под себя тяжелое, немнущееся платье, поскакала в сторону утесов. Там среди каменных уступов ее будет труднее поймать.

– Ала-ала! – донеслось из-за спины.

Кобыла нехотя перебирала ногами, пришлось подбодрить ее пятками. Наконец лошадь с трудом перешла на неспешную рысь. Шами еще успела оглянуться и с изумлением узреть, как главный евнух, выбравшийся из-под повозки и внезапно осмелевший, потрясал кулаками в сторону молодого, в кожаном жилете на голое тело, мужчины. Ардис свистом остановил степняков, те тут же повернули коней и вместе с подручными ассирийца бросились в погоню за царской дочерью.

Шами ужаснулась – когда же они успели сговориться? Ардис тоже?! Она дружила с его внучкой, старик-скиф учил ее скакать на лошади, стрелять из лука. Конечно, за царскую дочь дадут неплохие деньги. Но сначала поймайте.

Догнали быстро. Кляча, на которой она пыталась спастись, быстро доказала свою полную непригодность к бегству. Царевну отрезали от прохода в скалах, прижали к отвесному утесу, заставили остановиться. Вот когда Шами пожалела, что не сумела тайно прихватить с собой меч-акинак[4]4
  Короткий скифский меч.


[Закрыть] – перед посадкой в повозку в Вавилоне Сарсехим обыскал ее. Зато есть ногти, зубы.

Атаман подъехал ближе и неожиданно спросил:

– Зачем же ты направилась в сторону утесов? Не лучше ли умчаться в степь?

– Лучше, – согласилась царевна, – но у меня скверная лошадь. Мне надо было добраться до скал, теперь будет легче.

Главарь задумался.

– Не понял, – признался он.

Было ему за двадцать, молод, но и юнцом не назовешь, черноволос до синевы. Судя по количеству завитков на бороде, знатен, выговор правильный, аккадский.

– Сейчас поймешь, – пообещала девушка и, мгновенно выскользнув из тяжелого платья, оставшись в одной тунике, вскочила на спину лошади, затем, ухватившись за выступ в скале, ловко взобралась на вершину откоса и показала разбойнику язык.

– Здесь тебе меня не достать.

– Ты уверена? – заинтересовался главарь и щелкнул пальцами.

Один из его подручных метнул аркан, прочная волосяная петля обвилась вокруг плеч Шами. Девушка попыталась освободиться от удавки, не тут-то было. Метнувший дернул, и она полетела с утеса вниз головой.

Главарь разбойников, подскочивший к самой скале, успел подхватить ее на руки. Очутившись в его объятиях, девушка вцепилась в его плечо ногтями. Тот, не повышая голоса, посоветовал:

– Не дерись. – Потом спросил: – Ты кто?

– Царевна, дочь царя Вавилона Мардука-Закира-шуми.

– Я имя спрашиваю, – с тем же спокойствием, не глядя на выступившую и закапавшую кровь, спросил атаман, потом пре зрительно засмеялся. – Тоже, нашла царя.

Его невозмутимость успокоила девушку. Если уж придется быть рабыней, то лучше у такого молодца, чем у лысого сирийского развратника.

– Шаммурамат.

– Куда тебя везут?

– В Дамаск, замуж.

Главарь удивился:

– Что ж вы так далеко забрались в степь?.. Торговый путь проходит по берегу Евфрата.

Девушка пожала плечами.

– Меня не спрашивали.

Атаман понимающе покивал, потом между прочим спросил:

– Хочешь, я возьму тебя в жены?

– У тебя нет жены? – удивилась девушка.

– Есть, но я хочу взять тебя.

Шами задумалась – чудо чудом, а голову терять не следует.

– А ты кто?

– Предводитель разбойников.

– Как же тебя зовут, предводитель разбойников?

– Называй меня Нину.

– Сколько у тебя разбойников, Нину?

– Тысяч десять наберется.

– Другими словами, твое логово не похоже на земляную нору или пещеру в горах?

Теперь засмеялся не только главарь, но и подъехавшие поближе разбойники. Они буквально покатились со смеху, один из них, схватившись за живот, картинно свалился с лошади.

– Нет, у меня хороший дом. Каменный. Двести комнат.

– Это неплохо, – согласилась Шами. – Только у меня есть условие. Ты позволишь мне ездить верхом?

Главарь хмыкнул.

– Может, ты желаешь и в охоте поучаствовать?

– Очень желаю, – обрадовалась Шами. – Ну, пожалуйста?..

Подоспевшему евнуху и начальнику охраны главарь заявил:

– Эта женщина – моя добыча.

Евнух страстно принялся стучать кулаками по голове, потом неожиданно взвыл.

– А моя голова, господин?

– Зачем тебе голова, если ты лишен куда более важных органов?

– Как насчет моей головы? – поинтересовался старик-скиф.

– В твоем возрасте, уважаемый, самое время задуматься о вечном. О путешествии в загробный мир, к безжалостной Эрешкигаль.

– Но у меня есть дети, внуки.

Шами вступила в разговор:

– Его внучка была единственной моей подругой. Стоит ли лишать дедушку возможности прижать ее голову к своей щеке?

Это такая радость!

Главарь задумался и кивнул.

– Хорошо. Ваши головы останутся при вас. Пока. А сейчас поворачивайте быков – и на восход.

– Голова головой, – напомнил старик, – но эта женщина – царская дочь. К лицу ли могущественному господину превращать ее в рабыню?

За главаря ответила Шами.

– Послушай, Ардис. Ты можешь сообщить отцу, что этот благородный господин сделал мне предложение.

Евнух озадаченно глянул на нее.

– Ты считаешь, что можно полагаться на слово этого доблестного господина? Я всегда говорил, что ты, царевна, безнадежно глупа.

– Пусть моя глупость тебя больше не тревожит, – ответила Шами и, повернувшись к атаману, пообещала: – Я буду тебе верной женой.

Евнух всплеснул руками.

– Не слушай ее, господин!

– Заткнись! – коротко приказал главарь и добавил: – Сначала мы отправимся ко мне, там будет видно. А пока никому не отлучаться от каравана.

* * *

Вскоре неспешность быков вогнала всех сопровождавших царский обоз в неодолимую дрему. Предводитель разбойников предложил Шами прокатиться на его жеребце, сам же залез в колесницу и там заснул. Его помощник, одноглазый, зверского вида, бритый наголо воин, пристроился поближе к царевне, правда, его рвения хватило ненадолго – скоро он тоже начал клевать носом.

Был конец месяца аддару (февраль – март). Близилась жара, огненные маки и цикламены уже начали терять лепестки, но степное разнотравье еще цвело. Травостой был густ и высок. Конь атамана, покрытый выделанным из шкуры степного льва чепраком, чаще других позволял себе останавливаться и срывать губами колоски и соцветия. Шами не торопила его, и шаг за шагом конь начал отставать, сближаясь с толпой тянувшихся позади повозки конных скифов и пеших воинов, пока обмякший, с полузакрытыми глазами Ардис не занял место рядом с принцессой. Некоторое время старик молчал, потом тихо обронил на родном языке:

– Будь осторожна, Шами.

Девушка вздрогнула и, не поворачивая головы, откликнулась:

– Он дал слово, что возьмет меня в жены.

Старик бросил взгляд в сторону низких, покатых увалов – там, за обрывистой линией прибрежных откосов бежал священный Евфрат. Еще дальше, на три дня пути, тянулись холмистые плодородные земли, упиравшиеся в куда более полноводный и стремительный Тигр. На его берегу – как раз в направлении на солнце, на скалистом уступе высился древний Ашшур. Тень от его стен, крепостных башен и храмов-дворцов покрывала все Междуречье, вплоть до гор на востоке и моря на западе. Даже ночью нельзя было спрятаться от этой тени, она наползала внезапно, по мановению руки главного разбойника Салманасара[5]5
  Салманасар III (Шульмануашаред – на аккадском языке «приветствие первенцу») – сын Ашшурнацирапала II. Совершил 32 военных похода и привел свое царство к пику могущества. Воевал в Анатолии за обладание месторождений железа, с урартскими царями Араму и Сардури, в Сирии сначала разгромил северосирийский союз, а затем южносирийский во главе с Дамаском.


[Закрыть]. Старик бросил взгляд в сторону царской колесницы, куда забрался атаман – по-видимому, этот головорез не последний в своре Салманасара, и его слово имеет такую же цену, как и обещание ветра не рушить хижины.

Не поворачивая головы, старик предупредил:

– Он – ассириец, Шами, и, по-видимому, из знатных. Никто не знает, что у него на уме. Ты в его руках, и он может поступить с тобой, как ему вздумается.

– Он обещал взять меня в жены! – упрямо повторила девушка.

– Тебе хочется верить в чудо. Эта вера обманчива. Чудо, как степной мираж, сколько ни гонись, догнать нельзя. На слово ассирийца нельзя положиться даже в том случае, когда он требует – отдай добром, а то хуже будет. Обрати внимание, его воины окружили моих людей, они скрывают имя господина. Они все клятвопреступники, грубые и похотливые ослы. К тому же неизвестно, нужна ли ему жена? Значит, тебя ждет участь наложницы, для дочери вавилонского царя – это неслыханный позор.

– Он сказал, что готов жениться на мне.

– Может, так, а может, и нет. Кто знает наверняка?

– Как же сделать, чтобы наверняка?

– Надо известить твоего отца. Я готов рискнуть своей жизнью, Шами, но я стар. Меня догонят.

– Может, мне самой попробовать? Это отличный скакун.

– Жеребец хорош, только, боюсь, стоит ему услышать свист хозяина, и он тут же повернет назад. К тому же твое бегство ничего не изменит. Ты, как говорится, уже побывала «в его руках». Если ты вернешься в Вавилон, тебя унизят.

– Что же делать?

– Не знаю, но отца известить надо. По крайней мере, он пожалуется Салманасару. – Ардис некоторое время размышлял, потом добавил: – Я знаю наездника, которого эти разбойники не догонят.

– Кто?

– Партатуи-Буря.

– Это тот, что не сводит с меня глаз?

– Когда ты поблизости, его глаза не в его власти.

– Ладно, о глазах потом, – коротко ответила Шами. – Пусть будет Буря.

Ардис добавил:

– Он сообщит твоему отцу, что нас захватили в плен.

– Ни в коем случае!

– То есть?

Шами глянула в сторону Одноглазого, бросила взгляд влево, вправо, потом, не разжимая губ, предупредила:

– Пусть Буря донесет до отца радостную весть.

– Послушай, Шами…

– Нет, Ардис, это ты послушай.

Одноглазый встрепенулся, задергал головой. Его взгляд задержался на Ардисе. Тот успел сузить глаза и притвориться околдованным дремой. Шами с сонным равнодушием разглядывала степь. Одноглазый некоторое время отчаянно боролся со сном – его веко заметно подергивалось, – наконец око закрылось, и он нехотя, не без усилия, отвернулся.

Старик подогнал коня поближе. Шами, по-прежнему изучавшая степь, процедила сквозь зубы.

– Пусть Буря доставит в Вавилон радостную весть – знатный ассириец спас меня от бедуинов и, сраженный моей красотой, решил взять меня в жены. Он умоляет отца дать согласие.

– Согласие кому?

Шами поморщилась.

– Ах, это неважно!

Тут до нее дошел смысл вопроса. Она задумалась, потом согласилась:

– Да, это может испортить все дело.

Некоторое время Шами размышляла, потом уже более решительно закончила:

– Я вверила богам свою судьбу, и, как видишь, они пока на моей стороне. Нельзя упустить чудо. Я должна узнать имя ассирийца, и я узнаю его. Запомни, Буря должен добраться до Вавилона живой, невредимый и обязательно сияющий от счастья. Он ни в коем случае не должен поднимать панику во дворце.

Шами придержала коня и с той же дремотной неторопливостью, с какой Верный скусывал стебельки травы, а быки жевали жвачку, пристроилась к самому молоденькому из ассирийцев. Повела себя дерзко, заглянула в самые глаза. Парнишку густо бросило в краску… Ему было лет четырнадцать, не больше, – он вздрогнул и опасливо посмотрел в сторону Одноглазого. На царственную девицу взглянуть не отважился.

– Скажи, дружок, – спросила Шами. – Твой господин уверял, что под его началом десять тысяч воинов? Это правда?

Парнишка кивнул.

– В таком случае твой господин, должно быть, важная персона?

Еще кивок.

– Значит, он туртан[6]6
  Высший воинский чин в ассирийской армии, которому царь доверял половину армии.


[Закрыть] великого Салманасара?

Парень отвел взгляд.

Шами, как ни в чем не бывало, продолжила:

– У твоего господина есть «та, что в доме»?

Опять молчание.

– Ты пренебрегаешь вавилонской царевной? Это недопустимая дерзость, воин.

Парень с трудом выдавил:

– Нам запрещено разговаривать с пленниками.

Шами удивилась:

– Разве мы пленники?! Ты хочешь сказать, что твой гос подин отважился взять в плен посольство царя Вавилона?

– Нет, госпожа…

– Послушай, воин. В любом случае, как бы ни сложилась моя дальнейшая судьба, сейчас твоя жизнь в моих руках. Стоит мне только пожаловаться, что ты бесстыдно таращился на меня…

– Госпожа, я не смею!..

– Так расхрабрись! Посмей! Сейчас или никогда. У тебя есть шанс схватить за хвост птицу-удачу. Боги на нашей стороне. Как только Одноглазый обернется, будет поздно. Как зовут твоего господина?

Парень глянул на царевну, покраснел еще гуще и с трудом выдавил:

– Нинурта-тукульти-Ашшур.

Шами удивленно вскинула брови.

– Племянник наместника Ашшура Иблу?

– Да, госпожа.

– Я слыхала, его супруга ушла к судьбе. Это правда?

Парнишка кивнул.

В этот момент Одноглазый обернулся и крикнул:

– Придержи язык, Набай.

Шами, не разжимая губ, поблагодарила:

– Я не забуду, как ты помог мне, Набай.

Молодой человек тут же отъехал в сторону.

Шами прибавила ходу и подъехала к Одноглазому.

– Раб, ты ведешь себя дерзко в моем присутствии. Как твое имя, раб? Я пожалуюсь на тебя великому туртану. Что скажут в Вавилоне о его племяннике?

Одноглазый поджал губы и торопливо подогнал коня к колеснице, окликнул господина. Тот тут же высунул голову. Одноглазый что-то доложил ему, Нинурта помрачнел, окликнул царевну:

– Шами, ты не хотела бы отдохнуть в повозке?

– Сейчас не время, Нину. Что скажут люди – вавилонская царевна вела себя как продажная шлюха. Мы останемся наедине после обряда бракосочетания.

– Зачем ждать так долго, дорогая? Если тебя смущают мои люди, я заставлю их отвернуться.

Шаммурамат рассмеялась.

– Ты способен заставить своих людей забыть о том, что про изойдет в повозке? Ты отрежешь им языки?

Сарсехим подъехал ближе, угодливо поинтересовался:

– Господину угодно развлечься?

– Заткнись! – коротко приказал Нину, затем, повернувшись к девушке, указал на один из шестов, к которым крепился полог, и приказал: – Тогда, Шами, привяжи уздечку за эту палку. Мы будем вместе и в то же время врозь. Ты, например, поделишься со мной своими девичьими тайнами, расскажешь, кого видала во сне.

Шами беспрекословно выполнила распоряжение.

Оскорбленный в лучших чувствах евнух молча отъехал от колесницы. Обида, по-видимому, оказалась настолько велика, что он не мог сдержать слезы. Ассирийцы, скифы, пешие воины, глядя на него, покатились со смеху. На Сарсехима указывали пальцами и хватались за животы. Вконец раздосадованный евнух отъехал от каравана – там он дал волю рыданиям. Как только всадники различили всхлипы, веселье перешло всякие границы. Всадники, в большинстве своем дикие люди, принялись активно передразнивать несчастного, кое-кто принялся подвывать, другие начали раскачиваться, третьи рвать волосы на голове. Вконец обозлившийся евнух догнал караван и принялся швырять в обидчиков пучками травы, которые он срывал, наклоняясь направо-налево.

На шум из повозки выглянул Нинурта-тукульти-Ашшур. Некоторое время он с интересом наблюдал за евнухом, потом зевнул и вновь укрылся в полости. Между тем обидчики – куда более умелые наездники – осыпали Сарсехима ворохом сорванной травы. Тот, спасаясь от них, резко повернул в степь.

У Шами вновь начали слипаться глаза. С приходом дремы ее посетила пугающая мысль: от чуда, оказывается, можно ждать чего угодно!

За две недели, которые караван находился в пути, она возненавидела своего жениха до такой степени, что, вспоминая о нем, ее буквально подташнивало. Заключенная в повозку, она готовила себя к самому худшему, что может ждать женщину, – к пренебрежению. Она запретила себе мечтать о чуде, пыталась заставить себя смириться.

Ожидаемое, составленное в Вавилоне будущее рухнуло разом и напрочь. Мир, до того стиснутый до размеров ненавистной колесницы, вдруг распахнул перед ней дивные красоты – обильный травостой, среди которого просвечивали капли отцветающих тюльпанов, волнистый водораздельный окоем, голубое небо, и на фоне этого сияющего головокружительного бездонья ясно всплывало манящее, но от этого не менее ужасающее лицо ассирийского бандита. Ардис полагает, что от подобного поворота судьбы добра ждать не приходится. Что из того, утверждал старик, что Нину родом из высокопоставленных, – от этого он не становился менее бандитом. Ты, Шами, полностью в его руках. Трудно рассчитывать на снисхождение, когда имеешь дело с ассирийцем.

Дремота наполнилась предчувствием неотвратимого позора, размена пусть и нагоняющих нестерпимую скуку, но все-таки помещений царского дворца на полутемные, грязные кельи ассирийского гарема, предназначенные для наложниц из простонародья. Соседки будут щипать ее, смеяться над ней, терзать напоминанием о царском происхождении. Помнится, в Вавилоне ей удалось постоять за себя. Улучив момент, она отрезала ко су у самой злой насмешницы Гулы.

Как оно будет в Ашшуре?

Шаммурамат едва не расплакалась, но тотчас осадила себя – не хватало еще дать волю слезам!

Божественная синь – простор великого Шамаша-Солнца – доброжелательно поглядывала на нее. Всесильная Иштар[7]7
  Ша́маш – всевидящий бог солнца, небесный судья и защитник справедливости, покровитель предсказателей и гадателей.
  Иштар – вавилоно-ассирийская богиня любви, плодородия и войны. Астральное соответствие – планета Венера. В образе Иштар, по-видимому, слились образы нескольких богинь. Наиболее распространенные эпитеты – владычица богов, царица царей, яростная львица, повелительница львов, Иштар-воительница, Ирнини, что означает «победительница», Белет – владычица.
  У западносемитских народов – сирийцев, финикиян, евреев – она выступала под разными названиями: Астарта, Ашторет. У сирийцев (арамеев) – Ашерту.


[Закрыть] тоже была на ее стороне. Это было так же верно, как и предначертание судьбы – ее шимту[8]8
  Шимту – некая сила, сопутствующая каждому объекту (человеку, существу, предмету или явлению), совокупность всего, что происходит с этим объектом, его положение, свойства и природа – в той мере, в какой все это (пред)установлено, (пред) определено для него кем-то или чем-то извне, независимо от его собственной воли и целеположений (если они есть). В частности, все, вмененное одним существом другому (например, царское пожалование или нечто, завещанное частным лицом в чью-то пользу), считалось шимту.
  В жизни человека также сопровождают илу, которую можно рассматривать как некий трудноопределимый духовный дар, относящийся к элементу божественного в человеке; его судьба – иштару; его индивидуальные характерные свойства – ламассу; его жизненная сила – шеду. Сочетание всех четырех внешних проявлений составляет жизненный опыт индивидуума.
  Следует добавить, что ламассу (как и иштару) нередко олицетворялась с неким существом, «гением», сопутствующим человеку.
  Считалось, что человека на протяжении жизни сопровождает пара сверхъестественных существ, или демонов. Они совершенно не похожи на духов-хранителей. Их значимые имена говорят сами за себя: один называется «тот, кто дает хорошее», или «хороший демон»; другой – «тот, кто приносит несчастье», или «злой демон». Как и соответствующие им греческие фигуры (ср. eudaimoniau kakodaimonia), они, по-видимому, ведали успехами и неудачами человека.


[Закрыть], – ведь не для того ее избавили от Ахиры, чтобы ввергнуть в позорное существование у Нинурты. Даже для всемогущих богов это было бы слишком. Если пораскинуть умом, у ожидавшего ее будущего было неотъемлемое от ощущения счастья достоинство – оно еще не устоялось! В нем был некий зазор, смутная неопределенность, в которую могла проскользнуть надежда. Упитанный и развратный Ахира, внушающий ужас Дамаск сгинули бесследно – туда им и дорога. Сейчас ключи от будущего держал в руках тот, кого она нередко видела в своих снах. Шами не знала его имени, не могла угадать, в какую даль он умчит ее. Ожившая мечта была ничуть не похожа на сновидения, но от этого оказалась не менее увлекательной. Это ничего, что сердце замирает от страха, что в кончиках пальцев покалывает. В этой круговерти ужаса и отчаяния, надежды и желания Шами звериным чутьем ощутила, что этот красавчик из тех красавчиков, на которых можно найти управу. Это трудно, красавчик даже не подозревает, в чьи руки он угодил, но гром грянул. Боги сделали выбор! Шами еще не знала, в какую даль умчит ее судьба, называемая шимту, куда уведет ее эта дорога, но она милостью Иштар прозрела – ступить на этот путь вполне достойно для дочери царя Вавилона.

Только без спешки. Нину, по-видимому, из бешеных. Один неверный шаг, и он потеряет рассудок.

Вопль Одноглазого, разбудившего степь, заставил ее вздрогнуть.

– Негодяй!!!

Шами вскочила на спину жеребца, вытянулась на носочках.

Одноглазый, нахлестывая коня, помчался в сторону далеко отставшего от каравана евнуха. Подскочив к Сарсехиму, он с размаху ударил его в ухо – тот сразу свалился с лошади и на карачках, торопливо, как ящерица, пополз к ближайшему кусту шиповника, спрятался за кустом. Одноглазый соскочил на землю, лихорадочно принялся шарить в траве. Шами затаила дыхание.

Сердце оборвалось, когда Одноглазый торжествующе вскрикнул, бросился к евнуху, начал бить его ногами. Сарсехим отчаянно завопил и, вместо того чтобы уклоняться от ударов, попытался поймать ногу разбойника. Как только ему удалось овладеть ею, он покрыл босую, темную то ли от грязи, то ли от загара, ступню страстными поцелуями. Одноглазый опешил, попытался вырвать ногу, тогда Сарсехим прижался щекой к колену и истошно закричал, что требует милости, что ни в чем не виноват и только по воле злых, недобросовестных властителей был вынужден впутаться в это дело. Когда же Сарсехим поклялся своими детьми, – если бы у него были дети, он, не задумываясь, принес бы их в жертву грозному Ашшуру, – девушка испытала высшую степень удивления. Слышать такое ей пока не доводилось! Сарсехим пытался заверить Одноглазого, что его намерения чисты и у него и в мыслях не было от чего-то избавляться.

– А это?! – Одноглазый победно вскинул руку, чтобы по казать господину, высунувшемуся из повозки, прямо угольник из обожженной глины величиной с две мужские ладони.

Нинурта свистнул, и двое всадников, подскочивших к Сарсехиму, подхватили перепуганного до смерти, с непокрытой головой евнуха – тот предусмотрительно поджал ноги – и поволокли к повозке. Одноглазый передал табличку господину.

Тот повертел ее и так и этак, громко, не обращая внимания на подъехавшую царевну, выругался и закричал – кто сможет разобрать, что здесь написано?

Сарсехим, брошенный к его ногам, тут же выразил готовность прочитать надпись.

– Ты лучше помолчи!.. – предупредил его Нину и еще раз воззвал к воинам из Вавилона.

Все потупились. Шами соскочила с коня, предложила:

– Меня учили разбирать нашу клинопись.

Нину усмехнулся.

– Ты полагаешь, я могу тебе доверять?

– Но ты же собирался взять меня в жены! Как же ты можешь не доверять своей невесте?

Атаман призадумался.

– Ты пугаешь меня все больше и больше, – признался он и предупредил. – Если попытаешься избавиться от таблички, хуже будет.

– Как же я избавлюсь от нее? Не проглочу же?..

В этот момент один из ассирийцев оглушающе свистнул и указал пальцем на юг. Все обернулись в ту сторону.

Партатуи-Буря, воспользовавшись суматохой, успел заметно отдалиться от каравана. Услышав заливистый посвист, он тотчас пустил коня в галоп. Устремился к увалам, за которыми лежал Евфрат – река богов.