Текст книги "Западная цивилизация. Экзистенциальный кризис"

Глава V
Времена и нравы

Рационализм становится отвратительным чудовищем, когда претендует на собственное всемогущество.

Полагать разум всесильным такое же идолопоклонство, как поклонение каменным истуканам под видом Бога. Я призываю вовсе не к подавлению разума, но к признанию того, что мы отчасти обожествляем разум.

Махатма Ганди, 1926 год

Человек, как известно, существо общественное. То есть он существует не сам по себе, а в кругу себе подобных. Большинство ученых склоняется к тому, что вид гоминидов Homo первоначально существовал стадами, следовательно, обладал приметами примитивной социальной организации. Впоследствии стадо распалось на группы, которые положили начало родам, перешедшим к более высокой организации – племенам. Усложняющиеся условия совместного проживания требовали создания кодекса отношений между членами общины.

Эти правила основывались, прежде всего, на запретах (табу). В первобытном обществе делить, по существу, было нечего, поэтому и ограничений было не так много. Но всё равно должна была существовать система, регулирующая элементарные правила общежития и обладающая способностью обеспечить их выполнение. Такой системой в древнем обществе могли стать религиозные верования. Еще Эмиль Дюркгейм в работе «Элементарные формы религиозной жизни» указывал, что религия – это институциональное и практическое оформление системы отношений, имеющее практическое значение. «Самые варварские и самые диковинные обряды, – пишет Дюркгейм, – самые странные мифы выражают какую-то потребность человека, какой-то аспект индивидуальной или социальной жизни» [152]152
  Дюркгейм, Э. Элементарные формы религиозной жизни: тотемическая система в Австралии. – М.: Элементарные формы, 2018. – С. 53.


[Закрыть]. Таким образом, можно утверждать, что именно религия на первоначальном этапе развития выпестовала в дикаре человеческие качества, ограждая его от полного произвола.

Нравы (устоявшиеся формы поведения), основанные на табу, становились ограничителем, призванным сдерживать в человеке его животные инстинкты и развивать человечность. Конечно, невозможно подавить все человеческие функции, стремления и их проявления. Чтобы стать, а затем и оставаться человеком, надо иметь достаточную свободу действий, получать от жизни удовлетворение, видеть в своей жизни смысл. Но нравы и обычаи – это нормы поведения, бытующие в некоей общности или среде в определенную эпоху, помогающие сохранять определенный тип отношений, который необходим для выживания какого-либо социума и достижения определенных целей. А совокупность нравов и обычаев становится тем, что определяется как нравственность.

Вероятнее всего, человеческое общество начало развиваться в первобытном стаде. Но в этой книге начать, пожалуй, стоит с семьи, неоспоримой ценности человеческого бытия и общности. Семья как таковая зародилась ещё в период дикости, вероятно, сотни тысяч лет назад. Развиваясь, она принимала различные формы, пока в конце периода варварства – начале цивилизации не стала моногамной и патриархальной. Это означает, что уже тогда под семьей подразумевался союз мужчины и женщины с особой ролью в нём мужчины. Эта «особая роль» действительно оказала большое влияние на формирование и развитие даже очень разных цивилизаций. Патриархат уверенно вошел в жизнь всех людей (за исключением, может быть, мифических амазонок), и это породило абсолютное порабощение женщин, от которого они начали избавляться только в конце XIX века, да и то только в рамках Западной цивилизации (о том, к чему привела эта эмансипация, мы будем говорить в конце этой главы).

Так как в этой книге мы говорим о Западной цивилизации, то, прежде всего, обратиться надо к её истокам – Древней Греции.

Греки были одним из первых народов, в семьях которых соблюдался принцип единобрачия, что подтверждает афинский трагик начала V века до н. э. Еврипид: «У нас / Не принято, чтоб дышло разделяло / Двух жен царя, и если дома мир / Кто соблюсти желает, тем Киприды / Довольно и одной для глаз и ложа…» [153]153
  Еврипид. Андромаха. // Еврипид. Трагедии. В 2-х тт. – М.: Художественная литература, 1969. – Т. 1. – С. 296.


[Закрыть] И несмотря на некоторые различия (иногда существенные) между эллинскими полисами, отношение к институту брака во всей Элладе было одинаковым. В браке они видели достижения двух целей: государственной и частной. Первая пеклась о сохранении населения, способного защитить государство от посягательств извне, вторая – за отсутствием социального обеспечения – подразумевала личные цели каждого гражданина: на старости лет обрести опору в детях. И даже более: в Афинах общественное мнение предписывало мужчинам обзаводиться семьями (мнение женщин на этот счет никого не интересовало). А в Спарте и того больше: безбрачие влекло за собой общественное порицание и даже штраф – древняя форма налога на бездетность.

Отец в доме обладал неограниченной властью не только над женой, но и детьми: не мог он только убить своего ребенка и лишить его свободы по достижении совершеннолетия. Дети платили ему полным повиновением.

У женщин практически никаких прав не было. Девушка в семье родителей всецело подчинялась отцу, а выйдя замуж – мужу. До замужества она была под опекой отца, а в случае его смерти переходила под покровительство брата или опекуна, означенного в завещании почившего.

В Афинах измена жены была достаточным поводом для развода, а муж к тому же имел право безнаказанно убить любовника. Супружеские пары, у которых в течение 10 лет не было детей, должны были разойтись – ведь главным в браке считалось рождение детей – новых граждан полиса. А в Спарте женщину исключительно для рождения детей можно было, говоря современным языком, «взять напрокат». Об это можно прочитать у Плутарха: «Если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, он мог попросить её у мужа, дабы, словно совершив посев в тучной почве, дать жизнь добрым детям, которые будут кровными родичами добрых граждан» [154]154
  Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3-х тт. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1961. – Т. 1. – С. 65.


[Закрыть]. Интересы женщины при этом не учитывались, она становилась как бы приспособлением для воспроизводства рода.

Тем не менее у женщины было право на развод. Процедура эта была довольно сложная, особенно если возникали имущественные проблемы. Для мужчины всё было проще: пожелав развода, он отправлял жену к отцу (или опекуну) вместе с приданым. Даже приводить мотивы развода было не обязательно. Может быть, именно поэтому такое расторжение брака называлось «отсылание».

Так как рождение детей было основной целью брачного союза мужчины и женщины, появление ребенка в семье было особым событием. Отец имел право на признание (или непризнание) ребенка. Если признавал, то на пятый или седьмой день устраивался праздник, на котором отец поднимал ребенка с земли и обносил его вокруг домашнего очага. С этого момента новорожденный считался членом семьи. Ну а если не признавал – ребенка просто выбрасывали из дому, что почти не оставляло ему шансов выжить. Иногда кто-нибудь сердобольный подбирал ребенка и воспитывал его, но это было редкостью. В Спарте вообще родившихся слабыми или неполноценными, дабы они не стали бременем для государства, лишали жизни. Решение об этом принимал даже не отец, а старейшины города. Спартанские законы даже принуждали родителей публично лишать жизни «неполноценного» ребенка.

Интересно и то, что несмотря на понимание значения продолжения рода для блага государства, греки часто избавлялись и от здоровых младенцев. Особенно от девочек: едва родившись, существо женского пола становилось самым бесправным, не обладая даже безусловным правом на жизнь. Такого рода бесчеловечность объяснялась, прежде всего, причинами экономическими, а также демографическими: перенаселенность Эллады, в конце концов, привела к созданию колоний, в которые отправлялись безземельные крестьяне, снабжавшие затем метрополию товарами и рабами. Великий греческий философ Аристотель разделял и оправдывал такой подход: «…должно поставить предел скорее для деторождения, нежели для собственности, так чтобы не рождалось детей сверх какого-либо определенного числа… Если же оставить этот вопрос без внимания, что и бывает в большей части государств, то это неизбежно приведет к обеднению граждан, а бедность – источник возмущений и преступлений» [155]155
  Аристотель. Политика // Аристотель. Сочинения. В 4-х тт. – М.: Мысль, 1984. – Т. 4. – С. 416–417.


[Закрыть]. То есть, по Аристотелю, главное – не человек, наделенный уникальным свойством, жизнью, которую нужно оберегать всеми способами, а интересы государства, его стабильность и процветание.

Впрочем, чему тут удивляться, если ни мораль, ни право, ни религия древних греков не осуждали жестокости детоубийства. Это были те времена, когда мысль о гуманизме ещё не пробудилась, и состраданию не было места не только у крестьян, ремесленников и воинов, но и даже у величайших философов. А те редкие люди, которые спасали выброшенных младенцев, делали это не из благородных побуждений, но из корыстного расчета: младенцы вырастали и становились рабами, которых впоследствии можно было неплохо продать. А до этого момента в доме появлялись бесплатные слуги…

Тем не менее греки довольно трепетно относились к воспитанию тех детей, которым ими была дарована жизнь. Детей воспитывали, не прибегая к слишком суровым мерам, но и не растили их избалованными или изнеженными. Всё было направлено на то, чтобы из мальчика вырос работник и воин, а из девочки хозяйка дома и мать, способная воспитать в дальнейшем своих детей. Каждый грек, таким образом, производился на свет, воспитывался и рос, прежде всего, на благо государства. В этом была высшая цель, благо и доблесть всего народа, всего полиса. Грек не мыслил себя вне пóлиса – подвергнуться остракизму [156]156
  Изгнание человека из древнегреческого города (обычно на 10 лет) на основании народного голосования, осуществленного посредством глиняных черепков – остраконов (остракизм – «суд черепков»). – Прим. ред.


[Закрыть] было для него едва ли не самым тяжким наказанием за проступки и преступления.

Особым статусом в Древней Греции обладали гетеры – незамужние женщины, ведущие свободный, независимый образ жизни, привлекая мужчин своими артистическими способностями и образованием, а также весьма фривольным общением без обязательств. Первоначально гетерами становились рабыни, но позднее к их образу жизни стали тяготеть и свободнорожденные женщины. Чаще всего, гетеры находились на содержании у богатого покровителя. Некоторые гетеры играли значительную роль в общественной жизни: в своих домах они устраивали встречи выдающимся политикам, поэтам, ваятелям, драматургам и т. п. За их «благосклонность», кстати, платили немалые деньги. Но гетеры – не проститутки, как это иногда ошибочно считают (институт проституции в Древней Греции тоже был). В интимные отношения гетеры вступали только с теми покровителями, которым они благоволили. Любопытно, что оратор и политический деятель Демосфен говорил, что уважающий себя грек имеет трех женщин: жену – для продолжения рода, рабыню – для чувственных утех и гетеру – для душевного комфорта. Даже Ф. Энгельс подчеркивал, что «спартанские женщины и лучшая часть афинских гетер были в Греции единственными женщинами, о которых древние говорят с уважением и высказывания которых они признают заслуживающими упоминания» [157]157
  Маркс, К. и Энгельс, Ф. Сочинения. – 2-е изд. – М.: Госполитиздат, 1955. – Т. 21. – С. 67.


[Закрыть]. Действительно, гетеры часто играли большую роль в жизни многих известных людей своего времени или сами оставили след в истории Эллады. В их числе, например, Фрина, которая была натурщицей и послужила Праксителю прообразом для статуи Афродиты; известная до наших дней поэтесса Сапфо, окончившая школу гетер, но не ставшая гетерой; Аспасия – гетера, на которой женился один из «отцов-основателей» афинской демократии Перикл; Таис Афинская, любовница Александра Македонского, впоследствии ставшая женой египетского царя Птолемея I; Пигарета – древнегреческий математик, и др.

Проституция, насколько это установлено исторической наукой, была известна еще в Шумере начиная с XVIII века до н. э. Разумеется, эта не очень уважаемая профессия существовала и в Древней Греции. В Афинах на окраине города ещё в VII веке до н. э. существовали бордели (диктерионы), в которых «трудились», главным образом, проститутки-рабыни (поллаки), стоявшие нагими у входа в заведение и завлекавшие клиентов. Существовали также мужчины-проститутки и мужские бордели, что с точки зрения Новейшего времени могло говорить о некоем «равенстве полов».

Клиентами дамских борделей были купцы, моряки и неженатые молодые люди, а мужских – скучающие дамы, неудовлетворенные своей сексуальной жизнью. Проституток презирали и им разрешалось появляться в городе только в местах, отведенных для борделей.

Даже на заре греческой цивилизации у эллинов был досуг, который они заполняли зрелищами, песнями, танцами, праздниками и торжествами – им ведь тоже надо было отдохнуть от повседневных дел. Встречаясь на симпосионах, они вели беседы о возвышенном, литературе и философии, – что не мешало им пить легкое вино и приглашать танцовщиц и поэтов, услаждавших их слух своими стихами. Многие греки проводили свободное время в гимнасиях, где они не только упражнялись в совершенствовании тела, но и слушали ораторов и философов. Самый большой гимнасий находился в Олимпии – месте, где каждые четыре года проводились общегреческие спортивные состязания. При гимнасии были бани с холодной и горячей водой и даже парные. Бани для греков были не только средством соблюдения гигиены, но и местом, где можно отдохнуть, побеседовать, обменяться мнениями по насущным вопросам и философским и политическим идеям. Интересно, что были у греков и ванные – даже во времена Гомера (есть утверждения, что и ранее).

Из спортивных состязаний наиболее распространенными были игры в мяч. Его изготовляли из шерсти или перьев и обшивали кожей. Кроме этих игр были и другие: борьба, метание диска или копья, бег, прыжки, кулачный бой и гонки на колесницах. Спортивные игры, проводившиеся в отдельных полисах, в 776 году до н. э. привели к возникновению зрелищных соревнований – Олимпийским играм, в которых участвовали представители практически всех регионов Эллады. Дух Олимпийских игр, его агональный (соревновательный) характер вошел в плоть и кровь как западноевропейской, так и мировой цивилизации. Этот дух воспитывал у каждого участника стремление быть первым, лучшим, достичь наивысших результатов и стал одной из составляющих системы ценностей, нашедшей своё выражение не только в состязаниях, но и в политике, на поле битвы, в создании произведений искусства, накоплении богатства и т. д. Последнее даже в архаический период достигало значительных размеров, что порождало один из смертных грехов – жадность. Многие богатые люди беспокоились за свои богатства и готовы были, скорее, бросить своё имущество в море, чем поделиться с ближним. Появившиеся с классовым расслоением излишки вели к изменению (или появлению) морали собственника, для которого богатство становилось основой и чуть ли не единственной целью существования.

Таковы были, вкратце, нравственные и бытовые устои древних греков, которые дали начало европейской цивилизации.

Греки, как уже было сказано, для расселения избыточного населения создавали колонии – поселения эллинов, существовавшие независимо от метрополии, но тесно с ней связанные культурными, торговыми и родственными связями. Их колонии в период пика могущества были весьма многочисленны и охватывали все средиземноморье, а также берега Черного и Азовского морей. И необходимо отметить одно из важнейших последствий колонизации: культура эллинов неудержимо пускала свои корни всюду, где появлялись отважные мореходы, умелые крестьяне и оборотистые торговцы. Культурное влияние греков в колониях трудно переоценить, и лучше всего оно видно на примере Сицилии и Южной Италии, где колонии появились в VIII–VI вв. до н. э. (поэтому Южная Италия даже в Средневековье называлась Великой Грецией).

Греческие искусства, архитектура, поэзия, драма, философия служили образцом всему европейскому античному миру как в период колонизации, так и в течение последующих двух тысячелетий. Но первыми, кто воспринял и адаптировал для себя сокровищницу эллинской культуры, были римляне. Греки принесли римлянам своих антропоморфных богов и связанные с ними мифы; научили римлян ваять статуи, строить в честь богов храмы, различать их по полу, возрасту, функциям, положению в иерархии и научили созданным в их честь обрядам и культам. Римляне давали свои имена тем же греческим богам, и Зевс становился Юпитером, Афродита – Венерой, Аид – Плутоном, Аполлон – Фебом и т. д. Могли ли они при этом не оказать влияния на обыденную жизнь и нравы более молодого народа?

Семья у римлян, так же, как и у греков, была незыблемой основой общества. Единобрачие соблюдалось строго. Глава семьи – отец семейства (pater familias) был безграничным властителем своей семьи, чью власть ограничивали, скорее, не закон, а религиозные предписания и обычаи. Но римская семья отличалась от греческой тем, что в её состав входили не только отец и мать, их дети до замужества и женитьбы, но и мужья и жены вступивших в брак детей, приемные дети и даже рабы.

Как и в Греции, отец обладал «правом жизни и смерти» в отношении своих детей: он мог «принять» своего же ребенка в семью или приказать убить его или бросить – а это ведь тоже греческий обычай. И не зря даже во II веке до н. э. юрист Гай приводит слова императора Адриана: «нет почти других народов, которые имелибы над детьми такую власть, какую мы имеем» [158]158
  Гай. Институции. – М.: Юристъ, 1997. – С. 35.


[Закрыть]. Иногда раздавались голоса философов-моралистов, осуждавших детоубийство, но с течением времени такой возможностью пользовались все чаще и бросали рожденных в браке девочек и незаконнорожденных. И в III, и даже IV вв. н. э. многие римляне, не задумываясь, избавлялись от своих детей обоего пола. И так было до того, как с детоубийством начало бороться христианство (да и то не очень эффективно).

Все имущественные права были только у отца семейства, и даже женившись, сын не имел прав на собственность – эти права, так же, как и имущество, переходили к сыну только после смерти отца. Сын мог получить право иметь своё имущество «досрочно», но при этом лишался права на наследство. Такая процедура называлась emancipacio (через две с половиной тысячи лет она откликнулась в Европе эмансипацией женщин). Иногда отец досрочно освобождал (эмансипировал) всех сыновей, кроме одного, чтобы имущество осталось после его смерти в одних руках.

С рабом pater мог делать всё, что хотел: убить, продать, уступить или подарить свободу.

Девушки после замужества попадали под власть тестя, а после его смерти – мужа. Мать семейства в Риме, как и в Греции, ведала всем домашним хозяйством. Но в целом, как в Греции, так и в Риме женщина не имела ни гражданских, ни политических прав. Но у римлянок было право на развод. В отличие от римлян, где согласие на брак давали родители молодых, у греков молодые сами объявляли о намерении пожениться и давали на это обещание. Развод не требовал специальной юридической процедуры, – это становилось необходимым только тогда, когда при расторжении брака девушка возвращалась от власти мужа под власть отца. Однако уже в эпоху поздней республики разводы стали учащаться: римляне выбирали мужей и жен как ради обогащения, так и в целях политической карьеры. Так, например, Цицерон, прожив с женой 37 лет, вдруг развелся и женился на юной девушке, которая оказалась под его опекой. Причиной была не вспыхнувшая любовь, а простой расчет: её состояние спасло его от разорения. Даже «божественный» Цезарь грешил сухой расчетливостью. Вот как об этом повествует Плутарх: «Чтобы ещё свободнее использовать в своих целях могущество Помпея, Цезарь выдал за него свою дочь Юлию, хотя она и была уже помолвлена с Сервилием Цепионом, последнему же он обещал дочь Помпея, которая также не была свободна, ибо была обручена с Фавстом, сыном Суллы. Немного позже сам Цезарь женился на Кальпурнии, дочери Пизона, которого, он провел в консулы на следующий год. Это вызвало сильное негодование Катона, заявлявшего, что нет сил терпеть этих людей, которые брачными союзами добывают высшую власть в государстве и с помощью женщин передают друг другу войска, провинции и должности» [159]159
  Плутарх. Сравнительные жизнеописания. В 3-х тт. – М.: Издательство Академии наук СССР, 1961. – Т. 2. – С. 458.


[Закрыть]. Рим в это время шел к пику своего могущества, золотая эпоха была ещё впереди, но моральное разложение, резкое падение нравов уже предвещали начало конца.

Зато в частной жизни римлянка, в отличие от гречанки, пользовалась более широкими правами: она свободно появлялась в обществе, на торжественных приемах, в гостях, и сама принимала гостей как полновластная хозяйка дома, хотя и подчиненная мужу. Римские женщины даже могли иметь свои объединения (как в современном обществе клубы). Тем не менее и право и мораль по отношению к женщине были более строгими, чем к мужчине. Однако со временем, особенно в эпоху империи, нравы смягчались, и многие древние обычаи канули в лету. Но не всем мужчинам это нравилось, не все считали, что это служит на пользу семье и государству. Так консул Марк Порций Катон говорил: «И не надейтесь, что они [женщины] сами положат предел своей распущенности; обуздайте же их безрассудную природу, их неукротимые страсти… В любом деле стремятся они к свободе, а если говорить правду – к распущенности» [160]160
  Ливий, Тит. История Рима от основания города. В 3-х тт. Т. 3. М.: Наука, 1993. – Т. 3. – С. 110.


[Закрыть]. Ещё резче, говоря об изменении и падении нравов в эпоху империи, выражался Сенека: «Изменилась не природа женщины, а жизнь… Женщины и полунощничают, и пьют столько же, состязаясь с мужчинами… так же изрыгают из утробы проглоченное насильно… И в похоти они не уступают другому полу: рожденные терпеть, они… придумали такой извращенный род распутства, что сами спят с мужчинами, как мужчины» [161]161
  Сенека, Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. – М.: Наука, 1977. – С. 233.


[Закрыть]. При этом мужчин Сенека не осуждает. Он и не подозревал, что природа мужчин и женщин примерно одинакова, и если одни имеют право на безнравственность, то такое же право должно быть и у других. Или ни у кого.

Действительно, развращенность римской знати не знала предела. В домах богачей часто насчитывалось по несколько сот рабов: слуг, библиотекарей, ремесленников, секретарей, музыкантов и даже философов (особенно ценились греки). Римлянки тратили огромные деньги на драгоценности, заводили любовников, в результате чего участились разводы. Пышным цветом расцвели проституция, чревоугодие, которое иначе как обжорством не назовешь (что самое удивительное, оно стало признаком хорошего тона, и рвотные позывы постоянно сопровождали званые пиры). Это было время расцвета римской культуры и одновременно нравственной деградации общества. Вероятнее всего, именно моральное разложение Рима, наряду с другими факторами, его варваризация и стали одной из основных причин падения самой могущественной империи античного мира.

Переняли римляне от греков и институт гетеризма. Гетеры Рима также имели высокий статус, и в отличие от проституток в интимные отношения вступали только с теми мужчинами, которые вызывали у них симпатии. Но главными были их душевные качества, которые весьма ценились поклонниками. В общем, всё как у греков, только с ещё большим размахом и помпой. Рим не был бы Римом, если бы не старался превзойти всех и вся.

Было бы странно, если бы Рим, перенявший почти всю греческую культуру, сделал бы исключение для продажной любви. Были, конечно, и отличия. Римский публичный дом (lupanar) был разделен на тесные каморки, где обнаженные проститутки принимали клиентов. Римская женщина, решившая заняться проституцией, должна была заявить об этом в магистрате, после чего её вносили в списки проституток и выдавали licentia stupri (буквально «разрешение на блуд»). Став проституткой, она лишалась правовой и имущественной дееспособности: римское право регламентировало все проявления общественной и семейной жизни. Проститутки должны были носить желтую одежду и красную обувь, и не имели права использовать украшения.

В период империи разврат дошел до того, что за «разрешением на блуд» стали обращаться дочери сенаторов и всадников, и, в конце концов, императору Тиберию пришлось издать особый эдикт, которым запрещал им заниматься проституцией (дело дошло до того, что, по слухам, жена императора Клавдия, Мессалина, в погоне за острыми ощущениями по ночам «работала» в лупанаре под вымышленным именем). Проституция в Риме процветала, но это была лишь малая часть падения нравов, которое, в конечном счете, немало способствовало гибели империи.

У римлян, так же как и у греков, был досуг, но лишь немногие использовали его для занятий литературой, искусствами, наукой, и всё это считалось «отдохновением духа». Были в Риме и бани (в более поздний период – термы), в которых не только совершали омовения, но и беседовали, завязывали и поддерживали знакомства. Там можно было встретить людей светских, интеллектуалов, ученых, писателей. Туда приходили и те, кто хотел просто поглазеть на знаменитостей. Здесь же играли во что-то напоминающее современные шашки, и в кости, – разумеется, на деньги. Азартные игры были запрещены за исключением дней праздника Сатурналий, но запрет этот соблюдался редко, и в кости играли даже императоры.

Были в Риме и трактиры, где посетителей угощали вином, иногда даже подогретым. Трактиры и харчевни работали почти круглосуточно, и именно в них были специальные комнаты для азартных игр. Пьянство, как и обжорство, были отличительными чертами римлян, признаками «цивилизованного варварства». Но они не только не вызывали общественного осуждения, но и повсеместно практиковались. Разумеется, теми, кто мог себе это позволить.

Однако бóльшая часть римлян из всех видов развлечений предпочитала зрелища; не случайно именно в Риме возник слоган: «хлеба и зрелищ!» Среди зрелищ выбор был достаточно широкий: театр, гонки на колесницах, игры с мячом, охота. Но одно из них резко отличалось от всех остальных и было самым популярным – бои гладиаторов.

Казалось бы, у греков и римлян было настолько много общего, что условно можно говорить об их культурно-нравственной идентичности, если бы не одна исключительно римская черта, которая, возможно, перечеркивала всё общее, оставляя поверхностные пласты – жестокость, которая в период империи стала естественной и легитимной.

В греческом театре зрителей охватывал ужас человеческой трагедии, через настоящее искусство становившейся реальностью. У римлян тоже были театральные представления, но для них это была выдумка, пресная игра воображения, не имеющая никакого сравнения с реальностью их воинственного бытия. Да, греки тоже много воевали, но их войны, действительно, в основном были оборонительными. Римляне периода поздней республики и империи были захватчиками, для которых истреблять врагов сотнями тысяч, брать в плен и обращать в рабство миллионами, было естественным и оправданным. Им нравилось убивать противника и видеть муки его смерти, пренебрегая при этом не только его жизнью, но и своей. Грань между жизнью и смертью для них была настолько мала, что не оставляла места для сочувствия. А это порождало жестокость – наслаждение от вида крови и мучений, связанных с переходом от жизни к смерти. Вероятно, именно поэтому более всего им нравились проявления на римской арене зверской, отвратительной жестокости, которой потакала нездоровая жажда крови. Столетия свирепых зрелищ развили у римлян бесчеловечные садистские наклонности, стремление наслаждаться мучениями и страданиями тех, кого они презирали и превращали в зверей, стремящихся убивать себе подобных, чтобы спасти себя. Дух Рима резко отличался от духа Эллады.

Кровавое зрелище гладиаторских боев (смотреть, как люди убивают друг друга – без риска быть убитыми) приносило римлянам наслаждение. Постоянно возрастали масштабы ристалищ, и властям приходилось строить специальные сооружения, способные вместить всех зрителей, желавших присутствовать, и обреченных на смерть гладиаторов. Так возник римский Колизей. Он мог вместить 45 000 зрителей (можно встретить оценки и до 80 000 чел.). Но гладиаторам приходилось вести бои не только между собой: устраивали и побоища с животными – львами, тиграми, пантерами, кабанами, которых иногда выпускали на арену тысячами. Так, как писал Светоний, при освящении Колизея император Тит (тот, который приказал срыть с лица земли Иерусалим) «вывел гладиаторов и выпустил в один день пять тысяч различных диких зверей» [162]162
  Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. – М.: Наука, 1966. – С. 207.


[Закрыть].

Да, самое главное, что было присуще Риму, это неимоверная жестокость, которой эта цивилизация не только не чуралась, но которую любила и в которой давала выход своим садистским наклонностям. «Жестокость и зверство были исконными характеристиками римлян, а не поздними заимствованиями, чужеродными для первоначально “неиспорченного” народа» [163]163
  Кифер, О. Сексуальная жизнь в Древнем мире. – М.: Центрполиграф, 2003. – С. 47.


[Закрыть], – писал немецкий исследователь древнеримской цивилизации Отто Кифер. Жестокость и гедонизм как бы сливались в Риме в какой-то поистине фантасмагорический клубок. «Здесь можно получать наслаждение через “все ворота” – глазами и ушами, носом и ртом и органами сладострастия, – так рисует римские нравы греческий писатель III века н. э. Лукиан Самосатский. – Наслаждение течет вечным грязным потоком и размывает все улицы; в нем несутся прелюбодеяние, сребролюбие, клятвопреступление и все роды наслаждений; с души, омываемой со всех сторон этим потоком, стираются стыд, добродетель и справедливость, а освобожденное ими место наполняется илом, на котором распускаются пышным цветом многочисленные грубые страсти» [164]164
  Лукиан Самосатский. Сочинения. – СПб: Алетейя, 2001. – С. 165.


[Закрыть].

Рим и Афины. Две стороны одной медали, две родственные культуры, две противоположности при всём своём мнимом сходстве. Нельзя переоценивать значение греческого культурного влияния как в ранний, так и в особенности в эллинистический период. Наука, искусства, философия, архитектура, религия, некоторые приметы нравов и даже политического устройства – во всём чувствовалось влияние греков на римлян. Тем не менее, ничто не смогло срастить воедино две культуры, легшие в основу того, что мы называем греко-римской цивилизацией. Уклад жизни, тип отношений, система нравственных норм, общественной морали – всё это разделяло римлян и греков.

При всей видимости единства первоначального периода развития, вполне ясно просматривается неизбежный переход римских нравов, этики и даже эстетики на другую ступень (в сторону, вверх, вниз, – зависит от точки зрения) от изначальных ориентиров. Тот прогресс, который просматривается в науках, организации, военном искусстве, общественном устройстве, римском праве, подрывался падением нравов, уходом от первоначального благоговения перед греческим гением. Римский прогресс не спас империю, а римский регресс в нравственно-этических принципах похоронил её. Изысканность греков и садистская жестокость римлян окончательно разделили их и, в конечном счете, привели к тому, что одна из частей Римской империи, восточная, вернулась «к своим пенатам», к грекам, создав Византию. Но окончательный раскол состоялся примерно через 700 лет, уже в Средние века христианской Европы.

С расколом империи её существование не прекратилось. До распада оставалось ещё 80 лет, но участь «Вечного города» была предрешена. В 476 году наемник Одоакр совершил переворот, став наместником византийского императора Зенона Исавра в западной части империи. Бессильные и наивные римляне даже не поняли, что произошло: продолжало действовать римское право, функционировал сенат, патриции роскошествовали и думали, что они все ещё что-то значат, а жизни города мало что угрожает. Но через 17 лет Одоакр был убит и в Рим вторглись полчища короля остготов Теодориха Великого. Рим окончательно потерял свое былое значение, возникло варварское королевство Италия. «Тот самый Рим, та самая Италия, что наполовину обратили в пустыню населенные и цветущие земли… – писал И. Гердер, – навлекли на себя самую естественную и самую неестественную погибель, навлекли её на себя всеми своими законами, войнами, но еще более испорченным и праздным образом жизни, пороками и развратом, презрением к женщине, жестоким обращением с рабами, а позднее и тираническим преследованием самых благородных людей» [165]165
  Гердер, И. Идеи к философии истории человечества. – М.: Наука, 1977. – С. 413.


[Закрыть]. Но процессы распада охватили не только сам Рим: то же самое происходило на всей территории Западной Римской империи: варвары завоевывали огромные просторы и создавали на них свои королевства. Они громили и уничтожали все приметы поверженной империи: разрушались памятники архитектуры, уничтожались произведения искусства, исчезали хозяйственные постройки, приходили в негодность системы орошения, уничтожались сельскохозяйственные культуры, мастерские, склады. Победила агрессивная, разрушительная пассионарность варваров, которые были не менее жестокими, чем сами римляне, и под напором которых изнеженный, развращенный и истощенный гражданскими войнами Рим устоять уже не мог. Однако, разрушая материальные приметы римской культуры, варвары несли в Европу свои нравы.