Текст книги "Потому что я – отец"

Михаил Калинин
Потому что я – отец

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована фотография:

© Viacheslav Peretiatko / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Посвящается Владимиру Ивановичу Калинину и всем отцам

Нет, я не сумасшедший.

Но отцовство меняет. Новость о рождении мальчика – ослепляющая вспышка. В режиме телеграфа молодой папаша спешно сообщает всем рост и вес. Не успел выветриться алкоголь из крови, а жену выписывают из роддома. Дымка эйфории рассеивается, обнажая новую жизнь, которая на глазах безжалостно крошит смыслы прошлого. Сын с криком врывается в повседневность. В этот момент почудиться может всякое.

Когда ранним утром в полудрёме тащишься на кухню за смесью, а за ночь уже просыпался раз пять, в голову бесконтрольно лезут причудливые идеи. Явь переплетается с обрывками сна, и увиденная однажды кровь в салоне автомобиля так же реальна, как алая струя, хлещущая из вспоротой мечом груди ратника сотни лет назад…

Почему ко мне прицепились образы бойцов, сгинувших в мясорубках прошлого? Потому что отец прошёл Афган, всю жизнь носил форму и невольно наполнял моё сознание милитаристскими образами? Примитивная, но не лишённая смысла версия – он-то мог и вполне намеренно, не без удовольствия ставить клеймо вояки на моём мировоззрении. Но я не хочу всё сводить к влиянию этого строгого человека.

Жизнь остаётся войной, хоть в наши дни это и метафора. Прошли жестокие времена, когда всем приходилось сражаться. Сегодня у каждого своя бойня: у большинства не кровопролитная, веганская. Но память прошедших сражений живёт где-то глубоко в подсознании гопника и интеллигента, деревенщины и утончённого хипстера, сильного и слабого, храброго и труса. С рождением сына я понял, все мы, отцы, – солдаты одного воинства, породнённые долгом перед пришедшими в наш мир новыми людьми. Нам, возможно, не грозит смерть на поле брани, но, став предпоследним звеном в длиннющей цепи мужских судеб, чем-то придётся пожертвовать, оторвать от себя увесистый кусок на благо нового поколения. Фунт плоти на весы счастья потомков. Никто не сможет объяснить маленькому мужчине лучше, чем стареющий мальчик: счастье стоит того, чтобы за него воевать.

Иногда сам стесняюсь этих мыслей… Что за чушь поселилась в моей голове в первые дни жизни ребёнка и, что самое странное, засела так прочно, что её не смогли прогнать даже десятки лет, наполненные испытаниями. Какие солдаты? Какая родня? Что связывает меня с людьми, умершими задолго до моего рождения? Можно ведь воспитывать парня без навязчивого отождествления себя с другими отцами, жившими в прошлом, бродягами, головорезами…

Ведь я не искал эзотерических прозрений. Я всего лишь мечтал о женщине, хотел быть с ней рядом. В этом моё счастье, и я боролся за него. Одержимость открыла передо мной дверь в новый мир…

Часть первая

Глава I. Потому что!

Вокруг беременные женщины, бледноватые и сосредоточенные. Их не меньше пятнадцати; пытаются принять удобное положение, держат руки на животах.

В проветренном помещении царит минимализм: скользкий ламинат, простенькие занавески, бежевые стены, вдоль них пуфики, принимающие форму тела. Пахнет недавно завершённым ремонтом. Сижу рядом с супругой, рассеяно оглядываю окружающих. Похоже, мы здесь самые молодые.

Я не единственный мужчина в комнате. Толстый, вальяжный парень тоже составил компанию своей жене. Сложил руки на груди, слушает со скепсисом, но постоянно кивает и поправляет очки, как будто безуспешно пытается разглядеть рыжую девушку. Она восседает на высоком стуле и чеканит слова звонким голосом, причёсывая речь учительскими, назидательными интонациями, обещая подготовить собравшихся к родам. Пока она говорит обтекаемо – вводное занятие. В ближайшие шесть недель она приоткроет завесу неизвестности. Что ж, если к чему-то нельзя подготовиться в полной мере, то готовиться необходимо.

Я пытаюсь разобраться, что могу получить от этих встреч. Толстый наверняка изводит себя тем же вопросом. Жена считает, моё присутствие само по себе ценно. Да, я хочу её поддержать, но думаю не только об этом; моя решимость – это всего лишь настрой и предвкушение, от которых может не остаться и следа, если ребёнок будет что-то вытворять и пронзительно кричать при этом… Я нуждаюсь в чём-то более полновесном, чем уверенность в своих силах.

Женщина, на которую устремлены взгляды, словно прочитав мои мысли, мягко обращается к будущим отцам. Обещает уделить нам достаточно внимания и пытается убедить в важности нашего участия. В конце концов, мы уже молодцы, потому что пришли сюда, подтверждая делом свою вовлечённость. Симпатичная брюнетка справа нахмурилась, видимо, тоже рассчитывала на присутствие супруга.

Тем временем рыжеволосая обещает рассказать о дыхании, грудном вскармливании и научить, как правильно умывать младенца. Она готова вывалить на нас тонны информации, которая выветрится тут же, но есть надежда, что осядет где-то на подкорке, чтобы вовремя разархивироваться и прийти на помощь.

Жена не доверяет памяти. Она, как старательная студентка, ведёт подробные записи. Женщина, на которую смотрят, даже в какой-то момент посоветовала чаще вылезать из своих конспектов, потому что некоторые вещи важнее воспринимать на слух. Супруга не из покладистых. Из уважения ненадолго отвлеклась от своей громадной тетради и снова бросилась чиркать. Сосредоточенна, даже не рисует, как обычно. Она бледнее остальных.

В конце первой встречи Рыжая удивила: «Ваш ребёнок родится примерно через два-три месяца. Он уже реагирует на пищу, толкает вас и пинает. Вы разговариваете, успокаиваете свое дитя, знаете предпочтения крохи, возможно, включаете определённую музыку. Кто-нибудь из присутствующих считает, что ваш ещё не родившийся ребёнок – уже живой человек?»

Не задумываясь, поднял руку. За какое-то мгновение до моего жеста вверх устремилась рука второго мужчины. Мы ещё не знакомы, но уважительно с намеком улыбки кивнули друг другу. Уверен, никто из нас не хотел таким своеобразным способом порадовать жён. Необдуманный, но уверенный ответ на поставленный вопрос.

Больше поднятых рук не видел. Я так и не разобрался, почему среди женщин не нашлось той, которая решилась бы разрезать ладонью воздух над головой. Через три с небольшим года наш сын непостижимым образом излечился от странного недуга, мы радовались, и я вспомнил этот эпизод. Жена, отложила очередную книгу по экономике и, снисходительно посмотрев на меня, ответила: «Всё гораздо проще, чем тебе кажется. Да, никто так, как беременная женщина, не чувствует жизнь внутри себя. Но и никто так, как беременная женщина, не боится потерять дитя, так и не увидев его. Зачем смешить Бога своими ощущениями, если ещё даже схватки не начались?»

Вечером после первого занятия в школе будущих родителей я стал думать, почему же поднял руку. Конечно, регистрация человека при рождении – это в первую очередь дань государственному учёту людей. Так гораздо проще, чем спорить до посинения, с какого момента считать человека живущим: в секунду оплодотворения яйцеклетки, на стадии формирования какого-либо органа или с определённого месяца беременности. Это всё очень усложнило бы. Точную дату рождения было бы невозможно установить даже с учётом нынешнего развития науки и техники, а бюрократической системе нужны простые, даже в чём-то примитивные решения. Всё-таки неслучайно синонимом «родиться» остаётся словосочетание «появиться на свет».

Тогда почему я, которого никто не толкает махонькой ножкой, без особых раздумий счёл скрытого от моих же глаз будущего человека уже живущим, не заботясь о формальной стороне с её документами, регистрацией и прочей бумажной возней? Долго думать не стал. Ответ очевиден, хоть, на первый взгляд, ничего не объясняет. Потому что я отец.

* * *

– Ну что? Сколько весит, какой рост?

Больше ничего не волновало звонивших. Значение этой информации мне всегда казалось преувеличенным, но к вечеру я наконец постиг сакральный смысл ритуальных вопросов.

Может показаться, что это первый повод для гордости папаши. Ребёнок крупный – в мир пришёл богатырь. Если антропометрические данные новорождённого средние, значит, здоров и всё прошло идеально, при этом не важно, что он, например, родился обвитым пуповиной и его вытаскивали с того света; это уже излишняя информация, роста и веса достаточно.

Но это не главное. Сознание отца изменено, даже если он ещё трезв как стекло. Весь окружающий мир в один миг стал каким-то другим. Общение с человеком на пике эмоций может напомнить беседу опоздавшего на вечеринку с давно уже разогнавшимися гостями. Эта короткая фраза о килограммах и сантиметрах, как до краёв наполненная самая большая в доме штрафная рюмка, призвана склеить разговор, привести новую реальность отца и обычную жизнь другого человека к общему знаменателю. Теперь все на одной волне.

Мой очередной собеседник явно растерялся – что сказать после «привет» и «поздравляю»? И тогда впервые за день я сам, не дожидаясь вопроса, как пароль, назвал рост и вес, это помогло продлить разговор парой вымученных реплик. Звонок моего отца длился двадцать секунд.

* * *

Он заснул.

Экономя каждую секунду, молниеносно принимаю душ, чищу зубы, бреюсь, раскладываю одежду, которая скоро понадобится, иду спать.

Падаю на кровать, и единственное, что понимаю отчётливо, теряясь моментально в пространстве и времени, – этот крик меня скоро настигнет. Успею поспать час с копейками. Если повезёт – полтора, пока это рекорд. Но, скорее всего, минут пятьдесят, прежде чем с ужасом подпрыгну от детского вопля. Он вселяет в меня страх, когда вырывает из сна. Хотя и наяву мне тоже становится не по себе. В этом звуке соединяются гнев, безнадёга и страдание…

Единственное, что страшнее этого рёва, – секунда, когда с ним смешивается второй, женский… Слева надрывается сын, а справа с небольшим опозданием раздаётся рычание жены. «Убери его отсюда немедленно».

Я перепробовал всё, чтобы продлить сон малютки. Укладывал его между нами. Ставил кроватку в другую комнату. Носил на руках по квартире. Включал тихо лёгкую музыку. Проветривал долго комнату. Нет, сдвинуть его кроватку с нашей, лежать рядом, отделившись деревянными рейками, – это единственный способ дать ему немного покемарить в горизонтальном положении. И мне тоже. Когда-то я предпочитал не ложиться, чтобы не просыпаться в панике от этого страшного плача, а сразу реагировать, но быстро понял: если не буду цепляться за любую возможность поспать, долго не протяну.

Он снова завыл. Я проснулся. Отсчёт пошёл. Есть пять минут, чтобы перенести его и собраться. Если не успею, как по секундомеру, в дальнюю комнату вбежит взлохмаченная жена и заорёт. Ребёнок всё равно не успокоится. А из неё вместе с криком уйдут последние силы. В отчаянии её будет трясти, потом долгие слёзы. С трудом успокоится, но всю ночь будет просыпаться и утром встанет разбитая. Не хочу это допустить. Не сегодня!

Успеть сложно, но, как обычно, я смог: все движения уже доведены до автоматизма. Протёр сухим полотенцем кричащего малыша, по-быстрому утеплился, надел на него кучу вещей, взял на руки. Всё это надо сделать спешно, чтобы никто из нас не вспотел. Уже не кричит, только всхлипывает. Гулять предстоит долго. Никакой коляски – днём он с удовольствием в ней дремлет, а ночью спит только у меня на руках. И не дома.

Я открываю дверь подъезда, протираю последние слёзы, он тут же успокаивается. Мы на улице, время к полуночи. Завтра среда, пустынно. Каждое ночное гуляние я начинаю традиционным: «Ты чего разбуянился, сынок?»

После этих слов наступает покой. Запоздалые пешеходы лишь иногда мелькают, машины не насыщают шумом пространство, а лишь оттеняют тишину.

Под хруст снега и шуршание одежды я допускаю только лёгкие мысли. Ночью голова легка, по крайней мере, до трёх часов. Свежий воздух и ясная цель на какое-то время уничтожают все последствия недосыпа. Сознание ясно, его не наполняет хаос образов и видений, не имеющих отношения к реальности. Глаза не слипаются, я даже почти не зеваю.

Надо идти. Если застыть на месте секунд на двадцать, сирена может активизироваться, не успокоишь. Пока шагаешь, сохраняешь её тишину. И нет никакой силы в мире, способной нарушить это равновесие. Я буду идти и нести сокровище на руках до самого утра. Руки затекают, устают, болят. Но не настолько, чтобы хотя бы задуматься о том, стоит ли выйти в это же время завтра. Завтра ночью снова по району будет ходить папка, обнимающий укутанный комок своего счастья. Я не остановлюсь.

Зачесалась спина. Противно. Ничего не могу сделать. Не дотянуться до этой зудящей точки между лопатками – куртка не очень свободная, движения скованны. Подхожу к дереву и начинаю тереться о ствол спиной, как медведь. Можно идти дальше.

Я каждый раз стараюсь немного менять маршрут, помогает. Малейшее разнообразие мешает мозгу решить, что я в плену бесконечно повторяющейся ночи, где всё подчинено страху услышать детский крик и быть бесполезным свидетелем страданий. Пока что-то меняется, мне удаётся убедить себя в том, что ночь – это наше время, когда связь поколений крепче всего. И пусть он спит, а я тихо брожу по немым улицам спального района, мы – одна команда, банда, единое целое. Только это имеет значение. Сегодня идём по прямой до ближайшей станции метро, оттуда к бассейну, потом обогнём новый жилой комплекс, упрёмся в заправку, а дальше посмотрим.

Иногда спасает рыбалка. Воспоминания о ряби на воде и рассветном небе. Убаюкивающая тишина. Слабый ветерок. Дрыгающийся поплавок. Повела. Подсекаю. Есть! Красивая щучка… Вот подрастёт малыш и сорвёмся с ним к озеру. Вместе порыбачим, сварганим ушицу.

Время выверенно, раньше шести утра дома делать нечего, сигнализация, которой кто-то напичкал моего сына, резко среагирует: прогулка закончилась слишком рано. Так мы и ходим по району. Он спокойно спит, посапывая, я плетусь в тишине. В конце концов, лучше гулять безмолвно, чем ночь напролёт слышать, как кричит сын, а он действительно может кричать всю ночь.

Врачи бессильны. Да, это неправильно, что ребёнок не спит ночью, но патология не выявлена. Принимайте сильнодействующие лекарства по списку, только диагноз поставить пока не представляется возможным.

Спи, дорогой. Хотя бы так, у меня на руках. Тебе ещё много предстоит узнать. Не время рассказывать про захватчиков, первооткрывателей, учёных, браконьеров, грабителей дилижансов, дуэлянтов, мировых рекордсменов, обычных клерков, нищих, крепостных, безымянных рядовых из братских могил… Обо всех, кого называют мужчинами. И каждый из которых заложил неразличимую частичку себя в нас с тобой.

Со временем ты поймёшь меня. Кто-то назовёт интуицией твой порыв к чему-то новому, неизведанному. Ты прочитаешь о судьбах, которые не на шутку взволнуют, и пожалеешь, что не прошёл этот путь сам. Прислушивайся к отголоскам предшественников, но не повинуйся. Внимай, но не обманывайся. У тебя своя дорога. На ней ты можешь быть кем угодно, главное, что она принадлежит тебе.

Я пройду с тобой ровно столько, сколько потребуется, но мысленно я всегда рядом и буду тебя сопровождать не один. Все солдаты прошлого в сложную минуту окажутся за твоей спиной. В самую противную, чёрную, безнадёжную ночь ты услышишь, если прислушаешься. Если будешь верить. Где-то глубоко в тебе сидит память о смелости твоих предков. Она вела воинов через века к новым подвигам.

И тогда кровь побежит по венам быстрее. Мышцы получат дополнительные силы для короткого рывка. Вдруг эти крупицы энергии и будут отделять тебя от очередной победы?

Спи, дорогой, смотри свои детские сны.

Кроме этих ужасных ночей ничего не указывает на сложности со здоровьем. Всё рано или поздно проходит. Супруга считает, что я излишне спокоен. А я верю и жду. Крики начались спустя год после рождения, настанет день, и они прекратятся.

Когда чернющее небо проявляет ко мне милость и тонко намекает на более оптимистичные краски, я говорю одно и то же: «Мы молодцы». В этот момент я переживаю самые приятные минуты в течение суток. Через час мы будем дома. Появляются силы, голод не так назойлив. А если повезёт, нас порадует солнце красивым рассветом. К этому моменту почти каждый маршрут приводит нас на пустырь – стоя в снегу, можно насладиться ярким началом нового дня. Полюбоваться им несколько минут – награда, которую я могу себе позволить. Свалка по соседству никак не омрачает картину на волшебном небе, а может, даже и усиливает эффект от подарка природы после очередного испытания.

Приятелю из школы будущих родителей эта проблема неведома. Он уходит в отдельную комнату, дрыхнет спокойно всю ночь, чтобы ничто не могло помешать сну кормильца. Наверное, я ему завидую. Но мне кажется, он кое-что упускает. Сложности не только закаляют, но и сплачивают.

Пора спокойно идти домой. Я аккуратно раздену и уложу в кроватку сокровище. Разотру затекшие руки, залезу под одеяло. Остаться без обуви – на грани оргазма. Жена во сне прижмётся ко мне.

Я буду храпеть, когда пацан проснётся, супруга перелезет через меня, и начнётся их новый день. Будильник зазвонит в восемь. Полоска пара, стремящаяся вверх от чашки кофе, и привычные три бутерброда будут ждать на столе. Жена скажет что-то приободряющее. Улыбки и гармония. Всё не напрасно.

Мы живём около конечной станции метро. Двадцать минут я просплю в качающемся вагоне. Лучше так, боюсь вырубиться за рулём. Рабочий день пройдёт в дымке. В голове ничего не держится. Если не засну на совещании, уже победа. У начальника родилась дочурка на год раньше, он не в обиде.

Такой же в забытьи путь домой. Ужин. Подремать полчаса, чтобы немного взбодриться и провести время с домашними. Они смеются, угукают, у них свои игры. Я немного в стороне, супруга скороговоркой пытается рассказать новости.

Очередная ночь прошла хорошо. Завтрашняя будет такой же. И после завтра всё повторится.

Пока мы живём так. Через пару недель закончится вторая зима наших гуляний. Меня это не пугает. Потому что я отец.

* * *

Обычная прогулка по лесу.

Каждое последнее воскресенье месяца, что бы ни случилось, мы вдвоём брали бутерброды, а в холодное время года ещё и старый термос, бродили среди деревьев несколько часов в двух остановках от дома и болтали обо всём понемногу.

Двенадцать лет, вот и подкрался переходный возраст. Уже непросто искать темы соприкосновения и невозможно выиграть конкуренцию за внимание сына у его друзей. Ему всё ещё интересно со мной, а я наслаждаюсь минутами, пока мои реплики не воспринимаются в штыки.

В лесу тихо и уютно. Бутерброды, заботливо приготовленные женой, уничтожены. Приятный хруст сухих веток под ногами. Солнце из последних сил перед закатом пробивается сквозь тучи и кроны деревьев, тычет лучами в лицо. Ненавязчиво пытаюсь убедить юношу сходить в парикмахерскую – чёлка уже лезет в глаза. Твёрдый отказ, хоть и в уважительной форме.

Пахнет счастьем, как в детстве. Идиллию омрачает только сильная боль в руке – дело к дождю. Старый перелом не только напоминает о страшном дне, но и помогает безошибочно предсказывать ухудшение погоды. Перед выходом отвлёкся и не принял таблетку. Терпимо.

Одно мгновение, и покой утрачен. Вдали раздался крик женщины о помощи. Даже не думая, направляюсь в ту сторону.

– Папа, может, не пойдём?

– Пойдём.

Вскоре мы увидели двух ублюдков, пристававших к девчонке. Секунды на оценку соотношения сил.

– Стой здесь. Если что-то пойдёт не так, смывайся. Если я крикну «Беги!», значит, быстро домой, не оглядываясь. Меня не жди и не лезь. Ясно?

Он промолчал, но кивнул. В громадных глазах паника. Так сквозь скорлупу детских страхов пробивается мужчина.

Их двое. Один плотнее меня, второй выше. Оба младше лет на пять. Шансы рабочие, к тому же мне в спину смотрит сын. Про руку я думал не из-за боли, адреналин уже начал действовать. Совсем скоро он сработает, как лучшая анестезия, но я опасался, что в моём распоряжении только один удар сильным кулаком. И воспользоваться им надо на сто процентов.

– Отстаньте от неё.

Они отвлеклись, девушка отбежала на несколько метров, поправив платье. Пьяный, тупой смех.

– А это что за хрен с горы? Тебе жить надоело?

Никаких пауз, уверенный шаг. Между нами десять метров. Плотный выходит мне навстречу. Ещё можно избежать столкновения. Но время расчёта позади, теперь только пекло битвы.

– Отпустите девушку.

Шаг не сбавляю.

– Её никто не держит. Интереснее с тобой перетереть.

Язык заплетается, это хорошо. Пять метров. Идёт мне навстречу в развалку. Открытый, даже не изображает защиту. Лишь отвага пьяного быдла, спокойствие, дарованное численным преимуществом, недооценка соперника и полное отсутствие элементарной бойцовской школы. Второй чуть поодаль, тоже хорошо.

На всякий случай не размахиваюсь, всё-таки точно неизвестно, кто передо мной, слегка маскирую удар. Кулак вылетает стремительно. Отец за такое похвалил бы еле заметным кивком лет пятнадцать назад – точно в основание подбородка. Плотный падает на спину, как мешок, набитый говном. Не останавливаюсь, иду на второго. Краем глаза фиксирую, как сверкают девичьи пятки. Полдела сделано. Надо выбраться отсюда. Высокий явно растерян, мечется. Инстинкт самосохранения против долга перед лежащим товарищем. Чую его страх – такое не скрыть. Им воняет от этого мудака, сжимающего кулачонки, а кровавое марево уже перед моими глазами. Теперь только первобытные рефлексы.

Он изображает корявую стойку, цепляясь за подсказки воспалённого боязнью мозга. Левша. Бью два коротких здоровой рукой. Первый в корпус, чтобы опустил руки, сняв защиту с лица – хороший в печень – и не давая ему сложиться от боли, слегка приседаю, направляю второй под глаз. Дернул головой, как болванчик, и, держась за бок, медленно сел на колени. Моя левая не так уж сильна, но много и не требовалось. Плотный ещё лежит. Не потому, что не может встать, – получить лишнего не хочет. Понимает: добивать при мелком не буду. Ухожу не оглядываясь.

Поддатой шпане казалось, я в меньшинстве. Но я не один. В сжатых кулаках бушевала сила двух человек. И два сердца бешено качали бурлящую кровь по венам. Дрались двое на двое, исход был предрешён.

Домой шли взбудораженные. Я, как всегда после драки, обновлённый, сбросивший груз повседневности, испивший ярость, отрыгнувший сочными ударами. Малой под впечатлением. В основном восклицания и междометия. Его прорвало дома.

– Мама, наш папа – герой.

Жена наблюдательна, с первого взгляда поняла, что-то произошло. Но она никогда не спрашивает в лоб. Терпеливым ожиданием она способна выведать всё. Не могла не отметить разбитые кости на правом кулаке. Моё спокойное выражение лица не мешает ей без труда читать еле уловимые черты, сигнализирующие об очередной драке. Про сына, белого, как платье той девушки, я вообще молчу.

Пять минут уходят на уточнения. После короткого допроса тихим, но жестким голосом она предлагает мне уйти в другую комнату и закрывает за мной дверь. Это бессмысленно, потому что она тут же переходит на повышенный тон, и каждое её слово можно легко разобрать из любого уголка квартиры.

– Ты о чём думал?

– …

– Ты подвергал ребёнка опасности.

– …

– Они же могли изуродовать его!

– …

Я слушаю, глядя в окно. Не отвечаю. Она права. Потому что она мать, думает о выживании своего детёныша. Его жизнь – её жизнь. До меня долетают обрывки её фраз об ответственности, о том, что мне нельзя доверять. Она неотразима в злости. Гнев искажает образ обычного человека, превращая даже красоту в уродство. Она – необычная. Ярость высвечивает скрытые спокойствием черты её лица, позволяя открывать малоизведанные грани её внешности. Брови нахмурены, морщинки прорезались, выразительные глаза нацелены – её взгляд проникает вглубь меня и завораживает.

Не тороплюсь её разубеждать. Я рисковал, и риск с натяжкой можно назвать оправданным. Но по-другому я не мог, потому что я отец. Я не мог показать, как идут на поводу своего страха. Как оставляют человека в беде. Жизнь мужчины – это шаги по горлу сомнения или прозябание в его тисках. Отец и нужен для того, чтобы показать эту дилемму. Но только не на словах. И не в комфортных условиях.

Наконец она выдохлась. Крик сменили всхлипывания. Прикрывая лицо, она ушла в свою комнату. Я открыл бар, достал бутылку. Схватился за рюмку, но выпил из горлышка. Тут же второй без меры глоток. Нет, я не переживал, что подверг сына опасности, об этом я уже подумал и прожевал зачатки сожалений ещё до того, как мы вернулись домой. Я не расстраивался из-за конфликта с супругой и не жалел о своём молчании – время долгого разговора об ответственности и защите слабых ещё придёт. А о чём я говорить не буду, так это о том, что отец должен воспитать умение и готовность защитить мать. Любыми путями. Не задумываясь о средствах.

Бахнул гром. Зашумел ливень.

Всё-таки я оказался прав. Мог нанести лишь один удар. Только дома я ощутил, как разрывается правая рука от боли. Перелом не даёт покоя уже больше десяти лет, я смирился с этим.

Глотком из горлышка запил таблетку. Скоро отпустит. В достаточной мере, чтобы заснуть.

* * *

Сцена усыпана золотым конфетти. Развязка популярного танцевального шоу пощекотала нервы, из зрителей хлещут эмоции. Посреди праздничного хаоса победитель поднимает правый кулак вверх и с беспечной, широченной улыбкой окидывает взглядом толпу. Ему бы пошла копна волос, которой он гордился в детстве. Молодые ребята бреют голову, не понимая, что когда-нибудь будут ценить каждый волос. Триумфатор выглядит брутально, и, возможно, именно такая, агрессивная причёска лучше всего подходит настоящему чемпиону. Я не стыжусь слёз гордости и раскаяния.

«Посвящаю победу отцу.

Этот человек научил меня сражаться за мечту. Он сказал: „Если это так важно для тебя, докажи. Будь лучшим“. Ты видишь, пап? Я доказал. Без тех слов ничего бы не получилось.

Ты не ставил палки в колёса, а толкал меня вперёд. Когда мне хотелось всё бросить, я вспоминал твой злой взгляд и заставлял себя работать в два раза упорнее. Когда уставал, я шептал себе: „Докажу!“, когда пропадала надежда на успех, я кричал.

Ты всегда в меня верил, но не мог мне сказать это прямо. Ты считал, что сюсюканья только расслабляют и отвлекают от цели. Когда я ждал одобрения, ты оглушал меня своими нравоучениями. После наших ссор я тренировался до опустошения. Ты не поддерживал, когда я в этом нуждался, но дал мне злость, она полезнее. Ты прав. Я понял это только недавно.

Пусть останется тайной, чего я тебе желал в самые тяжёлые дни, но я очень хотел, чтобы однажды ты услышал слова, которые я говорю сейчас. Не сомневался, что выиграю, поэтому и пригласил тебя сюда.

Когда мы отсюда выйдем, ты скажешь: не надо ставить себя на пьедестал, пока победа не достигнута! Но и ты пойми, я кое-что хотел доказать нам обоим, значит, мелкие ставки неуместны. Сегодня я не мог проиграть. Потому что ты здесь. Мы здесь!

Конечно, я благодарен организаторам этого крутейшего проекта и тем, кто работал с нами, но поймите: если бы не отец, я бы сюда не пришёл. Несколько человек спрашивали, на что я потрачу призовые деньги. Это не так важно. Мой главный приз – возможность сказать эти слова отцу. Папа, всё это было не зря.

Когда-то я просто хотел танцевать. Зачем? Я не знал, только слушал своё сердце. Удовольствие – уже достаточный повод. Отец заставил взглянуть на всё по-другому. Это мое призвание, и я отстоял право посвятить себя танцам. Не приятное времяпровождения, а дело всей жизни. В моём сердце появилась решимость, а в теле – энергия. Он превратил меня в машину, которая не успокоится, пока не победит. Иногда это мешает творческой лёгкости, но я уже говорил – ставки высоки.

И, наконец, самое главное. Папа научил меня ещё кое-чему: никогда не останавливайся! Не прощаемся.

Спасибо всем за этот проект. И спасибо тебе, папа. Я доказал!»

Я встал ещё на середине речи, сидя невозможно слушать эти слова. По телу пробегала дрожь, ладони вспотели. Он действительно доказал. Правда, требуя доказать, я не благословлял его на успех. Тогда я устал спорить с ним и махнул рукой. Никогда не хотел, чтобы мой ребёнок, как скоморох, развлекал народ, наоборот, я видел его развлекающимся в первом ряду. Но раз это призвание, мне ничего не остаётся. Только принять этот выбор и следовать за ним.

Слева счастливая жена. Царица на троне. Приподнят подбородок, прямая спина, нога на ногу, величественная улыбка. Карие глаза светятся гордостью. Мне неловко, ведь о ней не сказано ни слова. Но ничто не омрачало её одухотворённое лицо, и это успокаивало.

* * *

Девушка была некрасивой.

Это не должно меня волновать, но в момент нашего знакомства очевидное наблюдение не отпускало. Особенно на фоне жены, которую природа наградила роскошной внешностью. Супруге это показалось недостаточным. Постоянные тренировки в зале, сбалансированное питание, сдержанный, но очень продуманный макияж, тщательно подобранная одежда – я привык любоваться ею.

Рядом с ней гостья казалась серой мышкой. Заурядное лицо, тысячи таких мелькают на улицах и тут же забываются такими же неприметными прохожими. Первое впечатление я отбросил быстро. За столом меня занимал и радовал только влюблённый взгляд, которым девушка встречала каждое слово своего симпатичного, мускулистого избранника. Вместе около года, видятся почти каждый день; достаточный срок, чтобы сбросить пелену детской, слепой влюблённости и перестать боготворить выдуманный образ. Но она смотрела на него пылко с лаской и нежностью, не отрываясь.

В этой сценке настоящая красота жизни. Без ретуши и лишних эффектов. Или, как все подписывают фотографии в социальных сетях, без фильтров.

Многим бы пожертвовал, чтобы моя жена смотрела на меня так же двадцать лет назад.

Сын долго прятал от нас спутницу, видимо, не надеялся на тепло нашего приёма.

Мы вчетвером на кухне. Тесно и душно. На столе изобилие – можно досыта накормить десять амбалов. Жена промолчала почти весь вечер. Её безмолвие придавало беседе налёт нервозности и напоминало о важности этого ужина. Это не усталость из-за готовки. А если точнее, не только готовка её утомила.

Я откупорил бутылку самого дорогого коньяка в доме, но никого не убедил составить компанию. Поднял тост, разукрасил короткую речь предсказуемыми метафорами и резким движением опрокинул бокал, пить коньяк скромными глоточками не научился. Позволил себе за вечер еще пару тостов и практически трезвый любовался восторженным взором девушки. Когда сын, сидевший напротив нас, что-то объяснял мне или жене, а его возлюбленная жадно ловила каждое слово, с трепетом разглядывая хорошо знакомый профиль, я улыбался от умиления.