Текст книги "Пять углов. Стихи"

Пять углов
Стихи
Михаил Каневский

© Михаил Каневский, 2024

ISBN 978-5-0062-8888-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Михаил КАНЕВСКИЙ

ПЯТЬ УГЛОВ
Сборник стихотворений

УГОЛ 1

«У нашего времени больше углов, …»

 
У нашего времени больше углов, —
уж очень оно мозаично,
разбито на серии, главки и слов
ему не хватает привычных,
 
 
оно впопыхах подбирает себе
эпитеты, определенья,
дыханье прерывисто, как при ходьбе,
при чтении стихотворенья,
 
 
и нужно суметь отыскать себе путь
средь острых углов и осколков,
услышанных фраз, недомолвок, где суть
еще не увидена толком…
 

«Слегка отстранись и другая звезда…»

 
Слегка отстранись и другая звезда
иначе осветит листа половину,
и тень по-другому качнется, когда
я ближе светильник к себе пододвину.
 
 
Но, все-таки, свет от звезды он сильней
и глубже пронзает, и тоньше ложится…
Мне видно всю жизнь целиком и за ней
готов я бежать. Может быть, повторится
 
 
когда-нибудь все, и навстречу звезде
появится новая, – ярче… несхожей…
Беспомощно будет висеть на гвозде
забытая память, как шапка, в прихожей…
 
 
Листок на столе и звезда за окном…
И луч разбивается в капельки света…
Напомнит лишь тень о забытом, о том,
что время прошло и рассыпалось где-то…
 

«Листы бумаги. Лампа над столом…»

м.

 
Листы бумаги. Лампа над столом.
Лови глазами тоненькую строчку.
Переживает губ твоих излом
коллизии романа. И отсрочку
решения до будущей главы.
Останутся в неведении герои
на берегах загадочной Невы…
Теперь уже волнения не скроет
и то, что ты сидишь небрежно так, —
на краешке, и то, что поправляешь
очков оправу… то, что полумрак
вокруг тебя. Ты всё переживаешь.
И, более того, – ты хочешь, чтоб
конец как в книге, в жизни нашей вышел.
Поэтому и трешь ладошкой лоб,
и лист бумаги поднимаешь выше.
 

«Ботинки промокают…»

 
Ботинки промокают,
развязаны шнурки.
Меня не окликают
сегодня рыбаки.
Сегодня дождь и нечем
похвастаться. Домой
пора, дружок, и вечер
уже не за горой.
 
 
Пора прощать попытку
вылавливать со дна
Невы златую рыбку
размером со слона.
 
 
Пора…
А дождик лупит
и башмаки текут.
Я был из тех, кто любит
стоять часами тут
под солнцем и в ненастье,
клюёт иль не клюёт.
Хвостом ударит счастье,
но в руки не пойдёт!
 

«Вам нравятся аттракционы?..»

 
Вам нравятся аттракционы?
А я признаюсь без ума
от тех лошадок грациозных,
где вечно смех и кутерьма.
Не раз воспетые качели,
катание с гор и бой морской.
Прекрасно их предназначение —
помочь расправиться с тоской.
 
 
И вот мой конь бежит по кругу —
вперёд, туда, где начал путь.
Я хлопаю его по крупу,
но он не в силах повернуть.
Он мчал и сто кругов, и двести,
он никогда не уставал —
по кругу, стало быть, на месте.
Вперёд картонный Буцефал!
 

Гатчина

 
А я по-прежнему спешу
в тот город с запустелым парком,
нереставрированным замком,
где отцветает птичий шум.
 
 
Домишек жёлтых череда,
с утра до ночи рассужденья,
чем заниматься в воскресенье,
хотя за окнами среда.
 
 
Я сам к провинции привык
и, словно, «гатчинский затворник»,
гляжу на бледный подоконник
со стопкой безразличных книг.
 
 
Уже темнеет тишина
и только слышно – электричка
стучит. Ужасная привычка
спать у открытого окна:
 
 
то мотороллер пропылит,
то пьяный дворник, чертыхаясь,
пройдёт, то Павел, озираясь…
А городок всё спит и спит.
 

«Есть в городе счастливые места…»

 
Есть в городе счастливые места.
Вот поцелуй у Синего моста,
блуждание в Михайловском саду.
На Стрелке, где часы всегда стоят,
я ждал любовь, часы идут назад,
а я все жду и с места не сойду…
 
 
Но, все же, не о том сейчас. О чем?
Не о любви! Я прислонюсь плечом
к стене у подворотни всех обид.
Вот улица, где звонкое «прости»
монеткой двухкопеечной грустит.
…а, вроде бы, спокойная на вид…
 
 
Все так переплелось, что не понять
откуда мне? зачем? куда девать,
нахлынувшее в душу? А вода
и впрямь сегодня выше ординара.
…Знакомый дом. Кусочек тротуара,
где я сгорал от счастья и стыда…
 

«А счастье было в двух строках…»

 
А счастье было в двух строках
от нас, но все же – проглядели,
остались, словно в дураках,
стоять в объятиях метели.
 
 
Теперь уже о тех словах,
строках, усмешках, многоточьях
не вспомню. « – На каких правах
живем с тобой?» – «На птичьих». – «Точно»!
 
 
И если шорохи старух
нас выгонят из клеток ветхих,
недоставать нам будет двух
тех строчек воробьиных,
                                            веток…
 

Лисий нос

 
1
Мне бы печь затопить и каморку согреть —
двух клетушек морозных дыханье.
Я бы рад был всю ночь у огня просидеть,
неотрывно на зябкое пламя смотреть,
на больное его колыханье.
 
 
Мне бы день угадать, когда можно опять
под счастливой звездою родиться,
уголек на ладони неслышно держать,
ни о чем не жалеть, ничего не желать
и на слезы твои не сердиться.
 
 
Я всю ночь у огня просижу, как дурак.
У окна за фанеркою тонкой.
Буду я горевать, что сложилось не так
наше счастье.
В окне только слякоть и мрак,
огонек за дырявой заслонкой.
 

 
2
Как холодно, любимая, прижмись
ко мне тесней. Наверное, всю жизнь
придется так прижавшись просидеть.
Огонь погас, а должен был гореть
и согревать, и даже веселить.
 
 
Как холодно! Но, все-таки, пора
сугробы расчищать и со двора
вкатить в огромный запустелый дом
ту бочку, что набита синим льдом,
а вместе с ней любовь свою вкатить.
 
 
Ты отогрелась, милая? Скорей!
Не надо нам распахнутых дверей.
Хотя, согласен: сор весь – за порог!
Как мало было пройдено дорог,
но сколько было слез и суеты.
 
 
И все-таки, любимая, ведь ты —
любимая! Мы дымом повиты.
Он нам приятен, даже сладок он.
А белых пятен в жизни – миллион,
одно из них, по-видимому, – ты.
 

Про пиво

 
Когда все наперекосяк
и жить тоскливо,
я пью не кофе, не коньяк —
я выпью пива.
 
 
А если в жизни все о`кей,
неторопливо
я пью не ерш и не коктейль,
а только пиво.
 
 
Давай по кружечке! Потом
еще по паре!
И все нормально, все путем
кайфуем в баре.
 
 
Буфет и столики в кафе —
альтернатива.
Я буду снова подшофе
от кружки пива.
 
 
Такая, видимо, для нас
прерогатива —
пить не столичную, не квас,
а наше пиво,
 
 
вникая в этой жизни вязь,
где постепенно
на углекислый газ дробясь
садится пена…
 
 
И ты, и я в наш звездный час
уйдем красиво,
поскольку выбрали не шнапс,
а горечь пива!
 

УГОЛ 2

«Проводи меня, родная, проводи…»

 
Проводи меня, родная, проводи.
По щеке моей рукою проведи.
 
 
Я прижмусь к твоей ладошке, улыбнусь,
я не выдержу и тоже оглянусь.
 
 
До свидания, родная, не скучай,
письма с «фронта» ежедневно получай.
 
 
И сама хотя бы строчку напиши
из своей четырехкомнатной глуши.
 

«Я приглашаю Вас…»

 
Я приглашаю Вас.
Мы на год младше станем.
Кружиться будет вальс,
Сережа будет с Таней,
и Колька, и Андрей…
О! Сколько вас ребята,
столпилось у дверей
райвоенкомата.
 
 
А вальс все о любви —
чему-то он научит?
Любимая, лови
моей надежды лучик,
что я еще вернусь —
не мальчик, и не взрослый,
с тобою закружусь
прекрасно-безволосый.
 
 
Что будет новый вальс,
ладошка на погоне —
я приглашаю Вас
огромный, незнакомый…
Закружимся, друзья,
и выпустим удачу.
– «Ну, что же ты? Нельзя!
Ты видишь, я не плачу».
 

«Что важно сегодня – так это…»

 
Что важно сегодня – так это
с ребятами в ногу шагать
и втаптывать первое лето
в дорогу, и песню глотать.
 
 
Что важно, так это чтоб сильно
плечо не давил АКМ,
чтоб не было душно и пыльно,
но чтоб было так же, как всем.
 

«Тишина обманчива до жути…»

 
Тишина обманчива до жути.
Кажется, все будет хорошо,
кажется, что «дембеля» дождутся
даже те, чей срок давно прошел.
 
 
Тишина…
И только в отдалении,
через промежуток роковой
падает на землю поколение
новой опаленное войной…
 

На кухне

 
Я брал, как женщину, картошку!
В руках вертел ее с тоски,
срезал я шкурку понемножку
и выковыривал «глазки»…
 
 
Она вертелась, как живая,
теряя разум и белье…
Я видел – рана ножевая
росла на теле у нее.
 
 
Затем – истерзанная – долго
смотрела слепо в потолок…
Я заготавливал ведерко…
Я колдовал, как кипяток…
 
 
Я по-мужски себя вел, грубо
добившись своего. И вот —
она меня целует в губы
и обжигает пищевод…
 

«Листок мою ладонь искал…»

 
Листок мою ладонь искал,
невидимый доселе в кроне,
совпав бороздками листка
с прожилками моей ладони.
 
 
Так значит – дерево и я
не братья, а одно и то же?!
Стол кухонный, буфет, скамья
из содранной с живого кожи?
 
 
И эти люди под землей,
лежащие зрачками к Богу,
кустами прорастут, травой…
К нам пробиваясь понемногу…
 
 
Я упаду ничком и тут
заметит кто-то удивленно,
что все прожилки совпадут,
и лица совпадут, и кроны…
 

Метроном

 
А город затих, испугавшись полдневной жары.
Всех жителей спрятал. Не вздрогнут
налитые доверху воздухом терпким дворы,
и Прачечным мостик скорее не выгнут, а вогнут.
 
 
И нет никого, и не слышно ни звука, но что
тревожит меня, словно сердце колотит?
Щелчок – тишина, и, немного помедлив, – щелчок.
И вновь тишина, заунывную ноту выводит.
 
 
Стучит метроном. И, наверно, не каждый сейчас
его одобряет. А точно, вот если б пластинка
мурлыкала песенку легкую, вальс или джаз…
Не проще – молчать, если пауза вышла, заминка?
 
 
И все ж – метроном. Когда рядом уже никого,
и площадь пуста, и колодец двора протекает,
а струйка течет далеко, далеко, далеко…
и в мамины руки ее холодок попадает.
 
 
Стучи, и стучи, и покоя уже не давай!
Как многим еще эта музыка с детства знакома.
Вот падает дом. И молчит на Садовой трамвай,
и мама молчит, только слышно шаги метронома.
 

Моховая, 31

 
Ежегодно в конце января
собираются женщины эти.
Они песни поют, говорят,
на прошедшие годы глядят,
и смеются, и плачут, как дети.
 
 
Это мамина юность пришла.
Ленинградская ниточка жизни
оборваться тогда не смогла,
а теперь и подавно. Светла,
величава, немного капризна,
 
 
словно девочка в 42-м,
Мать сидит в окружении подружек.
Запоют о любви, о былом;
их поднимет мотив над столом
и над снегом печалью закружит.
 
 
Как вы жили? Как выжили вы?
Как смогли пронести через годы
этот город в граните Невы,
эти надолбы, камни и рвы,
этих комнат пустынные своды?