Текст книги "История о том, как Янка Лебедева покончила с собой. Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»"

История о том, как Янка Лебедева покончила с собой
Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»
Михаил Карусаттва

© Михаил Карусаттва, 2023

ISBN 978-5-0060-6582-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История о том, как Янка Лебедева покончила с собой
Из цикла «Рассказы в стиле Дзен»

Эпиграф

Суфийская мудрость:

Смерть – самый лучший учитель. Ибо только смерть уничтожает наше эго окончательно и бесповоротно.

1

Привет! Меня зовут Янка Лебедева. Наверное, начать это письмо следует с довольно банальной, но тем не менее актуальной информации: если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет.

Но эта информация ни в коем случае не обязывает вас к переживаниям. Да и к чему вам переживать за человека, которого для вас и так не существовало.

Также не стоит рассматривать это письмо, как обвинение в чей-то адрес или как попытку нравоучения. Кого и чему может научить несостоявшийся в социальном смысле человек?

Я бы рассматривала это письмо как простую историю. Именно простую. Ведь в ней нет ничего противоестественного, никаких фантастических существ и явлений, как и сложных Монтекко-Капулеттиевских драм. Я однозначно не подхожу на роль героини, вокруг которой могли бы развернуться душераздирающие события.

Итак, когда мы определились со взаимоотношениями автор – читатель, я могу приступить к повествованию.

Казалось бы, такую историю логично начать с родителей, так сказать, с истоков моего личностного становления. Но это было бы скучно, не эффектно. До родителей доберёмся чуть позже.

Я же начну с него. С самого-самого, недосягаемого, идеального!

Его звали… Хотя, почему звали? Он и сейчас, дай бог, здравствует, имеет, небось, красавицу жену, и умных красивых детей. И чтобы никоим образом не навредить этому человеку, я изменю его имя и назову его Романом. О да! Это имя, кстати, подошло бы ему даже больше, чем его настоящее имя. По крайней мере, это имя более соответствует моим о нём предрассудкам. Да. Вы не думайте, что я не понимала, что он не был идеальным, и что моя слепая любовь к нему скрывала его недостатки. Я всё это понимала. Но и одновременно мне было плевать на его недостатки, я буквально готова была закрыть на них глаза. Настолько его сильные стороны были ослепительными.

Взять ту же его смелость. Был случай, когда в седьмом классе к нам перевели второгодника, и он, естественно, сразу же стал лидером среди пацанов. И вот что касается Романа, то в целом было видно, что он никогда не гнался за лидерством. И его абсолютно устраивало показное лидерство второгодника. Но этот второгодник мог позволить себе многое, вплоть до оскорбления любого из класса. И никто из наших пацанов-ссыкунов не в состоянии был перечить ему. Но только не Рома. Всей сути конфликта я не знаю. Но случилось так, что на одной из перемен мы увидели, что второгодник и Рома ни на шутку сцепились. И они не просто боролись, кувыркаясь на полу, а откровенно били друг другу морду. Впоследствии Рома был единственным из класса, кого второгодник действительно уважал. Рома же наглядно показал, что готов отстаивать свои субъективные ценности.

В сущности Рома был своего рода теневым лидером. Именно про таких, как он, Цой однажды спел: «Там за окном ты услышишь наш смех». Его лидерство было за пределами нашего скучного школьного мира. В классе то он вёл себя тише воды. Но когда мне случайно удавалось увидеть его вне школы, окружённого друзьями и девчонками из параллельных классов, и как они весело смеялись над чем-то, я понимала, какой интересной жизнью он живёт. По крайней мере – по сравнению с той жизнью унылой заучки, которой жила я.

И вот здесь то будет уместно познакомить вас с собой поближе. Чтобы вы имели обо мне более очертаемое представление.

Как я уже сказала, я была отличницей. Не сказать, чтобы я прям гналась за высокими оценками. Просто многие предметы мне действительно давались легко. Сказать по правде – мне нравилось учиться. Но все ботаны меня поймут: в школе отличник и одиночество – практически синонимы.

Из внешности себе в актив я могла причислить разве что миловидное личико. Других прелестей к моим годам не накопилось. Что меня невероятно бесило, ведь у многих моих сверстниц в этом плане уже – как говорили – было за что подержаться. В частности – моя лучшая подруга (подробнее о ней я расскажу позже) выглядела как моя старшая сестра, хотя и была младше меня почти на полгода. Всё было при ней: и налитая грудь второго размера, и классная задница… При мне же были: мой писклявый голос и уши врастопырку, от чего в классе я совершенно логично получила прозвище Мышь.

Но я не обижалась. Ведь обижаться означало – быть ещё больше под прицелом насмешек. Поэтому я всё принимала как есть, настолько принимала, что скоро уже и наша классная руководительница начала называть меня Мышкой.

2

Мамины уверения в том, что путь одиночки, путь изгоя – это путь успешного человека, что, мол, все выдающиеся личности были одиночками, успокаивали только, видимо, до начала моего полового созревания, когда потребность в самоутверждении стала очевидной. И на мамин авторитет я стала смотреть совсем под другим углом зрения. Её советы я переслала воспринимать как советы мудрой наставницы, но стала слышать в них нравоучения разведёнки.

Отец бросил маму, когда я была ещё в пелёнках. Надо ли говорить, что роль мотивационного коуча подходила маме – мягко говоря – не очень? Вряд ли она имела понимание того, как и кто добиваются успеха. Такое понимание есть только у самих успешных людей, полностью прошедших свой путь.

И, судя по школьным фотографиям мамы, она то, в отличие от меня, была компанейской, была видной девушкой, на которую однозначно имел виды не один парень. А на итоге – залетела уже на втором курсе универа, бросила учёбу, рано вышла замуж, и в конце концов осталась одна.

Дальнейшие её попытки устроить свою жизнь оказались тщетными. И когда к нам домой приходил очередной её ухажёр, как правило, не имевший никакого представления о том, как вести себя с девочкой-подростком, мамины грёзы о счастливой полноценной семье рушились, и оставались только слёзы.

Это только теперь я понимаю, начитавшись книжек по психологии, что перед мамой стояла сложнейшая задача: найти одновременно любящего мужчину себе и достойного отца мне. Ведь в действительности – ей нужно было искать двоих совершенно разных мужчин.

В общем, после нескольких неудачных попыток найти мне нового папу, мама пристрастилась к алкоголю. И между нами оставалось всё меньше тем для разговоров. Мама совершенно перестала интересоваться тем, что происходит у меня в школе, и с головой ушла в свою депрессию.

Странно, но я её за это не возненавидела. Наверное потому, что её депрессия открыла для меня некоторые дополнительные возможности. Мама перестала тщательно следить за соблюдением мной временных ограничений, и иногда я могла позволить себе вернуться домой чуть позже, чем было дозволено. Я чаще стала пользоваться косметикой. И чаще вместо школьной формы одевать то, что было более модным. Но слишком многого я себе не позволяла, так как учёба все ещё оставалась для меня приоритетом. Оставалась – до следующего случая.

3

Случилось это на Хэллоуин. Разумеется, не будучи традиционно русским праздником, для молодёжи Хэллоуин отождествлялся лишь с дополнительным поводом выпить и завести новые знакомства. Поэтому в России моего детства прийти на вечеринку по случаю Хэллоуина в наряде вампира означало бы для тебя – позор до красного диплома. Да какое там! До самого последнего – куда придут только две дряхлые старушонки – дня встречи выпускников.

Состоялась просто вечеринка. Ну как, просто… Для завсегдатаев, может быть, это и была просто вечеринка, вполне привычное событие. Но для меня… Ведь вечеринка проходила не где-нибудь, а на даче у одного из друзей Ромы – Пашки, местного Вэна Уайлдера. Правда, официального приглашения на эту вечеринку у меня не было. Но у меня было косвенное разрешение: моя лучшая подруга – Лизка – была младшей сестрой Пашки.

Собственно, и прибывала я на этой вечеринке соответственно своему условному статусу случайной гостьи, как тень. Меня не замечали даже те, кто в «дневной» жизни претендовали на звание моего друга.

Но только не Рома! Он просто не мог себе этого позволить по своей природе. Вы сейчас не подумайте. Он не был никаким джентльменом, далеко нет. Да и воспитанным я бы его не назвала. Скорее, он просто прямой, честный, простой, – для него поздороваться со знакомым человеком – дело абсолютно естественное.

Проходя мимо меня, он, совершенно искренне удивившись, не скрывая своей улыбки, сказал: «О! Янка! И ты здесь?! Ну приобщайся, приобщайся…»

Янка! Представляете?! Не Лебедева. Не Мышь. Не Пискля. Не «Эй, ты!» А Янка!

Когда вечеринка достигла такой стадии, когда с неё удалились все самые целомудренные, самые слабые звенья заняли свои места в кустах либо в обнимку с унитазом, самые распутные – на чердаке, а самые неусидчивые – отправились на встречу приключениям, в садовой беседке осталось человек десять, так сказать, самых активных. Ну, не считая одной пассивной мыши.

И среди этих стойких ребят была одна девушка, по всей видимости, знакомая Пашки по универу. Имени её я не помню. Но мне почему-то хочется называть её Анжелой. Вела она себя очень уверенно, словно она – королева бала. Но это понятно, ведь вокруг неё – в основном неопытная школота.

И вот эта Анжела предложила следующую тему для беседы: чтобы каждый из присутствующих рассказал о своём первом сексуальном опыте. И сама же Анжела, будучи абсолютно раскрепощённой, первой рассказала свою историю.

Её примеру последовал сначала Пашка. Потом остальные. Скоро очередь дошла до Ромы. Но совершенно неожиданно Рома сказал, что не будет рассказывать свою историю.

Все были удивлены. Почему? Явно же не из скромности.

Тогда Рома сказал: «Просто эта история содержит весьма непристойные подробности, которые некоторым могут показаться недопустимыми».

Анжела спросила удивлённо: «Да кому это ещё некоторым? Ты что, кого-то из присутствующих считаешь слабонервным?»

«Не слабонервным, – ответил Рома, – а, скорее, не таким распущенным, как я».

«И кто же это?» – спросила Анжела.

«Янка, – сказал Рома. – Я считаю, что таким хорошим девушкам не стоит слушать такие похабные истории».

В момент этих слов вся компания посмотрела на меня, как на прокажённую. И на меня нахлынуло чувство такого стыда, когда (не знаю, знакомо ли вам это) вам снится, что вы один стоите голый посреди одетой толпы.

«Понимаю, понимаю», – учительским тоном выразилась Анжела. Потом нашла взглядом Лизку и сказала ей: «Лизонька, уведи, пожалуйста, Яночку».

Лизка подошла ко мне, взяла меня за руку, и отвела в дом, словно изолировала больную от общества здоровых людей.

Надо ли говорить, какое у меня было состояние недоумения? Да я и сейчас, спустя столько лет, не могу объяснить себе тот поступок Ромы.

Зачем он так сказал? Неужели захотел поиграть в джентльмена? Решил избавить меня от позора прежде, чем очередь дойдёт до меня? Или – что ещё хуже – решил исполнить роль моего папочки, зная моё семейное положение? Понимал ли он тогда, что своими словами он буквально не оставил мне шансов, чтобы в этой компании меня воспринимали всерьёз?

Всё же – я не думаю, что тогда он осознавал свой поступок. Ведь хоть он и был в глазах многих девчонок крутым парнем, всё же он был подростком, таким же, как мы все.

4

От любви до ненависти – один шаг. Это понятно. Но наш ум склонен к любви, к привязанности, к зависимости от кого-то. Поэтому сколько бы мы не испытывали ненависти к любимому человеку, мы всегда будем искать хоть что-то, чтобы его оправдать. Мы будем прощать нашим обидчикам снова и снова, лишь бы не оставаться в одиночестве. И как в моём случае – даже сама мечта о человеке может питать иллюзию, что ты не одинок. Ты будешь верить в эту мечту. Как миленький будешь. Потому-что ты – раб этой мечты. Именно поэтому ты будешь балансировать между любовью и ненавистью. Именно этот баланс – гарантия жизни. Никакой нафиг там чистой любви не бывает, что бы не говорили нам поэты. Только так. Только балансирование между. Стоит только выбрать одну из крайностей – и ты не жилец. Выбор любой из крайностей – путь либо в петлю, либо в сумасшедший дом.

Поэтому, конечно же, я его простила. Но, как все романтики, уверовала в то, что прощение с нашей стороны обязательно – путями каких-то неведомых нам энергетических волн – будет услышано тем, кого мы простили. И с этой слепой верой, как оказалось, можно прожить долго.

В действительности тот, кого мы простили, знать об этом не знает. Никакие фибры до него не доходят. Более того, он и знать не знает, что в чём-то перед тобой провинился. А продолжает жить, как жил. Как писала Ахматова: «…Прекрасно обошлись без нас. И даже – всё к лучшему…»

Вот, кстати, хороший вопрос: из каких таких жизненных обстоятельств формируется творческий человек? Вряд ли же он рождается таковым. Понимаю, существуют какие-то там генетические предрасположенности, и всё такое. Но это лишь гипотезы. Я всё же склонна полагать, что творческим человек становится исходя из обстоятельств.

Тотальное одиночество – не лучшее ли обстоятельство для созревания творческой личности? Отверженность от семьи, от любви, от общества – это ли не тотальное одиночество?

Разумеется, дорогие мои, это не тогдашние мои мысли, а теперешние. Тогда же, в тот период, я просто каким-то интуитивным образом взяла в руки гитару – то единственное, что осталось из вещей моего безвестного папаши.

И, не имея никакого понимания о музыке, я просто начала хаотично бренькать по струнам. Но каким-то странным образом эти звуки отзывались во мне, как мой собственный голос. И мне, представьте себе, становилось легче. Для меня этот ритуал стал своего рода антидепрессантом. Я просто уединялась в комнате, брала гитару и бренькала. Я это так называла.

Позже к этим бреньканиям присоединились фантазии. Я начала фантазировать, как мы с Ромой сидим, то на берегу реки, то на скамье возле дома, и я играю ему. Разумеется – играю нечто гармоничное, осмысленное, а не эти бессвязные звуки, похожие на… – как выразился Доктор Ватсон на известное музицирование Шерлока Холмса: «Я думал, что кошке плохо…»

Из этих фантазий, по-видимому, и родилась мысль открыть нотную грамоту. Потом – послушать Высоцкого, Летова, Башлачёва, Науменко… И – пошло поехало.

5

Так постепенно мои жизненные предпочтения начали меняться. Всё больше меня интересовало что-то запретное, что-то подпольное. И совершенно логичным образом то идеалистическое, что нам давала учёба, та вера в светлое будущее начала стремительно во мне угасать. Иными словами то, чему нас учили в школе, в моей голове уже не было тождественно реальности.

И моё преуспевание по большинству предметов начало страдать. И медленно, но верно я скатилась до уровня середняков. Учителя били тревогу. Матери было плевать.

В моей жизни начали появляться новые друзья. А старые – исчезали сами собой. Последним из тех, кто ушёл из моей жизни, была Лизка.

И по иронии судьбы так получилось, что по-настоящему я познакомлю вас с ней лишь тогда, когда это знакомство может показаться бессмысленным. Но есть одно но.

Мы познакомились в третьем классе, когда я пришла в новую для себя школу после переезда из другого города. Уж простите за типичную американскую историю, но рассказываю как есть. После того, как классная руководительница представила меня всему классу, и никакой особенной реакции от моих новых одноклассников не последовало, я помню, что на перемене я стояла в одиночестве у окна в школьном коридоре и с грустью смотрела на улицу. И Лизка была единственной, кто тогда подошла ко мне и сказала: «Привет!»

Надо ли говорить, какое значение для ребёнка имеет такое внимание? Поэтому абсолютно логично, что она стала моей лучшей подругой и имела серьёзное влияние на меня.

Влияние это было во всём. От манеры одеваться до культурных предпочтений: книг, фильмов, кумиров. Всё это я буквально заимствовала у Лизки. Именно поэтому – и это я понимаю только сейчас – для многих сверстников я была лишь серой тенью Лизки. Своё мнение на публике я высказывать боялась. Я подавляла его в себе. Мнению же Лизки я часто поддакивала. Боже! Как же это – должно быть – глупо и смешно выглядело со стороны!

Вы не подумайте. Я ни в коей мере не хочу обвинить Лизку в своей закомплексованности. Я всего лишь хочу быть последовательной в своём повествовании.

Но я буду откровенной. Когда же, как не сейчас, мне таковой быть?

Поэтому логично будет заметить, что для Лизки дружба со мной – в какой то степени – была удобной. Нет, она любила меня. Её дружба была честной. Но где-то на подсознательном уровне ей льстило, что на моём сером фоне она выглядела как яркая красотка.

И она не стеснялась этим пользоваться. При любом маломальском контакте с парнями она не упускала возможности заметить, что между нами двоими – именно я – обладательница незаурядного интеллекта. Себе оставляя «скромную роль» тупой блондинки. Типа: «Если нужно у кого контрольную по алгебре скатать – это к Янке. А если кого потискать в подъезде – это ко мне». Не прямо так, разумеется, не прямым текстом, но тонкими намёками. Вот он – инстинкт самосохранения в чистом виде.

И вот представьте. Вы – яркая индивидуальность. И у вас есть тень, на фоне которой вы – блистательны! Но вдруг ваша тень начинает отделяться от вас. И вообще – обретает черты собственной индивидуальности. Аларм! Угроза! Что делать?

Логично, что нужно попытаться эту тень вернуть на место. По крайней мере то, что это возможно, допускает подростковое максималистское мировосприятие.

Лизке откровенно не нравился мой новый образ. Ей не нравилось то, что вместо коротких юбок и обтягивающих блузок я начала носить потёртые джинсы и свитера. И вообще «стала более походить на пацана». Что вместо «Ласкового мая» я теперь слушала Цоя, этого «не имеющего слуха прокуренного гопника». Что – в конце концов – я забросила учёбу. Но это, как вы понимаете, тревожило её не как данность, а как потерю возможности списывать на уроках.

Подростки бывают очень жестокими. Заметьте, в этом предложении заложено сразу два смысла: и обвинение, и оправдание. Обвинение заключено в последнем слове предложения, оправдание – в первом. Ибо подросток в полной мере не может нести ответственности за свои поступки. Недаром это даже прописано в уголовном кодексе. Подросток пока ещё являет собой модель поведения взрослых. Собственную модель он унаследует позже.

Наши отношения с Лизкой дошли до кризисной фазы. Тем удивительнее было для меня её приглашение на свой день рождения. Она сделала это в очень тёплой манере, с каким-то даже раскаянием в голосе. Поэтому её жест я восприняла как попытку примирения. В конце приглашения она сказала: «Приходи, поиграешь нам на гитаре. – И через паузу добавила: – Рома… тоже будет».

Надо сказать, что никогда я с ней не делилась мыслями о Роме. Но её слова не были для меня шоком. Понятно, что мои неравнодушные взоры на Рому не могли остаться незамеченными, особенно – лучшей подругой.

Что ж, – подумала я тогда, – одним позором больше, одним меньше. Чего ж не сходить?

6

Поначалу всё было как обычно: Лизка – в центре внимания, я – в тени.

Но в один момент вечера Лизка, как бы кстати, хотя на самом деле совершенно не кстати, упомянула о моём новом увлечении.

В общем, меня попросили поиграть. И я сыграла несколько своих собственных песен. Когда закончила, Рома искренне спросил:

«Это ты сама сочинила?»

«Да, – говорю. – Под влиянием таких музыкантов как Цой, Летов, Рикошет».

Тогда Лизка, свойственно своей бестактности, сказала: «Так они же все… умерли…»

Я немного растерялась. Но потом сказала: «Их песни живы… во мне…»

Лизка же обратилась к Роме таким тоном, будто следующий вопрос она репетировала: «А ты, Рома, какую бы девушку выбрал, ту, у которой в голове звучат песни мёртвых поэтов, или ту, у которой есть за что подержаться?»

Рома как-то так мрачно усмехнулся и расплывчато сказал: «Смотря в какой ситуации…»

«Ну хорошо, – сказала Лизка. – Внесём некоторые уточнения. Допустим, что девушка, та меланхоличная особа, у которой в голове звучат песни, в тебя влюблена. И ты это знаешь. А другая – эгоистичная сучка, которая к тебе равнодушна, однако знает, как тебе сделать… хорошо…»

Надо сказать, что после таких Лизкиных заявлений глаза полезли на лоб не только у меня. Однако все молчали, естественно, желая услышать ответ Ромы.

Рома прищурился в раздумье, и затем выдал: «Любовь и равнодушие – разные на вкус, как две разные конфеты. И я бы хотел попробовать каждую…»

И тут вдруг, – я не знаю, что на меня нашло, – но я несмело спросила: «А если… тебе понравятся обе конфеты? Что ты будешь делать?»

На что Рома ответил: «Я и не сомневаюсь, что мне понравятся обе. Я себя знаю. Проблема будет для самих девушек. Так как, скорее всего, я для них обеих окажусь горькой конфетой».

«А мне нравится горький шоколад! – заявила Лизка. – А тебе?» – недвусмысленно спросила она у меня.

Я тогда ничего не ответила, лишь пожала плечами. Это было интуитивно, но – оглядываясь назад – правильно. Только сейчас я понимаю правильность моего интуитивного молчания. Я не хотела давать Роме возможности сравнивать между нами. Я – свойственно себе – смирилась с поражением.

Надо ли говорить о том, что в тот вечер между Ромой и Лизкой случилась интимная близость? Как я об этом узнала? Разумеется – от надменной Лизки, которая, проходя на следующий день мимо парты, где сидела я, шепнула в мою сторону: «Не такой уж он и горький…»

7

Потом – море слёз в подушку… Чрезвычайная творческая активность, результатом которой материализовались несколько песен. Время. Какие-то дела. Выпускной, прошедший, как фильм перед глазами. Универ. Музыка.

Мама таки взяла себя в руки. Мне кажется, повлиял мой отъезд в студенческое общежитие. Мама перестала чувствовать патологическую ответственность за меня, перестала отягощать себя мыслью, что мне обязательно нужен отец. Приняла мою самостоятельность. Нашла таки себе мужчину – того единственного, который не смог бы стать моим отчимом. Вроде, она счастлива.

Я же вся была в музыке. Репетировала с ребятами из разных коллективов, как пелось: «В каморке, что за актовым залом…» Я не зря упомянула эту песню. Так как и у нас был свой «учитель пения», только фактически это был универский преподаватель по физике, влюбленный в музыку, и мечтающий сделать из нас – по меньшей мере – вторых «ДДТ» или «Наутилус».

Его звали Сергей Львович. Но мы его называли просто Сергей, так как он был старше нас всего лет на десять. Как и в песне Чижа, Сергей также был женат. Но это никак не помешало ему стать моим учителем не только по музыке.

Странная эта штука – время. Иногда создаётся впечатление, что твоя жизнь не линейна, а проходит какими-то странными спиральными зигзагами. И ты даже путаешь события, которые были в прошлом, с теми, которых ещё вообще не было.

Если бы тогда, на той вечеринке у Пашки, мне таки довелось рассказать историю своего первого сексуального опыта, мне кажется, что эта история как будто должна быть именно такой, какая она была в действительности с Сергеем. Какое-то странное ощущение, словно Рома уже тогда знал эту историю, и хотел уберечь меня от этого позора. Хотя… это, похоже, просто игра воображения.

Мой первый сексуальный опыт оказался таким несуразным, таким стыдливым… Изо всех сил я пыталась представить Рому на месте Сергея. Наверно, именно поэтому не получила никакого удовольствия.

Я не любила Сергея. Но, мне кажется, не потому, что он был каким-то не таким. Я не любила его потому, что рядом с ним я не могла избавиться от чувства стыда. Он не мог меня избавить. Это не его вина.

Не знаю, любил ли он меня. Но в постели со мной всегда вёл себя так, словно реализовывает со мной то, чем не может заниматься с женой. Ему, видимо, нравилось, что я беспрекословно исполняю все его фантазии. Но мне, привыкшей к унижениям, было бы странно думать, что у меня могла быть какая-то другая судьба.

Однажды я подумала: может, когда-то и Роме довелось испытать этот стыд, этот страх? Иначе – почему он посчитал свой первый опыт слишком постыдным для обнародования? Не является ли постыдный сексуальный опыт тем, что в итоге формирует в подростке чёрствость вида «я хочу попробовать обе конфеты»? А может – я просто начиталась Фрейда?

Сергей исчез из моей жизни буднично. После очередного секса сухо сказал, что уезжает в другой город, мол, у него там обозначилась перспектива стать заведующим кафедрой. Так просто, словно оставлял в своём прошлом не человека, а какую-нибудь бывшую в употреблении вещь.

И снова море слёз. И первая попытка суицида. Бритва. Ванна. Классика жанра.

Меня тогда откачали. Но пока я была в отключке, мне приснился следующий сон.

8

Мне приснилось, что я иду по трамвайным рельсам. Впереди – яркая палитра заката. Красиво. Но мне почему-то страшно. Мне не хочется идти в этот закат. Мне хочется уйти с рельс, словно эти рельсы – это моя судьба, которая держит меня при себе. Но вдруг – впереди я вижу сидящего на рельсах человека. Он сидит, опустив голову на колени. Я подхожу ближе. Он поднимает голову и смотрит на меня. Я не узнаю этого человека, его лицо мне не знакомо. Но я уверенно спрашиваю его: «Папа, почему ты нас оставил?»

Он несколько секунд пристально смотрит на меня, словно не признаёт. А потом говорит: «Я вас не оставлял. Я просто вышел покурить, и забыл дорогу назад».

После этих слов я проснулась. И долго думала. И позже много раз возвращалась к этому сну, пытаясь понять его смысл. Прочитала несколько книг о толковании сновидений. Но более или менее адекватный для себя ответ я нашла в одной книжке по нейробуддизму. Что это был вовсе не папа, а мой собственный ум обращался к самому себе. И всё, что мы видим во сне, это лишь различные формы нас самих.

Наверно, у вас может возникнуть вопрос, искала ли я своего отца? Нет. Здесь уже не будет типичной американской истории. Да и зачем мне это? Посмотреть в глаза очередного закомплексованного мужчины? Спасибо, уже насмотрелась.

9

Следующим мужчиной в моей жизни был муж. Ну, то есть как, был… Он и есть. Сидит вон, в соседней комнате, смотрит телевизор.

С Андреем мы познакомились на одном квартирнике. Он бизнесмен, путешественник. Он очень вдумчиво слушал моё выступление. А после окончания подошёл ко мне и вручил свою визитку со словами: «Если хочешь – позвони…»

На следующий день я сидела у окна, теребя в руке эту визитку. Всё не решалась позвонить. Интересно устроен наш ум. Ведь он же не знает, что является нашей судьбой. Или знает? К чему таки стремится наш ум, к свободе или судьбе? И позвонить по этому телефону на визитке, это очередной шаг вперёд по рельсам или шаг в сторону?

На следующее утро я проснулась в постели Андрея. С ним было совершено не так, как с Сергеем. И мы начали встречаться. Первое время вместе путешествовали. Потом он выдал мне ключи от своей большой квартиры, где мы встречались в большей степени только в тёмное время суток. Днём же каждый из нас занимался своими делами. У него – бизнес, у меня – учёба и музыка.

Примерно через год наших сумеречных отношений он сказал, что должен отбыть в командировку на месяц. Я умоляла его взять меня с собой. Говорила, что не буду мешать его делам, а так же, как и здесь, буду смиренно ждать его по вечерам в номере отеля. Но он сказал, что будет уставать так сильно, что у него не будет желания. Так и сказал. Как отрезал. Поцеловал меня в щёку и вышел за дверь.

Тогда у меня не было прямых доказательств того, что он спит с другими женщинами. Явные признаки появились позже, когда он вернулся и мы поженились. Но предъявлять ему это в лицо… Какой смысл? Он просто бы развернулся и ушёл. Я его знаю. Просто он такой, полигамный, как это модно сейчас говорить. Мне же было грех жаловаться. Он обеспечивал меня всем. И иногда даже подкидывал деньжат для расходов на звукозапись.

Зачем ему всё это надо? ХЗ. Люди – они такие странные. Наверно, психологически ему необходимо осознание, что у него всегда есть гарантированное место, куда он в случае чего может вернуться. Мужчины вообще закомплексованы в этом плане. Им всем нужна гарантия, запасной вариант, психотерапевт в постели. И за словом полигамность – на самом деле – скрывается глубокая неудовлетворённость.

Детей он не хотел. Говорил, что не хочет, чтобы де-факто дети росли без отца, так как у него не будет времени на их воспитание. Но это больше похоже на отговорку. Больше похоже, что он просто боится, что я превращусь в типичную мамочку и перестану интересовать его как женщина.

В один день я возвращалась из универа и решила зайти в кафе, в котором мы с Андреем часто любили сидеть. И через панорамное окно кафе увидела, как Андрей сидит за нашим любимым столиком с какой-то молодой соской. Случилось это так внезапно, что я даже не успела сориентироваться. Его дама вышла, видимо, в туалет, а Андрей повернулся к окну и увидел меня. Но он совершенно не растерялся, а показал мне рукой жест, который означает «брысь отсюда!», потом достал из под стола свой рабочий портфель, показывая мне его якобы с намёком на то, что здесь у него деловая встреча.

Деловая встреча в районе, который находится в противоположной части города относительно его офиса. Ха!

Как вы понимаете, до вечера у него было предостаточно времени, чтобы сочинить хитросплетённую историю про дочку его партнёра по бизнесу, которую нужно было проконсультировать по вопросам личностного роста. И что по чистой случайности она учится в моём универе. Мол, если бы он хотел спрятаться от меня, стал бы он так опрометчиво назначать свидание? Какая замечательная история! Охуеть – не встать!

Скоро он совершенно перестал стесняться своих измен, уезжал из дома бесцеремонно, безо всяких объяснений. Мог неделями пропадать где-то. Но всегда возвращался как ни в чём не бывало.

И однажды я подумала: каково это – изменить мужу?

10

Спустя несколько лет после окончания школы я прочитала ВКонтакте новость от бывшей одноклассницы, что скоро собирается встреча выпускников.

Был ресторан. Много воспоминаний. Смех. Приколы.

Лизку так разнесло, что я даже не сразу её признала. Я же многих поразила своим внешним видом, так как обеспечением мужа могла позволить себе фитнес и личного косметолога.

Рома теперь выглядел каким-то уставшим. Но при этом всё таким же красивым. Видимо, красавчик, привыкший всё получать легко, столкнулся с реальностью, в которой нужно прилагать усилия.