Текст книги "Айн Рэнд"

Гимназия Стоюниной и радость творчества

Той осенью, когда Россия спешно мобилизовала свою огромную армию, чтобы вступить в войну против кайзеровской Германии, Алиса начала обучение в знаменитой частной женской гимназии, созданной в 1881 году Марией Николаевной Стоюниной (1846–1940). Наташа и Нора пока оставались дома с гувернанткой. Чем был обусловлен выбор именно этой гимназии, находившейся неблизко от их дома, в доме 20 на Кабинетской улице (ныне улица Правды)?[61]61
  Гимназия занимала третий и четвертый этажи здания, а на пятом, верхнем, жила сама ее владелица.


[Закрыть] На наш взгляд, репутация учебного заведения, отличавшегося либеральными взглядами, была для семьи не столь важна, как отсутствие нормы приема еврейских детей. Именно по этой причине их количество порой доходило до 30–40 процентов, в отличие от казенных училищ, где число еврейских детей не должно было превышать двух процентов. К примеру, из тридцати девяти учащихся второго класса, который посещала Алиса Розенбаум, около трети составляли ее соплеменники.

Как ни странно, но в эту женскую гимназию принимали и мальчиков – правда, в значительно меньших количествах, чем девочек. К примеру, в классе Алисы учились три мальчика – зато какие! Это были будущий великий композитор Дмитрий Шостакович, сын знаменитого философа Н. О. Лосского Борис и ставший впоследствии известным архитектором Федор Пащенко. После революционных событий гимназию преобразовали в 10-ю единую трудовую школу. В 1918 году, когда Алиса с семьей уехала в Крым, на освободившееся место в ее класс поступил будущий знаменитый физик Александр Шальников. По воспоминаниям его дочери, поначалу девочки-одноклассницы даже дразнили его «Алисой»[62]62
  См.: Тихомирова Н. Школьные друзья [Электронный ресурс] // URL: https://7iskusstv.com/2013/Nomer12/Tihomirova1.php.


[Закрыть].

Из одноклассниц будущей писательницы особо следует выделить Ирину Владимировну Троицкую – внучку композитора Н. А. Римского-Корсакова. Впоследствии она напишет роман «Лебединая песнь» (известен под названием «Побежденные»)[63]63
  См.: Головкина (Римская-Корсакова) И. Лебединая песнь (Побежденные). СПб., 2008.


[Закрыть], посвященный мукам российской интеллигенции в революционные и постреволюционные годы и во многом схожий с романом Айн Рэнд «Мы живые», также посвященном тяготам жизни в стране в двадцатые годы. Удивительно, что две девочки, учившиеся в одном классе, позднее в одном ключе выразили свои впечатления о страшных годах большевизма. Известны также имена нескольких других одноклассниц: Леля Полякова, Нюра Тиндес, Лиля Шевлагина, Лена Долгинцева-Грекова, Марианна Граменицкая. Впрочем, насколько нам известно, ни с кем из них Алиса дружбы не водила.

Говоря об общей атмосфере гимназии Стоюниной, надо отметить, что это была одна из самых демократичных школ столицы. Среди ее преподавателей стоит выделить историка и правоведа Михаила Александровича Дьяконова (1855–1919), поэта и литературоведа Василия Васильевича Гиппиуса (1890–1942) и в особенности знаменитого философа Николая Онуфриевича Лосского (1870–1965), с которым Алиса Розенбаум общалась и позднее, во время учебы в университете. Одна из выпускниц школы, этнограф Нина Гаген-Торн, вспоминала: «Стоюнинцы гордились своей гимназией и своей свободой обращения. Детей не стесняли. Девочкам даже разрешалось одеваться мальчиками, что тогда было неслыханной вольностью. Учителя в гимназии были выдающиеся: профессора Петербургского университета и Политехнического института».

К сожалению, юная Алиса не воспользовалась возможностью насладиться одним из лучших гимназических образований того времени. Основными эмоциями, которые наиболее часто проявляются в школьных воспоминаниях Айн Рэнд, были… скука и презрение. Школа производила на нее тягостное впечатление, учителя и их способ преподавания навевали тоску, а одноклассницы и одноклассники вызывали раздражение и разочарование. К примеру, в школе заставляли читать русскую классику, которую Алиса считала «чистейшей официозной скукотищей». Единственным утешением для нее была возможность высказывать свои взгляды во время уроков, что она делала с отчаянной храбростью конкистадора, идущего в бой с туземцами.

Увы, умение тактично и дипломатично выражать свое мнение никогда не было присуще Айн Рэнд – ни в детстве, ни в последующие времена. По ее воспоминаниям, она была, с одной стороны, исключительно застенчивой, а с другой – резкой, бескомпромиссной и, пожалуй, даже агрессивной, особенно во время споров[64]64
  См.: Britting J. Op. cit. P. 11.


[Закрыть]. Добавим, что мнение других людей, отличное от ее собственного, априори воспринималось ею как ошибочное, и потому слушать его она, как правило, попросту не желала. Ей было важно, чтобы слушали ее.

Какие предметы вынуждена была изучать Алиса? Подчеркиваем – вынуждена, так как едва ли какая-либо из школьных дисциплин доставляла ей радость и удовольствие. По мнению Энн Хеллер, в число предметов, изучавшихся школьницей Алисой, входили французский и немецкий языки, математика, естествоведение, история, русский язык и литература, рисование и живопись, а также, по-видимому, музыка, медицина, юриспруденция, гимнастика и рукоделие. По правилам российской гимназии еврейские ученицы, включая Алису, должны были присутствовать на занятиях по Закону Божьему, преподававшемуся православным священником. Вряд ли эти занятия могли производить благоприятное впечатление на Алису Розенбаум, которая в то время продолжала номинально принадлежать к иудейской религиозной традиции. Пожалуй, даже уроки, посвященные Ветхому Завету, вряд ли могли особо ей нравиться. Тем более удивительно, что в иммиграции, много лет спустя, Айн Рэнд могла исправлять ошибки, совершаемые ее друзьями при произнесении православных молитв.

Приведем пару примеров того, как Алиса относилась к творческим школьным заданиям, при выполнении которых можно было продемонстрировать свой литературный талант и особую, отличную от всех, точку зрения. Однажды ее класс отправился в зоологический музей. По мнению юной Алисы, это было пыльное хранилище чучел зверей, пресмыкающихся и птиц. Учитель попросил класс выбрать какое-нибудь животное и написать о нем рассказ. Алиса остановила свой выбор на аисте и сочинила историю о девушке, жившей в доме, на крыше которого гнездился аист. Рассказ вышел, строго говоря, о девушке, а не об аисте, который просто упоминался. Однако на учителя (вероятно, В. В. Гиппиуса) он произвел впечатление, и Алиса получила высокую оценку. Позже тот признался Алисе, что дал такое простое задание, поскольку полагал, что девочки слишком юны, чтобы писать о людях. Для Алисы, как мы видим, это не было проблемой.

В другой раз девочек попросили написать сочинение о том, почему быть ребенком – счастье. Алиса, в корне несогласная с этим утверждением, сочинила резкое эссе, в котором яростно атаковала детство. В качестве эпиграфа она поставила взятые из энциклопедии цитаты из Декарта и Паскаля, чтобы подчеркнуть, что дети не могут мыслить столь же ясно, как взрослые. Так какая же польза от детства, вопрошала она, если оно – лишь ожидание взросления, наполненное скучными играми и чтением глупых книг? С одной стороны, нельзя не восхититься критическим умом Алисы, столь резко оценивающим собственное – всё еще детское – состояние. С другой – нельзя не пожалеть этого слишком рационально мыслящего ребенка, эдакого маленького старичка, неспособного радоваться тому прекрасному, что есть в детстве, – дружбе со сверстниками, спортивным играм, походам в цирк и зоопарк, вылазкам на природу и многому другому, что расцвечивает золотую и невинную пору…

Алиса, ни с кем не дружившая, всё же пыталась найти собеседников. Однако одноклассницы неизменно разочаровывали ее. К примеру, в школе училась девочка, за которой Алисе было интересно наблюдать. Уверенная в себе, независимая и умная, та прекрасно училась и дружила с другими ученицами. Алиса заинтересовалась, как ей это удается, и, подойдя, спросила: «Что для тебя самое важное в жизни?» Ответ «Моя мама» настолько разочаровал Алису, что идея подружиться с одноклассницей была оставлена.

Позднее Айн Рэнд будет рассказывать Барбаре Брэнден, что ее единственной подругой в школе была Ольга Набокова (1903–1978), сестра уже упоминавшегося нами В. В. Набокова. Поначалу предположение, что Алиса Розенбаум общалась с сестрой будущего великого писателя, вызывало сомнения; однако в последнее время, в основном благодаря свидетельству Елены Набоковой-Сикорской (1906–2000), кстати, учившейся в той же гимназии, этот факт стал общепризнанным.

Ольга поступила в гимназию Стоюниной в 1915 году, однако, похоже, девочки подружились только в третьем классе, во время бурных событий 1917 года. По словам Е. В. Набоковой, Алиса была частой гостьей в их доме. Учитывая общий демократический настрой отца семейства, юриста Владимира Дмитриевича Набокова (1869–1922), одного из виднейших деятелей кадетской партии, вряд ли визиты девочки из еврейской семьи были чем-то неожиданным и из ряда вон выходящим. Набоковы жили в массивном розово-гранитном особняке флорентийского стиля на Морской улице (ныне – Большая Морская, дом 47), неподалеку от Адмиралтейства, Зимнего дворца и Исаакиевского собора. Можно предположить, что, посещая его, юная Алиса могла видеть и будущего автора «Лолиты», который был старше ее на шесть лет. Впрочем, вряд ли тот обратил на юную посетительницу особое внимание.

Конечно, для самой Алисы и ее семьи (если еще кто-то из ее членов имел возможность посетить дом на Морской) жизнь Набоковых должна была казаться удивительной. В доме служили лакеи, кучера, шоферы, консьержки, повара, горничные, гувернантки и т. п.; его посещали выдающиеся деятели российской политики, культуры и искусства, о которых Алиса могла разве что прочесть в газете. Не вызывает сомнений, что образ описанного в романе «Мы живые» «величественного гранитного особняка», принадлежавшего семье Аргуновых, был навеян именно посещением дома Набоковых. В раннем варианте романа Кира спрашивает милиционера, как пройти на Морскую улицу (потом Айн Рэнд поменяла Морскую улицу на Мойку).

В компании Ольги одинокая Алиса, вероятно, чувствовала себя в своей тарелке. Они «бесконечно беседовали» о политических идеях и событиях. Ольга повторяла идеи своего отца, что Россия не готова к чистой демократии. По ее мнению, наилучшим строем для России была бы конституционная монархия английского образца. Алиса же стояла на республиканских позициях и поддерживала идею государства, главой которого человек становился бы за заслуги, а не благодаря принадлежности к династии. Страстные споры на эту тему не только не охлаждали дружбу девочек, но, напротив, усиливали ее. Закончилась эта дружба после отъезда Набоковых в Крым осенью 1917 года. Несмотря на то что туда же вскоре попала и семья Розенбаум, пути Ольги и Алисы больше не пересекались.

Во время учебы в гимназии взрослые запрещали Алисе читать газеты со статьями на политические темы. Однако однажды мать предложила ей прочесть статью педагога, в которой утверждалось, что единственным местом, где дети могут выработать жизненные и нравственные идеалы, является школа. Алиса была с этим решительно не согласна, считая, что у нее уже сформировалась целостная картина мира, которая не имеет ни малейшего отношения к школе. Она поставила себе задачу на будущее: опровергнуть изложенную в статье точку зрения.

Основной отдушиной от гимназической скуки для Алисы было творчество, причем занималась она им, чтобы не тратить время зря, прямо во время уроков: прикрывшись учебником, начинающая писательница кропала свои приключенческие истории. К 1916 году, когда ей исполнилось 11 лет, она уже написала четыре произведения, в каждом из которых главным персонажем была девочка ее возраста. Ее первые героини были высокими, стройными, голубоглазыми блондинками. Одну из них звали Гром. В другом ее раннем романе юная англичанка, которую не брали в армию из-за ее пола и возраста, убеждает военное начальство взять ее на службу. В результате она спасает страну, установив пулемет на берегу моря и единолично разгромив немецкую армию[65]65
  См.: Ibid. P. 12.


[Закрыть]. Придумывание историй давалось ей с потрясающей легкостью – это был не труд, а сладостная игра. В Америке Айн Рэнд вспоминала об этих золотых днях с ноткой сожаления:

«Легкость, с которой я писала, по сей день остается для меня ушедшей Атлантидой, утраченным райским садом»[66]66
  Цит. по: Branden B. Op. cit. P. 13.


[Закрыть].

Позднее, когда Айн Рэнд начнет писать на английском языке, каждое предложение будет рождаться в муках творчества; к примеру, речь героя романа «Атлант расправил плечи» Джона Голта она будет писать целых два года. Пока же, сочиняя на родном русском, она не будет испытывать никаких проблем. Придумывание нового мира, столь отличающегося от серых будней, и героических образов, совсем не похожих на окружающих ее обывателей, было для Алисы чистым и незамутненным интеллектуальным удовольствием. В те дни она начинает создавать в своей прозе мир «таким, каким он может и должен быть».

Интересно отметить, что уже тогда юная Алиса выработала свои антифеминистские взгляды. Это вовсе не значит, что она была против того, чтобы женщины делали карьеру, получали образование и работали. Однако идеалом будущей писательницы всегда был герой-мужчина, а значение женщины определялось «ее отношением к мужчине». Кстати, несмотря на ее либеральный подход к обществу и экономике, Айн Рэнд всегда была противником нетрадиционных сексуальных отношений, потому что они противоречили ее романтической концепции «героического человека» и разрушали разработанные ею архетипы героя-мужчины и восхищающейся им женщины.

Роковой семнадцатый

Вскоре в размеренный ход российской истории безжалостно вторглась суровая политическая реальность, страшные события которой полностью изменили жизнь семьи Розенбаум. С конца 1916 года страну сотрясали хлебные бунты. 21 февраля в Петрограде начался разгром булочных магазинов и лавок. С криками «Хлеба, хлеба!» толпа двигалась по улицам. 23 февраля антивоенные митинги начали стихийно переходить в массовые демонстрации, участники которых выкрикивали: «Долой царя!» 26-го числа крупная демонстрация прошла по Невскому проспекту, произошло несколько столкновений с полицией. Самый кровавый инцидент случился в непосредственной близости от дома Розенбаумов, на Знаменской площади: рота лейб-гвардии Волынского полка стала стрелять по демонстрантам, около сорока человек были убиты и столько же ранены. Однако уже на следующий день полк присоединился к восставшим рабочим.

Алиса вместе с сестрами наблюдала за событиями со своего балкона:

«…первое, что мы увидели, была эта толпа, собирающаяся и заполняющая всю площадь. Я всё еще помню… целое море лиц и первые красные знамена… А затем, на второй день, там уже была вооруженная полиция или казаки, которые появились и стали приказывать людям убрать знамена. И толпа отказалась… На третий день на площади не было людей, однако на улицах начались бои. И я увидела, что на углу площади и на ответвляющейся от нее улице были цепи солдат, стреляющих в сторону улицы»[67]67
  Цит. по: Britting J. Op. cit. P. 14.


[Закрыть].

Двадцать седьмого февраля вооруженная толпа заняла резиденцию Государственной думы – Таврический дворец, а следующей ночью свежесформированный Временный комитет Государственной думы объявил о переходе власти в свои руки. 2 марта царь Николай II отрекся в пользу своего брата Михаила, однако тот отказался принять престол. Вскоре вся полнота власти в стране перешла к Временному правительству.

Революция, конечно, не прошла незамеченной для Алисы и ее семьи, тем более что за некоторыми событиями они могли наблюдать из собственных окон. Кроме того, управляющим делами Временного правительства стал не кто иной, как Владимир Дмитриевич Набоков, отец школьной подруги Алисы. От Ольги Розенбаумы наверняка получали последние инсайдерские новости и слухи. Айн Рэнд вспоминала:

«…все, любой политической ориентации, поддержали Февральскую революцию. И все были против царя. Что особенно восхищало меня, так это то, что всё это совпадало с моим собственным развитием; это был единственный момент, когда я шла в ногу с историей. Это было как фантастика, ставшая реальностью. Именно поэтому я была так заинтересована. Я знаю, что очень романтизировала события. Мне казалось, что это – борьба за свободу»[68]68
  Цит. по: Branden B. Op. cit. P. 19.


[Закрыть].

Отметим, что и религиозные лидеры еврейской общины поддержали революционные события: 11 марта Марк Варшавский, председатель хозяйственного правления Хоральной синагоги, торжественно поздравил собравшихся в синагоге верующих с достигнутой свободой. Членов общины можно было понять: революционеры обещали уравнение в правах, которого в течение нескольких веков не давала царская власть. Тем не менее Зиновий Розенбаум смотрел на всё происходящее крайне пессимистично. Еще в феврале 1917 года он забрал из банка лежавшие там на депозите деньги и драгоценности жены, предполагая, что революционные преобразования добром не закончатся.

В это время Алиса находит себе нового кумира, пришедшего на смену Киру Полтону. Им становится (здесь, как и на протяжении всей ее жизни, сказалось ее увлечение либеральными ценностями) глава Временного правительства с июля 1917 года Александр Федорович Керенский (1881–1970). Надо сказать, в своем выборе Алиса была отнюдь не оригинальна. Пожалуй, ни о ком другом не говорили так много в короткий период между февралем и октябрем 1917 года, как о Керенском. Газеты высокопарно именовали его «спасителем Отечества», «добрым гением русской революции» и «первым народным главнокомандующим». Сам Керенский всячески поддерживал аскетический имидж народного избранника, облачаясь в военный френч. Вскоре он стал кумиром либеральных кругов. О нем слагали стихи, его портреты висели на каждой стене, а женщины забрасывали его цветами. Сергей Есенин в поэме «Анна Снегина» писал:

 
Свобода взметнулась неистово.
И в розово-смрадном огне
Тогда над страной калифствовал
Керенский на белом коне.
 

Нам остается несколько непонятным всеобщее дамское увлечение Керенским, поскольку особой мужской красотой или атлетической фигурой он не отличался. Впрочем, политическая харизма и аура власти могут преобразить в глазах восторженной толпы даже самого заурядного временщика. Позднее Айн Рэнд признавалась:

«Мое слепое увлечение Керенским оказало на меня сильное влияние в том смысле, что я решила, что никогда не смогу быть влюбленной в обыкновенного человека. Я сказала матери: “Я влюблена в Керенского”. Взрослые сказали, что это – увлечение, а не любовь, так что я перестала говорить с ними об этом. Я же пришла к выводу, что я действительно влюблена, что это не просто увлечение. А так как он был женат, я никогда не выйду замуж, потому что я смогу полюбить только героя… Позднее я оставила идею, что я никогда не выйду замуж; сохранилось лишь одно [убеждение], которое осталось и по сей день: я могу быть влюблена только лишь в героя».

Самое удивительное в этой истории, пожалуй, то, что много лет спустя, в Америке, писательница Айн Рэнд лично пообщается с Керенским. Около 1938 года она пошлет кумиру своей молодости свою антисоветскую книгу «Мы живые» со словами: «Из всех великих русских этого мира Ваше мнение наиболее ценно для меня»[69]69
  Letters of Ayn Rand / Ed. by M. S. Berliner; introd. L. Peikoff. New York, 1995. P. 42.


[Закрыть]. Тем не менее их встреча на вечеринке в Нью-Йорке в 1945 году произведет на Айн Рэнд ужасающее впечатление:

«…к тому моменту у меня не осталось никаких иллюзий относительно него. И он был даже хуже, чем я ожидала. Он был настоящей посредственностью»[70]70
  Цит. по: Branden B. Op. cit. P. 20.


[Закрыть].

В 1917 году Розенбаумы провели последнее беззаботное лето в Териоки (сегодня – Зеленогорск), небольшом курорте на северном берегу Финского залива Балтийского моря, примерно в 50 километрах от Петрограда. Алиса тогда открыла для себя роман Вальтера Скотта «Айвенго». Этим прекрасным романтическим произведением тогда традиционно зачитывались практически все российские подростки из образованных семей. Но Алиса интерпретировала его содержание совсем не так, как ее сверстники. Во-первых, значимым персонажем, помимо главного героя – рыцаря, лишенного наследства, – для нее несколько неожиданно становится еврейка Ревекка, чей отец Исаак, по мнению Энн Хеллер, явно воспринимался Алисой как носитель зарождающихся капиталистических ценностей, которым было суждено в будущем стать двигателем экономического прогресса. Рыцарь Айвенго не мог не понравиться Алисе толерантным отношением к евреям. А вот Робин Гуд, напротив, произвел на юную читательницу отталкивающее впечатление: в благородном разбойнике, грабившем богатых и отдававшем награбленное беднякам, она увидела предшественника большевистской политики экспроприации. Позднее, в романе «Атлант расправил плечи», писательница «расправится» с Робин Гудом, создав образ пирата ХХ века Рагнара Даннешильда – своеобразного антипода шервудского стрелка. Даннешильд ненавидит и презирает Робин Гуда, так как тот захватывал «богатства, которыми никогда не владел, раздавал блага, которых не производил, став символом идеи, что нужда, а не достижение является источником прав» на частную собственность.

Увы, вскоре революционные жернова завертелись еще быстрее. В ночь на 25 октября 1917 года отряды рабочих Красной гвардии и матросов Балтийского флота, разоружив правительственные части, захватили вокзалы, телефонную станцию, почту и телеграф. Утром 25 октября Военно-революционный комитет опубликовал воззвание «К гражданам России!», в котором сообщил о переходе власти в руки Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов. Ночью 26 октября был взят штурмом Зимний дворец и арестовано Временное правительство. Российская империя окончательно прекратила существование. По улицам некогда самого прекрасного российского города теперь бродили банды вооруженных люмпенов, избивавшие и издевавшиеся над всеми, кто казался им похожим на «бывших», а в воздухе звучал клич «Грабь награбленное!».

Последствия вооруженного переворота не замедлили сказаться на жизни семьи Розенбаум. В один из дней, который Алиса запомнит на всю жизнь, она стояла у входа в аптеку, принадлежавшую ее отцу, и с недоумением наблюдала, как тот в спешке собирает немногочисленные личные вещи и уносит их в расположенную на третьем этаже квартиру. Когда он вернулся, в аптеку ворвались вооруженные солдаты, объявили о ее национализации «именем народа» и поставили на дверях красную сургучную печать. За мгновение до того, как мать втолкнула ее в квартиру, Алиса посмотрела на отца:

«На его лице было выражение беспомощного, смертельного оскорбления и возмущения – но он совершенно ничего не мог поделать… Это было ужасное молчаливое зрелище жестокости и несправедливости. Я подумала: вот это один из [главных] принципов коммунизма»[71]71
  Цит. по: Ibid. P. 21.


[Закрыть].

По всей стране подобным образом национализировались (проще сказать, отбирались) магазины, предприятия, банки и вклады. Тетя Алисы (скорее всего, Елизавета Гузарчик), хранившая деньги в одном из банков, горько оплакивала утрату всего состояния. То, что Зиновий Захарович вскоре после Февральской революции предусмотрительно забрал деньги и драгоценности из банка, позволило его семье худо-бедно существовать и после тотальной национализации частной собственности новыми властями – «красногвардейской атаки на капитал». Айн Рэнд позднее скажет:

«Даже в том возрасте я могла видеть, чтó не так с коммунизмом. Коммунизм значил – “жизнь для Государства”… Я видела невыразимое зло коммунизма в требовании пожертвовать лучшими людьми ради укрепления серого обывателя»[72]72
  Цит. по: Ibid. P. 21–22.


[Закрыть].

Ее ответом на принципы коммунизма стало убеждение, что ничто не может быть важнее, нежели право личности на собственную жизнь, право более значимое, нежели все требования или претензии общества, группы лиц, государства или всего населения планеты.

На смену сценам экспроприаций вскоре пришли более страшные картины. 5 января 1918 года колонны рабочих, служащих и интеллигенции в составе мирной демонстрации двинулись к Таврическому дворцу. Уставшие от голода, разрухи и красного террора, они требовали передать власть демократически избранному Учредительному собранию. В ответ войска открыли стрельбу из пулеметов. В результате были убиты и ранены несколько десятков манифестантов. Эти события ужаснули даже тех, кто изначально поддерживал революцию. Пролетарский писатель Максим Горький возмущенно писал: «5 января расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы». В тот же день была расстреляна и мирная манифестация в Москве. События этого страшного дня вошли в историю под названием Кровавая пятница.

Алиса не видела петроградский расстрел, хотя он произошел не так далеко от ее дома. Однако вскоре со своего излюбленного наблюдательного пункта – балкона на третьем этаже дома на Невском проспекте – она могла с ужасом взирать на похоронную процессию. В знак протеста против действий большевистской власти в день похорон жертв Кровавой пятницы были закрыты все магазины и школы Петрограда, люди заполнили центр города. Открытые гробы медленно проплывали под балконом, и слишком рано повзрослевшая двенадцатилетняя девочка смотрела вниз на мертвенно-бледное лицо и черные волосы красивой молодой женщины, контрастировавшие с алой подушкой[73]73
  См.: Ibid. P. 20–21.


[Закрыть] (возможно, это была эсерка Е. С. Горбачевская).

Что делала будущая писательница в эти страшные дни? Как ни удивительно, гимназия продолжала работать, и Алиса посещала ее как минимум до конца 1917/18 учебного года. Однако ее единственная подруга Ольга Набокова к тому моменту уже уехала с семьей в Крым, и девочке было не с кем обсуждать последние политические события.

В 1918 году она начала читать романы Виктора Гюго (1802–1885) – по ее собственному признанию, единственного автора, повлиявшего на становление писательницы Айн Рэнд. Приохотила Алису к творчеству Гюго Анна Борисовна – по вечерам она читала его произведения в оригинале бабушке Алисы, Розалии Павловне. Алиса, лежавшая в кровати, с восхищением слушала – а потом и сама читала «Отверженных», «Человека, который смеется», «Собор Парижской Богоматери», «Девяносто третий год» и другие произведения классика.

Чтобы понять Айн Рэнд как писательницу, необходимо прочувствовать ее отношение к Виктору Гюго и его произведениям. На наш взгляд, обожая и превознося Гюго, она, пожалуй, несколько перегнула палку, в собственном творчестве следуя стилистике и сюжетным ходам своего любимого писателя. Айн Рэнд жила уже в совсем другое время, и ее стремление описывать социальные проблемы и конфликты ХХ века языком и стилем, присущими французскому классику XIX столетия, было изначально обречено на непонимание со стороны профессионалов – слишком уж мелодраматичны и ходульны были некоторые ее персонажи и сюжетные линии. Тем не менее тот факт, что ее произведения, написанные в стиле, по ее собственному определению, «романтического реализма», были непопулярны у критиков и одновременно пользовались ошеломляющим успехом у читателей, показывает, что романтика и мелодраматизм в подражание Гюго были в моде.

Неоднозначное отношение Айн Рэнд к революционным событиям и героям, на наш взгляд, также во многом определено влиянием Виктора Гюго. Как мы помним, Алиса всецело поддержала Февральскую революцию, но была всей душой против Октябрьской. У Гюго тоже было амбивалентное отношение к революциям и их движущим силам. Классик в романе «Девяносто третий год» выделял два типа революционеров: беспощадного фанатика Симурдена и милосердного идеалиста Говена. Если первого он, скорее, осуждал, то второго, пожалуй, одобрял. Нечто сходное мы можем найти и в произведениях Айн Рэнд: она с несомненной симпатией пишет об истинных романтических революционерах типа коменданта Кареева из повести «Красная пешка» и Андрея Таганова из «Мы живые» – и при этом резко осуждает беспощадных большевистских фанатиков, убийц и приспособленцев. Одним из любимых образов Гюго для нее навсегда остался молодой революционер Анжольрас из романа «Отверженные», так описываемый автором: «Это был очаровательный молодой человек, способный, однако, внушать страх. Он был прекрасен, как ангел, и походил на Антиноя, но только сурового». По мнению Энн Хеллер, именно Анжольрас – литературный персонаж, а не реальный человек – послужил прототипом для образа Андрея Таганова в романе «Мы живые». Добавим еще, что любовь Айн Рэнд к Гюго останется у нее на всю жизнь.

Однако в рамках гимназической программы Алису заставляли читать русскую классику, к которой она отнеслась с глубоким отвращением. По словам писательницы, в русской литературе не было ничего, что соответствовало бы ее вкусам:

«В ней есть великие натуралисты, как Тургенев или Чехов, или романтики, как Пушкин, или некоторые другие, в основном поэты, которые всегда были байронически настроены и озлоблены. Я ненавидела истории трагической безнадежной любви, я исключительно презирала любовные романы»[74]74
  Цит. по: Ibid. P. 24.


[Закрыть].

Здесь опять проявляется либерально-презрительное отношение Айн Рэнд к своей стране и ее культурному наследию. Ей нравятся западноевропейские романтики Гюго, Ростан, Дюма и Скотт, но почему-то отвратительны отечественные романтические писатели – даже при том, что она сама говорит, будто те подражают Байрону. Айн Рэнд осуждает «истории трагической безнадежной любви», но обожает роман «Собор Парижской Богоматери», центральным мотивом которого является безнадежная любовь горбуна Квазимодо к красавице Эсмеральде. Во всём этом сказывается не объективное отношение к прочитанному, а изначально заданная установка, что всё хорошее – за рубежом, а всё плохое и бездарное – в отечестве.

В это время юная Алиса изобрела новый способ мышления, назвав его «размышление правилами» («thinking in principles»):

«Я сознательно начала формулировать причины. Я стала задавать себе вопросы, почему я верю в мои идеи, – и стала интегрировать их. До этого у меня были резкие оценочные суждения, однако они были не очень взаимосвязаны».

Трансформация способа мышления привела к изменениям в писательской манере. Ранее, по ее собственным словам, к Алисе приходила мысль «было бы интересно, если ли бы…» – и вскоре рождалось целое законченное произведение. Теперь же, когда она стала выражать свои идеи в абстрактных понятиях, ей стало гораздо сложнее; в известной степени с ней случился творческий кризис. У нее появлялась сначала абстрактная идея, потом персонажи, однако… решительно не удавалось придумать сюжет и кульминацию. Кроме того, после Октябрьской революции темы ее произведений стали крайне политизированы. Все они так или иначе были связаны с героическими индивидуумами, сражающимися с царем, королем или коммунистами. Айн Рэнд вспоминала:

«Все они (события, описываемые в ее произведениях. – Л. Н., М. К.) обыкновенно происходили за границей, я никогда не хотела писать рассказы о том, что происходит в России. Россия была слишком плоской, слишком банальной… глупой, отсталой, иррациональной и сентиментальной. А вот за границей или в исторических драмах – там была цивилизация, там были интеллектуальные, рациональные люди»[75]75
  Цит. по: Ibid. P. 23.


[Закрыть].

Решив мыслить рационально, она окончательно разочаровалась в «мистической и иррациональной» России и искала идеальное государство на Западе, в лице Великобритании (в то время она еще не была знакома с устройством Соединенных Штатов Америки).