Текст книги "Разрешение на жизнь"

ГЛАВА 13

13 марта, понедельник

Гости съезжались на презентацию. Лене поставили кресло недалеко от дверей (но не на сквозняке, за этим Дорин проследил сам), чтобы она могла видеть всех входящих и приветствовать их словами, кивком или улыбкой, в зависимости от «близости ко двору».

Сначала Андреевская хотела устроить все широко, человек на сто, позвать своих клиентов, отцов города и прессу. Но, поразмыслив и посовещавшись с Андреем, решила ограничить число присутствующих. Из первоначального списка осталась только пресса (реклама за угощение), а «избранные» сменились «зваными».

Клиентов решили не приглашать вообще, чтобы у своих, антикварщиков, не возникло ни малейшего желания их переманить, а вместо отцов города был позван «некто» из муниципалитета, от которого зависело на самом деле больше, чем от любого «отца». Этот незаметный персонаж, старательно прячась от журналистов, проторчал положенные полчаса, получил в кабинете свой конверт и отбыл на очередную презентацию за очередным конвертом. Наверное, в каждом госучреждении России есть такой «некто», через которого движутся в разных направлениях финансовые потоки.

Так и получилось, что на презентации были практически только свои. Некоторые дилеры пришли с друзьями, и было довольно трудно понять, то ли они привели своих клиентов, что вряд ли, то ли знакомых подкормиться «на шару».

Лена оглядела свои новые владения. Гришка явился в компании какого-то длинного человека с неприятным лицом. Особенно раздражал ее короткий седой бобрик на макушке незнакомого гостя. Когда они пришли, она не заметила, скорее всего, пока она бегала в кабинет за лимонным маслом, впопыхах забытым на столе. Масло, если смазать им ноздри, довольно долго давало приятный цитрусовый аромат, который очень выручал ее при встречах с чужими, незнакомыми запахами.

Она подозвала взглядом Валеру, своего главного менеджера:

– Кто это?

Валера проследил за ее взглядом:

– Виктор Сергеевич Ковалько, помощник депутата Государственной думы, – четко отрапортовал он.

– Ковалько… Где-то я слышала эту фамилию.

Зам улыбнулся своей ослепительно-идиотической улыбкой. Взять его Лену уговорил Гришка. Валера прожил несколько лет в Европе, знал два языка и окончил в Цюрихе курсы торговых менеджеров. Правда, он ничего не смыслил в антиквариате, но Брайловский уверял ее, что на этой должности профессиональные знания не нужны. Опрошенный на эту тему Дорин осмысленных показаний не дал, промычал что-то нечленораздельное. Поскольку выбора у Лены не было – толковые все уже при деле, а воры и дураки ни на что не годились, – Валера приступил к исполнению своих обязанностей. Пока – без серьезных проколов.

Лена поманила к себе Брайловского:

– Это твой клиент? – Она показала глазами на Ковалько.

– Ну да, помнишь, я про шахматы говорил.

– А зачем ты его привел с такими глазами?

– Так он сам напросился.

От Гришки пахло коньяком, и Лена прогнала его подальше от себя, попросив не подводить к ней Ковалько для знакомства.

Андрей из дальнего конца зала подмигнул ей. Была у него такая редкая особенность: где бы она ни находилась, стоило ей углядеть мужа, она всегда встречалась с ним глазами. Невозможно, чтобы человек постоянно смотрел только в одну сторону, но это – было…

Дорин беседовал с корреспонденткой престижного женского журнала, которую сам и пригласил. Тощая, лупоглазая дама бросала на него недвусмысленные, плотоядные взоры и легонько, словно проверяя на прочность, касалась то руки, то плеча собеседника.

Лена усмехнулась. Ей даже в голову не приходило ревновать мужа, она поверила ему тогда, при знакомстве, сразу и безоговорочно, несмотря на все доринские похождения, за которые его жалела.

Андрей смотрел на нее, глаза его смеялись, он четко читал все реплики лупоглазой дамы в том беззвучном диалоге, который она вела с ним. Можно было не сомневаться, что он найдет выход из положения, как находил его всегда в подобных случаях, а ведь умение отказать женщине и не обидеть ее гораздо сложнее и встречается реже умения соблазнить.

Валера подвел очередного гостя. Это был Толстый Славка, известный всей Москве часовщик:

– Лена, вы выглядите просто великолепно. Так все-таки мальчик или девочка?

– Пока не знаем… Я стараюсь делать УЗИ как можно реже – говорят, не очень полезно для ребенка. Думаю, на той неделе все же решусь, – она улыбнулась, – еще раз спасибо за «Брегет».

– Да ладно, – сказал Толстый и отошел.

Он выручил ее очень сильно с этими часами. Почти все для открытия было готово, когда она внезапно поняла, что в магазине не хватает изюминки, чего-то сногсшибательного, того, что называется «топ-лот» и на крупных аукционах помещается на обложку каталога. Лена бросилась искать что-нибудь подходящее, но ей как-то не везло. Хотелось найти что-то новое, незаигранное прежде. Начинать с того, что купить всем известный предмет, увеличить его цену и выставить в своем магазине, было непрофессионально. Причем ей почему-то хотелось, чтобы это была не картина.

У своих ничего подходящего не было. Предложенная Брайловским французская разборная диадема в родной коробке была хороша, но Лена, да и все в этом зале знали, что в городе Париже при желании и деньгах таких найдешь в день три штуки. Украшения, которые можно было разобрать на другие украшения (из колье, например, получались браслет и серьги), были очень популярны в конце девятнадцатого – начале двадцатого века и делались во Франции довольно часто. Красиво – но не то…

Андрей приволок редчайшую, с его точки зрения, книжку, выпросив ее у какого-то старика. Он долго расписывал Лене, какая она замечательная и дорогая, про дарственную надпись в полстраницы и шикарный, заказной переплет. Но когда она увидела нетолстую брошюру, с перевернутыми по непонятной прихоти автора вопросительными знаками и разноцветным текстом, сразу поняла: это не то, что ей нужно. Книжка была смешной, суперкурьезной, а ей нужен был – «паровоз», который потянул бы за собой остальные вагоны. Дорин согласился с ее аргументами, сокрушенно покачал головой и развел руками.

Вот тут и нарисовался Славка. Он зашел передать Андрею какие-то деньги за найденные Дориным, а проданные им, Толстым, часы. Лена пожаловалась на отсутствие гвоздя программы и уловила какую-то мысль в Славкиных глазах. Она схватила его за пуговицу, пустила в ход все свое женское очарование и через десять минут поняла, что проблема решена.

Оказывается, у Толстого был предмет, который как раз подходил для ее целей. Это были старинные золотые часы фирмы «Брегет» (даже Андреевская, несмотря на полную безграмотность в этом вопросе, слышала, что это хорошая и дорогая фирма) с невероятно сложным механизмом и в отличном состоянии. Стоили такие часы на мировом рынке десятки, а то и сотни тысяч долларов, в зависимости от степени сохранности, сложности и еще чего-то, что Лена не запомнила. Все это подтверждалось соответствующими каталогами.

Но что было особенно важно в данном случае – Толстый согласился их продать. Разнообразных вещей такого класса Лена по Москве знала немало, но ни одна из них в продажу в ближайшие годы поступать не собиралась, разве что по случаю внезапной, Господи не допусти, смерти владельца. Каждый такой предмет составлял гордость коллекции, и хозяева тряслись над ними, как над новорожденными детьми. А зачастую даже больше.

А Толстый соглашался продать, за безумную сумму, но соглашался. Лена не стала спрашивать почему, догадываясь, что ответа не получит. Скорее всего, нашел что-то более важное и замечательное, хотя, как сказал Гришка, что может быть еще реже и дороже, чем такой «Брегет»?

Во всяком случае, часы сейчас лежали на центральной витрине, в гордом одиночестве, подсвеченные специальными лампами. Рядом открытый каталог с описанием и фотографии, изображающие Майкла Джексона и королеву Викторию. И тот, и другая, счастливо улыбаясь, держали в руках часы, очень похожие на «Брегет». Выставить фотографии придумал Дорин.

Толстый сначала кричал, что этого делать не надо, потом согласился, что раз в стране нет настоящих коллекционеров, может, кто-то купит для понтов.

– Лена, – рядом как из-под земли нарисовался Валера, – у нас новые гости.

Перед ней стоял, протягивая руку, Гуру. А чуть позади него высокий, худощавый, коротко стриженный человек лет шестидесяти, не отрываясь, смотрел на брошку на ее груди.

ГЛАВА 14

13 марта, понедельник

Альберто, дни и ночи проводивший в больнице возле Насти, не забыл, однако, о договоренности и прислал все, что нужно, к столу, а также пару официанток для обслуживания гостей. Состояние Кольцовой было стабильным, но в сознание она пока не приходила. Экспансивный итальянец из благодарности не взял ни копейки с друзей за фуршет. Потому что – «bonta», как он выразился.

Какое-такое «добросердечие» он увидел в Лене и Дорине, сказать было трудно. Они, конечно, оба переживали за судьбу Насти, Андреевская даже хотела отменить презентацию, но Альберто потребовал, чтобы она этого не делала. И Лена согласилась, потому что нельзя тащить на своих плечах чужое горе всю жизнь.

Девушки в передничках порхали между гостями, разнося напитки и закуску, мирно текли ни к чему не обязывающие разговоры, периодически кто-то из гостей подбирался к хозяйке с неадекватными предложениями по поводу того или иного предмета. Нормальный вернисаж дорогого салона.

Лена смотрела по сторонам, и в ее сознании все сильней проступало ощущение нереальности происходящего. Ее любимый магазин, а при том, что она вложила в него столько сил и времени, он действительно стал ее любимым, по временам казался чужим и начинал активно ей не нравиться. «Зачем эту витрину поставили так? – мелькало у нее в голове. – Я бы сделала по-другому…» Ей и в голову не приходило, что нет ни одного творца, которому не хотелось бы что-то изменить или доделать в своем произведении.

– Мне хочется выпить, – донеслось до Лены, – за то, чтобы чаще открывались в Москве и в России такие салоны. – Депутата Пивоварова или, как теперь знала Елена, Леху Красногорского, памятуя о клиентах и дилерах, никто не звал, он появился сам, без приглашения. – Жаль только, что главный предмет – не русский и отношения к России не имеет никакого.

Она смотрела на приглашенных и многих не могла узнать. А уж понять, зачем они все здесь собрались, было просто невозможно. Лена взглянула на мужа. Он, в купленных недавно полуспортивных ботинках, вдруг приобрел невидимую раньше, почти кошачью гибкость и появлялся то тут, то там, как сказочный персонаж. Она видела, что Андрей, почувствовав, что с женой что-то не в порядке, переключил внимание гостей на себя. Иногда она ловила на себе его встревоженный взгляд и, желая успокоить, улыбалась ему в ответ. Потому что она не чувствовала себя плохо – она чувствовала себя странно. У нее ничего не болело, не кружилась голова, даже совсем не тошнило, и она еще понимала, что это ее состояние каким-то непонятным образом связано с ребенком.

Просто она потихоньку выпадала из этого мира, и это ее пугало и радовало одновременно. Пугало, как нормального человека после тридцати-тридцати пяти начинает пугать все новое и неизвестное, радовало, потому что привносило в ту несколько сумасшедшую, но на самом деле довольно однообразную жизнь, которой она жила последние годы, особую значимость.

– Я хочу поднять тост, – услышала она Гришкин голос, – за успех этого магазина, за удачу и процветание. Мы все, конечно, конкуренты, но кроме бизнеса есть на свете что-то еще такое, что важнее денег. Человеческие отношения, наверное… Будет правильно, если у Лены с Андреем все будет хорошо. И я предлагаю выпить за, как говорят в Америке, «one day luck»…

Найт поднял голову и посмотрел на говорившего. Он бывал в Америке не один раз и знал многих тамошних дилеров, но никогда прежде не слышал этого выражения. Рыжий кудрявый еврей, произносивший тост, давно выпил содержимое своего бокала, а Найт все продолжал смотреть на него.

Странно, что он до сих пор может так реагировать на слова. Рыжий явно говорил о хозяйке салона, а попал в Найта. Всего лишь слова, но как неприятно уткнуться в них носом, будто котенку в свое дерьмо.

Потому что вот этого самого «one day luck» и не хватало ему в решающие минуты жизни. Ни тогда на пустынном шоссе между Дудингеном и Фламаттом, ни через два дня, когда он повез Ляльку в роддом, ни во многих других ситуациях, о которых он уже позабыл. Ни сейчас, когда, так глупо приехав в Россию, он спровоцировал лавину крови и смертей.

Он нашел глазами хозяйку и опять посмотрел на брошь у нее на груди. Мысли о томировских канделябрах как-то испарились, он даже почти забыл о них, Бог с ними, с деньгами, во всяком случае мысли о покупке даже чего-то очень хорошего вызывали в нем странную апатию. Вот брошка – это да, это – важное…

Тот, кто ее делал, наверняка видел шахматы. Найту даже сначала показалось, что разломали одну фигурку, чтобы сделать брошку, но потом он понял, что бабочка слишком большая даже для ферзя или короля, не говоря уже о пешке. Однако рисунок на крыльях однозначно свидетельствовал о том, что ювелир видел прообраз, правда так ничего и не понял в нем.

Найт внезапно почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся и успел заметить глаза высокого мужчины с искалеченной мочкой левого уха. Он уже давно обратил на него внимание – тот передвигался среди гостей по-кошачьи гибко, одновременно успевая быть и здесь, и там. По мнению Найта, так должны двигаться американские индейцы из романов Купера и Майн Рида. Он опять посмотрел на хозяйку – брошь была на месте, отливая черным матовым светом.

Эта черная бабочка, казалось, заставляла его остаться и продолжить поиски, но он не стал менять своего решения. Более того, он стоял сейчас и раздумывал, говорить ли Жене о брошке. Не то чтобы Найт вдруг перестал доверять ему, но, поразмыслив последние дни, понял, что информация о нем и списке Кольцовых-Козловых могла уйти и от Гуру. Если это так, то надо было поскорее уезжать, а потом возвращаться еще раз, не ставя никого в известность о своем приезде, и начинать все сначала.

Хотя та скорость, с которой кто-то выкашивал нужных людей, заставляла сомневаться в том, что он успеет. Зачем их убивают? Пытают, чтобы выяснить, где шахматы, а потом убирают, как свидетелей? Ему эта жестокость казалась совершенно бессмысленной.

Неожиданно рядом образовался Женя:

– Разговаривать про Томира?

– Что?

– Вы хотели купить канделябры…

– Нет. – Найт отвел глаза от брошки. – Нет идей насчет человека? Помните, я вас спрашивал?

– Идея – есть… – задумчиво сказал Гуру, – но только идея…

– Не понимаю.

– Человека нет в Москве, и до вашего отъезда он не появится. Хотя подходит по всем статьям – бывший спецназовец.

– Что это – спецназовец?

– Части особого назначения. – Найт кивнул, показывая, что понял и услышал. – При этом человек неглупый и нуждающийся в средствах.

– Вы же говорили, что первое и второе не сочетаются…

– Почти не сочетаются, почти. Мне кажется, что он подойдет, но я не могу придумать, как вам с ним переговорить. Телефону вашу информацию не доверишь, как я понимаю…

– А я оставлю ему письмо. – Найт повернулся к Жене. – У вас. Напишу все, что надо сделать, и вы ему передадите. А если откажется, я вас очень попрошу, письмо сжечь…

Женя не успел ответить, потому что рядом с ними уже стоял Дорин:

– Гуру, познакомь меня, пожалуйста, со своим спутником.

– Это непросто, – Женя усмехнулся, – могу сказать только, что его зовут Найт и что он…

– Очень интересуется моей женой, – неожиданно жестко сказал Андрей.

Он почувствовал, что человек перед ним не просто так попался на их пути, от него тянуло каким-то холодом и надо было срочно Лену прикрыть, чтобы она не простудилась… И еще ему показалось, что он недавно уже слышал где-то это имя.

– Брошкой, – Найт примирительно покачал головой, – у нее на груди потрясающая брошь. И не сердитесь… Я бы тоже ревновал и устраивал сцены, если бы у меня была такая жена.

Дорин, изумленный неподдельной болью, которая вдруг прорвалась в этих почти дежурных словах, открыл рот, чтобы ответить, но вся компания была атакована уже подвыпившим Гришкой и его спутником с тяжелым взглядом.

– Григорий, – сказал угрюмец и покачнулся, – представь меня своим друзьям.

Лена, объясняющая Валере, кого из гостей в салон пускать всегда и кому можно давать вещи на комиссию без залога, вдруг почувствовала, как внизу живота какая-то мышца сжалась, а потом отпустила. Затем еще и еще раз. Она подняла расширившиеся от ужаса глаза и оглядела зал. Гости медленно плыли в непонятной атмосфере салона, как взрослые в детском бассейне, где надо быть внимательным, чтобы не ободрать коленки о дно. Квадраты линолеума на полу показались ей шахматной доской. Дорин стоял в дальнем конце, разговаривая с неприятным спутником Брайловского.

– Андрей… – прошептала она.

И он тут же оказался рядом с ней, держа ее бережно за локоть. Никаким способом, кроме телепортации, проскочить двадцать метров за секунду нельзя. Разве что пронырнуть под водой.

– Мне нужна машина, – хрипло сказала Лена. – По-моему, я рожаю…

ГЛАВА 15

14 марта, вторник

Гуру не поехал в Шереметьево провожать Найта. Тот его отговорил, оставил письмо к неизвестному спецназовцу, свой телефон в Мюнхене и «Владимира». На молчаливо поднятые брови Жени ответил, что в любом варианте орден – для него, он и так не мало сделал, а вполне возможно, теперь придется еще расплачиваться с «Рэмбо».

Шахматы, брошенные Настей, лежали в сумке. Найт решил их взять с собой: будет повод прийти к длинноногой красотке, когда приедет в следующий раз. Многочисленные звонки так ни к чему и не привели. Поехать в знакомый подъезд Найт побоялся – слишком «красный» шлейф тянулся за ним…

Таможенник с шикарными усами лениво посмотрел на экран монитора, потом показал на стол перед собою:

– Что это у вас там грохочет?

Найт расстегнул молнию на сумке. Усы заглянули внутрь.

– Шахматы, – разочарованно протянул он и махнул рукой в направлении регистрации.

Опять очередь.

В письме, оставленном Жене для спецназовца, Найт написал:

«Дорогой Эдуард!

Мне хотелось бы найти шахматы в виде фигурок фей, украденные тридцать лет назад советским дипломатом Вадимом Кольцовым или Козловым на перегоне между Дудингеном и Фламаттом в Швейцарии. Человек, который вез их, умер от инфаркта прямо за рулем машины. Господин Кольцов-Козлов ехал мимо и, видимо, увидев «Вольво», врезавшееся в дерево, подошел посмотреть, что случилось. Поняв, что человек мертв, он украл у него эти шахматы прямо из багажа, решив, что это наиболее ценная вещь. Недостоверное знание фамилии Вадима объясняется тем, что полицейский, который проверял его документы на въезде во Фрибург, не точно запомнил трудное русское имя – то ли «Kozlov», то ли «Kolzov».

По непонятным мне причинам шахматы эти вызывают интерес еще каких-то людей, хотя имеют скорее мемориальную, чем материальную ценность. Как я понимаю, сегодня их поиски сопряжены с определенной опасностью, поэтому вы вправе отказаться от моего предложения. Финансовую сторону вопроса вы обсудите с Женей.

С уважением. Заранее благодарю, Найт».

Родился этот эпистолярный памятник в мучительных раздумьях. Что он может сказать, а что и нет неведомому человеку? Надо было, чтобы тот понимал, что именно он ищет, сознавал, что это может быть опасным и что, с другой стороны, стоит не очень больших денег. Дальше следовало дать некое направление в этих поисках и объяснить, почему есть уверенность, что искать надо именно здесь, а не там.

Найт не знал знаменитого анекдота про пьяного, который ищет что-то оброненное не там, где потерял, а под фонарем, потому что там светлее, но почти точно повторил его логику. Наблюдения о брошке на груди хозяйки салона он оставил при себе, понимая, что это самая верная ниточка. Спецназовец же, если он чего-нибудь найдет – хорошо, а если нет, по крайней мере поводит за собой неведомых конкурентов.

Улыбчивая, совсем как на Западе, девушка зарегистрировала билет Найта и попыталась определить его в салон для некурящих. Он выразительно показал ей предпоследнюю пачку «Филипп Морриса», и инцидент был быстро исчерпан. Сумка с багажом, шахматами и последним блоком любимых сигарет медленно уплыла на нижний технический этаж, и Найт проследовал к пограничному контролю.

Внезапная суматоха, поднявшаяся вчера на открытии салона, когда хозяйку срочно увезли на «скорой помощи» рожать, помешала ему познакомиться с ней и ее задиристым мужем. Можно было бы легко расспросить их про брошку, не привлекая к ней особенного внимания, просто как про любой другой предмет антиквариата. Хотя она и красовалась на груди хозяйки, все равно, Найт это знал по опыту, никакой дилер никогда не сможет избавиться от взгляда на самую замечательную вещь, как на товар. Но, как говорят здесь, поезд уже ушел, и теперь придется ждать следующего приезда, чтобы потянуть за эту ниточку.

Рыжая пограничница печатью, головка которой напомнила Найту пешку, шлепнула ему в паспорт выездную визу, он сделал шаг, миновал турникет и покинул Россию. Его всегда забавляло само понятие экстерриториальности, которое действовало на нейтральной земле. Вроде ты еще в стране, а на самом деле – нет. Фактически тут должны действовать другие законы. Правда, как говорил Марио, здесь, в России, переход этой черты ничего не менял.

Найт посмотрел на часы, огляделся по сторонам. У него было сорок минут до вылета, значит, где-то двадцать до окончания посадки. Есть не хотелось совершенно, чем старше он становился, тем менее его интересовали и сам этот процесс и якобы связанные с ним наслаждения. Сувениры покупать было не для кого, и он направился к газетному киоску.

Здесь он купил «Зюддойче цайтунг», потому что хотел посмотреть, что произошло дома за время его отсутствия, и, неизвестно зачем, русский антикварный журнал. Полистав его, он остановился на статье о ранних наручных часах. Рекламный подзаголовок гласил: «Уникальные часы могут находиться в России».

Автор, некий Вячеслав Оганесян, поначалу довольно подробно и живо рассказывал историю возникновения наручных часов, о друге самого Картье, летчике Альберто Сантосе Дюмоне, о его полетах через океан и просьбе сделать ему часы, которые не мешали бы управлять самолетом. Все это Найт уже читал раньше в популярных изданиях. Он не был специалистом в этой области, но самые элементарные знания имел, чтобы не попасть впросак в какой-нибудь простой ситуации.

В конце статьи утверждалось, что по исследованиям автора один из ранних экземпляров наручных часов, которые делал Картье с механизмами Джагера, и которые дали название всем моделям современных наручных часов (они в честь летчика называются «Сантос») и сейчас стоят колоссальных денег, может находиться в России, потому что известно, что этот самый экземпляр купил богатый русский купец. Правда, известно, что в то время он жил во Франции, но все же человек-то был – русский. Найт усмехнулся, опять полистал журнал.

В большой статье, посвященной иудаике на российском рынке, была приведена фотография настольного украшения. «Вена, конец девятнадцатого, – почти автоматически определил Найт, – какое отношение это имеет к евреям?»

В статье довольно толково объяснялось требование аккуратней относиться сегодня к предметам еврейского культа, особенно серебряным, потому что реплики с таких вещей сегодня производятся как в самом Израиле, так и в других странах – Польше, например. Причем не всегда для сувенирных целей, гораздо чаще с намерением злостного обмана и наживы.

В конце, как о событии в антикварной жизни, рассказывалось о появлении на рынке замечательного еврейского настольного украшения, сделанного в Вене в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Серебряный предмет, весь в гильошированной эмали, считался еврейским на основании того, что при взгляде сверху представлял собой шестиугольник, и на нем был укреплен бюстик, как писал автор, «еврейского композитора Мендельсона».

Найт едва не покатился со смеху, потому что на фотографии было ясно видно, что скульптура изображала совсем даже Рихарда Вагнера, который, как всем известно, был яростным антисемитом.

Найт отложил журнал и взялся за газету. Съезд любителей пшеничного пива его не заинтересовал. Концерт струнного квартета из Австрии в резиденции Людвига Баварского – тоже. И интервью с Борисом Беккером о современном состоянии тенниса в Германии пришлось пропустить. Ставки на чемпионат мира по хоккею принимаются с первого марта. Открытие памятника на могиле Готфрида Циммермана. С одного мобильного телефона теперь можно позвонить сразу в несколько мест, трудно только разговаривать с несколькими людьми одновременно… Стоп.

Какого Готфрида Циммермана? Найт перелистнул несколько страниц назад. С фотографии, сделанной на кладбище, на него смотрело лицо старого нотариуса Готфрида. Он просмотрел статью. «Больше месяца назад… Замучен неизвестными бандитами на своей вилле в… Жил один… Никто ничего не слышал… Один из старейших нотариусов Германии…»

«Так вот откуда они знают мое прозвище…» – подумал Найт. Тут что-то надо додумать, но времени уже не осталось, пора было идти на посадку. Прижимая к себе газету, Найт встал, журнал соскользнул на пол, а он вдруг почувствовал, что его в ногу укусил комар. Найт попытался прихлопнуть насекомое, но яд быстро сделал свое дело, и он рухнул на пол как подкошенный.