Текст книги "Аисты летают. Одни летают, другие залетают!"

Аисты летают
Одни летают, другие залетают!
Михаил Климовицкий

© Михаил Климовицкий, 2023

ISBN 978-5-0050-9822-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Аисты летают

Одна подруга рассказала мне свой сон. Будто бы она на пустынном пляже у реки, а аисты с большими красными клювами смотрят на нее из

кустов и вот, вот принесут ребеночка!

– Подглядывают, значит – сказал я – нехорошо! И вспомнив, добавил:

– Во французских домах Любви за подсматривание берут в два раза дороже!

– А за подсматривание за подсматривающим – в четыре раза!

– Когда я была маленькой, – вспоминала подруга, то засыпая слышала: шепот, скрип кровати, охи – ахи. Это аисты несли мне братиков и сестричек.

О, эти звуки любви, которые мы слышим с детства: скрип кровати, вздохи, вскрики.

Недавно писали, что Курникова и Игналес так кричали от страсти, что соседи по гостинице вызвали полицию.

В России теперь секс (любовь) есть. На улицах днем целуются взасос, в метро на эскалаторах обнимаются так, что кажется, он поднимается быстрее.

А в вагонах аисты летают!

Как сказала моя молодая сотрудница, прочитав это:

– Одни летают, а другие залетают!

Глава 2. Куйло

По фамилии Куйло

На Украине много странных фамилий, видимо произошедших из казацких прозвищ. Например, депутаты Тягнибок, Перебейнос, Куйбида – мэр Львова.

Украинцы дорожат такими фамилиями, как титульными.

Моя мама, учась в фабрично-заводском училище, подружилась с сокурсницей по фамилии Куйло. В те годы на петлицах формы учащимся ФЗУ вышивали фамилии, и вот мама рассказывала, что этой девочке мальчишки часто исправляли букву «К» на «Х»,

Детство Куйло

Первой это заметила принимающая роды акушерка:

– Ну и куйло у этого младенца! А врач заметила:

– Во время войны часто родятся такие мужики! И фамилия у него такая же.

С Гришей Куйло мы дружили в детстве. Жили в одном семиэтажном доме в соседних подъездах. Я один из немногих был посвящен в его тайну. Гришины мать и бабушка, в те годы, это тщательно скрывали это: шили ему большие трусы и шаровары с карманом посредине. Но одна девочка из детсада рассказала дома, что мы играли в «папу-маму»:

– А Гришки большая писка!

Возмущенные родители девочки, пришли в садик. Нас заставили повторить игру при всех. Но, конечно, никакого секса в ней не было.

Второй раз мы попали уже первом классе. Устроив взаимный показ «у мальчиков – у девочек» на заднем дворе. Гришина сестричка, выдала нас, и в самый пикантный момент на задний двор ворвались матери трех девочек и меня с Гришей за уши повели к родителям на наказание. Меня мать била толстой веревкой. Гриша тоже орал на весь двор. А утром его подозвал отец и сказал, что если подобное повторится еще раз:

– Я отведу тебя к евреям, в синагогу и там тебе обрежут на половину!

Но все же такая опасность возникла еще раз. В третьем классе у нас ввели школьную форму, и Грише пришлось носить брюки. Уже на второй день учительница украинского языка повела Гришу к директору школы и заявила, что он по ее мнению он занимается рукоблудием. Но этот раз все обошлось директор, был в курсе и сказал учительнице:

– Это вам кажется!

Глава 3. Любовь и Урология
Говорят: простата – второе сердце мужчины

Она нежно обнимает уретру, побуждая пещеристое тело (член) к любви и извержениям. Но с годами и от множества любовных трудов её объятия делаются все крепче, а струи все тоньше. По ночам не спадает эрекция (по – народному – сухостой) и вначале это даже радует, позволяя увеличивать длительность совокуплений, но по утрам сильная боль в промежности, затмевает радости любви. А бесконечное стояние над унитазом с капающим членом и того более.

Вспоминается теле – реклама, на которой геморроидальный мужчина в белом халате вещает:

– Простонал! Лечение простаты это просто! Видно нет ее у него,

– Думаю я, стоя, согнувшись перед зеркалом, и делая себе укол в зад.

Несколько раз мне делал обезбалюющие уколы сын Юра, но теперь я научился делать сам – разовыми шприцами.

Боль усиливалась, я держался, чтобы закончить отчет на работе. Живу я отдельно. В ночь с 7 на 8 марта (надо же) нижняя часть живота стала вспухать на глазах, вызвал «скорую» кое– как оделся, идти уже не мог. И в 3 часа ночи меня привезли и внесли в приемной покой новой городской больницы за городом. С трудом я отвечал на вопросы дежурной сестры, а дежурного врача из отделения Урологии долго не могли найти. Две пожилые нянечки отвезли меня на каталке в отделение и положили, не раздевая на свободную койку, и ушли. Пришла сестра и предложила сделать обезболивающий укол в вену, но от нее так пахло спиртом (по поводу 8 марта), что я побоялся, что она не попадет и сказал:

– Делайте лучше в попу!

Утором 8 марта к моей кровати подошел заведующий отделением Борис Михайлович – замечательный доктор. Он и в праздник, чуть свет, делал обход и этим, можно сказать, спас меня. Меня немедленно отвезли в перевязочную. И зав. отделением сам, вывел из меня почти 3 литра мочи. Это надо было делать сразу, ночью. Позже катетеры в член ставили мне сестрички, и, несмотря на свое бедственное положение, я стеснялся и жалел, что Он у меня недостаточно большой. А сестрички были симпатичные.

Урологическое отделение в мужской части весьма специфичное: первое, запах мочи, по коридору гуляют мужики с бутылочками на привязи (мне это еще предстояло), второе, душераздирающие крики почечников, у которых «идут камни» и третье наиболее удручающее, онкологические больные тоже здесь.

Лечение не бесплатное и почти напрямую зависит от возможностей пациента. Есть палаты: на шесть человек, на четыре, двух и одного с персональным душем и унитазом. Есть палата для ветеранов войны с телевизором. Операция аденомы – опухали простаты формально бесплатно, но плюс стоимость лекарств, перевязочных материалов, аренды операционного зала и реанимации, где работают свои хозрасчетные коллективы, – набегает сто долларов, но это еще не все. Отделение само покупает лекарства согласно назначению палатного врача. Часть лекарств получают, централизовано, часть остается. В общем, крутятся.

Если у пациента таких средств нет. Ему пробивают дырочку в животе, вставляют трубочку и можете до конца жизни ходить с бутылочкой!

В понедельник меня повели брить живот и ниже. Когда сестричка поднимала член, обривая его как гусиную шейку, я улыбался. Потом, когда отрастало, кололось так, что невозможно было ходить (уже с бутылочкой).

На другой день в палату за мной пришли с каталкой, и сказали лечь на неё голым, и повезли в операционную (так положено). В коридоре до операционной меня провожали брат и сын. Они же меня встречали почти бессознательного и неподвижного. В операционной анестезиолог попросил меня сесть, чтобы сделать укол в позвоночник. Укол очень болезненный, а тут еще я увидел у соседнего операционного стола большой пакет полный окровавленных бинтов с предыдущей операции. Полного наркоза не было, обезболивание дошло до груди. Я все слышал:

– Включите отсос (крови) – голос Бориса Михайловича,

– Давление падает, голос кого-то из медсестер,

– Протрите маску (от крови), – голос второго хирурга.

– Зашивайте, голос зав. отделением.

Когда я полностью очнулся в послеоперационной палате, то обнаружил, что из члена у меня выходит две трубки и веревка, и подумал:

– Как только они там поместились, дырочка вроде маленькая!

Третья трубка торчала из живота и шла на капельницу. А под кроватью, как я узнал позже, стояла трехлитровая банка, в которую стекал промывочный раствор с кровью и кусочками моего мяса. Промывание должно было продолжаться непрерывно несколько дней. А так как у меня нет жены и сестры, то я договорился с одной из медицинских сестер, и ей поставили топчан рядом с моей специальной

кроватью. Я спросил у нее:

– Зачем у меня в члене еще и веревка? – Она пошутила:

– Чтоб вытянуть! Я подумал:

– Это хорошо, – и мне стало легче.

На вторую ночь к сестре пришел друг, и около часа они уединялись в «сестринской».

А так, у каждого палатного врача на дежурстве есть «своя» сестричка, а в ординаторской четыре дивана.

В отдельные одноместные палаты сестер назначают по выбору и даже из других отделений.

Сын приходил ко мне каждый день, приносил еду, которую готовила по его настоятельной просьбе, бывшая моя жена. Приход его каждый раз приятно удивлял меня. Я даже гордился перед соседями по палате и незаметно показывал на него сестричкам. Через день приходили брат и подруга. Они первые дни кормили меня с ложечки.

Поднявшись после операции, я обнаружил швы на мошонке. На мой вопрос при обходе, Борис Михайлович сказал:

– Вам уже поздно думать о детях, думайте о внуках!

Б.М. очень хороший хирург, знаменитый даже, но американцы делают эту операцию иначе, и не зашивают семяпротоки. Через неделю после выписки яйца вспухли, и я опять лег в больницу, переживать свою потерю к воспроизводству.

Были еще проблемы с туалетом в отделения урологии. Пока плохо ходил потихоньку писал в умывальник в палате. Но второе было только с клизмой, а мужских туалетов не хватало. Я вставал ночью и крался в процедурную, расположенную в женском туалете, (где бреют) там был чистенький унитаз с биде. Потому что в мужских писали на пол и днем и ночью, а раковые больные курили, сидя на унитазах.

Однажды одна крикливая нянечка пошутила и закрыла меня в женском туалете (в процедурной). Стучать ночью в женском туалете я не решился, присел и задремал, а утром привели брить женщину. Ну и – побрили!

Несколько месяцев было очень больно, моча шла с кровью, хотелось каждые десять минут. Однажды, еще в больнице, я подошел к открытому окну, было 5 утра. Болело страшно! Посмотрел вниз, там собрались собаки на свадьбу:

 
– Ну, думаю,
– Прыгну, пятый этаж, боли кончатся! И собак распугаю – но собаки начали спариваться, меня это рассмешило и стало легче.
 
 
       Через год ко мне домой пришла подруга, которая вечно боялась захватить.
– Теперь не бойся, – сказал ей я, —
– Помнишь мою басню «Сивый мерин»:
 
 
– « Он не знал, что в раннем детстве,
Бог лишил его яиц!
И поэтому всех женщин,
Принимал за кобылиц!»
 
 
       Теперь я понимал изречение « на полшестого» и даже написал.
Но жизнь продолжается и после шести.
 

Глава 4. Роза и Победители

Роза Яковлевна в молодости была красивой: черные волосы, черные брови, белая кожа и всегда розовые чувственные губы. Но особенно привлекательной делали ее большие карие глаза испуганной лани, глаза в которых каждый мужчина чувствовал себя победителем. У нее были красивые славянские ноги, но не, потому что она жила в старинном русском городе Ярославле, в Гражданскую войну ее родители жили на Украине и ее мать изнасиловали петлюровцы, видимо один из них был стройный и чернобровый.

Перед Отечественной войной она вышла замуж за Борю, ей было семнадцать, и она ничего еще не знала об этом. Мать, после своей трагедии, держала дочь в строгости, да времена были другие. С Борей она познакомилась в техникуме и, когда через год, он первый раз поцеловал ее в губы, голова у нее закружилась, и все поплыло. Видимо, впервые проснулась ее большая чувственность. После свадьбы они жили у него в комнате.

Боря был несколько старше ее и долго мечтал об этом (с другими женщинами ему это не удавалось). Поэтому они ночь и день предавались любви, прерываясь только после семяизвержения. Его мать предусмотрительно выделила им десять простыней и вечерами Роза застирывала их. По утрам его мать часто бегала на балкон, отворачивая голову от их кровати. Так они придумали: Боря вводил ей под ногу, а потом отодвигался. И его мать могла увидеть их головы далеко друг от друга. Но они продолжали! Наивные молодожены!

В начале Войны родился сын– Яков, его назвали в честь дедушки, который, к сожалению, уже успел погибнуть на фронте. Боря по шестнадцать часов работал на оборонном заводе и домой приходил только спать, а иногда спал на заводе в бытовке. Яша плохо сосал грудь, много плакал, и Розе было очень тоскливо, тем более что переполненная грудь возбуждала. Они жили в большой общей квартире с большой ванной комнатой, отдельным туалетом и маленькой кладовкой, где Боря и еще один сосед– Петров оборудовали мастерскую. С этой мастерской все началось. Петрову было за пятьдесят, и он хромал, поэтому не подлежал призыву. Работал на обувной фабрике, «где гнали сапоги для армии», как он говорил. А по вечерам в кладовке чинил обувь всему дому. Однажды Роза попросила его прибить каблук, и когда она поставила ногу на табуретку чтоб попробовать, Петров повел рукой вверх, все выше, и выше, она попыталась вырваться. Но его пальцы уже коснулись этого, голова у нее закружилась, и он усадил ее на колени, и, оттянув трусики, ввел свой большой (как ей показалось) член. Потом он схватил ее за переполненную грудь, и она стала совсем мокрая – внизу и вверху. Он долго держал ее на коленях, пока его не позвала жена. Когда Боря пришел с работы она еле дождавшись его хотела ему все рассказать, но он полусонный овладел ее сзади на боку и так и заснул не вынимая. Она тихонько встала, пошла в ванную и там долго плакала и мыла свою растревоженную и оскорбленную плоть.

У Петровых было два сына и дочь. Но их всегда было меньше: они сидели по очереди, одни садились, другие выходили. Петрова– мать была женщина полная, болезненная, дети были то ли на фронте, то ли в тюрьме, переживания рано ее состарили. А старик был еще крепкий и теперь, пристроившись работать во вторую смену, он стал каждый день караулить Розу. Она решилась пожаловаться Участковому. Участковый был пожилой мужчина, которого как члена партии не взяли на фронт, а послали пополнить милицию. Роза, оставив заснувшего Яшу соседке, одинокой женщине, побежала в милицию. Участковый выслушал ее, глядя в прекрасные глаза и мысли его, приняли другой характер.

– Вы оба виноваты в разврате! Если хочешь, чтоб все было тихо, будешь приходить сюда два раза в неделю и сообщать обо всем подозрительном. А соседа я прикручу. Время военное! – он крепко обнял ее сзади, поднял со стула и задрал платье, так быстро, что она не успела ему ничего сказать. Победителю!

Вокруг было полно отчаявшихся женщин, но он пристал к ней надолго, сделав, как знала только она, двух дочерей.

После войны у них было уже четверо детей. В квартире остались только двое соседей. Старая Петрова умерла, но вернулась ее дочь и захватила освободившуюся комнату. Была еще одна и Роза попросила Участкового. Он сказал, что поможет, но сначала ей надо обратится к Управдому.

Роза наделала своё единственное, нарядное платье черное в белый горошек и, расспросив соседей, где это, направилась к Управдому. Им оказался молодой человек, высокий и худой, послевоенный юноша. Юноша был хорошо, и модно одет, по тем временам, таких называли стилягами. Как такой хлыщ попал в Управдомы непонятно, если не учесть дефицита мужчин в после войны и то обстоятельство, что начальником заводского ЖЭК была молодая женщина.

Так что молодой человек был разбалован вниманием женщин, и он успел оценить ее ноги, когда Роза спускалась в его полуподвальный кабинет.

Прочитав заявление на дополнительную комнату, свидетельства о рождении четырех детей, он закивал головой и сказал, что он поддержит заявление, но сначала они отдохнут. Он закрыл кабинет и включил, незнакомую ей джазовую музыку, пригласил на танец. Она не знала, как это танцевать. Но в этом не было необходимости: он прижимал ее все крепче, препровождая в угол к диванчику. Поцеловал в шею, в щеку, потом впился в ее прекрасные губы. Роза чувствовала его возбуждение и понимала, что иначе комнаты им не будет.

Управдом умело снял с нее платье и стащил трусики. Диванчик был маленький, и он предложил ей стать на колени и стал гладить ее попу. Роза увидела, как он достал свой член, и чуть не засмеялась: член был похож на хозяина такой же длинный и тонкий с маленькой головкой. Не окончив, он достал его вытер и стал смазывать вазелином. Роза не поняла зачем. Но когда он, раздвинув ягодицы, смазал ей задний проход, догадалась, но отказываться было поздно. Это тоже оказалось приятным, а главное безопасным, потому что он кончил туда.

– Надо будет предложить это Боре, – подумала она, а то надоел с презервативами, которые то рвались, то спадали.

В двадцать шесть лет она уже родила троих и сделала три аборта. Яша был похож на Бориса, девочки – погодки были светленькие, но муж ничего не подозревал и ее дочек любил даже больше. Якова он воспитывал в строгости.

До техникума Роза окончила музыкальную школу, но поставить пианино в их комнате невозможно. Теперь у них был две комнаты, и они собирали «на инструмент», Роза хотела учить детей музыке. А пока в свободную минутку, когда дети и Боря спали, ходила на пятый этаж к старому профессору, у которого был рояль, и там играла. Профессор садился рядом, гладил ее по спине, целовал плечи, иногда шаловливо касался груди, повторяя «Розочка, Розочка!». Но однажды он намекнул ей на большее. Внимательно посмотрев на старичка своими глазищами, Роза подумала, что победителя здесь не будет и, пожалев старика, разделась и легла на тахту.

– Даная, Даная! – шептал он, прикасаясь к ее мраморному телу с пышными формами. Он опасливо коснулся черного кудрявого мыска, Роза раздвинула ноги, согнув их в коленях. Старик принялся целовать колени, бедра, и почувствовал запах цветочного мыла с примесью мускуса оттуда. Голова у него закружилась, и он чуть не умер у нее на груди.

В 1950 году, неожиданно вернулся старший сын Петровых, который то ли воевал, то ли сидел в очередную ходку. Он выгнал сестру из комнаты и стал водить туда баб. Роза боялся за детей, к тому времени их было уже четверо. Младшего сына, тоже похожего на Борю назвали Аркадием, в честь второго дедушки.

Однажды, когда она стирала в ванной комнате, Петров лезвием поддел крючок, и тихо вошел. Роза заметила это, когда почувствовала его железные руки на своей талии. Она обернулась: он уже достал свой член, он был большой,

как у отца, а поверху шла наколка «За Родину, За Сталина!» синими буквами. Он нагнул Розу через край ванны и пошел в атаку:

– За Родину, За Сталина! – некоторые так и воевали (с бабами). Петров был парень здоровый, и Роза дважды кончила, ноги у нее дрожали, когда атака кончилась наступлением. Она думала:

– Хотя бы не захватить от этого подонка!

После этого случая Петров стал часто наведываться, когда она стирала. И она, конечно, захватила, и позже пришлось делать аборт, а в то время это считалось уголовным преступлением. Однажды проходя по коридору, Роза услышала вскрикивания и стоны из комнаты сестры Петрова. Дверь была неплотно закрыта. Она увидела высоко задранные тонкие ноги его сестры и его задницу в татуировках! Женщина вскрикивала от боли

– За Родину! За Сталина! Было ей не по коробу.

Это было уже слишком. На другой день Роза сообщила Участковому, он уже стал начальником отделения милиции, и утром Петрова повязали у подъезда, и начальник позаботился, чтоб он исчез навсегда.

Участковый состарился, сын у него погиб на войне, жена умерла и, зная о дочках, он предлагал Розе уйти к нему, но она не представляла себе этого.

– Боря бы не выдержал» – думала она.

Участковый (так она продолжала называть его) оформил ее нештатным инспектором в Детскую комнату милиции, к тому времени у нее родилась еще одна дочь от него. Часто делал подарки «Для девочек» и помог купить пианино, чтоб она учила их музыке.

Он же помог отселить Петровых, так чтобы у Розиной семьи была большая квартира.

Я встретился Розой Яковлевной в Крыму в санатории «Утес» куда она впервые приехала по путевке, которую Боре дали на заводе. Он хотел, чтобы она увидела море. Бедный он не знал, что советские санатории исполняли роль публичных домов.

Розе было уже «за сорок», а я только пришел из армии и папа послал меня в Крым. Мы оказались за одним столиком и естественно разговорились. Я служил в Ярославле, она была оттуда. Выглядела она привлекательно, особенно большие карие глаза. (Эти глаза до сих пор снятся мне). Фигура, хоть и располневшая от родов, была очень заманчива. По вечерам в санатории были танцы, и я пригласил ее на танго. Положив руку на спину, я почувствовал углубление на пояснице, которое подчеркивало ее крутые бедра. Потом мы гуляли по аллеям парка на скале. Запах моря смешанный с запахами сосен и роз, лунная дорожка, приводили в трепет. Она мне все рассказывала о своей жуткой жизни и. казалась природа, была против такой судьбы красивой и умной Женщины. Я читал ей свои стихи, о ее городе:

 
«Деревянный мальчик итальянский,
В древнем русском городе стоит!
Он стоит на пьедестале сказки
Камень оживает, он заговорит!..
 
 
        Роза сказала, что хорошо знает это место в парке им. Некрасова.
«Где цветут сады вишневые.
Где звенит повсюду,
Детский смех…»
 

Я был очарован этой женщиной, хотя вокруг было полно девушек, жаждущих любви бывшего солдата. Она стеснялась моего возраста, (Яша был мне ровесник) стеснялась купаться в море, в раздельном купальнике.

Только через три дня, когда ее напарница по номеру уехала на экскурсию, мы остались одни в комнате, и целый день предавались любви. Я старался не быть Победителем, я старался быть нежным, а страсть ее была безмерна, она без конца целовала меня и говорила, что у нее такого никогда такого не было. Она говорила, что обязательно оставит нашего ребенка «где пять там и шесть».

Всю жизнь я мучаюсь предчувствиями, что, в Ярославле у меня есть дочь. И мне кажется, что у нее такие же глаза испуганной лани и ее надо защитить!