Текст книги "«Вдовствующее царство». Политический кризис в России 30-40-х годов XVI века"

Итак, на дипломатической арене в конце правления Елены Глинской ее фаворит был, так сказать, «уравновешен» князем В. В. Шуйским: в этой сфере, не менее значимой с точки зрения местнических интересов, чем воеводские назначения, представители знатнейших московских родов также не собирались уступать первенства любимцу великой княгини.

Портрет одного из самых известных государственных деятелей России «эпохи регентства» будет неполным, если наряду с военными походами и дипломатическими переговорами, в которых он участвовал, не упомянуть о его судебно-административной деятельности. В архиве Кирилло-Белозерского монастыря сохранилась правая грамота, выданная 30 января 1537 г. судьями Н. Я. Борисовым и Ф. З. Федоровым по приговору боярина и конюшего кн. И. Ф. Оболенского старосте и крестьянам села Куликова Дмитровского уезда в тяжбе из-за спорных сенных покосов со старостой и крестьянами Голедецкого села528528
  Документ сохранился в копийной книге Кирилло-Белозерского монастыря XVII в.: ОР РНБ. Ф. 573 (Собр. Санкт-Петербургской духовной академии). А I/17. Л. 806 – 812 об.


[Закрыть]. 25 января указанного года князю Ивану Федоровичу был доложен судный список расследования дела в суде первой инстанции. Выслушав материалы дела, боярин не только вынес вердикт в пользу истцов, но и принял решение освободить от ответственности и от уплаты судебных пошлин приказчика Голедецкого села Матфея Щекина – на том основании, что «ему то село приказано внове»529529
  Там же. Л. 811 об.


[Закрыть]. Подобная формулировка (нечасто встречающаяся в судебных документах) свидетельствует о том, что князь И. Ф. Оболенский не ограничился формальным слушанием тяжбы, а вник в существо дела и принял взвешенное решение.

* * *

Осталось рассмотреть думские пожалования последних лет правления Елены Глинской. В июле 1536 г. впервые с боярским титулом упоминается князь Андрей Дмитриевич Ростовский530530
  РК 1598. С. 89. В разрядной книге редакции 1605 г. кн. А. Д. Ростовский именуется боярином уже с 1534 г. (РК 1605. М., 1977. Т. I, ч. 2. С. 248, 252). Но более надежным представляется упоминание думских чинов в разрядной книге 1598 г., восходящей к официальному «Государеву разряду», а в этой книге кн. А. Д. Ростовский в 1534 – 1535 гг. упоминается еще без боярского звания (РК 1598. С. 85, 87).


[Закрыть]. По-видимому, он был призван заменить в Думе своего троюродного брата кн. Александра Андреевича Хохолкова-Ростовского, который как раз весной того же 1536 г. последний раз фигурирует в источниках531531
  Там же. С. 90.


[Закрыть]: как отмечено исследователями, представительство в Думе было не столько личной заслугой, сколько семейным, клановым достоянием532532
  Тезис о том, что получение боярского чина являлось наследственным правом нескольких знатных семейств на протяжении XIV – первой половины XVI в., подробно обоснован Н. Ш. Коллманн. С течением времени круг таких родов, особо приближенных к престолу, менялся, но неизменным оставался сам принцип передачи думного чина от одного представителя рода – к другому (чаще всего – по боковой линии), см.: Kollmann N. S. Kinship and Politics. Chap. 2, 3. P. 19, 59, 84, 119.


[Закрыть]. Но, с другой стороны, выдающийся успех одного представителя рода усиливал позиции всего клана. Так, можно предположить, что взлет карьеры кн. И. Ф. Овчины Оболенского облегчил получение думного чина троюродному брату последнего – князю Никите Васильевичу Хромому Оболенскому.

Согласно утвердившемуся в научной литературе ошибочному мнению, князь Никита Хромой якобы был пожалован в бояре в первый же год правления Елены Глинской. Так, А. А. Зимин утверждал, ссылаясь на данные Никоновской летописи, что кн. Н. В. Оболенский стал боярином уже к ноябрю 1534 г.533533
  Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 48. Вслед за Зиминым это утверждение повторил В. Б. Кобрин (Кобрин В. Б. Материалы генеалогии. С. 99. № 42).


[Закрыть] Однако это – явное недоразумение: все летописи, повествуя о начале большого похода русских войск в Литву 28 ноября 1534 г., в котором участвовал и князь Никита Васильевич, упоминают его без боярского звания534534
  ПСРЛ. Т. 8. С. 288; Т. 13, ч. 1. С. 87 – 88; Т. 29. С. 15.


[Закрыть]. Но главное – в разряде этого похода кн. Н. В. Оболенский, 2-й воевода большого полка, назван также без думного чина535535
  РК 1598. С. 85.


[Закрыть]. Время получения князем Никитой боярского титула можно установить довольно точно на основании записей в посольской книге: в феврале 1536 г. кн. Н. В. Оболенский, занимавший тогда должность смоленского наместника, упоминается там еще без думного чина, но уже 8 мая того же года он назван боярином536536
  Сб. РИО. Т. 59. С. 16, 30. В разрядах первое упоминание кн. Н. В. Оболенского с боярским чином относится к июлю 1537 г. (РК 1598. С. 91).


[Закрыть].

Князь Никита Хромой явно пользовался доверием правительницы и ее фаворита: весной 1537 г., еще до выступления удельного князя Андрея из Старицы, кн. Н. В. Оболенский вместе со своим троюродным братом кн. И. Ф. Овчиной Оболенским был послан «на бережение» на Волок. Затем, когда старицкий князь двинулся в сторону Великого Новгорода, кн. Н. В. Оболенский прибыл в город с государевым наказом, адресованным местным светским и духовным властям: «людей укрепити» и не дать мятежному князю «Новгород засести»537537
  ПСРЛ. Т. 29. С. 29.


[Закрыть].

Оценивая пожалования в Думу в годы правления Елены Глинской в целом, следует признать, что боярские чины раздавались весьма скупо: очевидно, компенсировалась лишь естественная убыль членов государева совета, и при этом сохранялся почти неизменным расклад сил при дворе. Фавор, которым пользовался князь Иван Овчина, позволил двум представителям рода Оболенских войти в Думу, и, таким образом, этот клан восстановил свое представительство в придворном синклите, характерное для последних лет правления Василия III (до 1532 г.). Кн. А. Д. Ростовский занял место своего родственника кн. А. А. Ростовского. По-прежнему прочные позиции при дворе сохраняли представители клана Морозовых (бояре Иван и Василий Григорьевичи Морозовы и Михаил Васильевич Тучков). После того как в 1534 г. сошел со сцены окольничий Яков Григорьевич Морозов, окольничество – вполне предсказуемо – было пожаловано в следующем году другому представителю того же клана – Ивану Семеновичу Брюхову-Морозову538538
  Впервые с чином окольничего упомянут в сентябре 1535 г., см.: РК 1598. С. 88.


[Закрыть] (он приходился двоюродным братом М. В. Тучкову и троюродным – И. Г. и В. Г. Морозовым539539
  См. родословную схему в кн.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 236 – 237.


[Закрыть]). Труднее понять, по чьей протекции стал окольничим Дмитрий Данилов сын Иванова (впервые упомянут в этом чине на церемонии приема литовского посланника в августе 1536 г.540540
  Сб. РИО. Т. 59. С. 43.


[Закрыть]). Возможно, он занял в Думе место окольничего И. В. Ляцкого, бежавшего в Литву в августе 1534 г. Впрочем, и И. С. Морозов, и Д. Д. Иванов получили окольничество на излете своей карьеры, будучи уже немолодыми людьми541541
  И. С. Морозов упоминается на службе с 1500 г., а Д. Д. Иванов – с 1495 г. Сводку данных об их карьере см.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 241, 257.


[Закрыть]. В 1536 – 1537 гг. они один за другим исчезают из источников542542
  Последнее упоминание об И. С. Морозове относится к марту 1536 г. (РК 1598. С. 89), а о Д. Д. Иванове – к февралю 1537 г. (Сб. РИО. Т. 59. С. 102).


[Закрыть].

За годы правления Елены Глинской численный состав Боярской думы практически не изменился: к весне 1538 г. боярами было 11 человек, т.е. столько же, сколько в момент вступления Ивана IV на престол в декабре 1533 г. Из этого числа семеро сановников были пожалованы в бояре еще Василием III (князья Д. Ф. Бельский, В. В. и И. В. Шуйские, а также И. Г. и В. Г. Морозовы, М. В. Тучков и М. Ю. Захарьин), а остальные четверо543543
  Мои подсчеты отличаются от приведенных А. А. Зиминым, который в число бояр, носивших этот чин в начале 1538 г., включил кн. И. Ф. Бельского, потерявшего боярство в момент заточения в тюрьму в августе 1534 г., и кн. М. И. Кубенского, достоверные сведения о боярстве которого появляются только с августа 1538 г. (РК 1598. С. 94). Ср.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 289, 291, 292.


[Закрыть] получили боярство уже из рук великой княгини Елены (князья И. Ф. Овчина Оболенский, И. Д. Пенков, Н. В. Хромой Оболенский и А. Д. Ростовский), заменив умерших в 30-е гг. членов Думы (князей М. В. и Б. И. Горбатых, А. А. Ростовского и М. С. Воронцова). Сохранившиеся источники не позволяют определенно судить о том, остался ли к апрелю 1538 г. в Думе кто-либо из окольничих.

Таким образом, «кадровая политика» Елены Глинской была весьма консервативной и направленной на сохранение статус-кво в среде придворной элиты.

Приведенные в этой главе наблюдения позволяют сделать вывод о том, что широко распространенные в литературе представления о Елене Глинской как о «регентше» и полновластной правительнице страны нуждаются, как минимум, в существенных коррективах. Хотя она добилась признания за собой титула «государыни», т.е. фактически соправительницы сына, всей полнотой суверенной великокняжеской власти Елена не обладала. Ни выдача официальных грамот, ни представительство во внешнеполитической сфере не перешли к матери государя, несмотря на малолетство последнего. Более того, даже в пожаловании думных чинов и назначении на воеводские должности в армии Елена Васильевна не могла поступать по своей воле: ей приходилось считаться с местническими амбициями знатнейших родов Северо-Восточной Руси и с их нелюбовью к «чужакам» – выходцам из Великого княжества Литовского. В результате ближайшие родственники великой княгини, ее мать и братья, занимали более чем скромное место при ее дворе; князья Михаил и Юрий Васильевичи Глинские не получали никаких назначений в армии, на дипломатической или административной службе. Даже фаворит правительницы, кн. И. Ф. Овчина Оболенский, должен был довольствоваться формально вторыми ролями в военных походах и придворных церемониях.

Упомянутые реальные ограничения власти великой княгини, по-видимому, явились следствием того важнейшего факта, что институт регентства как таковой не был выработан московской политической традицией; не существовало, как было показано в первой главе, и самих понятий «регент» и «регентство».

Эта институциональная слабость русской монархии второй четверти XVI в. становится особенно наглядной при сравнении со странами Западной и Центральной Европы, в которых уже в XIV в. были выработаны установления, регулировавшие порядок управления в период несовершеннолетия государя. Так, в «Золотой булле» императора Карла IV 1356 г. (гл. VII, ст. 1) предусматривалось, в случае перехода престола к несовершеннолетнему сыну курфюрста, назначение старшего брата покойного «опекуном и правителем»544544
  Цит. по: Wolf A. Königtum Minderjähriger. S. 100, Anm. 6.


[Закрыть]. Во Французском королевстве соответствующие нормы были установлены ордонансами, изданными Карлом V в Венсенне и Мелене в 1374 г., а затем Карлом VI в Париже в 1393 г. Примечательно, что меленский ордонанс (октябрь 1374 г.) предусматривал различие между «управлением нашим королевством» и «опекой, охраной и воспитанием наших детей»: первая функция поручалась Карлом V в случае своей смерти герцогу Людовику Анжуйскому, вторая – королеве-матери (Жанне Бурбон) вместе с герцогами Филиппом Бургундским и Людовиком Бурбоном545545
  См.: Ibid. S. 100 – 101, Anm. 7.


[Закрыть].

Во Франции начала XIV в. понятие регентства не только уже существовало, но регент имел право выдавать от своего имени официальные акты, обладавшие той же юридической силой, что и королевские грамоты. Так, после смерти в 1316 г. короля Людовика X Сварливого его брат Филипп (будущий король Филипп V) правил несколько месяцев в качестве регента и подтвердил ряд пожалований покойного монарха. Например, в регесте подтверждения дворянину Колару де Блему (июль 1316 г.) отмечено, что акт выдан «господином регентом» (per Dominum Regentem) в присутствии коннетабля и маршала Франции546546
  Registres du Trésor des Chartes. Tome II. Règnes de fils de Philippe le Bel.Première partie: règnes de Louis X le Hutin et de Philippe V le Long. Inventaire analytique établi par M. Jean Guerout, sous la direction de M. Rober Fawtier. Paris, 1966. P. 245. № 1367.


[Закрыть]. В августе того же года вдова Людовика X Клеменция Венгерская также получила две подтвердительные грамоты на имущество, подаренное ей покойным супругом; согласно сохранившимся регестам, эти документы были выданы «монсеньером регентом» («Par Mons. le Regent»)547547
  Ibid. P. 247. № 1375.


[Закрыть]. Напомню, что в России 30-х гг. XVI в. все официальные грамоты выдавались только от имени великого князя, хотя ему и было тогда четыре или пять лет от роду, а его мать, фактическая правительница страны, в этих документах даже не упоминалась.

Конечно, описанная ситуация в Московии периода малолетства Ивана IV выглядит весьма архаично на фоне западноевропейской практики того же времени, однако нужно учесть, что даже во Франции правовое оформление института регентства было не столь уж давним изобретением. Не только в эпоху раннего Средневековья548548
  См.: Offergeld Th. Reges pueri: Das Königtum Minderjähriger im frühen Mittelalter. Hannover, 2001, особенно s. 286, 383, 781 ff.


[Закрыть], но и много позднее регентство повсюду в Европе не имело прочных правовых оснований, и его конкретные формы в тот или иной момент определялись соотношением политических сил в данной стране. Еще в XIII в. во Французском королевстве, как отмечает Жак Ле Гофф, не существовало понятия регентства, и если кто-то брал на себя полноту власти в период несовершеннолетия короля, все равно речь шла только о «заботе и опеке»549549
  Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. М., 2001. С. 68.


[Закрыть].

Именно «заботе и опеке» королевы-матери вверил своих детей Людовик VIII, находясь на смертном одре. Обстоятельства, при которых Бланка Кастильская, мать Людовика IX, стала регентшей, весьма напоминают ситуацию, в которой оказалась Елена Глинская после смерти мужа, великого князя Василия III. Обе женщины воспринимались как иностранки в государствах, где им пришлось жить и править; происхождение и той и другой вызывало недовольство у части придворной элиты. Как предполагают некоторые французские историки, Бланка Кастильская стала регентшей в результате сговора нескольких советников покойного Людовика VIII, стремившихся оттеснить от власти дядю юного наследника – графа Филиппа Булонского550550
  Там же. С. 70 – 71.


[Закрыть]. Как мы помним, Елена Глинская пришла к власти при аналогичных обстоятельствах, после того как опекуны юного Ивана IV арестовали его дядю Юрия Дмитровского, который, с одной стороны, имел бесспорные права на опеку над малолетним племянником-государем, а с другой – внушал серьезные опасения как реальный претендент на престол. Наконец, репутация обеих женщин пострадала от порочащих их слухов. Оставляя сейчас в стороне вопрос о том, какая из этих дам дала больше поводов для обвинений551551
  Ж. Ле Гофф, например, считает слухи о распутном поведении Бланки Кастильской клеветой (Там же. С. 84 – 85).


[Закрыть], замечу, что общей почвой, на которой вырастали подобные подозрения, была средневековая мисогиния.

Разумеется, православная Русь XVI в. во многом отличалась от католической Франции XIII в., и тем не менее отмеченные выше черты сходства между политическими ситуациями, разделенными во времени тремя столетиями, на мой взгляд, выходят за рамки простого подобия. Скорее здесь уместно говорить о стадиальном, типологическом сходстве. И Французское королевство при Людовике IX, и Русское государство при Иване IV представляли собой средневековые династические монархии. В таких монархиях переход престола к малолетнему наследнику, при отсутствии прочной правовой основы для регентства и при наличии взрослых «принцев крови» – братьев покойного государя, был чреват серьезными политическими потрясениями. По сути, и у вдовствующей королевы Бланки Кастильской, и у вдовствующей великой княгини Елены были сходные причины для беспокойства. Конфликты последней с удельными князьями Юрием и Андреем, равно как и баронские заговоры первых лет царствования Людовика IX552552
  Об интригах баронов во главе с графом Булонским Филиппом Строптивым в 1226 – 1228 гг. см.: Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой. С. 80 – 85; о последующих военных действиях против мятежного графа Бретонского и преодолении кризиса в 1230 – 1231 гг. см.: Там же. С. 86, 89.


[Закрыть], служат наглядным подтверждением внутреннего родства политических кризисов в обеих странах.

Глава 4
ОБОСТРЕНИЕ КРИЗИСА В 1537 Г.: МЯТЕЖ АНДРЕЯ СТАРИЦКОГО

В начале 1537 г. могло показаться, что для правительницы и ее окружения все тревоги остались позади. 3 августа 1536 г. в заточении умер самый опасный соперник – князь Юрий Дмитровский: как сочувственно замечает Летописец начала царства, «преставися князь Юрьи Иванович страдальческою смертью, гладною нужею»553553
  ПСРЛ. М., 1965. Т. 29. С. 27. Это событие не прошло мимо внимания современников: все летописцы упомянули о смерти князя Юрия и, как правило, указали ее точную дату, см.: ПСРЛ. СПб., 1859. Т. 8. С. 292; Т. 30. М., 1965. С. 204; Зимин А. А. Краткие летописцы XV – XVI вв. // ИА. М.; Л., 1950. Т. V. С. 14, 31; Шмидт С. О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. С. 287.


[Закрыть]. В том же году завершились и военные действия с Литвой. 12 января 1537 г. в Москву прибыли «великие послы» Сигизмунда I для переговоров о мире554554
  Сб. РИО. Т. 59. СПб., 1887. С. 65.


[Закрыть]. Можно сказать, что война закончилась «ничейным» исходом: по условиям заключенного 18 февраля перемирия, Гомель отходил Литве, а построенные на приграничной литовской территории русские крепости Себеж и Заволочье остались за Россией555555
  Подробнее о ходе войны и ее итогах см.: Кром М. М. Стародубская война (1534 – 1537). Из истории русско-литовских отношений. М., 2008.


[Закрыть].

Впрочем, едва на западной границе установилось затишье, как обострилась обстановка на восточных рубежах Русского государства: с воцарением в Казани враждебного Москве хана Сафа-Гирея (осень 1535 г.) нападения казанцев на нижегородские и костромские земли стали постоянным явлением, а в середине января 1537 г. Сафа-Гирей неожиданно подошел с войском к Мурому, сжег городской посад и пытался штурмовать крепость, и лишь приближение русских воевод, шедших из Владимира и Мещеры на выручку муромскому гарнизону, вынудило хана отступить556556
  ПСРЛ. Т. 29. С. 28.


[Закрыть].

Правительство Елены Глинской использовало начало войны с Казанью как предлог для того, чтобы в ультимативной форме потребовать приезда в Москву князя Андрея Старицкого, спровоцировав тем самым открытый конфликт с удельным князем, который летописцы XVI в. назвали «великой замятней»557557
  «Великой замятней» именуются события 1537 г. в Воскресенской летописи и Летописце начала царства: ПСРЛ. Т. 8. С. 292; Т. 29. С. 29.


[Закрыть], а последующие историки – старицким мятежом.

Исследователи не раз обращались к изучению драматических событий 1537 г. К настоящему времени выявлен основной комплекс источников, сделано немало ценных наблюдений. Самый подробный рассказ о конфликте старицкого князя с великокняжеским правительством содержится в официальной Воскресенской летописи, но рассказ этот крайне тенденциозен: его составитель стремится отвести от юного Ивана IV и правившей за него матери подозрения в намерении «поимать» князя Андрея Ивановича, а всю вину за случившееся возложить на неких «лихих людей», сеявших недоверие между обеими сторонами558558
  ПСРЛ. Т. 8. С. 292 – 295. Сокращенная официальная версия той же направленности содержится в Летописце начала царства (ПСРЛ. Т. 29. С. 29 – 30) и его последующих переработках.


[Закрыть]. Однако еще Н. М. Карамзину и С. М. Соловьеву был известен неофициальный рассказ о событиях 1537 г., написанный кем-то из сторонников старицкого князя; он дошел до нас в составе рукописного сборника ГИМ (Синодальное собрание, № 645) и был в 1941 г. опубликован М. Н. Тихомировым под заголовком «Повесть о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого»559559
  Тихомиров М. Н. Малоизвестные летописные памятники XVI в. // ИЗ. М., 1941. Т. 10. С. 84 – 87; переизд. в кн.: Тихомиров М. Н. Русское летописание. М., 1979. С. 220 – 224.


[Закрыть]. Первый публикатор Повести предположил, что она была написана неким лицом, близким к князьям Оболенским560560
  Там же. С. 221.


[Закрыть]. Выдвинутая М. Н. Тихомировым гипотеза была развита К. Н. Сербиной, по мнению которой этот памятник был создан в 40-е гг. XVI в. в Троице-Сергиевом монастыре, и, возможно, его автором был инок Авраамий Оболенский, сын князя Юрия Оболенского, служившего ранее старицкому князю561561
  Сербина К. Н. О происхождении сборника № 645 Синодального собрания Государственного исторического музея // Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. Сборник статей к 70-летию А. А. Новосельского. М., 1961. С. 237 – 241, особенно с. 239 – 241.


[Закрыть]. Исследовательница переиздала повесть в виде приложения к тексту летописного свода 1518 г.562562
  ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. Прил. С. 356 – 357. Далее «Повесть о поимании князя Андрея Старицкого» цитируется по этому изданию. О литературных особенностях памятника см.: Белоброва О. А. Повесть о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого // СККДР. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Л., 1989. Ч. 2. С. 261 – 263.


[Закрыть]

В отличие от летописных рассказов, сохранившиеся документальные материалы, относящиеся к противостоянию московского и старицкого дворов, до сих пор не подвергались специальному источниковедческому анализу; некоторые из них остаются неопубликованными. Не привлекли пока внимания исследователей и зарубежные отклики на выступление старицкого князя, отложившиеся в иностранных архивах, в частности немецких.

Нуждаются в пересмотре и общие оценки событий 1537 г. Н. М. Карамзин свел дело к личному противостоянию правительницы и удельного князя, назвав Андрея Старицкого мятежником, заслуживавшим наказания, а великую княгиню Елену упрекнув в жестокости и вероломстве563563
  Карамзин Н. М. История государства Российского. Изд. 5-е (И. Эйнерлинга): В 3 кн. Кн. II (Т. V – VIII). СПб., 1842. Т. VIII. Стб. 12.


[Закрыть]. С. М. Соловьев ограничился изложением событий в соответствии с официальной летописной версией, известной ему по Царственной книге, с добавлением отдельных подробностей по другим источникам; от каких-либо собственных комментариев знаменитый историк воздержался564564
  Соловьев С. М. Сочинения: В 18 кн. Кн. III: История России с древнейших времен. М., 1989. Т. 5/6. С. 388 – 392.


[Закрыть]. В советской историографии 50-х гг. XX в. изображение личного конфликта Андрея Старицкого с опекунами юного Ивана IV уступило место концепции противоборства общественных сил – сторонников централизации во главе с правительством регентства, с одной стороны, и удельно-княжеской оппозиции – с другой. Так, по словам И. И. Смирнова, «мятеж, поднятый Андреем Старицким, представлял собой попытку мобилизации всех реакционных сил для борьбы против централизованного государства в лице Ивана IV и московского правительства»565565
  Смирнов И. И. Очерки политической истории. С. 73.


[Закрыть]. «Последним крупным оплотом удельно-княжеской реакции» назвал Старицкое княжество А. А. Зимин и с одобрением писал об «энергичных мерах» правительства Елены Глинской, предотвративших «серьезную угрозу, нависшую над страной»566566
  Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. С. 243, 246.


[Закрыть].

Подобная трактовка событий 1537 г. вызвала обоснованные возражения некоторых зарубежных русистов. Так, Хартмут Рюс указал на то, что утверждение И. И. Смирнова, будто Андрей Старицкий с самого начала готовился к вооруженной борьбе с правительством, не находит опоры в источниках. По мнению немецкого историка, удельный князь замышлял побег, а не мятеж, и лишь увидев, что путь в Литву перекрыт, решился на открытое выступление567567
  Rüß H. Machtkampf oder «feudale Reaktion»? Zu den innenpolitischen Auseinandersetzungen in Moskau nach dem Tode Vasilijs III // JGO. N.F. 1970. Bd. 18. Hf. 4. S. 501.


[Закрыть]. Заслуживает также внимания замечание Рюса о том, что события 1537 г. не имели ничего общего с борьбой «старого» и «нового», сил «реакции» и «прогресса». Подобно тому как в действиях Андрея невозможно усмотреть намерений восстановить удельную старину, так и в поведении московского правительства нет оснований видеть сознательную политику, направленную на ликвидацию удельных княжеств568568
  Ibid. S. 502.


[Закрыть].

Другой немецкий историк, Петер Ниче, также подчеркивал неподготовленность выступления Андрея Старицкого, который, по мнению ученого, действовал спонтанно, по ситуации569569
  Nitsche P. Großfürst und Thronfolger. S. 250, 251.


[Закрыть]. Как и Х. Рюс, Ниче считал необоснованной концепцию И. И. Смирнова, в которой Андрей предстает убежденным поборником удельно-княжеской реакции: по словам Ниче, князь не столько стремился к реставрации удельных порядков в государстве, сколько пытался избежать судьбы своего брата Юрия570570
  Ibid. S. 251.


[Закрыть].

В последние десятилетия XX в. изменились оценки старицкого мятежа и в отечественной историографии. Если под пером И. И. Смирнова и А. А. Зимина князь Андрей представал активной, наступательной силой, то в работах современных исследователей он выглядит скорее пассивной жертвой правительницы и ее фаворита Ивана Овчины Оболенского571571
  Юрганов А. Л. Старицкий мятеж. С. 100 – 110, особенно с. 104 – 107, 109 – 110; Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1983. С. 13; Его же. Царство террора. СПб., 1992. С. 87; Панеях В. М. Русь в XV – XVII вв. С. 55; Правящая элита Русского государства IX – начала XVIII в. (Очерки истории). СПб., 2006. С. 187 (автор раздела – Л. И. Ивина); Шапошник В. В. Церковно-государственные отношения в России в 30 – 80-е годы XVI века. 2-е изд. СПб., 2006. С. 32, 36.


[Закрыть]. В настоящее время никто из исследователей не интерпретирует события 1537 г. в терминах борьбы сторонников и противников централизации. По словам А. Л. Юрганова, мятеж князя Старицкого «явился борьбой претендентов за власть в уже едином государстве. В этой схватке за престол решался вопрос о личности государя, а не о судьбе России»572572
  Юрганов А. Л. Старицкий мятеж. С. 110. Ранее к тому же выводу пришел Х. Рюс, ср.: Rüß H. Machtkampf. S. 502.


[Закрыть]. По мнению ученого, успех централизации был уже предопределен при любом исходе борьбы князя Андрея с московскими правителями: и при его (гипотетической!) победе, и при (реально имевшем место) поражении Старицкий удел входил в состав Русского государства573573
  Юрганов А. Л. Старицкий мятеж. С. 110.


[Закрыть].

С последним утверждением можно и поспорить: отождествление централизации с ликвидацией уделов кажется данью уже уходящей в прошлое историографической традиции. Более того, как будет показано ниже, в 1540-х гг. Старицкий удел был восстановлен и передан сыну князя Андрея – Владимиру. Более убедительными представляются те трактовки интересующих нас событий, которые связывают конфронтацию московского и старицкого дворов с династическим кризисом574574
  Панеях В. М. Русь в XV – XVII вв. С. 55; Pavlov A., Perrie M. Ivan the Terrible. Harlow, 2003. P. 28; Правящая элита. С. 187 (текст Л. И. Ивиной).


[Закрыть]. Но прежде чем делать какие-либо выводы, нужно восстановить фактическую канву событий, а в ней по-прежнему, несмотря на все усилия исследователей, имеются серьезные лакуны.