Текст книги "«Вдовствующее царство». Политический кризис в России 30-40-х годов XVI века"

Боярин кн. Дмитрий Федорович Бельский, начиная с лета 1534 г., регулярно нес сторожевую службу. Командование на театре военных действий с Литвой ему по понятным причинам не доверяли, и в разрядах он постоянно упоминается в полках, стоявших на рубежах обороны от крымцев (на берегу Оки) и казанцев (в Муроме и Владимире). В июле 1534-го, июле и сентябре 1535 г. князь Дмитрий возглавлял рать, стоявшую «на Коломне»; в феврале 1536 г. он упоминается в Муроме, а в июле того же года – снова в Коломне464464
  РК 1598. С. 83, 87, 88, 89.


[Закрыть]. В июле 1537 г. кн. Д. Ф. Бельский находился во Владимире, причем в должности наместника этого города465465
  Там же. С. 91 – 92.


[Закрыть]. В сентябре того же года он был назначен главой судовой рати намеченного похода на Казань, но этот поход не состоялся466466
  Там же. С. 93.


[Закрыть]. Череда воеводских назначений Бельского в 1535 – 1536 гг., а также обязанности владимирского наместника, которые он исполнял в 1537 г., часто вынуждали его покидать столицу и ясно свидетельствовали о том, что этот боярин, занимавший первое место в придворной иерархии при Василии III, не входил в круг ближайших советников Елены Глинской.

Наконец, еще один боярин Василия III, кн. Михаил Васильевич Горбатый, в новое царствование успел проявить себя только на ратном поприще: в июле 1534 г. он упомянут в коломенском разряде в качестве первого воеводы передового полка467467
  РК 1598. С. 84.


[Закрыть]; а с ноября 1534 по март 1535 г. возглавлял большой поход русских войск в Литву468468
  Там же. С. 85 – 86; ПСРЛ. Т. 29. С. 15. Подробнее об этом походе, в котором кн. М. В. Горбатый возглавлял большую русскую рать, действовавшую на центральном направлении, см.: Кром М. М. Стародубская война. С. 50 – 57.


[Закрыть] и вскоре по возвращении из похода в том же году умер469469
  Во вкладной книге Троице-Сергиева монастыря есть запись: «7043-го году июня в 25 день по князе Михайле, во иноцех Захее, Кислом дал вкладу человек его князь Михайлов Бакшей денег 20 рублев» (ВКТСМ. С. 74). Следовательно, кн. М. В. Горбатый постригся перед смертью в монахи и умер не позднее июня 1535 г. Сохранилось завещание М. В. Горбатого, датированное 7043 (1534/35) г., см.: АССЕМ. № 35. С. 90 – 93.


[Закрыть].

Для полноты картины следует отметить, что двое окольничих, получивших этот чин при Василии III, – Иван Васильевич Ляцкий и Яков Григорьевич Морозов – сошли со сцены уже во второй половине 1534 г. Первый, как уже говорилось, бежал в Литву в августе 1534 г. Что касается второго, окольничего Я. Г. Морозова (младшего брата бояр Ивана и Василия Григорьевичей Морозовых), то последнее упоминание о нем в разрядах относится к июлю 1534 г.: он стоял с другими воеводами в Вязьме, а затем был переведен в Смоленск470470
  РК 1598. С. 84 – 85.


[Закрыть]. Затем Я. Г. Морозов исчезает из источников: по-видимому, он вскоре умер или отошел от дел471471
  А. А. Зимин привел противоречивые данные о конце карьеры Я. Г. Морозова: в опубликованной в 1958 г. статье ученый писал о смерти окольничего в 1534 г., но при этом указал (со ссылкой на Разрядную книгу редакции 1565 г.), что последнее упоминание Я. Г. Морозова в разрядах относится к 1537 г. (Зимин А. А. Состав Боярской думы. С. 53 и прим. 150). В изданной посмертно монографии А. А. Зимина говорится (со ссылкой на упомянутую статью 1958 г.), что Я. Г. Морозов умер между 1537 и 1541 гг. (Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 238). Однако утверждение о том, что последнее упоминание о Я. Г. Морозове в источниках относится к 1537 г., неверно: после 1534 г. он ни в разрядах, ни в других источниках не упоминается. Вклад в Троице-Сергиев монастырь на помин его души был сделан в феврале 1541 г. (ВКТСМ. С. 53).


[Закрыть].

Итак, придворный «ландшафт», как мы могли убедиться, сильно изменился всего за несколько лет, прошедших со дня смерти Василия III. Эти изменения стали результатом действия многих факторов, среди которых – и местническая борьба (от которой в первую очередь пострадали литовские княжата, но наряду с ними и некоторые представители суздальской и старомосковской знати), и внешнеполитическая конъюнктура – война с Литвой, наложившая свой отпечаток на противоборство придворных кланов, и естественная смена поколений (в 30-е гг. завершился жизненный путь многих деятелей, чья карьера началась в самом конце XV в. или первые годы XVI в.: бояр кн. М. В. Горбатого, кн. Б.И. Горбатого, кн. А. А. Хохолкова-Ростовского, М. С. Воронцова, окольничего Я. Г. Морозова и др.). Однако в охарактеризованных выше изменениях пока не просматривается прямое влияние новой правительницы – Елены Глинской; между тем трудно сомневаться в том, что, придя к власти, великая княгиня постаралась окружить себя наиболее доверенными людьми. Поэтому перенесем внимание с тех, кто проиграл в ходе придворной борьбы, на тех, кто оказался в выигрыше при новом режиме власти, установившемся к осени 1534 г. Присмотримся теперь к тем, на кого пал выбор Елены Глинской, кто получил из ее рук думные чины и занял первые места в новой дворцовой иерархии.

* * *

По традиции великие княгини имели свой двор: во время торжественных выходов, свадеб, праздничных трапез их сопровождали боярыни, принадлежавшие к верхушке московской знати. Так, за столом на свадьбе Василия III с Еленой Глинской 21 января 1526 г. сидели боярыни: княгиня Анна, двоюродная сестра Василия III, вдова кн. Ф. И. Бельского; княгиня Марья, вдова кн. С. Д. Холмского; Орина, вдова боярина Юрия Захарьича; Анна, жена боярина Петра Яковлевича Захарьина; Федосья, жена боярина М. Ю. Захарьина472472
  РК 1598. С. 9. Сведения о лицах, чьи жены или вдовы перечислены в этой записи, уточнены по: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 113, 124, 184 – 187.


[Закрыть]. Впрочем, приведенный список из пяти боярынь не отражает состав двора новой великой княгини, который еще не успел сформироваться; скорее он указывает на иерархию, существовавшую к тому моменту при государевом дворе.

С гораздо большим основанием собственный двор великой княгини можно усмотреть в списке боярынь, содержащемся в разряде свадьбы князя Андрея Ивановича Старицкого (январь 1533 г.): «А сидели в столе от великие княини боярони княж Дмитреева Федоровича Бельского княини Марфа, Юрьева жена Захарьина Орина, Иванова жена Ондреевича Олена, Васильевская жена Андреевича Огрофена, князь Ивана Палетцкого княини»473473
  РК 1598. С. 13.


[Закрыть]. Первое место в этом перечне отведено жене кн. Д. Ф. Бельского Марфе, мужу которой принадлежало на тот момент первенство в придворной иерархии при Василии III. К этому следует добавить, что Марфа была дочерью конюшего Ивана Андреевича Челяднина, умершего в литовском плену474474
  Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 173.


[Закрыть]. Следующей в свадебном разряде названа вдова боярина Юрия Захарьича Орина (она упоминалась и в приведенном выше свадебном разряде 1526 г.). Далее в списке идет вдова И. А. Челяднина Елена (очевидно, мать Марфы – княгини Бельской), а затем – вдова его брата, дворецкого Василия Андреевича Челяднина, Аграфена. Завершает список не названная по имени жена князя Ивана Палецкого475475
  Возможно, имеется в виду окольничий кн. Иван Федорович Палецкий (умер до 3 августа 1533 г.), см. о нем: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 43.


[Закрыть].

Об Аграфене Челядниной нужно сказать особо: она была мамкой наследника престола, маленького Ивана. Это ей Василий III, согласно летописной Повести, приказал перед смертью, «штоб еси Огрофена от сына моего Ивана не отступала ни пяди»476476
  Цитирую Повесть о смерти Василия III по Постниковскому летописцу: ПСРЛ. Т. 34. С. 22.


[Закрыть]. Кроме того, Аграфена приходилась родной сестрой могущественному временщику 1530-х гг. – кн. Ивану Федоровичу Телепневу Оболенскому. Их судьбы в дальнейшем тесно переплелись между собой.

Безусловно, процитированный свадебный разряд 1533 г. не дает представления о полном составе двора великой княгини: в нем перечислены лишь «старшие боярыни». В этом можно убедиться, обратившись к такому интересному источнику, как родословная «память», составленная кем-то из недоброжелателей Глинских в 40-х гг. XVI в. Цель автора этого сочинения состояла в том, чтобы показать невысокое местническое положение представительниц этого рода в конце правления Василия III. Для историка «память» интересна тем, что она детально описывает иерархию двора великой княгини Елены накануне вступления на престол ее сына Ивана:

А у великие книини в столе сидели боярони Марья Григорьева жена Федоровича. А коли Марьи нет, ино сидела Орина Юрьева жена Захарьича. А от них сидела Олена да Огрофена Челяднины.

А Глинсково книини Анна сидела в кривом столе, да книини Настасья Мамаева сидела в кривом же столе. А не сиживала у них Огрофена Волынсково. А сидела у них в заседках в кривом же столе любо Иванова жена Третьякова Овдотья, а либо Нехожево книини Огрофена.

А коли Марьи нет тут и Орины Юрьевы, ино сидела книини Анна да книини Настасья от Олены да от Огрофены Челядниных в кривом же столе477477
  Бычкова М. Е. Родословие Глинских. С. 121.


[Закрыть].

Итак, если верить составителю «памяти», первые места при дворе великой княгини Елены занимали вдова боярина Г. Ф. Давыдова478478
  Согласно собранным А. А. Зиминым данным, Г. Ф. Давыдов упоминается в источниках с 1495 по 1521 г. (Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 168 – 169).


[Закрыть] Марья и вдова боярина Юрия Захарьича Орина. Далее следовали Елена и Аграфена Челяднины и только после них – мать великой княгини Анна (вдова кн. Василия Львовича Глинского) и Анастасия, вдова кн. Ивана Мамая Львовича Глинского (отсюда – «Настасья Мамаева»). Автор напоминает о том, что в обычные дни («коли за обычай сидят»), если великий князь Василий приходил в палаты своей супруги, то Глинские «сидели ниже всех боярынь». Когда же по случаю рождения у великокняжеской четы сына Юрия (в октябре 1532 г.) «болшой наряд был, а бояронь много было», тогда «была верхняя лавка, а в верхней лавке сидели в болшом месте Челяднины Олена да Огрофена. А Глинские книини Анна да книини Настасья сидели конец стола»479479
  Бычкова М. Е. Родословие Глинских. С. 121.


[Закрыть].

При жизни Василия III двор его супруги находился как бы в тени «большого» Государева двора, и описанная выше иерархия имела значение только для обитательниц женской половины дворца. Каким-либо политическим влиянием боярыни великой княгини в ту пору не обладали. Все изменилось после того, как старший сын Елены Глинской Иван занял престол в декабре 1533 г., а она сама спустя полгода стала при нем правительницей. Теперь ее ближние боярыни приобрели реальный вес в придворной среде. Показательно, что уже в летописном рассказе о похоронах великого князя Василия особое внимание уделено лицам, сопровождавшим его вдову Елену во время траурной церемонии. Как было показано в первой главе книги, этот рассказ сохранился в нескольких редакциях: наиболее подробной (хотя и едва ли первоначальной) является та, которая отразилась в Новгородской летописи по списку Дубровского. Здесь после перечисления бояр, сопровождавших великую княгиню (кн. В. В. Шуйского, М. С. Воронцова, кн. М. Л. Глинского, кн. И. Ф. Овчины Оболенского), названы боярыни, также входившие в ее свиту: княгиня Анастасия – племянница Василия III (дочь его сестры от брака с царевичем Петром480480
  См.: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 128.


[Закрыть]), жена кн. Федора Михайловича Мстиславского; княгиня Марья – сестра Елены Глинской, жена кн. Ивана Даниловича Пенкова481481
  Княжна Мария Васильевна Глинская была выдана по воле Василия III замуж за кн. И. Д. Пенкова осенью 1527 г. В Воскресенской летописи под 7036 годом читаем: «Тое же осени пожаловал князь велики князя Ивана Пенкова – дал за него своякиню свою, княжну Марью» (ПСРЛ. Т. 8. С. 272). О карьере кн. И. Д. Пенкова см.: Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления. С. 292 – 298; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 93.


[Закрыть]; Елена – вдова И. А. Челяднина; Аграфена – вдова В. А. Челяднина; Феодосия – жена боярина М. Ю. Захарьина; Аграфена – жена некоего Василия Ивановича; и, наконец, княгиня Анна – мать великой княгини, вдова кн. В. Л. Глинского482482
  ПСРЛ. Т. 43. С. 232. В другой редакции летописной повести, отразившейся в Софийской II летописи и Постниковском летописце, названа только одна боярыня, сопровождавшая Елену Глинскую на похоронах мужа: княгиня Анастасия, жена кн. Ф. М. Мстиславского (ПСРЛ. СПб., 1853. Т. 6. С. 276; Т. 34. С. 24).


[Закрыть].

Помещенный в летописи Дубровского список боярынь великой княгини Елены подтверждает слова анонимного автора родословной «памяти» Глинских о невысоком статусе этого рода в Москве и свидетельствует о том, что бабка Ивана IV, княгиня Анна, по-прежнему занимала одно из последних мест в придворной иерархии, даже после того, как ее внук занял великокняжеский престол. Примечательно, что дочь Анны Глинской, княгиня Марья Пенкова, упомянута раньше матери: очевидно, местнический статус боярынь определялся статусом их мужей при московском дворе. Разумеется, вне конкуренции были те из них, кто, подобно племяннице Василия III, княгине Анастасии Мстиславской, находился в прямом родстве с великокняжеским домом. В летописном тексте, как и в приведенных выше других списках боярынь Елены Глинской, мы снова видим имена Елены и Аграфены Челядниных – явный признак их прочного положения при дворе великой княгини.

В нашем распоряжении есть еще один источник по истории двора Елены Глинской: речь идет об уже известном нам описании приема великой княгиней бывшего казанского хана Ших-Али (Шигалея) и его жены Фатьмы-салтан в январе 1536 г., помещенном в Летописце начала царства. На аудиенции Шигалея 9 января, наряду с боярами кн. В. В. Шуйским и И. Ф. Телепневым Оболенским и дьяками Ф. Мишуриным и Меньшим Путятиным, присутствовали боярыни великой княгини. Летописец называет их в следующем порядке: княгиня Анастасия, жена кн. Ф. М. Мстиславского; Елена, вдова И. А. Челяднина; Аграфена, вдова В. А. Челяднина, «и иные многие боярыни»483483
  ПСРЛ. Т. 29. С. 22.


[Закрыть]. Через несколько дней в церемонии встречи царицы Фатьмы-салтан, приехавшей во дворец, участвовали Аграфена «Ивановская жена Волынского»484484
  М. Е. Бычкова полагает, что мужем Аграфены был Иван Михайлович Волынский (Бычкова М. Е. Родословие Глинских. С. 115).


[Закрыть], Аграфена Челяднина и «молодые боярыни», не названные по имени. На пиру в честь царицы самое почетное место, выше остальных боярынь, занимала княгиня Анастасия – жена кн. Ф. М. Мстиславского (летописец напоминает, что она была дочерью царевича Петра, и называет ее «сестрой» великого князя Ивана), а «под нею» сидели Елена и Аграфена Челяднины, а также жена кн. Д. Ф. Бельского княгиня Марфа. Ниже Марфы в местническом отношении («под нею») сидела жена Ивана Волынского Аграфена; «а иные боярыни в скамье сидели», добавляет летописец, заканчивая перечисление485485
  ПСРЛ. Т. 29. С. 23.


[Закрыть]. Можно предположить, что на этой скамье нашлось место и для матери правительницы, княгини Анны Глинской, но летописец не удостоил упоминания сидевших столь «низко» боярынь.

Обращает на себя внимание большое «представительство» клана Челядниных в ближайшем окружении великой княгини: на приеме царицы Фатьмы-салтан, помимо Елены и Аграфены – вдов соответственно Ивана и Василия Андреевичей Челядниных, присутствовала княгиня Марфа Бельская – дочь Елены и И. А. Челяднина. Кроме того, летописец упоминает, что кравчим у великой княгини на том пиру был Иван Иванович Челяднин486486
  Там же.


[Закрыть] – сын того же боярина и родной брат Марфы.

Изучение родственных связей между придворными кланами дает ключ к пониманию пожалований в годы правления великой княгини Елены. Приведенные выше факты свидетельствуют о том, что по неписаному соглашению с верхушкой московской знати государыня не могла возвысить своих ближайших родственников – мать и братьев. Но это не означает, что она не стремилась облагодетельствовать близких ей людей: выход был найден в том, что высокие думные и дворцовые чины получили мужья сестер Елены Глинской, а также родственники Елены и Аграфены Челядниных – ближних боярынь великой княгини.

Схема 1. Родственные связи кланов Глинских и Челядниных487487
  При составлении схемы использована таблица в кн.: Kollmann N. S. Kinship and Politics. P. 164. Fig. 9. Расположение детей от одного брака на схеме не всегда соответствует порядку их старшинства. Часть генеалогической информации на схеме ради экономии места опущена.


[Закрыть]

Первые достоверные сведения о пожаловании боярских чинов при юном Иване IV относятся к июлю 1534 г.: в разрядной росписи полков на Коломне боярами впервые названы кн. Иван Федорович Бельский и кн. Иван Данилович Пенков, а кн. Иван Федорович Овчина Оболенский именуется боярином и конюшим488488
  РК 1598. С. 83, 84.


[Закрыть]. В литературе, однако, утвердилось мнение, впервые высказанное А. А. Зиминым, о том, что фаворит Елены Глинской кн. И. Ф. Овчина Оболенский получил боярство еще к январю 1534 г.489489
  Зимин А. А. Состав Боярской думы. С. 54; Его же. Формирование боярской аристократии. С. 52, 289.


[Закрыть], однако эта версия не имеет надежной опоры в источниках.

В обоснование своей точки зрения о столь раннем пожаловании Ивана Овчины в бояре А. А. Зимин ссылался на письмо литовского гетмана Ю. М. Радзивилла, адресованное кн. И. Ф. Оболенскому («боярину и конюшему и воеводе великого князя Ивана Васильевича Московского») и датированное 16 января (без указания года)490490
  А. А. Зимин почему-то ссылается на издание этого документа в «Актах Западной России» (АЗР. СПб., 1848. Т. 2. № 175. С. 234), между тем посольская книга сношений с Польшей и Литвой за декабрь 1533 – 1538 г., в составе которой до нас дошел текст этого письма, была опубликована позднее еще раз в специальном издании, см.: Сб. РИО. Т. 59. С. 1 – 143 (текст письма Ю. Радзивилла кн. И. Ф. Овчине Оболенскому – на с. 19 – 20).


[Закрыть]. Однако дипломатические контакты между Ю. М. Радзивиллом и кн. И. Ф. Овчиной Оболенским, продолжением которых стало упомянутое письмо от 16 января, завязались только в сентябре 1535 г., после того как в литовский плен попал двоюродный брат Овчины, кн. Ф. В. Телепнев Оболенский491491
  Сб. РИО. Т. 59. С. 14 и сл.


[Закрыть]. Поэтому, исходя из контекста русско-литовских отношений той поры, письмо гетмана Ивану Овчине следует датировать 16 января 1536 г. Отнесение его к январю 1534 г. явно ошибочно.

Недавно А. Л. Юрганов попытался датировать получение кн. И. Ф. Овчиной Оболенским боярского чина еще более ранним временем – началом декабря 1533 г.492492
  Юрганов А. Л. Политическая борьба в 30-е годы XVI века. С. 108.


[Закрыть] Основанием для подобного предположения ученому послужило окончание летописной Повести о смерти Василия III по списку Дубровского: при описании похорон великого князя в этой редакции Повести среди «бояр», сопровождавших Елену Глинскую, назван и «князь Иван Федоровичь Овчина»493493
  ПСРЛ. Т. 43. С. 232.


[Закрыть]. В другой редакции Повести (отразившейся в Софийской II летописи и Постниковском летописце) князь Иван Овчина в данном пассаже не упомянут, но главное заключается не в этом: летописи вообще не могут считаться надежным источником при выяснении времени пожалования того или иного придворного думными чинами. Показательно, что во всех списках летописной Повести среди «бояр» в данном контексте упомянут и кн. М. Л. Глинский, хотя он, как справедливо полагают А. А. Зимин и А. Л. Юрганов, боярского чина так и не получил494494
  Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 143; Юрганов А. Л. Политическая борьба в годы правления Елены Глинской. С. 74 – 75.


[Закрыть].

Помимо источниковедческих наблюдений, можно привести также некоторые общеисторические соображения, которые не позволяют согласиться с Зиминым и Юргановым в данном вопросе. Большинство исследователей вполне резонно видят в пожаловании Ивану Овчине боярства свидетельство расположения правительницы к своему фавориту. Между тем до лета 1534 г., как было показано в предыдущей главе, не заметно каких-либо проявлений самостоятельности Елены Глинской. Совершенно невероятно, чтобы в день похорон великого князя Василия убитая горем вдова (она даже не могла идти сама: «несоша ея из ее хором в санях на собе дети боярские на лествицу»495495
  ПСРЛ. Т. 43. С. 232.


[Закрыть]) раздавала кому бы то ни было думные чины. Скорее всего, подобные пожалования вообще были невозможны до окончания траура по покойному государю (40-й день после смерти Василия III миновал 13 января 1534 г.). Но еще несколько месяцев великая княгиня не спешила с пожалованиями, пока не почувствовала прочную опору в боярской среде. Еще в начале июля 1534 г. осведомленный наблюдатель, польский жолнер Войтех, бежавший из русского плена, причислил князя Ивана Овчину к тем воеводам, которые «ничого не справуют, только мают их з людми посылати, где будет потреба»496496
  РА. № 39. С. 99.


[Закрыть]. Таким образом, возвышение кн. И. Ф. Оболенского началось никак не раньше лета 1534 г.

Суммируя сделанные выше наблюдения, можно высказать предположение, что первая раздача думных чинов при новом государе, Иване IV, произошла в июле 1534 г., т.е. именно тогда, когда появился упоминавшийся уже коломенский разряд. Эта разрядная роспись начинается словами: «Лета 7042-го июля при великом князе Иване Васильевиче всеа Руси и при матери его великой кнеине Елене, в первое лето государьства его, на Коломне велено быть воеводам…»497497
  РК 1598. С. 83.


[Закрыть] (выделено мной. – М. К.). Следовательно, июльский разряд 1534 г. был первым разрядом нового царствования. Приведенную разрядную запись уместно сопоставить со свидетельством краткого летописца Марка Левкеинского: «Таго же лета [7042-го. – М. К.] великая княгиня Елена з бояры думала да велела князей и бояр жаловати да на службу посылати»498498
  Зимин А. А. Краткие летописцы XV – XVI вв. № 1. С. 12.


[Закрыть] (выделено мной. – М. К.).

Из этого летописного известия следует, что решение о пожаловании князей и бояр и об их посылке на службу было принято на совещании великой княгини с думцами. Летописец не называет дату принятия данного решения, но ее можно примерно определить на основе выше– и нижеследующих сообщений. Выше Марк Левкеинский сообщал о «поимании» в апреле 1534 г. вдовы князя Василия Шемячича с двумя дочерьми, а ниже – о «стоянии» в Боровске князя Андрея Старицкого и «многих воевод»499499
  Зимин А. А. Краткие летописцы XV – XVI вв. № 1. С. 12.


[Закрыть]. Иные источники зафиксировали пребывание князя Андрея Ивановича в Боровске с 25 мая (Троицына дня) по июль 1534 г.500500
  ПСРЛ. Т. 34. С. 24; РК 1598. С. 84; РА. № 39. С. 99.


[Закрыть] Таким образом, по расположению среди других летописных статей сообщение о пожаловании князей и бояр и посылке их на службу попадает в интервал: май – июль 1534 г.

Итак, краткий летописец и разрядная запись корректируют и дополняют друг друга: согласно Марку Левкеинскому, решение о пожаловании князей и бояр было принято одновременно с их отправкой на службу; а дата первой официальной полковой росписи (коломенской) известна нам из разрядов: июль 1534 г.

Думными чинами в первую очередь были пожалованы лица, входившие в ближний круг великой княгини. К июлю 1534 г. боярами стали: кн. И. Ф. Овчина Оболенский – брат Аграфены Челядниной, мамки юного государя; кн. И. Д. Пенков – муж Марии Глинской, сестры правительницы; а также кн. И. Ф. Бельский – брат Д. Ф. Бельского, женатого на Марфе Челядниной. Дальнейшая судьба пожалованных в бояре лиц сложилась по-разному. Князь Иван Бельский в августе того же года, как мы уже знаем, попал в опалу в связи с побегом в Литву его брата Семена и вместе со свободой утратил и боярский чин. Кн. Иван Данилович Пенков в годы правления Елены Глинской подвизался главным образом на ратной службе: в июне 1535 г. он возглавлял сторожевой полк в походе кн. В. В. Шуйского в Литву; в июле следующего года был вторым воеводой при кн. Д. Ф. Бельском в большом полку, стоявшем на Коломне; в июле 1537 г. там же возглавлял полк правой руки; наконец, в сентябре того же года он должен был возглавить конную рать в походе на Казань, но этот поход не состоялся501501
  РК 1598. С. 87, 89, 91, 94.


[Закрыть]. Источники не сохранили каких-либо свидетельств об участии кн. И. Д. Пенкова в дипломатической или административной деятельности (до 1539 г.); нет данных и о каком-то его влиянии на принятие важных внутриполитических решений. Зато получивший одновременно с ним боярский чин кн. И. Ф. Овчина Телепнев Оболенский вскоре достиг вершины могущества: в июле 1534 г. начался стремительный взлет его карьеры.

Как было показано в предыдущей главе, князь Иван Овчина имел отношение к аресту кн. М. Л. Глинского в августе 1534 г. В начавшемся в ноябре 1534 г. большом походе в Литву кн. И. Ф. Оболенский занимал вторую по значимости командную должность – первого воеводы передового полка; первым воеводой большого полка (фактически главнокомандующим) в этой кампании был назначен старший по возрасту и более опытный полководец – боярин кн. М. В. Горбатый502502
  РК 1598. С. 85, 86.


[Закрыть]. Примечательно, что, хотя князь Иван Федорович имел самый высокий чин в придворной иерархии – конюшего боярина, в армии он неизменно довольствовался вторыми и даже третьими ролями, уступая первые места более знатным или более заслуженным лицам. Так, в июньском походе 1535 г. в Литву, во главе которого находился боярин кн. В. В. Шуйский, кн. И. Ф. Овчина Телепнев снова был первым воеводой передового полка503503
  Там же. С. 87.


[Закрыть], а в коломенской разрядной росписи июля 1537 г. он значится первым воеводой полка левой руки: более высокие в местническом отношении назначения в большом и передовом полках, полку правой руки достались тогда татарскому князю Федору Даировичу, кн. Н. В. Оболенскому, кн. В. А. Микулинскому, кн. И. Д. Пенкову504504
  Там же. С. 91.


[Закрыть]. И это – всего месяц спустя после подавления «мятежа» князя Андрея Старицкого – события, в котором, как будет показано в следующей главе, кн. И. Ф. Овчина Оболенский сыграл ключевую роль. Правда, в росписи несостоявшегося похода на Казань, датированной сентябрем 1537 г. (последней разрядной росписи времени правления Елены Глинской), князь Иван Федорович числится уже вторым воеводой большого полка конной рати, но и в этом случае первенство отдано другому воеводе – боярину кн. И. Д. Пенкову505505
  Там же. С. 94.


[Закрыть].

Таким образом, воеводские назначения кн. И. Ф. Овчины Оболенского не отражают того реального влияния, которым пользовался могущественный временщик при московском дворе. Скорее они свидетельствуют о том, что правительница и ее фаворит считались с местническими притязаниями знатнейших родов: традиции следовало соблюдать, и воеводские должности в армии распределялись в соответствии со знатностью, личными и родовыми заслугами. В этом заключался еще один компромисс периода правления Елены, благодаря которому удавалось поддерживать шаткое равновесие в придворной среде.

Между тем особая близость конюшего боярина к вдовствующей великой княгине недолго оставалась тайной для современников: уже зимой 1535 г. отношения князя Ивана Овчины Телепнева и Елены Глинской стали темой пересудов среди детей боярских, участвовавших в литовском походе; от пленных об этом стало известно придворным Сигизмунда I, великого князя Литовского и польского короля, а уж они не преминули поделиться подобными слухами со своими корреспондентами в разных странах Европы. Так, секретарь Сигизмунда Николай Нипшиц сообщал из Вильны 3 марта 1535 г. епископу г. Кульма (Хельмно) Иоанну Дантышку об услышанном от пленных «московитов» занятном анекдоте (eyn guten schwank), который он, однако, не решается доверить бумаге. Речь в «анекдоте» идет о великой княгине и об опекуне «по имени Овчина» (Offczyna genannt) – «верховном командующем» (oberschter habtman) над войском, вторгшимся в Литву506506
  На самом деле, как уже говорилось выше, официальным главой московской рати был кн. М. В. Горбатый, но весьма показательно, что в Литве считали верховным начальником князя Ивана Федоровича Овчину Оболенского, командовавшего передовым полком.


[Закрыть]. По словам Нипшица, «этот Овчина является опекуном днем и ночью» (der selbig Offczyna yst der formund bey tag und nacht)507507
  AT. 1966. T. XVII. № 139. P. 198.


[Закрыть].

Новая волна слухов о фаворите великой княгини появилась в Литве после того, как 29 августа 1535 г. при взятии польско-литовской армией Стародуба в плен попал наместник этой крепости кн. Федор Васильевич Овчина Оболенский508508
  ПСРЛ. Т. 29. С. 19. Подробнее о взятии Стародуба и пленении кн. Ф. В. Оболенского см.: Кром М. М. Стародубская война. С. 77 – 81.


[Закрыть] – двоюродный брат князя Ивана Федоровича Овчины. 23 декабря того же года уже упоминавшийся выше кульмский епископ Иоанн писал советнику императора Карла V Корнелию Дуплицию Шепперу о том, что у одного из захваченных в Стародубе знатных пленников «по имени Овчина» (Officziny) есть брат, который находится «при вдове-княгине Московской» (apud viduam ducem Moscoviae) и «выполняет вместо мужа супружеские обязанности» (more mariti vicarius officium praestat coniugale)509509
  AT. T. XVII. № 593. P. 740.


[Закрыть].

Иоанну Дантышку вторит другой наблюдатель, Николай Нипшиц: в письме Альбрехту Прусскому от 28 августа 1536 г. он сообщал, что взятый в плен наместник Стародуба, «герцог Овчина» (der hauptman von Starodub… hertzog Owfftzyna) – «превосходный, видный человек в Москве» (ein trefflich, ansichtigk man in der Muska): «его родной [!] брат держит великую княгиню вместе с ребенком [имеется в виду Иван IV. – М. К.] и всей Москвой под своей опекой, защитой и управлением» (sein leiblicher bruder hat die grosfurstin zusampt dem kindt und die gantze Muska in seinem schirm, schutz und regiment)510510
  Elementa ad Fontium Editiones. Romae, 1979. Vol. XLVII. № 207. P. 54.


[Закрыть].

Вероятно, аналогичным путем эти пикантные подробности дошли и до известного австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна, который в своих «Записках о Московии», опубликованных впервые в 1549 г., поместил назидательный рассказ о том, как князь Михаил Львович Глинский пытался прервать позорную связь своей племянницы с «неким боярином по прозвищу Овчина» и «наставлял ее жить честно и целомудренно», но разгневанная великая княгиня заточила дядю в темницу511511
  Герберштейн С. Записки о Московии / Пер. А. И. Малеина и А. В. Назаренко. М., 1988. С. 88.


[Закрыть].

Изображенная Герберштейном нравоучительная сцена больше говорит о литературных вкусах автора, чем о реальных событиях в Москве середины 1530-х гг.512512
  О малой достоверности и вторичности информации, сообщаемой Герберштейном о России 30-х гг. XVI в., см.: Кром М. М. «Записки» С. Герберштейна и польские известия. С. 77 – 86, особенно с. 81 – 83, 86.


[Закрыть] Однако теперь в нашем распоряжении есть гораздо более ранние свидетельства, современные той эпохе, причем, как показывает процитированное выше письмо Н. Нипшица от 3 марта 1535 г., слухи о великой княгине и ее фаворите были только записаны в Литве, но возникли они в самой России и распространялись, в частности, среди служилого люда. Стремительный взлет карьеры князя Ивана Овчины Оболенского, начавшийся летом 1534 г., косвенно свидетельствует о том, что подобные слухи имели под собой какие-то основания.

Хотя кн. И. Ф. Овчина Телепнев Оболенский впервые упомянут на службе еще в 1510/11 г., при жизни Василия III он не пользовался особым расположением государя: 20 лет ратной службы не принесли ему думного чина, а в 1531 г. князь Иван даже попал в опалу, правда, кратковременную513513
  Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 51 – 52.


[Закрыть]. Все сразу переменилось летом 1534 г. Своим возвышением кн. И. Ф. Овчина Оболенский был во многом обязан своей сестре – Аграфене Челядниной, мамке маленького Ивана IV, входившей в ближний круг великой княгини Елены. Это она, надо полагать, открыла брату доступ в дворцовые покои. И чин конюшего, вероятно, достался ему по свойству с Челядниными. В 1508 – 1514 гг. этот чин принадлежал Ивану Андреевичу Челяднину514514
  Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений Русского государства конца XV и XVI в. // ИЗ. М., 1958. Т. 63. С. 188.


[Закрыть]; в дальнейшем, с конца 1530-х по 1560-е гг., конюшими, как правило, также становились представители клана Челядниных515515
  И. И. Челяднин (1539 – 1541), И. П. Федоров-Челяднин (1546, 1550 – 1568). См.: Там же. С. 191, 196.


[Закрыть]: по-видимому, этот чин считался тогда их родовым достоянием.

Недруги временщика не без оснований считали Аграфену Челяднину верной союзницей ее брата и, как только умерла великая княгиня Елена (3 апреля 1538 г.), свели счеты не только с князем Иваном Овчиной, но и с его сестрой: ее сослали в Каргополь и насильно постригли в черницы516516
  ПСРЛ. Т. 29. С. 32.


[Закрыть].

Но вернемся к тому недолгому периоду, когда кн. И. Ф. Овчина Телепнев находился в зените своего могущества. Как было показано выше, с начала 1535 г. ходили упорные слухи об особой близости конюшего боярина к великой княгине. К осени того же года относится еще одно важное указание на возросшее влияние кн. И. Ф. Овчины Оболенского при московском дворе: именно к нему (при посредничестве попавшего в литовский плен его двоюродного брата – кн. Ф. В. Оболенского) обратился гетман Юрий Радзивилл с целью возобновления прерванных войной дипломатических отношений517517
  Сб. РИО. Т. 59. С. 14.


[Закрыть]. С ноября 1535 по август 1536 г. – до того момента, когда был восстановлен обмен послами между государями России и Литвы, – конюший боярин с ведома великокняжеского правительства вел переписку с гетманом Ю. Н. Радзивиллом и несколько раз (в феврале и мае – июне 1536 г.) принимал его посланцев на своем подворье, причем на таких «малых аудиенциях» присутствовали дворецкий И. Ю. Шигона Поджогин, дьяки Меньшой Путятин и Федор Мишурин и несколько детей боярских518518
  Переписка кн. И. Ф. Оболенского с гетманом Ю. Радзивиллом скопирована в посольской книге: Сб. РИО. Т. 59. С. 19 – 20, 23 – 25, 32 – 34, 35 – 39, 57 – 60. Описание приемов литовских посланников на подворье кн. И. Ф. Оболенского в 1536 г. см.: Там же. С. 17 – 18, 22, 31 – 32.


[Закрыть]. Сохранился подлинник одного из писем кн. И. Ф. Овчины Оболенского гетману Юрию Радзивиллу (от августа 1536 г.): грамота была запечатана княжеской перстневой печатью с изображением руки, держащей поднятый вверх меч519519
  ОР РНБ. Ф. 532 (ОСАГ). Оп. 1. Д. 115. Перстневая красновосковая печать диаметром около 2 см неплохо сохранилась. Публикацию грамоты и описание печати см.: РА. № 85. С. 185 – 188.


[Закрыть].

По традиции правом самостоятельных сношений с иностранными державами (разумеется, в русле общего внешнеполитического курса правительства) обладали виднейшие бояре, занимавшие первые места при дворе: так, в 1520 г., при Василии III, такое право было дано Григорию Федоровичу Давыдову520520
  См.: Зимин А. А. Россия на пороге нового времени. С. 202.


[Закрыть]; в декабре 1533 г. литовского посланника принимал у себя кн. Дмитрий Федорович Бельский521521
  Сб. РИО. Т. 59. С. 2.


[Закрыть]; в 1589 – 1591 гг., в царствование Федора Ивановича, переговоры с австрийским двором вел фактический правитель государства – Борис Федорович Годунов522522
  См.: Скрынников Р. Г. Россия накануне «смутного времени». М., 1980. С. 109 – 110.


[Закрыть]. В годы правления Елены Глинской подобную почетную функцию выполнял конюший боярин кн. И. Ф. Овчина Телепнев Оболенский. Однако его первенство на поприще дипломатического представительства не было абсолютным: на великокняжеских приемах ему приходилось делить почетное место у трона с боярином кн. В. В. Шуйским.

Посольский церемониал чутко реагировал на изменения в придворной иерархии: до 1536 г. князь Иван Овчина Оболенский вообще не упоминается на официальных дипломатических приемах; но уже 9 января 1536 г. ему вместе с кн. В. В. Шуйским и дьяками Ф. Мишуриным и Меньшим Путятиным было поручено встречать приехавшего на аудиенцию к великому князю бывшего казанского хана Ших-Али (Шигалея)523523
  ПСРЛ. Т. 29. С. 22. Примечательно, что при описании церемонии встречи казанского «царя» кн. И. Ф. Овчина Оболенский, в соответствии с местническим старшинством, назван после кн. В. В. Шуйского, но перед дьяками.


[Закрыть]. На приеме литовского посланника Никодима Техоновского 13 августа того же года, когда великий князь звал того «к руце», «берегли у великого князя, стоячи у его места, боярин князь Василей Васильевичь Шуйской да князь Иван Федорович Оболенской Овчина. Как князь великий подал ему [посланнику. – М. К.] руку, и Никодима принял за руку князь Иван и подръжал его за руку…»524524
  Сб. РИО. Т. 59. С. 43 – 44.


[Закрыть].

Та же церемония повторилась 14 января 1537 г. во время приема «больших» литовских послов Яна Юрьевича Глебовича «с товарищи»: «И звал князь великий послов к руце, а стояли у великого князя, для бережениа, на правой стороне боярин князь Василей Васильевичь Шуйской, а на левой боярин и конюшей князь Иван Федорович Оболенской Овчина, да у князя у Василья стоял Иван Иванович Андреевича Челяднин, ходил у великого князя в дяди место»525525
  Сб. РИО. Т. 59. С. 66.


[Закрыть].

Посольство хана Сахиб-Гирея, принятое в Кремле 9 февраля 1538 г., отразило представления крымских властей о сложившейся на тот момент расстановке сил при великокняжеском дворе. Ханский гонец Баим передал слова своего повелителя: поскольку Сахиб-Гирей послал к Ивану IV «болшего посла, доброго своего человека», он просил, чтобы великий князь «также к нам послал своего болшего посла, доброго своего человека: князя Василия Шуйского или Овчину»526526
  РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Кн. 8. Л. 474 об. – 475.


[Закрыть]. Не менее примечателен ответ московской стороны. Находившемуся в Крыму «ближнему человеку» Григорию Иванову сыну Совина был послан наказ, что передать хану: «И ты б царю говорил царь, господине, княз(ь) Василей Васильевич Шуйской и княз(ь) Иван Федорович у государя нашего люди великие и ближние: государю их пригоже пъри собя держати, зан(е)же государь великой, а леты еще млад…»527527
  Там же. Л. 485.


[Закрыть]