Текст книги "Стихотворения"

 
Сердце женщины – как море,
Уж давно сказал поэт.
Море, воле лунной вторя,
То бежит к земле, то нет.
 
 
То послушно, то строптиво,
Море – горе, море – рай;
Иль дремли на нем лениво,
Или снасти подбирай.
 
 
Кормщик опытный и смелый
Не боится тех причуд,
Держит руль рукой умелой
Там сегодня, завтра тут.
 
 
Что ему морей капризы —
Ветер, буря, штиль и гладь?
Сердцем Биче, сердцем Лизы
Разве трудно управлять?
 

Август 1907

 
Флейта нежного Вафилла
Нас пленила, покорила,
Плен нам сладок, плен нам мил,
Но еще милей и слаще,
Если встречен в темной чаще
Сам пленительный Вафилл.
 
 
Кто ловчей в любовном лове:
Алость крови, тонкость брови?
Гроздья ль темные кудрей?
Жены, юноши и девы —
Все текут на те напевы.
Все к любви спешат скорей.
 
 
О, Вафилл, желает каждый
Хоть однажды страстной жажды
Сладко ярость утолить,
Хоть однажды, пламенея,
Позабыться, томно млея, —
Рвися после жизни нить!
 
 
Но глаза Вафилла строги,
Без тревоги те дороги,
Где идет сама любовь.
Ты не хочешь, ты не знаешь,
Ты один в лесу блуждаешь,
Пусть других мятется кровь.
 
 
Ты идешь легко, спокоен.
Царь иль воин – кто достоин
Целовать твой алый рот?
Кто соперник, где предтечи,
Кто обнимет эти плечи,
Что лобзал один Эрот?
 
 
Сам в себе себя лобзая,
Прелесть Мая презирая,
Ты идешь и не глядишь.
 
 
Мнится: вот раскроешь крылья
И без страха, без усилья
В небо ясное взлетишь.
 

Февраль 1907

 
«Люблю», сказал я, не любя —
Вдруг прилетел Амур крылатый
И, руку взявши, как вожатый,
Меня повлек вослед тебя.
 
 
С прозревших глаз сметая сон
Любви минувшей и забытой,
На светлый луг, росой омытый,
Меня нежданно вывел он.
 
 
Чудесен утренний обман:
Я вижу странно, прозревая,
Как алость нежно-заревая
Румянит смутно зыбкий стан;
 
 
Я вижу чуть открытый рот,
Я вижу краску щек стыдливых,
И взгляд очей еще сонливых
И шеи тонкой поворот.
 
 
Ручей журчит мне новый сон,
Я жадно пью струи живые —
И снова я люблю впервые,
Навеки снова я влюблен!
 

Апрель 1907

 
О, быть покинутым – какое счастье!
Какой безмерный в прошлом виден свет —
Так после лета – зимнее ненастье:
Все помнишь солнце, хоть его уж нет.
 
 
Сухой цветок, любовных писем связка,
Улыбка глаз, счастливых встречи две, —
Пускай теперь в пути темно и вязко,
Но ты весной бродил по мураве.
 
 
Ах, есть другой урок для сладострастья,
Иной есть путь – пустынен и широк.
О, быть покинутым – такое счастье!
Быть нелюбимым – вот горчайший рок.
 

Сентябрь 1907

 
Мы проехали деревню, отвели нам отвода,
В свежем вечере прохлада, не мешают овода,
Под горой внизу, далеко, тихо пенится вода.
 
 
Серый мох, песок и камни, низкий, редкий, мелкий лес,
Солнце тускло, сонно смотрит из-за розовых завес,
А меж туч яснеет холод зеленеющих небес.
 
 
Ехать молча, сидя рядом, молча длинный, длинный путь,
Заезжать в чужие избы выпить чай и отдохнуть,
В сердце темная тревога и тоски покорной муть.
 
 
Так же бор чернел в долине, как мы ездили в скиты,
То же чувство в сердце сиром полноты и пустоты,
Так же молча, так же рядом, но сидел со мною ты.
 
 
И еще я вспоминаю мелкий лес, вершину гор,
В обе стороны широкий моря южного простор,
И каноника духовный, сладко-строгий разговор.
 
 
Так же сердце ныло тупо, отдаваясь и грустя,
Так же ласточки носились, землю крыльями чертя,
Так же воды были видны, в отдаленности блестя.
 
 
Память зорь в широком небе, память дальнего пути,
Память сердца, где смешались все дороги, все пути —
Отчего даже теперь я не могу от вас уйти?
 

Июнь 1907

 
При взгляде на весенние цветы,
желтые и белые,
милые своею простотой,
я вспоминаю Ваши щеки,
горящие румянцем зари
смутной и страстно тревожащей.
 
 
Глядя на быстрые речки,
пенящиеся, бурливые,
уносящие бревна и ветки,
дробящие отраженную голубизну небес,
думаю я о карих,
стоячих,
волнующих своею неподвижностью
глазах.
 
 
И, следя по вечернему небу
за медленным трепетом
знамен фабричного дыма,
я вижу Ваши волосы
не развевающиеся,
короткие,
и даже еще более короткие,
когда я видел Вас последний раз.
 
 
Целую ночь, целый день
я слышу шум машин,
как биенье неустанного сердца,
и все утра, все вечера
меня мучит мысль о Вашем сердце,
которое – увы! – бьется не для меня,
не для меня!
 

Май 1907

Часть вторая

В.А. Наумову

Две маленькие звездочки —

век суетных маркиз.

Валерий Брюсов

 
Кем воспета радость лета:
Роща, радуга, ракета,
На лужайке смех и крик?
В пестроте огней и света
Под мотивы менуэта
Стройный фавн главой поник.
 
 
Что белеет у фонтана
В серой нежности тумана?
Чей там шепот, чей там вздох?
Сердца раны лишь обманы,
Лишь на вечер те тюрбаны —
И искусствен в гроте мох.
 
 
Запах грядок прян и сладок,
Арлекин на ласки падок,
Коломбина не строга.
Пусть минутны краски радуг,
Милый, хрупкий мир загадок,
Мне горит твоя дуга!
 

 
Сквозь высокую осоку
Серп серебряный блестит;
Ветерок, летя с востоку,
Вашей шалью шелестит.
 
 
Мадригалы Вам не лгали,
Вечность клятвы не суля,
И блаженно замирали
На высоком нежном la.
 
 
Из долины мандолины —
Чу! – звенящая струна,
Далеко из-за плотины
Слышно ржанье табуна.
 
 
Вся надежда – край одежды
Приподнимет ветерок,
И, склонив лукаво вежды,
Вы покажете носок.
 
 
Где разгадка тайной складки
На роброне на груди?
На воде прогулки сладки —
Что-то ждет нас впереди?
 

 
Здесь, страстью сладкою волнуясь и горя,
Меня спросили Вы, люблю ли.
Здесь пристань, где любовь бросает якоря,
Здесь счастье знал я в ясном июле.
 

 
Жарко-желтой позолотой заката
Стекла окон горят у веранды.
«Как плечо твое нежно покато!»
Я вздыхал, ожидая Аманды.
 
 
Ах, заря тем алей и победней,
Чем склоняется ниже светило —
И мечты о улыбке последней
Мне милее всего, что было.
 
 
О, прощанье на лестнице темной,
Поцелуй у вышитых кресел,
О, Ваш взор, лукавый и томный,
Одинокие всплески весел!
 
 
Пальцы рук моих пахнут духами,
В сладкий плен заключая мне душу.
Губы жжет мне признанье стихами,
Но секрета любви не нарушу.
 
 
Отплывать одиноко и сладко
Будет мне от пустынной веранды,
И в уме все милая складка
На роброне милой Аманды.
 

 
Маркиз гуляет с другом в цветнике,
У каждого левкой в руке,
А в парнике
Сквозь стекла видны ананасы.
 
 
Ведут они интимный разговор,
С улыбкой взор встречает взор,
Цветной узор
Пестрит жилетов нежные атласы.
 
 
«Нам дал приют китайский павильон!»
В воспоминанья погружен,
Умолкнул он,
А тот левкой вдыхал с улыбкой тонкой.
 
 
– Любовью Вы, мой друг, ослеплены,
Но хрупки и минутны сны,
Как дни весны,
Как крылья бабочек с нарядной перепонкой.
 
 
Вернее дружбы связь, поверьте мне:
Она не держит в сладком сне,
Но на огне
Вас не томит желанием напрасным.
 
 
«Я дружбы не забуду никогда —
Одна нас единит звезда;
Как и всегда
Я только с Вами вижу мир прекрасным!»
 
 
Слова пустые странно говорят,
Проходит тихо окон ряд,
А те горят,
И не видны за ними ананасы.
 
 
У каждого в руке левкоя цвет,
У каждого в глазах ответ,
Вечерний свет
Ласкает платья нежные атласы.
 

 
Их руки были приближены,
Деревья были подстрижены,
Бабочки сумеречные летали.
 
 
Слова все менее ясные,
Слова все более страстные
Губы запекшиеся шептали.
 
 
«Хотите знать Вы, люблю ли я,
Люблю ли, бесценная Юлия?
Сердцем давно Вы это узнали».
 
 
– Цветок я видела палевый
У той, с кем все танцевали Вы,
Слепы к другим дамам в той же зале.
 
 
«Клянусь семейною древностью,
Что вы обмануты ревностью —
Вас лишь люблю, забыв об Аманде!»
 
 
Легко сердце прелестницы,
Отлоги ступени лестницы —
К той же ведут они их веранде.
 
 
Но чьи там вздохи задушены?
Но кем их речи подслушаны?
Кто там выходит из-за боскета?
 
 
Муж Юлии то обманутый,
В жилет атласный затянутый —
Стекла блеснули его лорнета.
 

 
Кавалер по кабинету
Быстро ходит, горд и зол,
Не напудрен, без жилету
И забыт цветной камзол.
 
 
«Вряд ли клятвы забывали
Так позорно, так шутя!
Так обмануто едва ли
Было глупое дитя.
 
 
Два удара сразу к ряду
Дам я, ревностью горя,
Эта шпага лучше яду,
Что дают аптекаря.
 
 
Время Вашей страсти ярость
Охладит, мой господин;
Пусть моя презренна старость,
Кавалер не Вы один.
 
 
Вызов, вызов, шпагу эту
Обнажаю против зол».
Так ходил по кабинету
Не напудрен, горд и зол.
 

 
Чуть утро настало, за́ мостом сошлись,
Чуть утро настало, стада еще не паслись.
 
 
Приехало две кареты – привезло четверых,
Уехало две кареты – троих увезло живых.
 
 
Лишь трое слыхало, как павший закричал,
Лишь трое видало, как кричавший упал.
 
 
А кто-то слышал, что он тихо шептал?
А кто-то видел в перстне опал?
 
 
Утром у моста коров пастухи пасли,
Утром у моста лужу крови нашли.
 
 
По траве росистой след от двух карет,
По траве росистой – кровавый след.
 

 
Двадцатую весну, любя, он встретил,
В двадцатую весну ушел, любя.
Как мне молчать? как мне забыть тебя,
Кем только этот мир и был мне светел?
 
 
Какой Аттила, ах, какой Аларих
Тебя пронзил, красою не пронзен?
Скажи, без трепета как вынес он
Затменный взгляд очей прозрачно карих?
 
 
Уж не сказать умолкшими устами
Тех нежных слов, к которым я привык.
Исчез любви пленительный язык,
Погиб цветок, пленясь любви цветами.
 
 
Кто был стройней в фигурах менуэта?
Кто лучше знал цветных шелков подбор?
Чей был безукоризненней пробор?
Увы, навеки скрылося все это.
 
 
Что скрипка, где оборвалася квинта?
Что у бессонного больного сон?
Что жизнь тому, кто, новый Аполлон,
Скорбит над гробом свежим Гиацинта?
 

Июль 1907

 
Туманный день пройдет уныло
И ясный наступает вслед,
Пусть сердце ночью все изныло,
Сажуся я за туалет.
 
 
Я бледность щек удвою пудрой,
Я тень под глазом наведу,
Но выраженья воли мудрой
Для жалких писем я найду.
 
 
Не будет вздохов, восклицаний,
Не будет там «увы» и «ах» —
И мука долгих ожиданий
Не засквозит в сухих строках.
 
 
Но на прогулку не оденусь,
Нарочно сделав томный вид
И говоря: «Куда я денусь,
Когда любовь меня томит?»
 
 
И скажут все: «Он лицемерит,
То жесты позы, не любви»;
Лишь кто сумеет, тот измерит,
Как силен яд в моей крови.
 

 
Вновь я бессонные ночи узнал
Без сна до зари,
Опять шептал
Ласковый голос: «Умри, умри».
 
 
Кончивши книгу, берусь за другую,
Нагнать ли сон?
Томясь, тоскую,
Чем-то в несносный плен заключен.
 
 
Сто раз известную «Manon» кончаю,
Но что со мной?
Конечно, от чаю
Это бессонница ночью злой…
 
 
Я не влюблен ведь, это верно,
Я – нездоров.
Вот тихо, мерно
К ранней обедне дальний зов.
 
 
Вас я вижу, закрыв страницы,
Закрыв глаза;
Мои ресницы
Странная вдруг смочила слеза.
 
 
Я не люблю, я просто болен,
До самой зари
Лежу, безволен,
И шепчет голос: «Умри, умри!»
 

 
Строят дом перед окошком.
Я прислушиваюсь к кошкам,
Хоть не Март.
Я слежу прилежным взором
За изменчивым узором
Вещих карт.
 
 
«Смерть, любовь, болезнь, дорога» —
Предсказаний слишком много:
Где-то ложь.
Кончат дом, стасую карты,
Вновь придут Апрели, Марты —
Ну и что ж?
 
 
У печали на причале
Сердце скорби укачали
Не на век.
Будет дом весной готовым,
Новый взор найду под кровом
Тех же век.
 

 
Отрадно улетать в стремительном вагоне
От северных безумств на родину Гольдони,
И там на вольном лоне, в испытанном затоне,
Вздыхая, отдыхать;
 
 
Отрадно провести весь день в прогулках пестрых,
Отдаться в сети черт пленительных и острых,
В плену часов живых о темных, тайных сестрах,
Зевая, забывать;
 
 
В кругу друзей читать излюбленные книги,
Выслушивать отчет запутанной интриги,
Возможность, отложив условностей вериги,
Прямой задать вопрос;
 
 
Отрадно, овладев влюбленности волненьем,
Спокойно с виду чай с инбирным пить вареньем
И слезы сочетать с последним примиреньем
В дыму от папирос;
 
 
Но мне милей всего ночь долгую томиться,
Когда известная известную страницу
Покроет, сон нейдет смежить мои ресницы
И глаз все видит Вас;
 
 
И память – верная служанка – шепчет внятно
Слова признания, где все теперь понятно,
И утром брошены сереющие пятна,
И дня уж близок час.
 

 
Где сомненья? где томленья?
День рожденья, обрученья
Час святой!
С новой силой жизни милой
Отдаюсь, неутолимый,
Всей душой.
Вот пороги той дороги,
Где не шли порока ноги,
Где – покой.
 
 
Обручались, причащались,
Поцелуем обменялись
У окна.
Нежно строги взоры Ваши,
Полны, полны наши чаши —
Пить до дна.
А в окошко не случайный
Тайны друг необычайной —
Ночь видна.
 
 
Чистотою страсть покрою,
Я готов теперь для боя —
Щит со мной.
 
 
О, далече – легкость встречи!
Я беру ярмо на плечи —
Груз двойной.
Тот же я, но нежным взором
Преграждает путь к позорам
Ангел мой.
 

Октябрь 1907

 
Светлая горница – моя пещера,
Мысли – птицы ручные: журавли да аисты;
Песни мои – веселые акафисты;
Любовь – всегдашняя моя вера.
 
 
Приходите ко мне, кто смутен, кто весел,
Кто обрел, кто потерял кольцо обручальное,
Чтобы бремя ваше, светлое и печальное,
Я как одёжу на гвоздик повесил.
 
 
Над горем улыбнемся, над счастьем поплачем.
Не трудно акафистов легких чтение.
Само приходит отрадное излечение
В комнате, озаренной солнцем не горячим.
 
 
Высоко окошко над любовью и тлением,
Страсть и печаль, как воск от огня, смягчаются.
Новые дороги, всегда весенние, чаются,
Простясь с тяжелым, темным томлением.
 

 
Снова чист передо мною первый лист,
Снова солнца свет лучист и золотист;
 
 
Позабыта мной прочтенная глава,
Неизвестная заманчиво – нова.
 
 
Кто собрался в путь, в гостинице не будь!
Кто проснулся, тот забудь видений муть!
 
 
Высоко горит рассветная звезда,
Что прошло, то не вернется никогда.
 
 
Веселей гляди, напрасных слез не лей,
Средь полей, между высоких тополей
 
 
Нам дорога наша видится ясна:
После ночи – утро, после зим – весна.
 
 
А устав, среди зеленых сядем трав,
В книге старой прочитав остаток глав:
 
 
Ты – читатель своей жизни, не писец,
Неизвестен тебе повести конец.
 

 
Горит высоко звезда рассветная
Как око ясного востока,
И, одинокая, поет далеко
Свирель приветная.
 
 
Заря алеет в прохладной ясности,
Нежнее вздоха воздух веет,
Не млеет роща, даль светлеет
В святой прозрачности.
 
 
В груди нет жала и нету жалобы,
Уж спало скорби покрывало.
И где причало, от начала
Что удержало бы?
 
 
Вновь вереница взоров радостных
И птица райская мне снится.
Открыться пробил час странице
Лобзаний сладостных!
 

 
В проходной сидеть на диване,
Близко, рядом, плечо с плечом,
Не думая об обмане,
Не жалея ни о чем.
 
 
Говорить Вам пустые речи,
Слушать веселые слова,
Условиться о новой встрече
(Каждая встреча всегда нова!)
 
 
О чем-то молчим мы, и что-то знаем,
Мы собираемся в странный путь.
Не печально, не весело, не гадаем —
Покуда здесь ты, со мной побудь.
 

 
Что приходит, то проходит,
Что проходит, не придет:
Чья рука нас верно водит,
Заплетая в хоровод?
 
 
Мы в плену ли потонули?
Жду ли, плачу ли, пою ли —
Счастлив я своей тюрьмой.
Милый пленный, страж смиренный,
Неизменный иль изменный,
Я сегодня – твой, ты – мой.
 
 
Мы идем одной дорогой,
Мы полны одной тревогой.
Кто преступник? кто конвой?
А любовь, смеясь над нами,
Шьет нам пестрыми шелками,
Наклоняясь над канвой.
 
 
Вышивает и не знает,
Что-то выйдет из шитья.
«Как смешон, кто не гадает,
Что могу утешить я!»
 

 
Уж не слышен конский топот,
Мы одни идем в пути.
Что нам значит скучный опыт?
Все вперед, вперед идти.
 
 
Неизвестен путь далекий:
Приведет иль заведет,
Но со мной не одинокий
Милый спутник путь пройдет.
 
 
Утро ясно и прохладно,
Путь – открыт, звезда горит,
Так любовно, так отрадно
Спутник милый говорит:
 
 
«Друг, ты знаешь ли дорогу?
Не боишься ль гор и вод?»
– Успокой, мой друг, тревогу:
Прямо нас звезда ведет.
 
 
Наши песни – не унылы:
Что нам знать? чего нам ждать?
Пусть могилы нам и милы,
Путь должны мы продолжать.
 
 
Мудро нас ведет рукою
Кто послал на этот путь.
Что я скрою? что открою?
О вчерашнем дне забудь.
 
 
Будет завтра, есть сегодня,
Будет лето, есть весна.
С корабля опустят сходни,
И сойдет Любовь ясна.
 

Ноябрь 1907

Часть третья

Вяч. И. Иванову

 
Стекла стынут от холода,
Но сердце знает.
Что лед растает —
Весенне будет и молодо.
 
 
В комнатах пахнет ладаном,
Тоска истает,
Когда узнает,
Как скоро дастся отрада нам.
 
 
Вспыхнет на ризах золото,
Зажгутся свечи
Желанной встречи —
Вновь цело то, что расколото.
 
 
Снегом блистают здания.
Провидя встречи,
Я теплю свечи —
Мудрого жду свидания.
 

 
О, плакальщики дней минувших,
Пытатели немой судьбы,
Искатели сокровищ потонувших, —
Вы ждете трепетно трубы?
 
 
В свой срок, бесстрастно неизменный,
Пробудит дали тот сигнал.
Никто бунтующий и мирный пленный
Своей судьбы не отогнал.
 
 
Река все та ж, но капли разны,
Безмолвны дали, ясен день,
Цвета цветов всегда разнообразны
И солнца свет сменяет тень.
 
 
Наш взор не слеп, не глухо ухо,
Мы внемлем пенью вешних птиц.
В лугах – тепло, предпразднично и сухо —
Не торопи своих страниц.
 
 
Готовься быть к трубе готовым,
Не сожалей и не гадай,
Будь мудро прост к теперешним оковам,
Не закрывая глаз на Май.
 

 
Окна плотно занавешены,
Келья тесная мила,
На весах высоких взвешены
Наши мысли и дела.
 
 
Дверь закрыта, печи топятся,
И горит, горит свеча.
Тайный друг ко мне торопится,
Не свища и не крича.
 
 
Стукнул в дверь, отверз объятия;
Поцелуй, и вновь, и вновь, —
Посмотрите, сестры, братия,
Как светла наша любовь!
 

 
Моя душа в любви не кается —
Она светла и весела.
 
 
Какой покой ко мне спускается!
Зажглися звезды без числа.
 
 
И я стою перед лампадами,
Смотря на близкий милый лик.
Не властен лед над водопадами,
Любовных вод родник велик.
 
 
Ах, нужен лик молебный грешнику,
Как посох странничий в пути.
К кому, как не к тебе, поспешнику,
Любовь и скорбь свою нести?
 
 
Но знаю вес и знаю меру я,
Я вижу близкие глаза,
И ясно знаю, сладко веруя:
«Тебе нужна моя слеза».
 

 
Я вспомню нежные песни
И запою,
Когда ты скажешь: «Воскресни».
 
 
Я сброшу грешное бремя
И скорбь свою,
Когда ты скажешь: «Вот время».
 
 
Я подвиг великой веры
Свершить готов,
Когда позовешь в пещеры;
 
 
Но рад я остаться в мире
Среди оков,
Чтоб крылья раскрылись шире.
 
 
Незримое видит око
Мою любовь —
И страх от меня далеко.
 
 
Я верно хожу к вечерне
Опять и вновь,
Чтоб быть недоступней скверне.
 

 
О милые други, дорогие костыли,
К какому раю хромца вы привели!
 
 
Стою, не смею ступить через порог —
Так сладкий облак глаза мне заволок.
 
 
Ах, я ли, темный, войду в тот светлый сад?
Ах, я ли, слабый, избегнул всех засад?
 
 
Один не в силах пройти свой узкий путь,
К кому в томленьи мне руки протянуть?
 
 
Рукою крепкой любовь меня взяла
И в сад пресветлый без страха провела.
 

 
Как отрадно, сбросив трепет,
Чуя встречи, свечи жечь,
Сквозь невнятный нежный лепет
Слышать ангельскую речь.
 
 
Без загадок разгадали,
Без возврата встречен брат;
Засияли нежно дали
Чрез порог небесных врат.
 
 
Темным я смущен нарядом,
Сердце билось, вился путь,
Но теперь стоим мы рядом,
Чтобы в свете потонуть.
 

 
Легче весеннего дуновения
Прикосновение
Пальцев тонких.
Громче и слаще мне уст молчание,
Чем величание
Хоров звонких.
 
 
Падаю, падаю, весь в горении,
Люто борение,
Крылья низки.
Пусть разделенные – вместе связаны,
Клятвы уж сказаны —
Вечно близки.
 
 
Где разделение? время? тление?
Наше хотение
Выше праха.
Встретим бестрепетно свет грядущего,
Мимоидущего
Чужды страха.
 

 
Двойная тень дней прошлых и грядущих
Легла на беглый и не ждущий день —
Такой узор бросает полднем сень
Двух сосен, на верху холма растущих.
 
 
Одна и та она всегда не будет:
Убудет день и двинется черта,
И утро уж другой ее пробудит,
И к вечеру она уже не та.
 
 
Но будет час, который непреложен,
Положен в мой венец он, как алмаз,
И блеск его не призрачен, не ложен —
Я правлю на него свой зоркий глаз.
 
 
То не обман, я верно, твердо знаю:
Он к раю приведет из темных стран.
Я видел свет, его я вспоминаю —
И все редеет утренний туман.
 

Декабрь 1907

Victori Duci[4]4
  Виктору Вожатому (лат.).


[Закрыть]

 
Я цветы сбираю пестрые
И плету, плету венок,
Опустились копья острые
У твоих победных ног.
 
 
Сестры вертят веретенами
И прядут, прядут кудель.
Над упавшими знаменами
Разостлался дикий хмель.
 
 
Пронеслась, исчезла конница,
Прогремел, умолкнул гром.
Пала, пала беззаконница —
Тишина и свет кругом.
 
 
Я стою средь поля сжатого.
Рядом ты в блистаньи лат.
Я обрел себе Вожатого —
Он прекрасен и крылат.
 
 
Ты пойдешь стопою смелою,
Поведешь на новый бой.
Что захочешь – то и сделаю:
Неразлучен я с тобой.
 

 
«Лето Господнее – благоприятно».
Всходит гость на высокое крыльцо.
Все откроется, что было непонятно.
Видишь в чертах его знакомое лицо?
 
 
Нам этот год пусть будет високосным,
Белым камнем отмечен этот день.
Все пройдет, что окажется наносным.
Сядет путник под сладостную сень.
 
 
Сердце вещее мудро веселится:
Знает, о знает, что близится пора.
Гость надолго в доме поселится,
Свет горит до позднего утра.
 
 
Сладко вести полночные беседы.
Слышит любовь небесные слова.
Утром вместе пойдем мы на победы —
Меч будет остр, надежна тетива.
 

 
Пришел издалека жених и друг.
Целую ноги твои!
Он очертил вокруг меня свой круг.
Целую руки твои!
 
 
Как светом отделен весь внешний мир.
Целую латы твои!
И не влечет меня земной кумир.
Целую крылья твои!
 
 
Легко и сладостно любви ярмо.
Целую плечи твои!
На сердце выжжено твое клеймо.
Целую губы твои!
 

 
Взойдя на ближнюю ступень,
Мне зеркало вручил Вожатый;
Там отражался он как тень,
И ясно золотели латы;
А из стекла того струился день.
 
 
Я дар его держал в руке,
Идя по темным коридорам.
К широкой выведен реке,
Пытливым вопрошал я взором,
В каком нам переехать челноке.
 
 
Сжав крепко руку мне, повел
Потоком быстрым и бурливым
Далеко от шумящих сел
К холмам спокойным и счастливым,
Где куст блаженных роз, алея, цвел.
 
 
Но ярости пугаясь вод,
Я не дерзал смотреть обратно;
Казалось, смерть в пучине ждет,
Казалось, гибель – неотвратна.
А все темнел вечерний небосвод.
 
 
Вожатый мне: «О друг, смотри —
Мы обрели страну другую.
Возврата нет. Я до зари
С тобою здесь переночую».
(О сердце мудрое, гори, гори!)
 
 
«Стекло хранит мои черты;
Оно не бьется, не тускнеет.
В него смотря, обрящешь ты
То, что спасти тебя сумеет
От диких волн и мертвой темноты».
 
 
И пред сиянием лица
Я пал, как набожный скиталец.
Минуты длились без конца.
С тех пор я перстень взял на палец,
А у него не видел я кольца.