Текст книги "Восьмистрочники. Стихотворения 1986—2020"

Михаил Квадратов
Восьмистрочники

© М. Квадратов, текст, 2021

© М. Кудрявцев, дизайн обложки, 2021

© Формаслов, 2021

Восьмёрка коварна, смотришь,

стоит снеговиком, и это

просто цифра восемь, а вот

уже устала и прилегла на бок,

или уронили шкодные дети, и

теперь она бесконечность.

Братья Суматранские

БАРБУС

1
2002–2012

розмари

 
нам лежать в остывшем персеполе
на несуществующей траве
без сюжета без вины и боли
вечером в четыре в голове
лопнет электрическая нитка
подрожит немного и внутри
задохнётся пленная улитка
старая улитка розмари
 

«Писатель, ровно обстрогав…»

 
Писатель, ровно обстрогав,
волшебный карандаш слюнит.
Рисует дом. Описывает быт.
Придумывает нож. Придумывает шкаф —
распахивает дверцу верною рукой —
и персонаж, неведомо какой,
его оттуда ножиком разит.
Всё кончено.
 

«действительности не было и нет…»

 
действительности не было и нет
следи число пророчеств и примет
когда отыщутся тринадцать с половиной
придёт повестка почтой муравьиной
 
 
заставят сторожить секретный сад
где яблоки латиницей горчат
счастливая судьба – трещотка и двустволка
и ереси классического толка
 

Перекрёсток

 
В особый час, в особом месте
Угрюмый церемониймейстер
Бредёт в извёстке и тоске,
Рисует крестик на песке —
И на условном перекрёстке
Кипит в таинственном напёрстке
Густой растительный настой.
Меня здесь нет. И ты не стой.
 

Осень

 
Погляди – почти не плачут
Восемь маленьких собачек,
Просят старенького бога —
Посмотрите за дорогой —
Ждут гонца от Антиоха
Или, может, ждут не очень —
Просто скоро будет осень.
Просто плохо.
 

«гудят рассветы над золой…»

 
гудят рассветы над золой
там поварёнок удалой
гоняет несъедобных тварей
а остальных берёт и варит
и из обглодышей несложных
меланхолический художник
других ваяет много лет
но не угадывает цвет
 

«кому тут нянчиться с тобою…»

 
кому тут нянчиться с тобою
здесь небо борется с землёю
и посредине всей фигни
похрустывают дни твои
 
 
так фэзэушник недалёкой
среди нелепого урока
тихонько в маленьких тисках
сжимает майского жука
 

«Дом пропал, закончен карнавал…»

 
Дом пропал, закончен карнавал,
Дымно, разноцветный воздух вышел.
Мумии чужие сушатся на крыше —
Ране ангел летний ночевал.
 
 
Ах, зачем терпеть неблагодать —
Мы бы этот дом давно продали,
Да у нас Орфей сидит в подвале
И никак не хочет вылезать.
 

Маша

 
Маша, Маша, мать твою,
Не пускала б более
Пароходик по ручью
Чёрной меланхолии.
 
 
Там на палубе обед,
С кренделями полочка,
Мой лирический портрет,
А во лбу иголочка.
 

ёгурт

 
визгливый ёгурт-самоед
стоял у нашего порога
иных теперь в помине нет
иные вписаны у бога
но их не помнят их немного
мужайтесь барышня обед
непроходимая дорога
пустое дао розовый билет
 

Ничей

 
Какая разница – ничей:
ничей – ни чёрного, ни белого;
набор случайных мелочей
нестоящих – какое дело вам,
когда он призрачною белочкой
сопит на пыльном чердаке
и удивительные мелочи
скрывает в маленькой руке.
 

«лопнул стакан голубого стекла…»

 
лопнул стакан голубого стекла
воют осколки над головою
веточкой чайной, мёртвой пчелою
в небе запутался аэроплан
 
 
эй, авиатор, это – война
бьются мои флора и фауна
за каланчовкой – чёрная рана
фанни каплан воскрешена!
 

Жук

 
Я знаю: в голове – чугунный жук.
Он слесарь слов и мыслей провожатый.
Он домосед. Но в день двунадесятый
Его снесёт тяжёлый жёлтый звук.
 
 
Ликуй, слоняйся с лёгкой головой!
Глядь: поводырь опять в твоём курзале.
Так злобные зуавы воскресали
На акварелях Первой мировой.
 

«Когда из города уходит…»

 
Когда из города уходит
супрематист чернил и праха,
гудит пустая черепаха,
послушна ветру и погоде,
в песке, осоке.
 
 
Ещё на дровяном сарае
кивает жаба икряная.
Но прочим пофиг.
 

«Аня тянет жизни провод…»

 
Аня тянет жизни провод,
Спать ложится в полвторого —
Длится проволока сна,
К ней судьба приплетена.
 
 
Утром Ане примотали
Крайне важные детали,
Очень нужные дела.
Дальше пошла.
 

Детское

 
Гипнотизёр подземных змей
Успеет кролика спасти —
Ему всего двенадцать дней
Пути.
 
 
Но заморожена река.
Тюлени прокричали мне —
Его картонный батискаф
На дне.
 

2
2015–2020

«Я боюсь признаться маме…»

 
Я боюсь признаться маме:
Кто-то есть за облаками.
Раз-два-три-четыре-пять,
Он позвал меня играть.
Мы играли две недели,
Две недели мы глядели,
Кто кого перекричит,
Кто кого перемолчит.
 

«плакала кукла вуду…»

 
плакала кукла вуду
обидели люди
протыкали ручною иглой
бормотали разную ерунду
на рассвете кукле гореть в саду
за чужое счастье
за великое торжество нелюбви —
коля бросит люду
 

«Мертвецы за ледником…»

 
Мертвецы за ледником,
За последним родником,
За подземными лесами
Чуют мёртвыми носами
Нашу кашу, наше лето.
Мы на кухне разогретой
Парим корочки и жмых.
Хорошо среди живых.
 

«Поменяли имена…»

 
Поменяли имена —
Да что с того толку:
Не вернулась нынче весна
К нам на барахолку.
 
 
Занавесили окно —
Вроде не видно рожи.
Но – всё равно
Лета не будет тоже.
 

«Понеслись над перекрёстками…»

 
Понеслись над перекрёстками,
оттолкнулись от земли.
Светят угольными блёстками:
это старшие ушли.
 
 
Комсомолка плачет, молится:
поутру нестрашный суд.
Только силы Кориолиса
всех от гибели спасут.
 

«Хрустальные сферы крошатся, исчезают…»

 
Хрустальные сферы крошатся, исчезают;
Особенно третья, пятая и седьмая.
С неба летит таинственное стекло:
Вчера увернулись – вроде опять повезло.
 
 
Ещё отчего-то земная ось подгнивает —
За теплотрассой у брошенного сарая
Вбок торчит столбнячным ржавым гвоздём.
Нынче точно туда гулять не пойдём.
 

«Наша избушка тут рядом…»

 
Наша избушка тут рядом —
К лесу передом, к лесу задом.
Сборщики волчьих ягод
К вечеру выйдут из леса, на лавки лягут:
Не до глупостей – до утра отдыхают.
Длится в любимом глинистом крае
Битва за урожай.
Тоже давай.
 

«Пожилые конвоиры…»

 
Пожилые конвоиры
Потаённую квартиру
Собираются искать.
Там чугунная кровать,
В ней под ватным одеялом
Ангел вялый полинялый
Прячется четвёртый год:
Никого не бережёт.
 

«заводные бабочки ильича…»

 
заводные бабочки ильича
прилетели в нашу чащу задорно урча
лисы отравили злобных волков
 
 
ну а ты будешь каков?
 
 
вон волчата проучили лисят
погляди как ровно висят
александру, например, снится покой
 
 
ну а ты кто будешь такой?
 

«Здесь Адэлаида упокоена…»

 
Здесь Адэлаида упокоена,
нам на кладбище старушка сказала.
Статуэтка раненного дротиками воина
прилетела тогда в неё из зала.
Умирала от рук отвергнутого жизни попутчика,
в голову ранена тупым тяжёлым предметом.
Бронзовый солдат тоже недолго мучился
чёрным карфагенским летом.
 

«Едут, едут негодяи…»

 
Едут, едут негодяи
В чорно-розовом трамвае.
Если борт неномерной —
Значит, он придёт за мной.
 
 
Ну а если номер сорок —
Тот ползёт в объезд до горок:
Негодяям не успеть
(С)рифмовать меня и смерть.
 

«жажда и жара и гроздья ада…»

 
жажда и жара и гроздья ада
по холодным плитам ленинграда
шли передвижные кобели
к вечеру на воду набрели
трогали фонтана бортик липкий
но воды не дали бешеные рыбки
нищим кобелям никто не рад
потерпите скоро катькин сад
 

«вот…»

 
вот
смелые дети петя и вова
шумно пинают двери кладовой
бабка шипит пинать не даёт
 
 
бабушка да иди ты
с глупыми фобиями своими
 
 
ага разбудили вия
глядит
 

«на нашей заставе…»

 
на нашей заставе
поводырь боевого кота
у него есть мечта
комнату справить
может у парка где-то
тихий квартал
чтобы кот отдыхал
вымытый и одетый
 

«развлекают шарпеев…»

 
развлекают шарпеев
гуттаперчевые колобки
скачи левее скачи правее
 
 
ночью спят зверьки
спит мамаша зверюга
 
 
колобки в кладовой
молятся друг за друга
будь живой
 

«Если вдруг из орфоэпов…»

 
Если вдруг из орфоэпов —
Прекращай нелепый труд:
Братья Слепов и Свирепов
Ноосферу стерегут.
Напугают громким лаем
В кабинетной пустоте,
Наболтают, как бывает, как мучителен бывает
Ломкий скальпель в животе.
 

3
1999–2017

«За стеклом чужие лица…»

 
За стеклом чужие лица,
Но шипит и веселится
Земляничный газ
В комнате у нас.
 
 
Будто шепчет: помечтаем,
Чем утешимся за краем,
Но не на земле —
Там, в стране Ойле.
 

«граждане задержали де сада…»

 
граждане задержали де сада
утром, в нескучном, на поляне у павильона
уверенно взяли, даже не переспросили имя
видно, парень нездешний, нехороший
вот и предмет несущественной формы
нагло сжимает в чёрных рукавицах
нет, может быть, и хороший, но что-то он…
поворчали, повели в сторону управы
 

гармония

 
в совмещённой уборной
ткёт бельканто по нотам
прожжённым
карболкой и желчью
на бледных
щеках унитаза
мировую гармонию
что вверху то внизу
 

«соседке…»

 
соседке
выдали букварь забыванья
она старалась
уже не помнит что Наша Маша мала
что Норы сыры
за год прошла почти все слова
забывает буквы
ну да
 

«ночами пожилой подросток…»

 
ночами пожилой подросток
скребётся в чёрное стекло
передающего прибора
ага мелькнуло всё готово
окно каретка цукенголд
– ну бабушка я всё доел
во сколько можно погулять —
но зависают сообщенья
 

«дитя, досадуя, топтало…»

 
дитя, досадуя, топтало
старинную конфетную жестянку
жестокое – что для него чужая память
на крышечке теперь не разобрать —
был в верхней трети нарисован ангел
внизу – собачки, берта и гаруда
застава, трюфельный завод
народ и воля
 

«приращения смысла…»

 
приращения смысла
и эстетической важности
не видит наградная комиссия —
председатель строчит карандашиком
результаты проверки:
дескать, время бессмысленно тратили
до войны две сестры-акушерки
и братья-копатели
 

«не успеваешь проглотить лекарство…»

 
не успеваешь проглотить лекарство —
ломается и мнётся потолок
по штукатурке трещинами пишут
о чём – того уже не видно
ещё не чёрный шум
но треск и слышишь
как дышит ил в аквариумной банке
и по доске идёт-качается бычок
 

«спорщица…»

 
спорщица —
я идиот
морщится —
пятый пролёт
крестится
левой рукой
лестница
вечный покой
 

Сердцеед

 
Бедный, бедный Ваня
В холодной могилке.
Нет ему счастья.
Маша теперь с другим.
Маша лежит – счастливо вздыхает:
Съел её сердце
Красавец с триста четвёртого места,
Пятый участок.
 

«Нелепа и бессмысленна вода…»

 
Нелепа и бессмысленна вода,
Когда четыре огонька горят в едином теле:
Они измучились, друг другу надоели,
И так всегда.
 
 
Как будто снится некий общий друг —
Горит себе карбидом в мёрзлой луже —
Он умер, он напился, он простужен,
Не оторвёт примёрзших рук.
 

котовины

 
михаил евгеньевич не боится быть вечером
                                                                 дома,
не боится, что его запутают мешковиною
и под пол затащат в каменную спальню
                                                           гномы —
ведь он дома не один, а со своими
                                                   котовинами —
котовины и не таких недотыкомок брали,
и он кормит их, чтобы они всегда это делали,
и поэтому ходит озвучивать разных демонов
за разумные деньги в кукольном спектакле
 

4
2002–2008

«ну, зачем, зачем тебе она…»

 
ну, зачем, зачем тебе она
она нежна, но к тебе же изнаночна
и она ведь любит этого доктора
у него позднеримский шрам от топора
веселятся его разноцветные глаза
он смотрящий от улетающих к небесам
он эрото-, танато-, -лог и ещё чего-то там
…да, говорят, она и без него не одна
 

«вдоль дороги навороченной…»

 
вдоль дороги навороченной
от любви до окаянства
расползаются верёвочки
безнадёжного пространства
и одной секретной рощицей
доползёшь до середины
поглядеть как время крошится
на весёлые пружины
 

«Когда научишься читать…»

 
Когда научишься читать —
Не засыпай, листай секретную тетрадь —
Разгадывай слова, лети на бал к Мальвине,
Там карлики Тимур и Фёдор в формалине,
У каждого в груди Амурова стрела.
А всё бессонница, ненужные дела,
Нелепая судьба, негодная погода
И чьи-то дневники двенадцатого года.
 

«любовь – это всё же что-то другое…»

 
любовь – это всё же что-то другое
игрушечный гризли uber plusch
кукол фарфоровых девять душ
случайно мучил любовной тоскою
поэтому каждую ночь на thursday
в скором поезде на сычуань
la barbaletta – мультяшная дрянь
вбивает в него свой хрустальный гвоздик
 

угрюм-река

 
убегай сердешный друг
из архангельского плена
на плоту из пропилена
да гляди утянет крюк
к нам на дно угрюм-реки
тут русалочья могила
тут ползут вагоны с илом
и свистят проводники
 

sugar-free poem

 
задувает фонари
намерзает лёд
baby baby sugar-free
нынче не придёт
 
 
нынче ночью хоровод
водит маленький народ
с ними до зари
baby sugar-free
 

nevercome

 
ты и я опять одно
утром погляди в окно
нас распилит nevercome
пополам и по кускам
и под мелодичный лепет
нас излечит и залепит
время серый пластилин
ты одна и я один
 

Натаниэль

 
Небо весну встречает,
И за окном капель.
Что же ты так печален,
Ангел Натаниэль.
 
 
Песни поёт голубка,
В поле растаял лёд.
Просто одна суккубка
Ангелам не даёт.
 

камнепадову

 
гляди у входа в кабинет
где равиоли под призором
где абиссинским вольтижором
визжит и прячется сосед
 
 
там меж беспечными гостями
коала плюшевый эрот
стальной полночный небосвод
скребёт волшебными когтями
 

Пёс

 
Когда рождественский мороз
Коптит бензиновые лампы,
Пыхтит в застуженные лапы
Печальный баскервильский пёс —
Зимой его кусает сплин,
Он зол – чего же вы хотели:
Он станет ласковый в апреле.
Не плачь, барбос, ты не один.
 

Водолей (И. Р.)

 
Вчера ярился чёрный водолей:
Пока, зарывшись на заснеженной поляне,
Троллейбус дул на отмороженный троллей,
Рядами вырвавшись наружу, поселяне
 
 
Плясали, с ними дядька Агасфер —
И в небе ездоки внезапно замечали
Асимметричный крест в искрящемся овале
И слышали шуршанье сфер.
 

Воробей

 
Глумится осень, но Прекрасный Друг,
Набив в небесный невод косяки грачей,
Чулимовок, скворцов и прочих сволочей,
Заботливо влечёт его на юг.
 
 
Да крупновата ячея для воробья,
И воробей с подругою своей
Опять заложником холодных дней
Останется, как ты и я.
 

чеганда

 
на три недели в чеганду, на три недели
твоя собака волкодлак – почти медведик
глядела в небо – лишь она могла заметить
что с неба спутники – не ангелы летели
 
 
беда – дожди и жолуди – такое лето
и нам собаку не понять – мы были дети
и ты болела, пела и плела браслетик
из волчьей ягоды и бересклета
 

Черновики

 
Верти, накручивай словес тугую вязь;
Щелчок – из рук летит пластмассовый
                                                         стаканчик.
Я маленький звонарь, я оловянный мальчик,
Я жив, пока строка не порвалась.
 
 
…Когда просыплется песчаная строка,
В последнем приступе забьётся колокольчик,
Проступит на песке твоя личина волчья.
Отец, я оживу в твоих черновиках.
 

«было весело сестрица сонечка…»

 
было весело сестрица сонечка
весело когда мы были дети
алистера кроули покойничка
рисовали мелом на паркете
 
 
щекотали крылышками толстого
заставляли шевелить щеками
а теперь всё скушное взрослое
толстые сами
 

Книга

 
Всё образуется, ну-ка, дружок, погляди:
На иллюстрации каменной книги законов
Старые карпы в пруду превратятся в драконов,
Вызволят солнце, прогонят чужие дожди…
 
 
В каменной книге судеб наугад прочитай:
Жили – недужили за переборкой фанерной;
В комнате должен остаться восторженный Кай,
Только безумная Герда выстрелит первой.
 

5
2001–2013

Хоровод

 
Ты же знаешь, в середине января
Обязательно приходит новый год.
Злые дети нарядили упыря,
Целовали и водили хоровод.
 
 
Хороводик растворился на заре,
Мы же к вечеру растаем, будто бред.
Новый год всегда приходит в январе:
Ты же знаешь, потому что смерти нет.
 

«серый котик лёг в кровать…»

 
серый котик лёг в кровать
только ты не хочешь спать
поиграем во дворе
пистолетик в кобуре
на газоне полежим
мыши съели третий рим
продолжается игра
улетаем, всё, пора
 

«и ближе к полднику, когда сиделки глухи…»

 
и ближе к полднику, когда сиделки глухи
ползёт на стену заяц солнцебрюхий
не подходи, не стой к нему спиной
вонзит в висок мизинец слюдяной
неумолимый, лёгкий, узловатый
 
 
любезные коллеги из палаты
призвали то ли бога, то ли медсестру
ну вот, сегодня, видно, не умру
 

«Больной измотан, изнемог…»

 
Больной измотан, изнемог,
его астральный колобок
летит по чёрному эфиру,
блуждает по задворкам мира.
 
 
Неподтверждённый персонаж
следит нелепый пилотаж —
завязнет в призрачном болотце?
заблудится? домой вернётся?
 

«дурачок болеет старенький…»

 
дурачок болеет старенький
умолкает, опять напевает, тихо тает
пчёлы, бабочки слетаются
старый путает цвета, смешно называет
(помнишь, были его пальцы стальные
близко горло твоё – потом ещё ближе)
стали пальчики теперь карамельные
смерть оближет
 

мальвина

 
вчера под вечер умерла мальвина
мальвине было девяносто восемь
не спрашивай – такой бывает осень
в саду звенит оранжевая глина
и старость на хрустальном паровозе
за озеро недорого подвозит
не спрашивай – везёт поближе к дому
в котором радостно и всё знакомо
 

Василию Уринсону

 
Другие феи, ангелы не те:
натёрты крылья, приоткрыты пасти.
Скрипит по мрамору коричневый фломастер,
четвёртый снизу иероглиф на плите —
наверно, я. Свершилось, и теперь
мне в мае означать Ich liebe по-китайски.
Но поздно – старый сторож собирает маски.
Зебул устал. Судьба стучится в дверь.
 

«я сегодня не усну…»

 
я сегодня не усну
кто-то отгибает гвозди
кто-то торопливо возит
медным зубом по сукну
продирается в песке
чёрен день, пропала норка
жизнь – не жизнь, скороговорка
на подземном языке
 

«Всех зима заманит и убьёт…»

 
Всех зима заманит и убьёт.
К вечеру замёрз тритон в фонтане
вместе с мотыльком, листами и цветами.
Улетела птица-кривоглот.
 
 
Все ушли. Но, втянут пустотой,
по дорожке в привокзальном парке
мчится, мчится оборотень жаркий
в белой шубке с искрой золотой.
 

«Кровохлёб-трава стоит одна…»

 
Кровохлёб-трава стоит одна
на газоне каменном зелёном;
крашеным питательным бульоном
туго наливается луна.
 
 
За окошком тявкает волчок,
кашляет за стенкой морячок.
Ну, давай, давай, волчок, поплачем
о нелепой доле вурдалачьей.
 

«ну, кому какое дело…»

 
ну, кому какое дело —
сердце бедное болело
ни проверить, ни помочь —
после наступила ночь —
поутру они проснулись —
со двора пришёл анубис
настоящий полупёс
сердце глупое унёс
 

Кораблик

 
Музыкальный кораблик – пружинный
                                                         конвой —
Напевая, кивая, плывёт за тобой;
Даже если утопишься – следом
Захлебнётся малиновым бредом,
 
 
Затаится на дне, а потом изнутри
Голося, припадая на счёт раз-два-три,
Будет биться последнее скерцо,
Но надёжна латунная дверца.
 

божья коровка

 
ах ты такая неловкая
не голоси не божись
сбитою божьей коровкою
тащится тащится жизнь
 
 
не дотянуться до лужицы
не переплыть не успеть
лёгкая лёгкая кружится
чёрным комариком смерть
 

Переходы

 
Чего ещё возьмёшь со смерти —
Она четвёртый вечер вертит
Разорванным календарём;
Поёт: когда мы все умрём;
Суёт билеты и пин-коды —
Давно пора, но пешеход
Тайком рисует переходы
И не умрёт.
 

6
1986–2004

август

 
он просил и не снилось наверно пора
там по синему дыму правее и выше
пилигримы купальщицы и доктора
сторожа и певицы его не услышат
 
 
он просил и спасибо и не было сил
чтоб осталось хотя бы девятое лето
где оранжевый август нарядный дебил
с голубыми глазами мычал до рассвета
 

Судьба

 
Подглядывать из детства сквозь трубу,
Трубить в неё, выслеживать судьбу,
Выискивать судьбы приманки лисьи;
К чему? – Но мы нашли и повелись, и
Случайно выпали из времени в бреду —
Теперь зима четыре месяца в году,
И мы уже не верим, будто где-то
 
 
Зима – пломбир, всё остальное – лето.
 

осеннее

 
было нынче лето или нет —
кто повозку лунную догонит
выглянули – осень на балконе
на дворе на рельсах на луне
мокрые драконы в конуре
мокрый иероглиф на заборе
первый снег на чорном мониторе
да опять нули в календаре
 

Словоловы

 
Словоловы птицеловы:
Нелегки, всегда готовы:
Ловят в маленькую сеть
Слово жизнь и слово смерть.
 
 
Скажут: жизнь – смешное слово,
Лёд на палочке еловой,
Пережжённый леденец.
Вот начало – вот конец.
 

Бертоллет

 
Случайно оживив по памяти набросок,
Сколачивали мир из разноцветных досок
И, снова солнце поместив на антресоль,
Расплёскивали воду и дробили соль,
Расплёскивались и дробились сами,
Зачем-то пришивали над лесами
Дневное небо из растрёпанных полос,
Но умер Бертоллет, и вскоре началос(ь)…
 

Апрель

 
Молчать, не слышать,
Когда постылая зима.
Сползать с унылого ума
По мёрзлой крыше.
 
 
Но мимоходом
Апрель – летучая вода
Столкнёт, любя, на провода.
Лети. Свобода.
 

Лёд

 
Небесный клей —
Елей и ладан.
Не бойся, лей:
Наверно, надо…
 
 
Но не прольёт
Небесных капель
На нас, на лёд,
На лунных цапель.
 

Светает

 
Начни с меня:
Смени закаты на рассветы —
Я стану первою приметой
Начала дня —
В конце пути…
 
 
Так по весне на кровли дома
Выводят эльфы пленных гномов,
Велят: лети.
 

вышел месяц

 
укатилось смешное солнце —
отлепилось заплатой от неба —
сквозь дыру в небосклоне конница
входит в северный город феба
нечем нынче укрыться нечем
улыбается виновато
крошка-месяц в сиреневом френче
будет резать – круглая дата
 

Сны (1)

 
Спи дитя, закроешь глазки —
Подкрадутся злые сказки.
Злые сказки плавят мозг,
Разъедают серый воск,
 
 
Воск накапает старушка
В алюминевую кружку.
Угадает вещий сон —
Исполнять его должон.
 

Сны (2)

 
Как приказано во сне,
Пилигримом на коне
В воскресенье на подмогу
На военную дорогу.
 
 
Ты же знаешь – на луне
Сатана противен богу,
Бог противен сатане.
На войне как на войне.
 

Стены

 
…Здесь указано всё, и расписаны сцены,
Что нам делать на этом полу из стекла,
Тихо-тихо вздыхают стеклянные стены,
И внимательный взгляд из другого угла,
 
 
И пока не пошлют за врачами соседи,
Нас укроет (свобода ему дорога),
Нас вдохнёт сквозь трубу из изъеденной меди
Древний бог четверга, страшный бог четверга.
 

Белладонна

 
Скучно, скучно в новом доме
Домовым.
Разгоняют белладонну,
Прячут дым.
 
 
Если фуга не поётся,
И не лень —
Вышивают вашим солнцем
Серый день.