Текст книги "Помещик. Том 1. Сирота"

Глава 8

1552 год, 2 августа, где-то на реке Шат

– Хозяин, – произнёс Устинка, подходя. – Там лодка.

Андрейка проследил за жестом своего холопа и напрягся.

Лодку, которую им выдал в аренду Агафон, они вытащили на берег, оттащили в сторону и, поставив на брёвна, укрыли ветками, чтобы не на земле лежала. Иногда, конечно, использовали, но не часто. Ибо не до неё было. Так, пару раз вдоль берега прошли на несколько километров в обе стороны от поместья, изучая, что к чему, и где есть какие-нибудь интересные вещи. И всё.

С воды или от берега лодку Агафона было не видно. Землянку с навесом – тоже. С того ракурса наблюдалось только пепелище старого дома отца. Однако лодка пристала, и из неё выходили какие-то люди. У одного наблюдалась на боку сабля. Остальные двое вроде бы священники, но это не точно.

Радости от встречи гостей Андрейка не испытал ни малейшей.

– Берите топоры. Но не хватайтесь. Пусть на поясе повисят.

Топоры это были не боевые, а дельные. Но всё равно – штука опасная в рукопашной. Что Устинка, что Егорка ими рубиться не умели. Но даже необученные юниты с каким-никаким топором всяко лучше безоружных. Хотя бы и для престижа. Считай, вооружённая свита.

Сам Андрейка нацепил пояс с саблей. Лук и колчан брать не стал.

Снарядились, значит. И вышли встречать гостей дорогих.

– Сын мой, – покачав головой, произнёс Афанасий, кивнув на топоры холопов, – ты всех гостей так встречаешь?

– Время нынче беспокойное, – ничуть не смутившись, ответил Андрейка. – А ну как татары нагрянут? Или кто ещё опаснее.

– Опаснее? – удивился Кондрат Кобыла.

– Разорена округа ныне вся. Разбойников, мню, будет много. Не от души чёрной, а от безысходности. Разных разбойников. И ратных людей, что семью голодающую накормить захотят. И селян, дошедших до отчаяния.

– То верно, – серьёзно сказал Афанасий. – Пригласишь в гости? Али тут, на берегу, держать станешь?

– Проходите, гости дорогие, – сделав приглашающий жест, произнёс Андрейка.

Хотя, конечно, хотелось их отправить обратно в Тулу, не пуская даже на порог. Явно ведь не просто так приехали. И это не укрылось от Афанасия, который заметил сложное выражение лица у отрока.

Прошли немного.

– Эко ты развернулся! – заметил Кондрат Кобыла. – А чего землянку? Ведь успеешь и сруб поставить до зимы. А ежели не успеешь, то я подсоблю.

– В землянке теплее. Дров меньше уходит.

– Так…

– Вот на будущий год и поставлю, – перебил его Андрейка. – Ежели земля эта за мной закреплена будет. Зачем мне кому-то ставить сруб?

– И то верно, – нехотя кивнул Кондрат. – А чего в стороне её возвёл? Отчего не на месте старой хаты отцовской?

– Хата на виду. А нынешняя осень, зима и весна обещают быть горячими. Вот, чтобы тати издали не видели, оттого и поставил так. Они-то вдоль рек пойдут искать, кого разорить можно. А я вот так – в сторонке. Сам разуметь должен – несподручно мне от них отбиваться. Чай, не мухи, а я не так здоров и силён, как хотелось бы. Да и юн ещё.

– Интересно ты речи ведёшь, – пожевав губами, произнёс Афанасий. – Говоришь, что юн, а по разумению муж зрелый.

– То лесть, отче. Я до неё не падкий. – отмахнулся Андрейка.

Помолчали.

В тишине так и достигли жилища нашего героя.

Кондрат с Афанасием вошли под навес и с нескрываемым любопытством стали осматриваться. Здесь было чисто и лаконично. Ничего лишнего. Никакого мусора.

Три низкие лежанки с толстыми циновками из листьев камыша. Строго говоря, каждая такая поделка представляла собой несколько циновок, связанных промеж себя тоненькими бечёвками лыковыми, из-за чего с одной стороны была относительно мягкой, а с другой – прочной. Даже подсушенная. Большой крепкий стол с какими-то плошками да горшками. Две грубо сделанные лавки. Умывальник чуть в стороне, смысл которого от них ускользал. Висит на столбе штука какая-то…

В стороне под навесом располагался импровизированный стеллаж с дровами. Там же лежала ручная волокуша и кое-какой инструмент.

– Позволишь взглянуть? – спросил священник, кивнув на вход в землянку.

Андрейка недовольно поморщился, но отказывать не стал. Взял один из специально заготовленных факелов. Подпалил его от тлеющих углей костра. И вошёл в землянку.

Сени с топкой и плитой. Наш герой там постоянно поддерживал небольшой жар, чтобы землянка как следует просохла. Афанасий обратил внимание на этот факт. Огонь вроде бы есть, а дыма нет. Магия? Волшебство? Ведовство? Чёрт его знает? Ему это не ведомо. Но находиться рядом с таким очагом было приятно.

Проблема заключалась в том, что в те годы на Руси ещё не практиковали отопления по белому. И даже в богатых теремах использовали только топку по-чёрному, то есть дым не выводился по дымоходу на улицу, а утекал из помещения через маленькие духовые оконца или ещё как.

Собственно, завезённые в конце XVII века Петром Великим на Русь так называемые голландские печки не были каким-то капризом или глупостью. В тех условиях они являлись очень полезным и до крайности передовым решением. Ибо оказались первыми печами, которые не только топили по белому, но и использовали кирпичный массив для аккумуляции тепла.

В чём минус топки по-чёрному?

Это маленький очаг, как правило, с минимальным количеством камней. Во всяком случае, в период массового бытования. Он быстро нагревался и быстро остывал, не позволяя запасать и аккумулировать тепло. Да, помещение быстро прогревалось, так как тепло накапливалось в воздухе, имеющим низкую тепловую инерцию. Но оно и остывало быстро. Под утро зимой, к примеру, жилая часть дома-сруба, отопленного таким образом, остывала настолько сильно, что в том же хлеве с животными оказывалось теплее. Более того, прогревалось всё крайне неравномерно, что приводило к формированию вечно сырых углов, поражаемых плесенью и прочей пакостью.

И это не считая чисто эстетических нюансов, ведь от топки по-чёрному очень много сажи и копоти оседает на стенах и потолке. А обитатели таких помещений волей-неволей оказываются подкопчёнными настолько, что лица их уже через месяц-другой кажутся чумазыми. Мой – не мой. Всё одно. Въедается.

Ну и расход топлива с затрачиваемыми силами никак не радовал. Тепло в таких печах не запасается массивом камня. Для того чтобы поддерживать тепло в помещениях, требовалось постоянно устраивать танцы с бубнами по топке и проветриванию. И жечь дрова почти непрерывно. Жечь… жечь… жечь…

А ещё к этому и без того немаленькому «букету» нужно добавить повышенный шанс угореть, то есть отравиться продуктами горения из-за повышенного их содержания в воздухе помещения даже после проветривания, что никак не улучшало условия обитания и не добавляло здоровья. Ведь получается, что человек, проживающий в помещении с таким отоплением, страдает от пусть и слабого, но хронического отравления тем же угарным газом. А это уже влечёт за собой снижение умственной и физической активности, появление отдышки, нарушения зрительного восприятия, повышения давления и дополнительные риски выкидыша или замершей беременности.

Красиво? Да не пересказать как.

В чём плюс? Ведь этот способ отопления использовали на протяжении многих веков.

Вся выгода в том, что даже ещё в XVI веке конструкция подобных печей была очень простой. Настолько, что такой специальности, как печник, как правило, и не требовалось. Прошёлся. Собрал немного камней. Выложил из них примитивный очаг. И нормально. Нет камней? Так из глины можно слепить. Быстро выйдет из строя, правда, такой очаг. Ну да и леший с ним. Его ведь можно просто и легко поправить или даже сделать с нуля.

Конечно, встречались и более-менее продвинутые печи для обогрева по-чёрному[29]29
  Отопление по-чёрному практиковалось на Руси местами до XX века, имея своих последователей и апологетов. И развивалось. Однако самые совершенные и продвинутые печи такого типа появились лишь в XIX–XX веках и к эпохе массового бытования не имели никакого отношения.


[Закрыть]. Но все они не шли ни в какое сравнение даже с голландской печкой, что завёз в Россию Пётр. Знаменитая же русская печь так и вообще конструкт, зародившийся в конце XVIII века и оформившийся окончательно только к середине XIX века. И о ней в XVI веке даже слыхом не слыхивали.

Вот поэтому-то Афанасий и замер в сенях секунд на сорок, наблюдая за тем, как в печке горят дрова. И принюхиваясь. Огляделся. Глазами нащупал пару духовых окошек, которые Андрейка всё-таки сделал. Но для вентиляции помещения, а не для отвода дыма. И, подивившись слабой задымлённости, прошёл в основную секцию.

Вход был смещён вправо, формируя вдоль стенки проход.

Слева от него стояли лежаки. Точно такие же, что и на улице. Три штуки. Достаточно свободно для того, чтобы к ним можно было подойти с любой стороны.

У дальней стены находился крепкий, но грубовато сделанный стеллаж. Просто жерди, связанные лыком. Полки же формировали уложенными на горизонтальные жерди тонкими колотыми дощечками. Стеллаж был завершён не до конца, но уже на треть заполнен всяким имуществом.

Тут же находился небольшой столик с табуреткой. И пустовало место под сундук. Вместо него там располагалась широкая лавка с наваленной на неё зимней одеждой.

Афанасий глянул на потолок. Он был перекрыт жердями, лежащими одна к одной. Обычной лещиной, связанной промеж себя лыком. На полу же лежали циновки из листьев камыша. В этот раз одинарные. Квадратными секциями. Стены землянки были также деревянными. Андрейка укладывал промеж парных столбов жерди. Не толстые. Но вполне достаточные, чтобы поддерживать земляную стенку от осыпания, из-за чего создавалось впечатление определенного уюта и чистоты. Да и вообще – вроде землянка, а вроде и нет.

– Добре, добре… – покивал Кондрат Кобыла, что вошёл следом и огляделся. – Батя бы тобой гордился. Но на будущее лето ставь сруб. Негоже поместному дворянину в землянке ютиться. Она у тебя добрая. Но всё одно – землянка.

– Если я пройду верстание, то обязательно поставлю. А я в это не сильно верю. Денег нет.

– Ты же, как сказывают, краску добрую продал.

– Уже растрындели?

– Уже вечером вся Тула о том знала, – усмехнулся Кондрат. – Сам Агафон помалкивал. А вот его слуги чесали языком, словно помелом.

– Оставьте нас, – мягко попросил Афанасий, обращаясь к своим спутникам и холопам Андрейки. – Мне нужно поговорить с отроком о спасении его души.

Наш герой кивнул Устинке с Егоркой, и те подчинились, выйдя на улицу. За ними последовал и Кондрат. Служка же оставался при лодке на берегу.

– Сын мой, выполняешь ли ты епитимью?

– Тебе, отче, ещё краска нужна?

– К-хм… – поперхнулся Афанасий от прямоты этого странного отрока. А то, что он странный, священник уже не сомневался. Вон как всё не по-людски сделал. Словно иноземец какой.

– Да чего издали заходить? Говори, как есть.

– Не только Матери Церкви, но и городу она потребна.

– Вот даже как? А городу-то она как поможет?

– Агафон пообещал полсотни рублей в казну городскую положить с её продажи. На эти деньги воевода зерна купит да поддержит поместных дворян, что оказались разорены от татар.

– Меня никто так поддерживать не спешил.

– Ты отрок ещё. Саблю даже держать в руках не умеешь. Тебе предлагали дельное. Пойти в послужильцы да несколько лет в них походить. А потом уже и верстаться в поместные дворяне, коли пожелаешь. Землицу бы тебе выделили.

– Возможно и так. Но ты, отче, не Агафон. А краску, мню, ежели я её ещё где найду, тебе надлежит отдать. Так? Как же это городу поможет?

– Тебе, сын мой, Мать Церковь за эту краску даст двадцать пять рублей. И в городскую казну пожертвует ещё полсотни.

Андрейка задумался. Крепко задумался.

Коли вон и Кондрат уже знает про краску, так и весь город знает. А значит, что? Правильно. Ведает, откуда помощь пришла. Прямой выгоды в том нет. Но укрепление репутации с того ощутимое. И ежели кто притеснять Андрейку станет, то поместным дворянам это может не понравиться. Понятное дело, оказанная услуга более услугой не является. Но вряд ли на фронтире собралось слишком уж много настолько гнилых людей. Даже если воевода что и присвоит, то не сильно. Он ведь сам чуть голову не сложил. Если бы царь не шуганул татар – вместе бы со всеми погибнуть бы мог. Может, и в плен бы взяли за выкуп. Но бой – дело непредсказуемое. И шальная стрела вполне могла и его найти.

С другой стороны, Андрейка нешуточно боялся алчности людской. Даже если сделки пройдут успешно, то его тут могут недурно пощипать. Двадцать пять рублей монетой – сумма крупная. А с теми деньгами, что наш герой получил от Агафона, почти тридцать два рубля выйдет. Для большинства поместных дворян это доход с поместья года за три. Разом прибрать такие богатства соблазнительно. А если они и сдержатся, то разбойный люд, прознав, без всякого сомнения, тем заинтересуется. Или купцы, которые нередко мало чем отличаются от разбойников. Взять того же дельца, что попытался лишние копейки стрясти с бедного отрока за старую лодку, пользуясь ситуацией. Мерзавец ведь. Но таковы правила игры…

Парень прошёлся по комнате.

Присел на лежанку, поправив саблю. И внимательно посмотрел на священника, что всё это время наблюдал за ним.

– Ты ведь понимаешь, отче, что для меня такая помощь смертельно опасна?

– Ежели по весне придут татары, а воины наши съедят своих коней или разбегутся, то это станет смертельно опасно для всех нас.

– Я подумаю. Отец делал свои ухоронки давно. Мал я ещё совсем был. Вспомнить, где он их заложил, нет так-то просто. Да и целы они или испортились, неясно. Столько лет прошло.

– Так ты поможешь?

– Приезжай после сбора урожая. Привози с собой полсотни рублей. Если я смогу вспомнить и отыскать отцовы ухоронки, то продам их тебе. Ежели нет, то сам понимаешь.

– Там вдвое больше краски?

– Должно быть. Но это не точно. Я могу путать, ибо мал был. И там могла быть совсем другая краска. Или вообще не краска. Так что, – развёл руками Андрейка.

– Прекрасно! – посвежел ликом Афанасий.

– Не говори гоп, пока бревно не перепрыгнешь.

– Сын мой, а отчего, отец твой, Царствие ему Небесное, – перекрестился он, – таился и дурным представлялся?

– Так с дурака какой спрос? – усмехнулся Андрейка. – Отец по молодости глупый был. Пытался думать. Потом поумнел. Начал соображать. Да и жить ему так было сподручнее. Да и деда он опасался. Дурень – род позорит, вот он нос и вертел, недовольный, и сына сторонился.

– А ты ныне, отчего за отцом не следуешь?

– Пока батя жив был, слову его следовал. А ныне чего уж? Своим умом хочу жить. А для того, чтобы дурнем быть, ум крепкий требуется. Я же пока мал слишком.

– Мудрёно ты говоришь.

– Потому как глуп по малолетству, отче. Не обессудь. Мудрые люди, как мне сказывали, говорят так, что их каждый поймёт. Так что мне ещё мудрости набираться и набираться.

Афанасий не сдержался и усмехнулся. А потом произнёс:

– Ты же не доверяешь мне. И всё равно согласился. Почему? Сказал бы, что краски больше нет. Я бы этим удовлетворился и подождал бы до весны, когда ты её принёс бы на продажу.

– Уметь доверять – это величайшая из наук, потребных нам в жизни. И мне нужно учиться ей. Страшно, отче. Очень страшно доверять. Но судьба подобна благородному скакуну, она не терпит трусливого всадника, покоряясь лишь мужественному.

– И кто тебе это сказал?

– Отец…

– Это совсем на него не похоже.

– Так ты его и не знал… – печально улыбнулся Андрейка, имея в виду не этого отца, а того – из XXI века. Но произнёс он эти слова настолько искренне, что Афанасий невольно проникся и поверил.

В этот день никаких ранее запланированных работ, разумеется, проводить Андрейка не стал. Гости задержались, чтобы заночевать с комфортом, а не на берегу речки. Наш герой не хотел ни сам терять бдительность, ни холопов своих отпускать. Мало ли что там у священника на уме.

Вот и провели полдня в беседах да всяких забавах.

Афанасий и Кондрат рассказывали ему новости о делах тульских. И делились сплетнями бытового характера. Кто, кого, куда и как. Но вежливо.

На первый взгляд – бесполезная информация. Но Андрейке в этой среде жить и вариться, поэтому слушал он очень внимательно. И Кондрат, пользуясь вниманием отрока, время от времени вворачивал в поток этих сплетен сведения о дочерях подходящего возраста того или иного поместного дворянина.

– А про деда ничего не слышно?

– Пока нет, – ответил вместо Кондрата священник. – Но я ему уже передал с оказией печальную весть о гибели его сына.

– Вот не было печали… – покачал головой парень.

– Что, не жаждешь увидеть старика?

– Я же даже не помню, как он выглядит, – как можно более наивно улыбнулся наш герой.

– Понятное дело. Но ты не беспокойся. Он вряд ли до весны появится. Мужчина он занятой. Сейчас же сбор урожая на носу. Ему не до путешествий. Потом зима не лучшая пора для его немалых лет. Да и в поход царь наш Государь против татар вроде как собирается. Вряд ли Степана отпустят. А весной смотр. И ему, как и всем поместным дворянам, надлежит на него явиться. Вот после смотра, ежели надумает, то приедет.

– Если сможет, – добавил Кондрат. – Может, на береговую службу заступит. И тогда только летом. По этому году, слышал я, он весной, сразу после смотра, заступал. Значит, весенний он.

Андрейка кивнул.

Он знал о том, что на береговую службу заступают в две смены. Половина дворян по весне, а вторая – летом и далее до осени. Береговая служба – значит, на Оку для защиты державы от набегов татарских. И уходить с неё никто не решится. Даже если дома беда. Ибо первейшее дело эта служба. Такое не простят.

Потихоньку разговор утомил всех. И Андрейка предложил «дядьке Кондрату» сабельками побаловаться.

– … а то я ведь совсем ей не умею махать.

– И то верно, – кивнул уже немолодой поместный дворянин, и они вышли на полянку.

Тренировочного или учебного оружия у них не было, поэтому работали боевыми. Осторожно. Медленно. О чём сразу условились.

Просто чуть-чуть постучали.

Кондрат Кобыла делал вид, что учит, а Андрейка – что учится, то есть один показывал и рассказывал самые азы. А паренёк старательно их повторял. Ничего такого. Просто хоть какая-то забава. И польза, ибо для столь слабого тела, каковым обладал наш герой, любая тренировка на пользу. Тем более с живым оппонентом, когда можно хоть немного отработать сбивы ударов.

– Эх… – вернувшись к костру к землянке, произнёс Андрейка, – где бы мне найти товарища такого, чтобы вот так упражняться? И с сабелькой, и с копьём.

– Так навещай соседей, – пожал плечами Кобыла. – Мало кто откажется – дело-то стоящее.

– А нет ли в Туле увечного из числа старых, но опытных послужильцев? Чтобы и сабелькой умел, и копьецом, а в походы ходить не мог?

– Так Пётр Рябой на паперти сидит, – заметил Афанасий.

– Да ну, – отмахнулся Кондрат, который явно этого Рябого не ценил.

– А чего сидит? – осведомился Андрейка.

– То мне неведомо. Сказывает, что послужильцем был. Да хозяина его побили татары. А сам он едва ноги унёс.

– И что же не идёт послужильцем к кому ещё?

– А никто не зовёт. Стар он уже. Да и чужой здесь. Сам болтает, что из-под Рязани. Но то точно никто не ведает.

– И тебе его брать не след. Я поищу. Может, сыщу кого из охочих. А эту воровскую рожу стороной обходи. Вот те крест – брешет. Не послужильцем он промышлял, а татем лихим. Видать, на старости лет решил грехи отмаливать.

– Если татем, то чего не донесли?

– А он у нас не шалит, – твёрдо произнёс Афанасий. – И что татем был – лишь домыслы. Я его как-то расспросил, а потом у знакомца из Рязани о тех людей поспрошал.

– Ездил?

– Грамотку послал. Так те люди действительно от татар погибли в один год. В тот год многие Богу душу отдали. Брешет ли Пётр али нет – неведомо. Однако же тихий он. Верно, живёт болью былых лет.

– Это когда волком на других не смотрит, – буркнул Кондрат…

Глава 9

1552 год, 12 августа, где-то на реке Шат

Отец Афанасий с Кондратом и служкой уплыли на утро. После завтрака, из-за чего Андрейке пришлось пропустить свою утреннюю тренировку, чтобы не вызывать ненужные пересуды. Так ведь было не принято, да и тренировка сама по себе могла вызвать массу вопросов. Хотя критическая масса странностей и так уже накопилась изрядная. Но пока плотина удерживала этот «паводок». И наш герой не хотел усугублять и без того сложную ситуацию.

Люди во все времена в основе своей любят и ценят только тех, кто решает их проблемы. И очень болезненно воспринимают тех, кто эти проблемы не решает, а живёт лучше. «Делиться надо!» – эту аксиому парню с детства доносил его отец, показывая на примерах, к чему приводит безудержная сепарация и противопоставление себя другим. По этой причине Андрейка не видел ничего плохого в том, чтобы помочь коллективу, с которым ему придётся жить и вести дела до самой смерти. Пугало его не это, а то, как коллектив воспримет эту помощь.

Устинка и Егорка к этому времени уже не раз ему сообщили, что считают получение краски волшбой, от чего у парня волосы на голове шевелились. Потому что становиться местным колдуном ему не хотелось совершенно. Да, приносящим пользу, то есть полезным. Но колдуном. А значит, тем, кого боятся и не понимают.

Люди и в XXI веке легко были падки на неуправляемую агрессию и бездумные обвинения, выбирая в качестве мишеней тех, кто им был лично неприятен или непонятен. Вот живёт Вася и не тужит. И тут покупает себе хорошую, дорогую машину. А до того пешком ходил и одевался как все.

– Чего это? Как это? Откуда? – сразу у всех его соседей возникнут мысли.

С ним попытаются поговорить и выяснить, что к чему. И если он не сможет внятно дать объяснение источнику богатства, то почти наверняка посчитают вором или ещё кем-то. Вплоть до любовника местного уголовного авторитета.

Звучит, конечно, карикатурно. Но уголовный мир редко оценивает себя со стороны, варясь в своём соку. А ведь в гомосексуальном сексе как минимум два участника. И тот мужчина, который во время отсидки пользовался «услугами» других мужчин для удовлетворения своих сексуальных потребностей, в глазах простых людей, всего лишь ещё один пи… к-хм… представитель сексуального меньшинства.

Но мы отвлеклись.

Главное то, что люди, которые Андрейку окружают, должны понимать, откуда у него богатства, и одобрять их получение. Наворовал так наворовал. Обычное же дело. Если наворовал и не посадили, значит, поделился с кем нужно. Наторговал? Тоже ничего такого. Боем взял с набега? Вообще отлично, ибо это очень уважаемый источник дохода для поместных дворян. А вот магия, колдовство и прочее… оно находилось за пределами понимания и осознания. Как и иная мистика, такие вещи пугали и настораживали.

Андрейка уже пожалел о том, что решил зайти эту партию с краски. Ведь те же Устинка с Егоркой ладно что ничего толком не запомнили в процессе получения краски, так ещё и не поняли. Для них творилось какое-то колдовство. Мешали землю с чем-то. Что-то кипятили. Какая-то жижа булькала. Что-то жгли. Куда-то макали. Чего-то тёрли. В общем, не иначе как зелье ведьминское готовили или отвар ведовской. Им просто не хватало уровня образования, остроты мышления и осознанности. Для них все эти действия не имели смысла и были никак не связаны между собой. И Андрейка очень крепко опасался того, что это их мнение может оказаться довлеющим, ежели кто-то узнает о выделке краски, а не её нахождении. И о многих других вещах. Вот и старался не дразнить гусей. Хотя понимал – они и так уж напряжены. И какой оставался ещё предел прочности – вопрос. Большой вопрос…

Так или иначе – спешить с изготовлением краски он не стал. Хотя бы неделю-другую. Мало ли отец Афанасий решил понаблюдать за ним и оставил того же служку посидеть в кустах да поглядеть. Да и вообще. Но разве это могло спасти «отца российской демократии»?

Андрейка решил продолжить заниматься обустройством своего жилища. И прежде всего занялся вопросами освещения, потому что пользоваться факелами ему совсем не хотелось.

Какие ещё были варианты?

Прежде всего, лучины.

Эти, казалось бы, крайне примитивные способы освещения держались местами до начала XX века. Потому что дёшевы и доступны. Просто длинная тонкая, хорошо просушенная палочка, которую поджигали с одного конца, крепили за держатель и продвигали её по мере сгорания. А под ней ставили какое-нибудь корыто с небольшим количеством воды, чтобы угольки туда падали и тухли. Когда света от одной лучины не хватало, зажигали две, три и так далее.

В принципе, решение. Но имелась одна очень неприятная особенность – её слишком часто нужно менять из-за того, что быстро сгорает. Слишком много возни, хотя и крайне дёшево. Этот вариант он оставил в качестве аварийного.

Дальше в плане доступности шли свечи из сала. Они были хоть и дёшевы, но существенно дороже лучин. Света давали меньше. Таяли, если их держать в руках. Воняли. Но давали более продолжительный цикл эксплуатации. Одна обычная свечка спокойно могла горечь и полчаса, и час. Что радикально удобнее лучин. Однако у Андрейки такого количества доступного жира не было. Хотя эту технологию он также держал в уме.

Если не сальные свечи, то восковые? Самый дорогой и престижный источник света. И горят ярче, приближаясь к лучинам. И в руках не тают. И пахнут приятно. Но цена… она практически полностью исключала использование этих свечей всюду, кроме домов богатых купцов, аристократии и церквей.

Что ещё?

Масляные лампы. Цена их использования сопоставима с сальными свечами. Но горят хуже, хоть и радикально дольше. Небольшая масляная лампа могла вполне гореть по пять-шесть часов кряду, обеспечивая слабенькое, но верное освещение. Во всяком случае, это касалось простых, обычных масляных ламп вроде той же лампадки.

И, собственно, всё.

Дальше шли решения, которые не применялись в те времена, но технически были доступными. Но сводились они, по сути, либо к новым составам для заправки масляных ламп, либо новым составам для замены воска в свечах. В первом случае имелся самый широкий спектр всякого рода решений, вплоть до керосина. Ну и оптимизация самых ламп. Во втором ему в голову приходил только стеарин и парафин.

Немного поморочив себе голову размышлениями, Андрейка остановился на масляных лампах как наиболее подходящем для него варианте. И сел реализовывать свою задумку.

Прежде всего ему требовалась реторта.

Что такое реторта? Просто кастрюля, в крышке которой располагалась трубка для отвода газообразных продуктов.

Сделать её можно из разных материалов. И стекла, и металла. Но у Андрейки имелась под рукой только глина. Вот он и засел за «лепку куличиков».

Гончарного круга у парня не было, и возиться с его изготовлением он не хотел, поэтому просто катал в руках колбаски и выкладывал из них корпус будущей поделки. А потом затирал рукой снаружи и изнутри, предварительно её смачивая.

Криво выходило? Да и чёрт с ним. Ему не на продажу. Главное, чтобы всё получилось. Какой-то навык у него в этом деле имелся. Как-никак вариант с попаданием в крестьянина он тоже отрабатывал, поэтому справился со своим образчиком ленточной керамики достаточно быстро.

Но слепить – полбеды. Потом нужно просушить правильно и обжечь. А на глазок с непривычки всё это проделать непросто. Например, поспешив и начав обжигать слишком влажную поделку, можно её угробить. Ибо растрескается. Да и вообще обжиг дело непростое, и вероятность брака он даёт при любом раскладе.

К слову сказать, чтобы сделать обжиг, тоже нужно постараться. Так-то можно и на костре. Не проблема. Но Андрейка хотел получить бо́льшие шансы на успех, поэтому он для своей задумки соорудил небольшую печь, вылепив её из смеси глины с сухой травой. По той же технологии. Катал колбаски и выкладывал их, формируя корпус печи, а потом затирал. А потом ещё и крышку для печи потребовалось сделать, чтобы повысить жар.

Так или иначе, но до первого обжига он провозился два дня. И облом. И реторта, и крышка дали трещины. Что совершенно недопустимо. Пришлось поделку разбить, раздробить, смешать со свежей глиной. И заново. И так – три захода. Пока у него не получилась пусть и не очень эстетически правильная, но крепкая и основательная реторта литров на десять.

Дальше требовалось притереть крышку. Кое-как слепить корыто для холодильника то есть, охладителя пара. Изготовить керамическую трубку по той же технологии, что и реторту, чтобы пропустить сквозь это корыто. Составную, разумеется, так как цельную трубку нужной длины он не решился сделать. Смонтировать всё это. Промазать все швы и стыки холодильника смолой древесной – живицей, растопленной у огня. И приступить к делу – к возгонке древесины.

Он нагружал в реторту чурбачки, плотно их туда укладывая. Закрывал притёртой крышкой. Подцеплял её к трубке холодильника. И поджигал разложенный под ретортой костёр. Она стояла на камнях, поэтому костёр этот можно было поддерживать и прогревать реторту столько, сколько нужно. А под выход из трубки холодильника он подставлял горшок. И ждал.

Отгонку он делал при достаточно хорошем жаре, поэтому в форме газообразных продуктов уходило всё. И лёгкие фракции, и масла, которые конденсировались в трубке холодильника и стекали в горшок. А потом, отстаиваясь, разделялись по плотности. Например, из лиственных пород получался древесный спирт с дёгтем, а из хвойных – скипидар с опять-таки дёгтем, только уже другим.

Побочным, но очень ценным продуктом оказывался древесный уголь. Качественный и добротный. А также зола. Их он не выкидывал, складируя – уголь простым навалом под навесом, а золу в корзине. Дёготь он тоже не выбрасывал, используя под него треснувшие, но замазанные живицей горшки.

Главным же продуктом этого микропроизводства был древесный спирт и скипидар. Их он смешивал в пропорции три четверти к одной, формируя так называемую ламповую смесь, популярную в XVIII веке в некоторых городах Европы.

Само собой, ни о каких значимых объёмах речи не шло. Да ему много этой продукции и не требовалось. Во-первых, ему негде и не в чем было её хранить. Во-вторых, он опасался делать такие запасы из-за их огнеопасности. И предполагал, что по мере необходимости просто будет гнать себе ещё. Благо, что дело нехитрое, ежели всё потребное есть под рукой.

Лампу он изготовил так же. Крутил колбаски и выкладывал из них сначала корпус, а потом и крышку. Здесь форма была чуть посложнее, но не принципиально.

Сам корпус – обычный горшочек с четырьмя ручками, чтобы и взять, и подвесить можно было. Достаточно широкий и неглубокий. Крышка же имела в центре трубку, почти как в реторте. Только невысокую и заканчивающуюся заглушкой с пятью дырками. В центре – для фитиля. Вокруг неё – для воздуха. Дырочки были и у основания этой трубочки, идя по периметру, – и тоже для воздуха.

В лампу наливали этой самой ламповой смеси. Вставляли фитиль. Давали ему пропитаться. И поджигали.

Огонёк приводил к тому, что воздух над ним нагревался и шёл вверх. Это создавало разряжение у дырочек рядом с фитилём. И обеспечивало возрастающую тягу, которая упиралась в скорость поступления топлива по фитилю, поэтому фитиль был толстым, а трубка – невысокой, дабы ламповой смеси по ней было идти недалеко, то есть получилось у Андрейки что-то в духе аргандовой лампы – масляной горелки, что давала в 10–12 раз больше света, чем её обычная товарка на том же топливе. Просто за счёт большей интенсивности сгорания. Понятно, здесь такого прироста не удалось достигнуть, так как топливо поступало слишком медленно. Однако в глазах Устинки и Егорки всё равно произошло очередной чудо.