Текст книги "Помещик. Том 4. Сотник"

– Горшочек, не вари, – буркнул себе под нос Андрей.

– Что? – переспросил Агафон.

– Говорю, что рад я очень этому пополнению. Надеюсь, ты с учётом этих людей да лошадей привёз припасы?

– Обижаешь! Всё посчитал! Всё учёл!

Глава 7

1555 год, 2 февраля, Москва

Иоанн Васильевич сидел на троне[23]23
  Достоверно неизвестно, каким был трон Иоанна IV. Версия о так называемом «костяном троне» уже давно опровергнута, так как он был сделан после 1575 года и впервые встречается в описях только в 1632 году. «После 1575 года» потому, что часть изображений, посвящённых царю Давиду на нем, восходят к сборнику гравюр, вышедших в 1575 году в Антверпене, сделанных по рисункам Герарда ван Гронингена. Двуглавые орлы на троне появились лишь в XIX веке. В то время как анализ семантики использованных символов так и вообще говорит о том, что трон, судя по всему, был предназначен для особы женского пола.


[Закрыть] и наблюдал за заседанием боярской думы. Скосившись, скорее даже развалившись, ибо устал от очередного чрезвычайно затянувшего диспута. Бояре устроили удивительно сочный срач, достойный политических ток-шоу XXI века. Эффект был такой, словно Царь на какое-то время включил федеральный канал, где шла очередная «коллективная истерика на серьёзных щах», только почему-то в маскарадных костюмах, ну и, само собой, с полным эффектом присутствия…

Эти высокопоставленные политические деятели разделились на две группы и, словно псы, отчаянно лаяли друг на друга. До хрипоты. Ругались. Оскорбляли своих визави во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. Совершенно не пытаясь даже кого-то услышать. То и дело вскакивали. Порываясь вроде как наброситься. Но никогда не пересекали незримой черты и не приближались к оппонентам слишком близко, из-за чего казалось, что они на каких-то невидимых поводках.

В общем, вели нормальный цивилизованный политический диспут. Цивилизованный потому, что, опасливо поглядывая на Царя, они не таскали друг друга за бороды и не били по меховым шапкам посохами. И ничего нового и сильно необычного в том не было. В том же английском парламенте при обсуждении острых вопросов и похлеще цирк бывал.

Почему? Так Homo sapiens довольно легко теряет налёт цивилизованности, быстро откатываясь к обычному своему состоянию едва разумной бесхвостой обезьяны. Каковой и является[24]24
  Homo sapiens входит в род homo (люди), трибу hominini, подсемейство homininae, семейство hominidae из отряда primates. Вместе с человеком в семейство гоминидов входят шимпанзе, гориллы и орангутанги. Так что выражение «человек произошёл от обезьяны» некорректно, ибо человек и есть обезьяна.


[Закрыть]. Хоть и любит раздувать щёки при любом удобном случае.

Царь же наблюдал за этими дебатами и думал, вспоминая свой разговор с Андреем. Они после награждения довольно долго и приватно общались…

– Ведь ты отчаянно храбрый. Рвёшься в бой, – произнёс тогда Иоанн Васильевич. – Если бы я этого не знал, подумал бы, что купчишка. Деньги… деньги… деньги… кажется, тебя волнуют только они. Да и купцы вокруг тебя вьются, словно осы, слетевшиеся на мёд.

– Деньги – это кровь войны, – пожав плечами, заметил Андрей.

– Отчего же?

– Если воинам не платить, не снаряжать и не кормить, то они будут заниматься всем чем угодно, кроме войны и службы.

– Вздор!

– Вздор так вздор, – не стал спорить Андрей. – Значит, войско твоё поместное живёт не тем, что пытается хоть как-то раздобыть прокорм, одежду с обувью, броню, оружие и коней, а воинскими упражнениями да грезит походами, а не рассасывается в неизвестном направлении через месяц-полтора после их начала.

– Мнишь, дураком был дед мой, когда утверждал службу эту? – зло прищурившись, спросил Иоанн Васильевич.

– Если бы он был дураком, то и власти бы не удержал, и державу свою не преумножил. Но вот советники его…

– А то ты ведаешь, что они советовали?!

– По делам их узнаете! – назидательно подняв палец, произнёс Андрей. – Я не обвиняю и не осуждаю. Но предлагаю тебе, Государь, на мгновение представить себя на месте простого помещика. И подумать о том, как бы ты жил, окажись на его месте. На крохотном клочке земли, практически без рабочих рук и с пустым брюхом. О чём бы ты думал? К чему стремился? Только представляя сие, постарайся отбросить все те знания и премудрости, каковыми обладаешь. Ибо помещик простой тёмен и дремуч, и ему на дела державные насрать. Он живёт целями много проще. Например, грезит не лечь спать голодным.

Иоанн Васильевич нахмурился, но задумался. Андрей же продолжил, не давая затянуться паузе.

– Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги. Никакими поместьями и кормлениями сие не заменить. Ибо без них не создать доброго войска, не довести его до вражеских земель и не провести успешную кампанию. Потому я о них и забочусь, ибо без них полка не укрепить…

Царь очень крепко запомнил слова Андрея. Много над ними думал. И теперь, сидя на заседании боярской думы, видел за криками этих уважаемых людей куда больше, нежели обычно…

Московская Русь разделилась на неравные части. Первая встала за протопопа Сильвестра, другая – за митрополита Макария.

Чьи интересы выражал Сильвестр?

Прежде всего купечества и аристократии Новгорода, а также многочисленных примкнувших к ним из разных регионов. На словах, понятно, они ругали симонию, стяжательство, фарисейство и прочие подобные вещи. Однако на самом деле имели очень конкретный финансовый интерес.

Какой?

К 1554 году Православная церковь на Руси выступала не только крупнейшим землевладельцем, уступающим в этом лишь Царю, но и являлась самым крупным заводчиком да торговцем, в руках которого находились колоссальные денежные суммы. Причём, что примечательно, Церковь не платила никаких налогов. Вообще. И даже службы никакой не несла. Что ставило её в привилегированное положение, крайне раздражающее многих иных хозяйствующих субъектов.

Землевладения Церкви можно разделить на две части. Во-первых, это никому не нужные земли где-то в удалённых районах. Во-вторых, очень массивный пласт добрых-угожих земель в пригодных для земледелия регионах. Причём не только очень массивный, но и хорошо населённый, так как крестьян на этих землях хватало. Ведь монастыри могли себе позволить в силу масштаба владений и отсутствия службы уменьшить ежегодные сборы, облегчая участь крестьян.

И на эти благодатные в общем-то земли много кто облизывался.

Ключевой же промышленной деятельностью Церкви в это время являлось солеварение. Практически всё производство соли Московской Руси в середине XVI находилось в ведомстве Церкви, принося ей немалое обогащение. Кроме того, в её руках оказалась сосредоточена львиная доля той посреднической торговли на севере, которая ранее контролировалась новгородским купечеством. Будь то пушнина или морской зверь. Так сложилось в ходе борьбы Москвы с Новгородом, когда Великие князья всецело потворствовали ослаблению своего противника, пытаясь поставить его под контроль. В том числе и через ослабление его экономической базы подобным образом.

Как несложно понять, купцы всех мастей, а не только новгородские, спали и видели, как бы получить эти соляные промыслы и торговлишку рухлядью. Понятно, что мех скупали не только в старых новгородских землях. Но для 1554 года именно то направление обеспечивало основной объём поступления этих товаров.

За Макария же стояли крупные, влиятельные игроки, боявшиеся изменения баланса сил. А также те, кто вёл взаимовыгодные дела с Церковью, будучи включённый в их бизнес-схемы.

И если в обществе перевес был решительно в пользу Сильвестра, то в боярской думе наблюдалась обратная картина, из-за чего дискуссия и приобретала в который раз удивительно скандальный формат. Конечно, Иоанн Васильевич хотел, чтобы это безумие уже закончилось. Но принимать решение в сложившейся ситуации выглядело безумием. Чем-то в духе ситуации из фильма «Ширли-Мырли»:

– Кому вернуть? Государству отдашь – Казюльский прикончит. Казюльскому вернёшь – государство посадит.

Крупные аристократы хоть и находились в меньшинстве, но обладали очень серьёзным весом. И могли легко «решить вопрос» ядом или ещё каким иным неказистым способом. Апоплексический удар табакеркой был не в моде. Но выбросить из окна или просто зарезать во время спровоцированных беспорядков – вполне.

Мелкие аристократы и купцы представляли собой серьёзную силу. Но слишком удалённую от престола. Их, конечно, можно и приближать начать. Но на это требовалось время, которого у Царя как раз и не было…

В общем, дилемма. И пока что совершенно неразрешимая.

Царь грустно усмехнулся своим мыслям, вспомнив настрой Андрея. Тот ведь не желал приближаться к боярам на пушечный выстрел. И Государь его понимал. Глаза бы его их не видели. Особенно в такие моменты. Но деться никуда он не мог… увы…

* * *

В это же время в вотчине Андрея шла самая что ни на есть обычная тренировка. Поле прилегающего поместья прикатали бочкой с песком. И теперь на нём упражнялись. На плотном снеге.

Андрей сохранил в своей сотне три десятка. Только в каждом из них выделил по три отделения во главе с урядником, поставив под него по пять, семь или девять бойцов. Таким образом в первом и втором десятке получилось по 31 воину, включая командиров, а в третьем – 26.

Посему, как период активных работ закончился из-за погоды, молодой сотник занялся боевым слаживанием. Комплексно. С уклоном, конечно, в коллективный бой. Например, он учил десяток разворачиваться в линию и в этой линии атаковать, то есть держать строй при движении верхом. Маневрировать, подчиняться командам, взаимодействовать с другими десятками и так далее.

Поначалу Андрею казалось, что помещики не будут подчиняться. Ведь он требует от них не то, что принято. И занимается с ними какой-то фигнёй в их понимании. И в целом – да, в первые дни тренировок имели место серьёзные сложности. До людей туго доходили приказы, их смысл и необходимость правильно на приказы реагировать. Однако совокупное ожидание улучшения своего благополучия через обретение хорошей брони действовало на в общем-то нищих помещиков очень недурно. У большинства ведь всё их имущество было надето на них плюс кони или конь. А за душой ни кола ни двора. Тем более что в нагрузку к доброй броне от Андрея шла ещё и нормальная кормёжка, отдых в тёплом помещении да под рассказы о том, как минувшим летом отряд из десятка бойцов сумел разгромить практически сотню. Молодой сотник сумел правильно позиционировать всю эту игру в команды и субординацию, подав как учёбу «по старине», дескать, «воины Владимира Святого так тренировались». Так что помещики в целом воспринимали такие вещи как обучение воинской премудрости, которым ничуть не зазорно заниматься…

Нормального жилья, конечно, у Андрея под такую толпу не имелось. И он их же руками соорудил землянки по типу «длинного дома», использовав для них какое-то количество уже готовых римских кирпичей – для дымоходов и печей. Землянки эти он поставил в пространстве между новой стеной и старой, заселив в них не только людей, но и лошадей.

Кстати, каждый десяток получил по отдельной землянке. Освобождённым полонянкам женского пола поставили свою, отдельную. Ещё две – остальным. В общем, все разместились. Понятно, что не в пределе нормальных укреплений, однако сюда вряд ли решился полезть бы кто-то из разбойников или диких животных. Даже медведь-шатун к такой толпе людей и то вряд ли сунулся бы. Других же опасностей не наблюдалось – пока, во всяком случае…

И вот, когда Андрей вывел на тренировку всю сотню, раздался звук сигнального рожка, который предупреждал о появлении гостей.

– Проклятье! – воскликнул Кондрат, явно раздосадованный этим делом. Он планировал вновь продемонстрировать лучшую выучку его десятка, имевшего ядро из прошедших кампанию 1554 года. – Кого там нелёгкая ещё принесла?

– Поглядим, – хмурясь, ответил парень, а потом во всю мощь лёгких крикнул: – Сотня! В колонну по четыре! Стройся!

И воины начались строиться.

Да, это было безмерно далеко до настоящих кавалеристов эпохи Наполеоновских войн. Однако и на бардак иррегулярного поместного войска это не походило.

Минут за пять построились. Но сами. Парень не вмешивался, наблюдая.

– За мной! Шагом! – рявкнул Андрей, когда они наконец закончили, и повёл колонну эрзац-кавалерии к реке.

Выглядело красиво. Ровно. Аккуратно. Совершенно нетипично для местного исторического ландшафта. Тем более что до реки дорогу тоже бочкой укатали, и кони не утопали в снегу. А потому шли достаточно ровно и легко.

Когда Андрей приблизился к реке, открылся вид на конно-санную группу. Всадников около трёх десятков. Степень их защищённости была непонятна, ибо они были в зимней одежде, накинутой поверх – по обычаям Руси тех лет. Но, судя по оружию, воины, наверное. В санях же располагались тоже люди. Но меньше.

Один из незнакомых всадников поднял руку. И вся процессия остановилась.

Андрей же прошёл по мосту, чтобы не мучаться с речными берегами, и направился навстречу, продолжая сближаться. Шагом. И не разворачиваясь в строй.

– Андрей! – крикнул старший среди гостей.

И парень вздрогнул. Это был дядя Фома. И он привёл людей, которых коломенские родичи обещали ему по весне.

– Горшочек… мать твою… хватит… – тихо-тихо произнёс молодой сотник себе под нос, откровенно расстроенный этой новостью. Куда их всех совать-то теперь? По зиме?

Понять Фому было можно. Он почти наверняка собрал тех, у кого ни кола ни двора и жрать нечего, не то что воевать. Не факт, что это даже их кони. И до весны им не так-то и просто будет продержаться. Или в тати идти, или в служилые холопы продаваться, или сюда. Андрей ведь обещал принять и пристроить людей к делу. Да не в холопы, а по-людски…

Глава 8

1555 год, 28 февраля, вотчина Андрея на реке Шат

– Лепота! – воскликнул дядя Фома, осматривая новую броню на племяннике. – А ну-ка попрыгай!

– А больше тебе ничего не сделать?

– Да я без обиды. Хочу посмотреть, как всё сидит. Не болтается ли где чего? На коне-то, если болтается, неудобно будет.

Андрей нехотя попрыгал. Однако комплект его снаряжения сидел как влитой. Ужасно хотелось на себя со стороны посмотреть. Однако никакого зеркала не имелось. Заглянул в бочку с водой. Но там мало что можно разглядеть. Марфа быстро-быстро сделала карандашный скетч. Но это всё, конечно, парня не удовлетворило. Чай, скетч не фотография…

После того как Андрей запустил тигельную печь персидскую, то сумел не только переработать всю закупленную крицу, но и весь лом да обрезки, что у него имелись, получив на выходе очень добрый металл. В плане однородности, ибо никаких вкраплений шлаков в нём не имелось. А вот остальные параметры плавали. Но это не беда – материал просто откалибровали по свойствам. На глазок. После чего начали работать с ним.

Себя любимого парень не забыл. А потому, получив хороший материал, в первую очередь переделал свой комплекс защитного снаряжения. Благо, что кузнечная группа теперь насчитывала дюжину человек.

Шлем он в целом конструктивно повторил, подражая тому, что у него уже имелся. Его основой была цельнотянутая полусферическая тулья. К тулье крепилось подвижное забрало, выполненное в виде антропоморфной маски, что вращалась на двух височных шарнирах и имела жёсткую фиксацию в двух крайних положениях, из-за чего в открытом виде выступала в роли эрзац-козырька. Защиту шеи и частично плеч обеспечивала круговая бармица, выполненная из ламеллярной чешуи, пришитой к тонкой стёганой основе.

Главным же отличием нового шлема от старого являлся установленный на затылке тульи держатель для конского хвоста, который туда и установили – выкрашенный в белый цвет.

Корпусной доспех его остался прежним, набранный из стрельчатых ламеллярных пластин, собранных кожаными шнурками на жёсткой стёганой основе. Только пластины он поставил новые, более крепкие и более лёгкие, отыгрывая качество металла.

Ключицу его защищали ламеллярные лямки, крепящиеся к корпусному доспеху, а плечи – опять-таки ламеллярные оплечья. В обоих случаях довольно компактные. На бёдрах красовалась рассечённая юбка из ламеллярных пластин. Правое же предплечье защищалось шинным наручем из тонких длинных пластин, приклёпанных к кожаной основе.

Главным же было то, что все стальные элементы доспеха были посеребрены с помощью ртути. Вообще все. Каждая пластинка. И шлем с личиной, к которым было особое внимание. Причём посеребрены достаточно толстым слоем, чтобы сразу всё не отлетело.

Технология была примитивна до крайности. Серебро растворялось в ртути. Полученный раствор наносился на металл, который после этого несильно прогревался[25]25
  Обычно грели до 100–150 градусов по Цельсию.


[Закрыть], дабы ртуть испарилась. Опасно. Рискованно. Но если соблюдать элементарные требования техники безопасности – вполне можно всё сделать и не отравиться парами ртути. Например, прогревая пластинки на свежем воздухе в ветер, сидя с наветренной стороны.

Понты.

Без всякого сомнения – понты.

Но это сделать было необходимо, чтобы соответствовать высокому статусу царских подарков. Да и вообще – в это время командир должен был выделяться на поле боя. Было бы под рукой золото – позолотил бы…

Ещё немного покрутившись, парень велел привести ему коня и, вскочив на него, начал примеряться уже на нём.

Набедренники легли правильно, не топорщась. Корпусной доспех тоже нигде ни во что не упирался.

Он поправил саблю. Принял щит с копьём. И немного проехался.

– Красота! Какая же красота! – без тени лести искренне воскликнул дядя Фома, наблюдая за тем, как лучи солнца играют на посеребрённом металле. Да ещё и конский хвост добавлял общей эффектности.

– Не хватает только плаща, – добавила Марфа, также стоявшая невдалеке и любовавшаяся новым комплектом снаряжения мужа.

Копьё, кстати, у него было теперь клеёное, полое, восьмигранное. По типу того, что применяли польские крылатые гусары. Разве что несколько короче и полегче, ибо слишком большая длина была пока без надобности. Его склеивали из реек трапециевидного сечения, получаемых обработкой заготовки рубанком по лекалу. Сами же заготовки так же, по лекалу, распиливали пилой на специальном станке. Плотник Игнатий уже настолько привык к пиле, что и не мыслил свою работу без неё. Причём к разным пилам, каковых у него уже имелось с десяток.

Сабля Андрея висела также по-новому. Непривычно для местных. На широком кожаном ремне, перекинутом через плечо. На этом ремне имелись три лапки-лямки для надёжной фиксации ножен. Так что получалось, что сабля висела на манер шпаги. В седле, может быть, и не лучший вариант, но парню приходилось носить её практически всегда, поэтому он и пошёл на эту доработку. В те же годы саблю носили на плетёной бечёвке, охваченной вокруг пояса. Не самый лучший вариант, но дешёвый и популярный.

Щит остался старый. Клеёный. Каплевидный. Украшенный хризмой и волком.

Луку со стрелами в таком комплекте было не место. Однако Андрей его приладил, расположив в саадаке, притороченным к седлу с передней части. Оптимально-то, конечно, заменить его парой рейтарских пистолетов. Но… увы… их под рукой не имелось. Хотя купцы из Пскова получили от него заказ на их приобретение. Одной пары с колесцовым замком, чтобы прикрыться легендой для будущего технологического скачка – дескать, копировал.

Воинов своей сотни он «упаковывал» примерно так же[26]26
  К этому времени у Ильи уже был небольшой комплекс для механизации производства типовой стрельчатой ламеллярной пластины. Колхоз, конечно, из примитивных рычажных прессов. Но всё это работало, облегчая калибровку пластины (30 × 100 мм) по толщине металла, пробивку профиля со стопорным ребром, обрубку и прорубку отверстий.


[Закрыть]. Само собой, не серебря металл. Только шлемы им давал попроще и преимущественно переделанные, ставя на них личину «сову» и круговую бармицу панцирного плетения. Кстати, «сова» эта стала другой. Не обычной, как летом, а больше походила на позднюю, русскую с большим профильным «носом». Технологически то же самое, но эта геометрия удаляла металл от лица и облегчала дыхание воина.

А чтобы отделять десятников и урядников от простых воинов, он этим ребятам на шлем также ставил держатели для конских хвостов. Только красил их в красный для десятников и чёрный для урядников…

– Дело говоришь! – воскликнул Андрей, услышав слова Марфы.

– Жена мужу дурного не пожелает!

– Я о другом, – отмахнулся он. – Чтобы десятки и отделения можно было глазом определить в бою, плащи нужны. Лёгкие. Короткие. Накинутые с заходом на левое плечо. А на плащах тех знаки изображать.

– Так на кой бес сие? – удивился Кондрат.

– А ты глянь на воинов – лица закрыты панцирем. Как ты своего воя от того, что под рукой Спиридона или Данилы, отличишь?

– А надо?

– А вдруг понадобится? Или сам воин в пылу боя запутается. А так глянул – и всё сразу видно.

– Да ну, – снова махнул рукой Кондрат. – Чай, люди не чужие. Разберутся. И голос мой они ведают.

– Голос… вот чёрт!

– Что?

– Чем ты командуешь то? Правильно! Ртом! Если бы мне кричать не требовалось, я бы личину сию подъёмной делать не стал. Ведь открыл её да рявкнул – все и услышали. Всё лучше, чем вот так – через кольчугу орать. Надо вам шлемы переделать. Вместо «совы» личину полную поставить.

– Ну… – растерялся Кондрат.

Личина Андрея уже давно манила многих. И теперь перспектива её обретения немало Кондрата обрадовала. Так что он после недолгих колебаний согласился с «цветовой дифференциацией штанов», предлагаемой Андреем. Тот ведь пошёл дальше. И решил, кроме небольшого плаща-накидки с символикой, ещё и на портки нашивать по бокам лампасы. У каждого десятка – своего цвета.

– А почто ты не желаешь наджаки[27]27
  Наджак – польский клевец, бытовавший в XV–XVII веках. Именовался также обухом или чеканом.


[Закрыть] взять? – спросил Данила. – На одно копьё ведь уповаешь и сабельку.

– Снова ты за своё?

– Снова. Уступи. И я охотно поддержку тебя в сей глупой забаве.

– Глупой?

– Ну а что это как не глупость? На штаны что-то нашивать. На плечи что-то накидывать, чтобы отличать где кто. И так справимся. Разве у нас иных дел нет.

– Я согласен, – поддержал Данилу Спиридон.

– И Я.

– Видишь, общество просит.

– А справится ли Илья? – попытался соскочить с неприятной темы Андрей. – У него много дел по броням и шлемам. Особенно теперь, когда с личинами придётся возиться.

– Так наджак – штука нехитрая. С ним и подмастерья его совладают. А польза с него великая. Коли рубка предстоит с ханской армией, панцири им бить – одна радость. Не то что саблей.

– Тогда надо не наджак делать, а кончар, – возразил Андрей. – Или что-то похожее.

– Так ты шути, да знай меру, – расплылся в улыбке Спиридон. – Кончар стоит сколько? Это дорогое оружие. Неужто подмастерья справятся? Ну, может, и справятся. Да только сколько до весны они их сделают? А наджак проще топора.

– Так уж и проще? – скептически переспросил молодой сотник. – Но твоя правда. Кончар дело доброе, но быстро их не сделать. Клинок ковать – не топор. Тут навык нужен.

– Сойдёмся в сговоре, стало быть?

– Сойдёмся, – нехотя согласился Андрей.

Его совершенно не радовала необходимость вооружать войско клевцами. Да, определенный резон в словах десятников был. Но он видел будущее сотни совсем иначе. Не говоря уже о том, что это лишний килограмм веса. А ведь кони у него под сотней всё ещё были лёгких пород, и перегружать их он не хотел…

К слову о лошадях.

Опыт кампании 1554 года утвердил Андрея в том мнении, что кони далеко не везде могут форсировать реки. Даже мелкие. И пройти они могут не всюду. И, в принципе, лёгкие повозки вполне проходимы там же, то есть обоз строить на вьючных конях не самый рациональный вариант. Да, для походов где-то в горах это выглядело бы разумно. Но не в степи.

Почему его заинтересовали повозки? Потому на вьюках лошадь в состоянии тащить по относительно пересечённой местности около пятой части своего веса. Шагом. А в повозке – может тянуть полный вес[28]28
  По твёрдой ровной поверхности – до трёх своих весов.


[Закрыть]. Так что, кроме серьёзных работ по оснащению отряда доспехами, Андрей занимался изготовлением обозного хозяйства для сотни.

За основу походной повозки он взял бухарскую или туркестанскую арбу, то есть довольно узкую повозку с двумя колёсами большого диаметра, которые требовались для комфортного преодоления канав, ручьёв и бродов. Конструкция её проста. Скорее, даже примитивна. К центральной деревянной балке крепились оглобли. К ней же с торцов – полуоси для колёс, в роли которых могла даже выступать сама балка, обточенная в тех местах до нужного диаметра. А сверху ставился кузов нужного типа. Лошадь же впрягали в эту повозку обычным образом, используя дугу, хомут и прочее.

Полуоси в текущем исполнении были короткими, но металлическими и коваными. В балку они вставлялись по просверленному отверстию, а потом фиксировались обручами.

Колёса тоже немало отличались от обычных в те годы. Они хоть и были два аршина в диаметре, но обод имели двухчастный, то есть состоящий из двух распаренных и согнутых деревяшек. В те годы так не поступали, набирая обоз из большого количество мелких массивных сегментов. А тут всегда два сегмента, но куда более лёгких и изящных, да ещё и охваченных тонкой полосой железа.

Ступица каждого колеса имела четыре обода снаружи и два внутри, что позволяло, смазав её дёгтем и надев на кованую полуось, получить трение металла по металлу, отчего повозка катилась не в пример легче, чем если бы шло трение дерева по дереву или металла по дереву. Возни, конечно, много, но польза великая, заметно поднимающая и проходимость, и грузоподъёмность.

На базе этой повозки Андрей начал разворачивать обозный парк самых обычных грузовых повозок для перевозки запаса копий, стрел, щитов, фуража и продовольствия. Каждая из них заменяла пять-шесть вьючных лошадей.

Очень хотелось построить и походную кухню, и бочку для воды со стационарным фильтром. Но, увы, рабочих рук и времени на это не оставалось. Ибо доспехи, стрелы, копья и щиты выглядели куда более приоритетной задачей. Да и бытовухи хватало. Всё было настолько плохо, что молодой сотник не был уверен в том, что к весне сумеет полностью укомплектовать сотню даже обычными повозками, не то что специальными.

А фоном шла борьба Андрея с помещиками. Они попросту не привыкли к тому, чтобы их запасы везли не на их собственных заводных али вьючных конях. И это было одной из причин, по которой Андрей старался не мытьём, так катаньем внедрить единый, общий обоз сотни. Чтобы со службы не уходили до срока, как это было принято у помещиков повсеместно. Поиздержались? Пора и честь знать. А тут – нет. Вместе вышли – вместе ушли.

Понятное дело, что, если человек захочет, – удерёт. Однако молодой сотник прикладывал все усилия, чтобы сколотить из сотни настоящую боевую часть. Притом налегая больше не на боевую подготовку, а на организационную. Чтобы каждое отделение притёрлось и сработалось. Чтобы каждый в десятке отчётливо себя осознавал его частью не формально и на словах, а на деле. Про сотню и речи не шло.

Получалось вяло.

Приходилось преодолевать массу стереотипов и дурных привычек.

Ведь поместные дворяне суть мелкие собственники, которым служба не шибко-то и нужна. Им бы с поместьем своим разобраться. Людишками его заселить. Зерном засеять. Ну и так далее. А служба? Она выступала, по сути, этаким необходимым злом.

Посему Андрей не раз и не два возносил благодарственные молитвы Всевышнему за то, что его забросило сюда – в бедный край, да ещё после разорения. Окажись он на Московской службе, так бы легко дела не пошли. Там у людей имелись обжитые поместья. А здесь основная масса выступала голью перекатной. И была готова идти на уступки. Большие уступки.

Впрочем, сильно молодой сотник не раскатывал губу. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что, как только эти помещики обретут финансовое благополучие, так сразу бросятся наводить порядок в своих поместьях. И, разумеется, забьют на службу в той степени, в которой это возможно. Так что он ловил момент, пока тот был…