Текст книги "Битва за Кремль"

– Я сам сразу и не понял, чего этот урод от меня хочет? Привычка у него такая: пригласил тебя, намекнул, а ты гадай, для чего. Е…я б…дь, Сталина из себя корчит: ты, мол, три раза обосрись, пока не поймешь, чего надо от тебя.

Луцкий на миг прервался – рюмки уже наполнены.

– Ну, за то, чтобы встречаться только с теми, кто нам приятен, – предложил Столбов.

Олигарх поддержал тост, и все вздрогнули. Таня выпила почти всю рюмку, поспешила запить духмяным до резкости брусничным морсом. Одна из девиц (Алина?) предусмотрительно выпила рюмку наполовину, но все равно кашлянула. Другая (Ирина?) решила не отстать от эскортируемого объекта, но не рассчитала силы и поперхнулась до разбрызгивания.

– Первая – колом, вторая – соколом, – подбодрил ее Столбов. Алина усмехнулась, углядев в застольной поговорке сексуальный подтекст. – Так, Гриша, чего хотел-то от тебя этот славный ветеран Фонда спасения бобров?

– Да музей этот все. Теперь еще и Фонд при нем. Насчет музея самого я не спорю, пусть он и закрытый, но нужен. Ладно, что дал на него сто тысяч евриков, пусть там они, бля, пишут летопись своих подвигов хоть на золотой бумаге. Но Фонд завели – противодействия фальсификациям. Мол, если про них где-нибудь на Западе вышло, оплатить опровержение. Ладно, дело тоже правильное, нечего на Россию варежку разевать. Дал пятьдесят тысяч, думал, хватит.

– А потом тебя вызвал Саныч и сказал: «Маловато будет». – Столбов слушал, не забывая хлебать ушицу, да еще и знаками призывая к этому Луцкого.

– Ну да. Если бы сказал. Помурыжил на ожиданке три часа. Потом – разговор. Поначалу про Фонд, поблагодарил меня, козлина. Я ему прямо: достаточно поддержал? Тот, сука, руками разводит – мол, не знаю ваше финансовое положение, на токийской бирже медь упала, на нью-йоркской свинец поднялся, не могу советовать. Потом чуть по коньячку. Знал бы, не стал с сукой пить. Заспорили, как лучше – если шофер есть или ты за рулем. И тут он говорит, типа ну совсем между делом. А ведь твой-то шоферик, Филимонов, что пять лет назад уволился после ДТП, заяву написал. Мол, за рулем тогда был шеф, а я взял на себя вину за ту сбитую бабенку за миллион. Знаю, говорит мне Саныч, алиби у тебя есть, но оно хилое. Нет, дела на тебя не заведено. Но я бы на всякий случай не стал бы в Лондон летать. Вдруг завтра повестка придет, что тебе идти на допрос. Не, конечно, не как «сидетелю»…

Таня сдержала смешок – вспомнила знаменитую повестку Ходорковскому с известной циничной опечаткой в слове «свидетель». Столбов слегка улыбнулся.

– Вам, бля, хаханьки, – вздохнул олигарх, – а мне каково? Ну, он так успокаивает, сука, типа мы тебя, если что, в обиду не дадим, но и ты соображай. Спрашиваю, где бумажка-то лежит? Он – трудно сказать, может даже в запасниках нашего музея. Я брякнул: «Можно, я эту заяву куплю?» Триста тысяч евриков за одну бумажку. Саныч злится, но очень уж притворно, как разводила на гоп-стопе. «Да ты чо, совесть потерял? Это тебе не лихие девяностые, чтобы документы покупать. Ты еще мне этого шофера за сто баксов закажи. Нет уж, пусть бумажка лежит где надо». Ну и….

– Ну и…? – спросил Столбов, разливая водку.

– Короче, этот Фонд получил от меня одноразово триста тысяч, да еще по сто тысяч каждый месяц буду накидывать. А заява все равно у них осталась. Вот и гадай, когда придет мне повестка как «сидетелю».

– Ну, за то, чтобы почтальон заблудился, – предложил Столбов, явно не любивший застоя.

Опять вздрогнули. Ирина, опасаясь чистой водки, быстро смастрячила «отвертку» с доминированием апельсинового сока.

– Понимаешь, Миша, вот в чем все говно: не знаешь, когда и чего им от тебя понадобится. Вроде все заплатил, даже с перебором. Нет, все равно какая-нибудь бумажка у них на тебя припасена. И сами, суки, тариф не назовут, это ты должен их намеки понимать. А не поймешь по тупости или с куража, так они быстренько тебя подвинут с твоего дела и постараются найти на него своего попку, чтобы намеки с закрытыми глазами видел. Потому наш бизнес на чемоданах весь и сидит: не знаешь, чего от тебя нужно. И не только бизнес.

Луцкий насадил на вилку соленый гриб, но до рта не донес, со звяком бросил вилку на тарелку, освободив ладонь для бурной жестикуляции.

– Вот смотри, Миша. Возьмем моего работягу. Идет он с работы, пусть и не бухой, его мент остановил, и уже понятно – мусорку нужно с него денег стрясти или посадить, чтобы закрыть висяк. И стрясет, и посадит, как захочет. Теперь возьмем меня. Меня, владельца, бля, заводов-пароходов. И оказывается – та же в точности херня. Вот вызывает меня какой-нибудь Саныч. С какой целью, спрашивается? А все с той же, что и у мента. Или денег стрясти, или посадить, а посадив, все отобрать, растащить по кускам. Сами ничего создать не умеют, только чужое хапать.

– Это кто такие? – спросила Ирина.

Таня посоветовала ей чаще смотреть новости, блок официальных событий.

– И ведь все знают, – продолжал возмущаться Луцкий, – знают, сколько у них положенная зарплата и сколько в реале и бабла, и замков в Испании. Нарочно система выстроена, чтобы перец из известной конторы или мент с зарплатой сто тысяч в год квартиры бы покупал за три лимона баксов. Нет охоты хоть чего-то делать, когда понимаешь: эти суки всегда на коне. Так и будут доить страну, пока еще раз не развалится. Кто бы, бля, скрутил их, паразитов?

– А если найдется, кто мог бы скрутить, – лениво заметил Столбов, перемешивая ложкой наваристую уху, – так тебя тот же Саныч вызовет и прикажет дать лимон на спасение стабильности и демократии в России.

– Вот я не то чтобы верующий, – тихо и отчетливо сказал Луцкий, – но вот ей богу, если найдется нормальный мужик… Без завихрений, которому надо искупать сапоги в Индийском океане и которому все однозначно… Короче, коль нашелся бы, кто даст стране честный порядок, – я б ему два лимона дал.

– Ну, смотри, никто тебя за язык не тянул, – тон Столбова стал неожиданно серьезным, – я запомнил.

– Саныча мне отдай, ладно? – хохотнул Луцкий, метким гарпунерским ударом вилки наколов два толстых кусочка грудинки. – Уж я его…

– Нет, – столь же серьезно сказал Столбов. – Ты ж сам только что толкал про честный порядок. Либо честный, либо счеты сводить. Ты знаешь, я сам все старые обиды простил. Значит, и другие могут.

За столом опять установилась пауза. И тогда Таня, набравшись решимости, сказала сама:

– Насколько я поняла, имя Саныча – Павел?

Столбов кивнул. Луцкий не удержался от удивленного «да».

– Федорыч, ты, если хочешь, можешь с Татьяной Анатольевной и дальше в угадайки поиграть, – предложил Столбов. Называй остальных своих обидчиков по косвенным признакам.

– Иваныч, – после некоторых раздумий произнес Луцкий. – Коллекционирует трубки, переехал из Питера в Москву в две тысячи четвертом году.

– Сергей, – после короткого раздумья сказала Таня, – генерал-лейтенант, президент Фонда «Безопасность двадцать первого века».

– Хорошо, – сказал Луцкий. – А что про меня скажешь? Что мне можно вменить?

И олигарх, и его «юридический эскорт» смотрели на Таню с интересом, Столбов – почти равнодушно.

Таня задумалась, стараясь не обидеть.

– Если вы про настоящие скелеты в шкафу, а не заяву шофера Филимонова, то это разве Усть-Катайский ГОК, в девяносто восьмом году. История давняя, а главное – без трупов. Но, как я слышала, прежний хозяин, Романенко, отдал вам акции после предложения, от которого невозможно отказаться.

Луцкий хохотнул, не то чтобы нервно, скорее удовлетворенно.

– Ценные кадры у тебя, Мишка. Мои-то барышни, они Камасутру только знают (девки недобро зыркнули на Татьяну, но вернулись к закускам). Может, ты знаешь, что делать со всем этим?

Таня дипломатично ответила, что полностью не знал даже Чернышевский, хоть и в заглавии его романа «Что делать» и отсутствует вопросительный знак…

* * *

Ночной ужин завершился через полчаса, по инициативе Столбова. Он сказал, что охота начнется с рассветом, в восемь утра он никого трясти не будет, кто встанет, тот и постреляет…

Насчет того, кого стрелять, возник легкий спор.

– Ты же мне кабанчика обещал, – настаивал Луцкий.

– А условие помнишь? В феврале приезжай, когда гон начался. А сейчас кабанчики уже свинок покрыли, охота по уму запрещена.

– У тебя же егерь высшего класса. Подскажет, где кабанчик, где свиноматка.

– Егерь молодец, да пуля – дура. Еще застрелишь супоросую свинку, постыдное дело. Я так думаю, тебе после Саныча хищников пострелять будет охота.

– Волчишек или мишку?

– Не. Мишек тут только двое осталось, я вот все ищу медведицу молоденькую, чтоб совсем не перевелись. Хочу, чтобы охотхозяйство вложилось хоть на четверть – нечего к халяве приучать. И волков поблизости нет. Могу предложить киску.

Луцкий предсказуемо хохотнул: мол, сам двух прихватил.

– Зато с моей повозиться надо. Это, верно, даже не киса, а кот – больно, сволочь, матерый. На прошлой неделе лосенка заел. Мамаша родила, только отошла кору подрать, а он уже с елки сиганул. И представь, лосиха не смогла отбить, вот такая наша северная тигра. Как, соблазнил?

– Ага, – ответил Луцкий.

– Тогда сейчас спать. Нельзя на рысь квелыми идти. А то завтра прочту в «Коммерсанте»: «Смерть медного короля в стальных когтях».

Олигарх посмеялся, допил водку и отправился в гостевые покои, объявив намерение – «насношаться перед смертью».

«Интересно, а чем намерен до охоты заняться хозяин?» – подумала Татьяна и тотчас же получила ответ на вопрос.

Столбов достал бутылку коньяка, налил себе почти на палец, взглянул на Таню – та показала знаком – да, только половину вашего. Потом спросил:

– А что про меня ты знаешь, всезнайка?

– Всю биографию?

Столбов помотал головой:

– Сама должна понимать. Отвечай кратко, будто про тебя спросили.

– Хорошо. Конспект-бэкграунд. Михаил Викторович Столбов, родился в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, здесь, в Зимовце. ЛГУ, Восточный факультет. После универа служба в Афганистане. Уходил в феврале восемьдесят девятого, с последней колонной. Создал строительный кооператив, привозил в Россию стройматериалы, жил в Ленобласти. Депутат районного совета, окончил Северо-Западную академию государственной службы. Бизнес расширился до строительной фирмы. Приватизировал завод в Гатчине, делал коттеджные поселки под ключ. В начале нулевых годов проблемы с бизнесом… Все потерял.

– Можно и подробнее, – чуть напряженно сказал Столбов.

– Ну, раз хотите. Вы отказались поддержать на выборах одного из кандидатов в губернаторы Ленобласти – будущего победителя. А ваши конкуренты финансировали этого товарища и в итоге вы лишились прежней административной крыши. Вы обратились в полпредство, не зная, что один из помощников полпреда, Борис Сергеевич Корюков, является совладельцем конкурирующей фирмы. После этого вы не выиграли ни одного судебного процесса, а в ноябре двухтысячного года произошел пожар вашего загородного дома. Вы получили тяжелые травмы, а ваша семья… Можно не продолжать?

– Можно, – коротко сказал Столбов. – Откуда?

– Что-то из Инета, что-то рассказали друзья. Я ведь тоже из Питера. Про вашу историю слышала, но сразу ее не вспомнила, когда мы встретились. Пришлось освежить воспоминания. Из тех, кто меня забыл, можно составить город.

– А из тех, кого забыли вы?

– Это цитата, – уточнила Таня, надеясь уйти от неприятной темы. – Михаил Викторович, а мне можно откровенный вопрос задать?

Столбов кивнул, протягивая коньяк.

– Вы не боитесь, что здесь с вами произойдет то же самое?

– То же самое не произойдет. Здесь, если что, сгорю я один.

– Все равно. Я знаю много биографий девяностых с похожим сюжетом. Люди спивались или уезжали на Кипр, где занимались тем же самым. Кто-то шел в чиновники. Но никто не поднимал с нуля свое дело. А вы не только создали региональную бизнес-империю, но и сделали образцово-показательный город. Чего вы хотите добиться?

Татьяна напряглась в ожидании ответа. Нет, конечно, она не рассчитывала, что Столбов, рассолодев, вдруг начнет выкладывать все как на духу. Мол, знаешь, Танюша, сварганить этот город-пряник мне помогли влиятельные господа-товарищи из Москвы и прочих регионов, они же и прикрывают городок от губернаторов, полпредов и прочей чиновничьей нечисти. А все для того, Танюша, чтобы можно было тут тихо и спокойно отмывать свои денежки… ну и еще иногда приехать отдохнуть в зимовецкой тиши, там, понимаешь, банька, поохотиться… Исповеди, ясен пень, не последует, однако зимовецкий владыка запросто может оговориться, проговориться, болтануть лишнего – все-таки принял на грудь Столбов уже порядочно.

– Я собирался поставить небольшой, но важный эксперимент, – сказал Столбов, зажевав коньяк лимонной долькой. – А именно: возможно ли в России наладить какую-нибудь сносную жизнь там, где не добывают нефть или газ. И не в Москве с Питером, в которых делят нефтегазовые доходы. Сомнения у меня были, вы ведь тоже, наверное, все еще думаете, будто где-то здесь тайно производят наркотики. Эксперимент вышел удачным, вот и все. Вот и все тайны мадридского двора…

«Что ж, – вздохнула про себя Таня, – видимо, Столбов из тех крепышей, что контролируют голову, сколько бы ни выкушали. Хоть литру, хоть две. А потом просто обрубаются, хлоп и в отруб, так и не развязавши язык пьяной болтовней».

– Хорошо, – сказала она, – вот вы обустроили пять квадратных миллиметров на карте России. А дальше?

– А дальше, как Луцкий даст два лимона, тогда и пойду в цари. При первой возможности. Еще вопросы?

Столбов столь непритворно зевнул, что стало понятно: дальнейшие вопросы ему неинтересны. Таня все же спросила:

– Я приглашена на завтрашнюю рысью охоту?

– Как хотите. Одежда, лыжи, ружье найдутся, главное, вовремя встать. Я буду долго будить только Григория Федоровича.

– Поняла. А рысь может загрызть?

– Рысишка-то? Вряд ли. Но коготочками покарябать она завсегда готова, так что решайте. А я – спать. Саня, покажи даме номер.

Юный официант Саня, с немалой расторопностью и деликатностью, показал Тане и гигиеническое помещение, и небольшую, но уютную комнатушку с кроватью, допускавшей как индивидуальный отдых, так и небольшую оргию. «Кстати, на нее так и не было намеков, – подумала Татьяна. – Мы ограничились полным информационным проникновением. А что там говорил г-н Луцкий про „ходока на выезде“? Что имелось в виду, интересно?» А еще Таня подумала, что легко проснется на охоту, потому что вряд ли заснет.

Самой удобной мебелью в комнате была кровать. Сперва Таня присела на нее, потом прилегла, потом закрыла глаза и не успела остановиться хоть на какой-нибудь связной мысли, как заснула…

* * *

«Где я?» – подумала Татьяна, проснувшись, но еще не открыв глаза. И вспомнила: в комнате охотничьего домика, на берегу неизвестной реки, во владениях человека, который за несколько часов до этого ее практически похитил.

От подобных мыслей с кровати подрываются обычно сразу, взлетают реактивной мухой. Вскочив, Татьяна услышала стук в дверь. Спросонья соображается туговато, но она все же сообразила, что колотят не в ее, а в одну из соседних дверей.

«А на фига мне эта охота на бедную дикую кису? – подумала она, стоя посреди комнаты со шмотками в руках. – Никакого смысла оставаться здесь нет, все, что могла, – узнала. А ща как г-н Столбов вспомнит о своих ночных откровениях да как с утреца и с похмелья захочет избавиться от дуры-свидетельницы. И повезет меня на какое-нибудь незарегистрированное кладбище, на последнюю мою экскурсию. Хотя, конечно, ничего жутко тайного я не слышала, ну разве договор с Луцким о двух миллионах, и то непонятно – в шутку это все или всерьез. Но вдруг Столбов – человек предельно осторожный? Вернее, беспредельно…»

«Или, – от внезапно пришедшей в голову мысли Татьяну реально прошиб холодный пот, – вдруг Столбов вообще не помнит, ч т о и м е н н о наболтал мне вчера. А вдруг подумает крестный отец зимовецкого розлива, что наболтал много всего лишнего. И тогда избавиться от журналисточки надо на всякий случай. Нет девушки – нет проблем. Может, ну его на фиг профессиональную и прочие гордости? Взять сейчас и ломануться в леса, поплутаю, но когда-нибудь же выйду на шоссе, словлю попутку…»

С этими мыслями, быстренько приведя себя в относительный порядок, Татьяна вошла в давешний пиршественный зал.

– О! Я так и думал! Наше здрасте кудесникам пера! – приветствовал ее Столбов.

Он сидел за столом (ясное дело, с которого были убраны все следы вчерашнего ужина и постелена свежая скатерть) в зимней камуфляжной куртке и пил кофе. На соседнем стуле расположился по-утреннему хмурый господин Луцкий. Тоже в куртке, тоже готовый прямо сейчас и на охоту.

На одном из пустых стульев Таня заметила комплект теплой одежды и догадалась, что это для нее.

Ехали на внедорожнике Столбова. Перед стартом Столбов вручил девушке ружье. Та более-менее внятно перезарядила его и прицелилась – он остался доволен.

До места охоты добрались минут за десять. Немного прошли по снегу, егерь указал каждому его место. Столбов занял позицию справа от Татьяны, и она его видела. Вдали лаяла собака, но было непонятно, приближается лай или нет.

«Надо было взять кружку кофе с собой», – подумалось Тане. Охотничий азарт ее так и не охватил, отношение к происходящему было как к походу на футбол: пошла, чтоб уважить мальчишек, но скорей бы кончилась немилая сердцу забава.

Отличие охоты от стадиона состояло в том, что на матче, как ни старайся, не задремлешь, а в лесу ничто этому не мешало. Даже дурные мысли, бродившие в голове без особого фильтра и контроля.

«Так будет со мной „происшествие на охоте“ или нет? Вообще-то, охотничьи катастрофы должны происходить с людьми, официально приглашенными на охоту. С девицей же, пойманной в полночь на производственном объекте и увезенной черт знает куда, может случиться хоть охотничья, хоть автомобильная, хоть кулинарная катастрофа – разницы особой нет. Увезли и случилась…»

Вместо того чтобы пугаться собственным мыслям и дрожать под елочкой, заполошенно направляя ружье на каждый звук, Татьяна задремала. А задремав, не заметила, как изменился собачий лай. Из прежнего, ритмичного и делового, он стал рваным и хлестким, к тому же близким. И – оголтело азартным.

И тут бабахнул выстрел, мигом вырвавший девушку из дремы. Похлопав глазами и потряся головой, не понимая, кто стрелял, Таня взглянула в сторону Столбова. А тот, оказывается, тоже смотрел на нее…

Не просто смотрел, а целился из охотничьего карабина.

Ноги-руки враз стали ватными, мысли же, наоборот, молниеносными. Настырность, раскопки в прошлом, неосторожные слова олигарха и хозяина, просто на всякий случай, хороший индеец – мертвый индеец, мертвые статей не пишут… Короче, вот и все.

За мгновение можно, оказывается, ох как много всего передумать. Тане вспомнилось, как глядела она фильмы, где на людей направили оружие с явным намерением пустить его в ход, и не понимала она, почему люди стоят столбом, ждут, когда их прикончат, не пытаются хоть что-то предпринять, убежать, там, петляя, или отчаянно бросится на врага, ведь все равно терять уже нечего, конец так и так один. Сейчас она в полной мере ощутила – почему. Да потому, что волю парализует напрочь, словно в тебя всандалили полный шприц-тюбик «наркотика правды», а тело делается тряпичным и неуправляемым, словно ты кукла в сундуке.

И все же ей хватило сил оглянуться. За спиной – поваленная ель, и надо себя заставить перешагнуть ее, а еще лучше перепрыгнуть. Только как вырваться из глубокого снега? По сторонам – огромные сугробы. Или бежать вперед?

Для этого следовало наконец-то взглянуть перед собой. Таня взглянула и увидела рысь, сидевшую на куче обтаявшего валежника. За ней еще колыхались ветви огромной ели – лесная кошка только что выскочила из-за них.

Егерь, ставивший стрелков по номерам, проявил фантастическое предвидение: Таня была ровно-ровно напротив рыси. Чтобы уйти в чащу, зверь был должен оббежать охотницу. Или атаковать, не желая оставлять противника слева или справа.

Пока же рысь готовилась к прыжку. Или решалась.

«Кстати, у меня ружье», – вспомнила Таня. Истреблять лесную живность она не собиралась. Но ведь можно напугать. А может, у рыси хватит ума драпануть в сторону…

И тут раздался звук, которого в данный момент Таня ожидала меньше всего, – звонок будильника на мобиле. Стукнуло десять утра, то есть время звонить Паше и говорить ему, что ничего не случилось.

Звонок стал крайне неуместным толчком под руку. Ружье, так и не выстрелив, упало в снег. «Нагнуться, поднять? Нет смысла. Эта тварь уже уши прижала, сейчас прыгнет. А если бы у мобилы была сеть? Позвонить Паше и сказать: приезжай, меня хочет съесть рысь».

Больше Таня ничего не подумала и не сделала. То, что Столбов попал, она поняла сразу, как услышала выстрел. На неизбежные подробности вроде лап, загребавших снег в конвульсивных движениях, глазеть она не собиралась…

Из-за деревьев появился Луцкий с ружьем в правой руке. Он размахивал им, как красноармеец на ступенях Рейхстага.

– Готов, сукин кот! – заорал он. – А кто его завалил-то?

– Ты, кто же еще, – сказал Столбов, тоже приблизившийся к месту завершения охоты.

Олигарх ощутимо повеселел лицом, но все же спросил Столбова:

– Как же он сюда добежал?

– Живучий, – объяснил Столбов, уже подошедший к Тане. И негромко добавил: – Настоящая гуманистка! Даст себя съесть, но не пальнет.

– Котика жалко, – только и смогла ответить Таня.

* * *

– Михаил Викторович, мне позвонить надо.

– Коля, сверни на пригорок, – приказал Столбов. – Тут низина, сигнал не поймать.

Таня поблагодарила, шофер изменил маршрут, и минут через пять машина въехала на холм, уже лишенный снежной шапки.

На экране мобилы появилась неуверенная черточка – хоть хреновая, но какая-то связь была.

И тотчас же телефон запищал эсэмэсками, падавшими одна за другой. Каждая из них оповещала о друзьях-коллегах, звонивших ей, но так и не дозвонившихся.

Быстренько успокоив Пашу – на самом деле все свела к шутке, Таня решила понять, чего же хочет начальство, звонившее ей уже три раза.

– Танюша, ты еще в Зимовце? – услышала она.

– Да.

– Тогда пару дней в тех краях перекантуйся. Президент в область приезжает.