Текст книги "Антинорманисты. Битва за русскую историю"

Сличая все известия о России того времени, мы выводим заключение, что название Русь, как термин этнографический, имело весьма растяжимый характер. В обширном смысле оно обнимает всех восточных Славян, подвластных русским князьям, не менее обширном – Славян южнорусских, в тесном смысле – это племя Полян или собственно Киевская Русь; наконец, иногда значение этого имени, как мы видим, суживалось до понятия сословного, а не народного – это княжеская дружина, то есть военный класс по преимуществу. Что Русь была тождественна с славянским племенем Полян, это по-нашему крайнему разумению несомненно. Константин Багрянородный, несколько раз упоминая о славянских данниках Руси, приводит имена: Древлян, Угличей, Драговитов, Кривичей и Сербов (Северян). Где же Поляне, судя по нашей летописи, главнейшее славянское племя? Константин их не знает, потому что Русские в сношениях с иноземцами любили называть себя исключительно Русью. А между тем дома, в отечестве, имя Полян долго еще не забывалось и после того. Замечательны в этом отношении известные слова нашей летописи: «Все это был один славянский язык: Славяне no-Дунайские, покоренные Уграми, и Морава, и Чехи, и Ляхи, и Поляне, яже ныне зовомая Русь». Эти драгоценные слова никоим образом не согласуются с басней о призвании Варягов, и без сомнения принадлежат не тому лицу, которое смешало Русь с Варягами. Кстати приведем еще место из летописи, относящееся к XII веку: «И стояша на месте нарицаемом Ерел, его же Русь зовет Угол». (Ипат. 128, а в Лаврент. 67: «перешедше Угол реку»). Мы видим тут рядом два названия: Ерел (Орел) и Угол; оба они славянские. Попадись эта фраза под руку Константина Багрянородного, по всей вероятности он написал бы: по-славянски Ерел, а по-русски Угол; причем не обошлось бы без некоторого искажения в передаче, и (судя по аналогии) нам пришлось бы разыскивать значение Угла (Унгол или Ингул) в северно-германских наречиях; там мы тотчас бы напали на тот же корень в Англах или Инглах британских или в Инглинах скандинавских, и вот новое подтверждение скандинавской теории. (Впрочем некоторые норманисты все-таки нашли возможным отвести этот Угол к скандинаво-русским названиям!)

Русь в X веке, конечно, не могла не сознавать своего племенного родства с другими примыкавшими к ней Славянами; сношения с иноплеменными народами необходимо приводили ее к этому сознанию. Но у нас вопрос идет о названии, которым себя отличал тот или другой народ. Сознанию общего родства всех славянских племен и обобщению слова славянский язык более всего помогла славянская письменность, распространившаяся вместе с христианством.

Название Славяне, кроме обширного смысла, имело, так же как Русь, и более тесный смысл: оно означало у нас по преимуществу Новогородцев. Об этом не один раз свидетельствует наша летопись. Например: «поя же множество Варяг и Словен, и Чюди и Кривичи». Если бы понять здесь слово Славяне в смысле Славян вообще, то Кривичи оказались бы не Славяне. Неопределенность и изменчивость этнографических терминов составляет общую черту исторических источников древних и средневековых, начиная с Геродота и Тацита. Одно и то же имя не только в разные эпохи, но и в одну и ту же эпоху употреблялось часто то в обширном (родовом), то в тесном (видовом) значении. Эта черта произвела, как известно, большую запутанность и породила множество недоразумений, которыми историческая наука страдает до сих пор и от которых она освобождается весьма постепенно.

Итак, Константин Багрянородный различает Русь от Славян потому, что она сама отличала себя от подчиненных племен, и особенно этим названием разнилась от славян северных или Новогородских. А последние в свою очередь отличали себя от своих южных соплеменников. В этом смысле только и можно понять выражение Русской Правды, где стоят рядом Русин и Словенин, то есть: Южанин и Северянин или Киевлянин и Новгородец. Возьмем Вопросы Кирика епископу Нифонту – новгородский памятник XII века. Там говорится, что Болгарину, Половчину и Чудину перед крещением полагается 40 дней поста, а Словенину 8 дней. Тут Новогородец сам называет себя (Словенином, а не Русином. Это различие, повторяем, отразилось и в иноземных известиях. Константин Багрянородный именует Новгород внешнею Русью. Арабские известия иногда называют его Славия. Южане разнились от Северян не одним названием; они по всей вероятности отличались и наречием, и особенно произношением. Впрочем, какому именно племени принадлежали так называемые славянские имена порогов, Славянам северным или еще более южным, чем Киевская Русь, решить пока не беремся.

Личные имена. Известия арабов

Перед нами довольно длинный ряд русских личных имен, сохраненных договорами Олега и Игоря. На эти имена в соединении с так называемыми русскими названиями порогов и вообще с первыми именами нашей истории норманнская система опирается, как на каменные столбы. Но они совсем не так прочны, как кажутся. Мы не будем разбирать каждое имя (норманисты только часть этих имен приводят в параллель со скандинавскими). Достаточно будет нескольких примеров, чтобы указать натяжки норманистов и их явное пристрастие в пользу Скандинавов.

Возьмем имя Карлы. С первого взгляда оно может показаться немецким. Но напрасно вы думаете, что это имя исключительно принадлежало Немцам; оно, без сомнения, употреблялось и у Славян. Иначе откуда же наше карло с его уменьшительным карлик? Притом оно тут же встречается в другой форме Кары; следовательно л есть не коренной звук, а вставной (известно, что это у нас одна из обычных вставочных букв: Скуратов – Скурлатов). Следовательно, корень здесь кар, a остальное вариировалось, как это случается и с другими именами: Карлы, Каран или Кари (который кстати тут есть), Карачун, Оттокар, и т. п. Далее, Инегельд, другая его форма тут же присутствующая Иггивлад, Влад, это было одною из любимых составных частей в славянских именах. Веремуд или Велемуд звучит по-славянски, точно так же: Стемид, Улеб или Олеб, Прастен (с его вариантами Фрастен и Фурстен), Войко, Синко (конечно, уменьшительные от Вой, Воин и Син, Синеус или Синав), Сфирка (тоже уменьшит. Напомним реку Свирь. Другая его форма не была ли Сирко или Серко? напомним имя Горясер). Борич, конечно, уменьшит. от Борко. (Боричев взвоз в Киеве). Гуды, Слуды и Моны, подобно Карлы, своим окончанием на ы без сомнения соответствуют духу древне-русского или вообще славянского языка гораздо более, чем скандинавского (любы, церкы, свекры и пр.); с тем же окончанием потом в летописи встречается имя Тукы. (От Гуды должна быть другая форма Гудин или Годин; напомним Ивана Годиновича русск. песен). Турбид по всей вероятности собственно Турвид или Туровит; окончание вид или вит самое славянское из славянских (это наше вич). Но если мы и оставим бид, окончание это также не теряет своего славянского характера (беда или бида; кроме того, у нас есть фамилия Турбиных). А первая половина имени Тур получила в славянском языке весьма разнообразное приложение. Напомним только Буйтура Всеволода из Слова о Полку Игореве. Древнейшая его форма была Тыр или Тырь. Тур встречается здесь еще в другом имени, Турберк. Берн как имя присутствует тут же и в простом виде, без соединения с другим словом, и опять в соединении (Шихберн). Это имя тоже славянское; напомним русского боярина Берна, упомянутого под 1072 г., также город Берно, в онемеченной форме Брюн. Но форма Брюн или Брун вероятно также употреблялась и у Славян; чему свидетель стоящее тут же имя Бруны, с окончанием на ы.

Упомянутая форма Тыр также есть здесь в имени Стыр или Стир. Припомним точно такие же имена славянских героев: Тыр у Козьмы Пражского, Стир у Далимила и Ставра наших былин. Тут же в договоре Игоря есть и дальнейший вариант этого имени: Истыр или Истр. Присутствие того же слова мы узнаем и в имени Гунастр; а Гун находим еще в имени Гунарев, конечно родительный падеж от Гунарь. Гуня это имя встречаем на Украине еще в XVII веке. Грим и доселе в малорус. языке значит гром. (В Сл. О П. Игор. гримлют сабли; у Чехов и Лужичан гримати вм. греметь). А Гомол, конечно, живет в малороссийской фамилии Гомолеев. В имени Вуефаст мы видим славянское Буй или Бой, изменявшееся в Вуй или Вей (Буривой и т. п.); а форма фаст нисколько нам не чуждая; с придыханием это хваст, откуда наше хвастун, откуда город Фастов или Хвастов. Кроме Святослава встречаем в договоре Игоря еще Владислава и Предиславу.

Мы указали более 20. имен из договоров Олега и Игоря. Надеемся, этих примеров весьма достаточно, что-бы убедиться в несостоятельности норманистов, которые хотели непременно сделать из Ингивлад скандинавское Ингидльд, из Улеб Ульф или Олаф и т. п. Мы не говорим о неизбежных искажениях, в которых дошли до нас эти отголоски нашей далекой старины; многие имена неточно переписывались, так что при чтении их может быть разногласие, – чем конечно пользовались отрицатели их славянства, – а некоторых совсем нельзя понять. Можем ли при этом забывать родство языков славяно-литовских с германскими? В начале X века это родство было гораздо ближе, чем в наше время. Особенно долго оно сохраняется в личных именах. Чтобы наглядно убедиться в том, стоит только заглянуть в параллели личных имен у Шафарика. Даже кельтские имена еще очень близки. Но сам Шафарик не узнал Славян в нашей Руси, к сожалению, он был увлечен кажущейся стройностью скандинавской системы.

Если от договоров Олега и Игоря обратимся к летописным именам наших первых князей и их дружинников, то придется повторять то же самое. Почему, например, Рюрик есть исключительно скандинавское имя? Оно могло быть уменьшительным от Рюар, которое встречается в Игоревом договоре. Вообще имена на рик или рих почему-то считаются немецкими; действительно они в большем количестве встречаются у Немцев, но были и у Славян (напр. Ольдрих). Оскольд, почему опять это скандинавский Аскель? У нас есть река Оскол; неужели она названа так Скандинавами? Форма ольд нисколько не чужда славянскому языку, мы только что назвали Ольдриха. Это ольд могло быть сокращение из влад, волод; полная форма Ольдриха могла быть Володарик, то есть уменьшительное от Володарь. Возьмем так-же нашего Рогвольда: будто он должен быть скандинавским Рангвальдом. Но в летописях встречается его полная форма, то есть Рогволод. Рог было также славянским именем; напомним из летописи Новогородца Гюряту Роговича (также Рогдая богатыря). Дир, это, говорят нам, скандинавское Тир, женское Дирва. К чему скандинавское Тир, когда у нас есть свой Тыр или Тырь, о котором мы уже говорили? Замечательно, что это имя, так же, как имя Оскольда, связано с названиями южно-русских рек: Тыр (то есть Днестр), Стыр, Тор, Терек (уменьшит. от Тыр) и т. д. Вообще в мире языческом удивительным образом переплетаются между собою имена мифологические, географические, народные и личные. Так имя Тыр со своими видоизменениями (Тур, Туре, Тор, Тавр и пр.) получило весьма обширное приложение в целом индоевропейском мире. Между тем как слово Карл у Славян сохранилось в значении карлика и короля, Тыр удержало значение исполина; оно сохраняется в нашем слове богатырь (которое есть чисто славянское и нисколько не татарское).

Далее: Лют, столь славянское имя (Людек Люторов, Лютогаст, Лютомир и пр.), норманисты переделали в Liotr, Блуд в Blotr и т. п.4. Олег и Игорь гораздо более присущи русской истории, чем скандинавской. Они принадлежали к наиболее любимым русским именам. Если они не славянские, то как же, вместе с разными славами, они удерживались между князьями в XII и ХШ веках (Олега находим даже в XIV)? Между тем как Руссы, по словам самих же норманистов, ославянились еще к началу XI века. Не спорим, что между именами русских дружинников могут встретиться и чисто норманнские имена, принадлежавшие Варягам-иноземцам, и не одни норманнские, а также угорские, литовские и других соседних народов. Мы знаем, что наши князья охотно принимали в свою службу иноземных витязей. Но от того дружина все-таки не теряла своего русского характера. В дружине Игоря, например, встречается Явтяг, т. е. Ятвяг, который своим именем указывает и на свое происхождение. А к какому народу вы отнесете такие имена договора, как Каршев, Куци (купцы?), Емиг, Тилена, Вузлев, Пубинксарь и т. п.? Разве они похожи сколько-нибудь на скандинавские?

Норманисты отнимают у Славян не одни личные имена. Они усиливались доказывать, будто скандинавское влияние отразилось и вообще в нашем языке, по крайней мере в словах из государственного быта. Таким образом: боярин, гридин, метельник, паломник, вира, вервь и мн. др. оказались не славянскими, а германскими. В прошлом столетии, когда построено здание скандинавской теории, понятны ошибочные филологические приемы ее основателей; наука сравнительной филологии и археологии почти не существовала, и потому при всей своей эрудиции и добросовестности, научные деятели, о которых идет речь, могли сделать несколько ошибочных выводов. В наше время странно было бы настаивать на этих выводах, хотя бы и в уважение к заслугам таких деятелей, как Байер, Стриттер, Шлецер и Карамзин.

Вернемся еще раз к договорам Олега и Игоря. По расчетам норманистов, Русь, пришедшая во второй половине IX века, ославянилась приблизительно к началу XI века, да ранее невозможно было бы и требовать. Мы уже заметили, что Русь по договору Олега, то есть в начале X века, исповедует, однако, ту же религию, какую исповедовали восточные Славяне, то есть поклонялась Перуну и Волосу. Тот же вывод можно сделать и о языке. Если славянский текст договоров принадлежит ко времени самих договоров (а норманисты этого не отвергают), то ясно, что Русь уже в начале X века употребляла славяно-русский язык и славянскую письменность. А если язык и религия у нее были славянские, то вопрос: что же оставалось у нее скандинавского и как успела она ославяниться в несколько лет? Вообще норманнская школа относит введение славянской письменности ко времени Владимира Святого; что опять-таки противоречит существованию письменных договоров при Олеге и Игоре. Точно так же норманисты и начало христианства в России приписывают пришлым скандинавским князьям; тогда как по всем признакам христианство существовало у нас еще прежде этого мнимого пришествия. На Руси оно утвердилось ранее, чем в Скандинавии; что совершенно естественно при исконном соседстве южнорусских Славян с византийскими областями на северных берегах Черного моря. Нет сомнения, что крещение Владимира Святого есть только последний акт продолжительной борьбы с русским язычеством, окончательная над ним победа. Вместе с тем, это была решительная победа византизма над латинством, которое также по всем признакам уже работало не в одной Польше, но и в России. Если бы Русь была не туземным, славянским народом, а пришла из Скандинавии, то сомнительно, чтоб она выразила к восточному обряду более симпатии, чем к западному. Но вопрос о начале нашего христианства сам по себе весьма сложный и также затемненный легендами. Норманнская школа почти ничего не сделала для его разъяснения; она обошла относящиеся сюда противоречивые свидетельства и предпочла держаться летописной легенды, так как эта легенда более согласуется с мнимым призванием Варягов, чем свидетельства византийские и западные.

Обратимся теперь к восточным или арабским известиям IX и X века. Они еще менее, чем византийские, представляют данных в пользу скандинавской системы; однако норманисты сумели и их повернуть в свою пользу. Приемы, употребленные для этой цели, весьма просты. Норманисты преспокойно относят к Скандинавам все то, что Арабы рассказывают о Руссах. Арабы (Ибн Фадлан) говорят, что Руссы были высокого роста, стройны, светлорусы, носили короткую одежду, секиры, широкие обоюдоострые мечи с волнообразным лезвием и любили выпить. Но так как Скандинавы тоже были высокий, стройный и белокурый народ, носивший короткую одежду, мечи, секиры и употреблявший горячие напитки, то ясно, что Руссы пришли из Скандинавии, заключают норманисты. В наше время уже достаточно убедились, как шатки этнографические выводы, основанные на общих фразах о наружности и обычаях, и как часто сходные наружные признаки и обычаи можно встретить у разных народов. Но и тут, если внимательно разобрать описание Руссов у Ибн Фадлана, некоторые важные черты нравов указывают именно на Славян, а не на Скандинавов. Таковы религиозные обряды при погребении и особенно сожжение одной из жен вместе с покойником. На последний обычай западные источники указывают как на характеристическую черту Славян; русский, летописец прибавляет, что то же самое делалось еще и в его время у Вятичей. Ибн Фадлан говорит о разделении имущества покойного на три части, из которых одна идет на погребальное пиршество, и это известие совершенно удовлетворительно объясняет происхождение славянского слова тризна, которым обозначалось погребальное пиршество или поминки. Далее, высокий рост и русые волосы нисколько не составляли отличительные признаки Норманнов; они в той же мере принадлежали и Славянам. Поиски в северных могилах показывают, что волнообразные обоюдоострые мечи были весьма мало распространены между Скандинавами. Итак, перебирая все известия Арабов, окажется, что в них нет ни одной черты, которую можно бы отнести по преимуществу к Скандинавам. Но вот что можно вывести из них как положительный факт: уже во второй половине IX и в первой X века Арабы знали Русь как многочисленный, сильный народ, имевший соседями Булгар, Хазар и Печенегов, торговавший на Волге и в Византии. Нигде нет и малейшего намека на то, чтобы Русь они считали не туземным, а пришлым народом. Эти известия совершенно согласуются с походами Руссов на Каспийское море в первой половине X века, с походами, которые были предприняты в числе нескольких десятков тысяч воинов.

Арабские писатели, говоря о восточной Европе, ставят рядом имена Славяне (Саклаб) и Русь, и следовательно, как будто подтверждают мнение о том, что Русь народ, отличный от Славян. Но тут мы должны повторить то же, что говорили о Константине Багрянородном. От Арабов еще менее можно требовать, чем от Византийцев, чтобы они верно различали видовые названия от родовых и всегда употребляли точные этнографические термины. Например, Турки в арабских известиях являются иногда славянским племенем. Вообще Арабы подтверждают то положение, что большая часть восточных Славян отличала себя пред иноземцами именем Руси, а имя Славян по преимуществу оставалось за Славянами Дунайскими (и Новгородскими). Но встречаются некоторые места, из которых видно, что Арабы знали о племенном родстве Руси и Славян. Так Ибн Хордадбег (в IX в.), говоря о русских купцах, прибавляет: «они же суть племя из Славян». Эти купцы у него ходят в хазарскую столицу по реке Славян, то есть по Волге. Вообще в известиях Арабов Славяне и Русь являются неразлучными. В Итиле они занимают одну и ту же часть города, те и другие сжигают своих покойников вместе с одною из жен (Масуди). Норманисты вместе с летописною басней верят в пришествие из Скандинавии Оскольда и Дира, как неких искателей приключений; но Масуди (в первой половине X века) знает одного из славянских царей, Дира, который владеет многими странами и обширными городами.

Масуди, так же как и прочие арабские писатели, приурочивает Русь преимущественно к берегам Черного и Азовского морей; он говорит, что море Нейтас есть русское море, и что никто, кроме Руссов, по нему не плавает (мы думаем, что тут разумеется по преимуществу море Азовское), что они образуют великий народ, не подчиняющийся ни царю, ни закону; что они разделяются на многие народы и пр. Нельзя, конечно, везде принимать эти слова в буквальном смысле, но в общих чертах эти известия справедливы. Например, что Руссы не подчиняются ни царю, ни закону, с арабской точки зрения значит то, что Руссы тогда не имели политического единства, то есть были раздроблены на многие независимые племена; что довольно верно относительно восточных Славян в первой половине X века. Их объединение принадлежит позднейшему времени и совершилось совсем не так быстро, как об этом рассказывает наша летопись. Арабские известия о Руссах на берегах Черного и Азовского морей и на Волге вполне подтверждают мнение некоторых ученых о существовании кроме Днепровской Руси еще Руси Черноморской. Существование Азовско-Черноморской Руси действительно объясняет нам многое доселе непонятное, как то: византийских Тавроскифов (по нашему крайнему разумению это собственно Тыроскифы, то есть то же самое, что славянские Тиревцы или Тиверцы), происхождение русского Тмутраканского княжества, ту роль, которую играл Корсун в начальной русской истории и особенно в истории нашего христианства, и т. д. Но как ко всему этому отнеслись норманисты? Все, что прямо противоречит их теории в арабских известиях, то неверно и ошибочно. Что сообщается темно и запутанно, истолковывается в пользу возлюбленных Скандинавов. Наконец, явные ошибки и недоразумения являлись у них положительными фактами. В последнем случае я разумею пресловутое известие арабского географа Ахмеда-аль-Катиба, жившего в Египте во второй половине IX века.

Аль-Катиб между прочим говорит, что в 844 году язычники, именуемые Русью ворвались в Севилью, разграбили ее и опустошили. При первом знакомстве с его рукописью известный ориенталист Френ, один из столбов норманнской теории, указал на приведенные слова, как на сильное подкрепление для этой теории, и они действительно были приняты за таковое остальными норманистами. А между тем при самом поверхностном взгляде на подобное известие можно было усомниться в его достоверности. Каким образом Руссы попали в Севилью? Французский ориенталист Рено весьма правдоподобно объясняет странное известие аль-Катиба превратными географическими представлениями Арабов о Балтийском море. А именно: Масуди полагал, что это море есть рукав, соединяющий Черное и Азовское моря с Западным океаном, и что язычники, нападавшие на Испанию, вероятно были Руссы, то есть Руссы припонтийские, а не скандинавские, которых он совсем не знает. Аль-Катиб жил ранее Масуди и неизвестно, точно ли упомянутые слова, найденные в его сочинении, принадлежат ему самому. Очень может быть, что они вставлены позднейшим переписчиком, который был знаком с сочинением Масуди и его предположение передал как положительный факт. Какое бы ни было происхождение этого странного известия, во всяком случае оно не заслуживает никакой веры. Латинские летописцы, перечислявшие нападения Скандинавов на западную Европу, говорят обыкновенно о Норманнах и совсем не знают Скандинавской Руси. И конечно, если б она существовала, то была бы им известна.

Выписываем эти имена буквально, то есть не изменяя и тех, которые стоят в родительном падеже мужского или женского рода. В договоре Олега: Карлы, Инегельд, Фарлоф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Рюар, Актеву, Труан, Лидульфост, Стемид. В договоре Игоря: Ивор, Вуефаст, Святославль, Искусеви Ольги, Слуды, Улеб Володиславль, Каницар Передславин, Шихберн, Сфандр жены Улебле, Прастен, Турдуви, Либнар, Фастов, Грим, Сфирьков, Прастен, Акун, Кары Тудков, Каршев, Турдов, Егриевлисков, Войков Истр, Аминодов, Бернов, Явтяг Гунарев, Шибрид Алдан, Кол-Клеков, Стеггиетонов, Сфирка, Алвад Гудов, Фудри Туадов, Мутур Оутин, купец Адун, Адулб, Иггивад, Олеб Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Турбид, Фурстен, Бруны, Роалд, Гунастр, Фрастен, Игельд, Турберн, Моны, Свен, Стир, Алдан, Тилена, Пубьинксарь, Вузлев, Синко Борич.

Прошу покорнейше обратить внимание на эти последние слова, особенно на форму Тыр. Она дает нам ключ к уразумению названий рек Истра и Тыра или Тора. Корень у обоих тот же, и это еще очевиднее, если обратить внимание на то, что греческое слово Tyras в латинской передаче является Dana – ister или Dana – ster наш Днестр. Напомним также наши реки Стырь на Волыни и Истру Московской губернии и древнеславянского бога – Стыря или Стрибога. Как Истр был имя и реки и лица, так точно и Дунай. Боярин Дунай встречается на Волыни в XIII веке.

Оскол мог иметь ту же полную форму на ольд, то есть Осколод или Оскольд, подобно тому, как теперь река Яцольда. Да и самая Яцольда или Ясельда, если взять в расчет белорусское произношение, может оказаться видоизменением Окольды или Оскольды.

Миклошич в своем сочинении: Die Bildung der Orstnamen aus Personennamen im Slavischen (Wien. 1864), по примеру Куника отрицает существование имени Блуд у Славян, хотя кроме Руси оно было и у Чехов. (См. о том Микуцкого «Замеч. о Лето-Славянском языке», в Записк. Георг. Общ. по отд. Этнографии I. 607.) Имя посла Лидульфост м. б. есть испорченное Людогост. На существование последнего имени указывает новогородская улица Людгоща. Позднейшее примечание.

О том, что Грим действительно было славянское имя, ниже доказывается именами: княжны Гримиславы, Гримка и фамилией Гримайло. Относительно Борич ниже я указываю, что надобно читать бирич, т. е. название должности.