Электронная библиотека » Михаил Любимов » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Вариант шедевра"


  • Текст добавлен: 8 мая 2020, 18:00


Автор книги: Михаил Любимов


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Первое грехопадение во благо

Мы не можем уподобиться трусливым немецким социал-демократам, делающим вид, что у человека нет половых органов.

Фридрих Энгельс


Старичок-хозяин, в одном нижнем белье, стоял на четвереньках и, нагнув седовато-багровую голову, глядел – промеж ног – на себя в трюмо.

Владимир Набоков

Всемирный Фестиваль молодежи 1957 года ворвался в Страну Советов с ликующим триумфом, поднял всех на дыбы: экзальтированные поклонницы затанцовывали негров на городских площадях, всюду были взаимные объятия и поцелуи, уверения в преданности делу мира и борьбе с поджигателями войны. Изголодавшиеся без ветров Запада массы рвались взглянуть на диковинные одежды, на живых стиляг, на отвлекавший от высоких идеалов, развратный рокэнд-ролл. Народ открывал Запад, носил на руках гостей, а одна юная трактористка бросила в подарок велосипед прямо в тамбур фестивального поезда, чуть не прикончив гонимого в США гостя, – хорошо, что под рукой у нее не оказался трактор…

Как переводчик, уже слегка овеянный дымом сражений с ворогами, я был включен в число толмачей и закреплен за шведской делегацией, считавшейся своенравной, капризной, развратной и особо опасной в идеологических битвах из-за «шведского социализма», который только морочил голову трудящимся и потому был хуже самого жуткого капитализма. Всю группу переводчиков возглавлял сотрудник Комитета Молодежных Организаций (КМО), а вот замом при нем состоял некий Владимир Ефимович, человек роста малого, человек обходительный и загадочно таинственный. Я сразу же вычислил его принадлежность к могущественной организации. С некоторых пор невнимание КГБ ко мне стало казаться даже оскорбительным (потом лишь я узнал, что детей чекистов старались к работе не привлекать). На фестивале предстояли ожесточенные идеологические бои, ясно, что Запад наводнит страну шпионами и диверсантами, а как же я? Останусь в стороне от этой смертельной борьбы? Позор! И я ринулся к Владимиру Ефимовичу, я, комсомолец и сын чекиста с 1918 года, участника и Гражданской, и Отечественной, ринулся и выложил всю свою душу. Осторожный В. Е. обещал подумать (нужно было время на проверку). Фестиваль уже бурлил, шведов мы встретили на границе у Выборга, я боялся за свой корявый шведский, но угроза пришла с другой стороны: в стокгольмском вагоне путь мне преградила загорелая, пахнувшая западными кремами ножка, и голосок с верхней полки (в полутьме я разглядел лишь соломенного цвета волосы) пропел совсем не по-шведски «How are you?» – я замер от страха, ведь в моих глазах даже легкий роман с иностранками был равносилен чуть ли не попытке взорвать Кремль. На вид меланхоличные шведы доставили массу непредсказуемых хлопот, ибо в первый же день надрались до положения риз и объелись бесплатными харчами (столы под тентами в районе гостиницы «Алтай» ломились от черной и красной икры, севрюги, балыка и других яств, поглощение которых не ограничивалось), исстрадались животами, заделали туалеты и полностью разрушили весь график мероприятий. Правда, и без этого хаос на фестивале стоял превеликий: выпив лишь стакан водки, западники сходили с рельс – кто-то крутил на улицах непотребные роки, а кто-то собирал незрелых советских юношей и вещал о свободе и демократии. Много головной боли доставляли женолюбивые, вечно гогочущие негры – запустили козлов в огород!

Уже на исходе фестиваля (я изнемог от ожидания – так жаждал быть сексотом!) Владимир Ефимович пригласил меня в кабинет и сообщил, что просьбу мою уважили, теперь передо мною широкая дорога работы с иностранцами. Начали мы осторожно торпедировать посольство Швеции; разумеется, в свои 23, при всей вольтеровской эрудиции и фрэнксинатраском обаянии, я вряд ли мог бы охмурить опытного дипломата, а посему бросили меня на юных дам – слабое звено в цитадели. Первую хитроумнейшую комбинацию провели в «Советской». Там, отражаясь в царственных зеркалах бывшего «Яра», симпатичный Петя, верный агент КГБ и давний друг шведского посольства, кушал в компании двух шведских секретарш и офицера безопасности. Тут нежданно-негаданно в ресторан заскочил я, по легенде – процветавший бонвиван, и прошел чуть рассеянно меж столиков, в мыслях о своей свежей спарже и замороженном шампанском в серебряном ведрышке. Естественно, на столик с агентом Петей и шведами я даже не взглянул (оценим тонкость!), и Пете пришлось вскочить, побежать за мной с воплями радости, обнять, прижать к груди – встреча детей лейтенанта Шмидта! – притащить за стол и представить блондинистым фрекен и подпившему герру с мордой обиженного бульдога. Задержался я ненадолго, навязчивости не проявлял (ни в Большой театр, ни в постель не тянул), лишь рутинно получил координаты присутствующих. Унылые шведки мгновенно не зажглись (мы списали это на присутствие офицера безопасности, ибо кто мог устоять перед моими чарами?), никто из них, увы, не подмигивал мне многозначительно и не жал жарко ногу под столом.

Через неделю по указанию свыше я позвонил одной из них, ухитрился вытянуть в ресторан, а на следующий день был приглашен домой на кофе (о, вожделенный миг!). Пахло не жарким сексом, а скорбью и похоронами, к тому же явилась суровая подруга (о «любви втроем» я в целомудрии своем даже не слышал). Нервно позванивали ложечки, лилась дохловатая беседа о советском балете, было ясно, что девицы тоже выполняли свой долг пред Отечеством (офицер безопасности, наверное, приплющил ухо к стене и и предвкушал орден за пресечение вражеской инфильтрации).

На этом мои подвиги закончились, не начавшись.

Что же, первый блин пошел комом, но вот через месяц раздался звонок. В. Е. бодрым голосом сообщил, что предстоит чрезвычайно серьезное дело, которое требуется обмозговать на тайном свидании в ресторане «Арарат». Чекисты жаловали это место рядом с Лубянкой, впоследствии я сам иногда после трудов праведных заскакивал в буфет на втором этаже, дабы принять свой заветный граненый. Ефимыч прибыл в обществе красномордого типа с золотыми зубами и его вертлявого помощника, жадно ловившего слова, вываливавшиеся, как золотые яйца, из прокуренного рта шефа[33]33
  «Поистине странное общество собралось на берегу: у птиц волочились перья, у зверей слипалась шкура – все промокли насквозь, вид имели обиженный и чувствовали себя весьма неуютно. Первым делом, конечно, нужно было найти способ высохнуть. Они устроили совещание по этому вопросу…» (Л. Кэрролл).


[Закрыть]
. Итак: в Москву на пару недель прибывала американская студентка Бриджит, которая собиралась на работу в ЦРУ. Мне предстояло изучить «объект» и установить с ним, с объектом, добрые отношения, естественно, под вымышленной фамилией и под легендой аспиранта, причем из Киева, чтобы американцам трудно было установить мою личность. Предстоящая авантюра прекрасно ложилась на мою, вежливо говоря, романтическую натуру, на безоглядную любовь к Родине, уже рисовались в воспаленных мозгах картинки работы двух влюбленных шпионов на две разные враждебные разведки, кровь застывала в жилах, порой я даже любовался собой в зеркале, суживал демонические глаза и выпячивал хилый подбородок.

Аспиранта сделали преуспевающим, как все советские молодые ученые, и поселили в шикарный «Метрополь», где остановилась прекрасная дама. Богатые покои ошеломили меня, я с трудом заснул, ощущая еще неведомую, но бурную страсть. Утром мне объект показали: небольшого роста брюнетка с крупными глазами, не первая красавица, но и не баба-яга. Я тут же почувствовал, как обволакивает меня пелена влюбленности (только верность идеалам партии способна была мгновенно вызвать такие эмоции). Приказали не тянуть и искать контакта, исходя из обстановки.

Уже на следующее утро я сидел у телефона, напрягшись, как пантера перед прыжком. Наконец пришло сообщение бдивших сыщиков: Бриджит собирается позавтракать в кафе внизу. Напустив на себя чрезвычайно занятый и несколько рассеянный вид типичного киевского аспиранта, я рванул дверь кафе, оно было пусто, как январский пляж в Ялте. Предмет моих вожделений ютился в одиночестве, поглощая яичницу. Что делать? Как завязать контакт? Не бежать же прямо к ней в объятия? Но именно это я и сделал: покраснел, растерялся и затопал прямехонько к ее столику, чувствуя себя полным идиотом.

– Извините… я вам не помешал?.. так скучно завтракать одному… можно я вас потревожу… (лепетал бессвязно, глупо улыбаясь, и поэтому органично и убедительно).

Видимо, весь кретинизм ситуации подкупил Бриджит, ибо напрочь исключал руку КГБ, слывшего хитроумным и коварным змием (Запад сумел выковать такую репутацию). Какая же нормальная служба будет заводить знакомство в семь часов утра в пустынном зале с помощью юного дурака в светло-бежевом, между прочим, костюме с жилетом, на который с трудом уговорил папу, купившего три метра бельгийской шерстяной ткани. Бриджит милостиво указала на стул, напуганный официант (он, конечно, чуть не рухнул на пол, узрев русского, подсевшего к американке) быстро принес мне яичницу и тут же, оглядываясь, чтобы я не выстрелил ему в спину, убежал простучать обо мне по инстанции.

Мои кураторы указывали на интерес црувки к искусству и литературе, и мне не пришлось долго рыскать по джунглям в поисках объединяющих тем. Через полчаса мы уже были закадычными друзьями, после завтрака тут же пошли осматривать старую Москву, продефилировали к Патриаршим прудам, затем переместились на Твербуль и, внимая шепоту деревьев, дошли до Музея изобразительных искусств – там я намеревался феерическим интеллектом переполнить чашу ее зреющей любви и окончательно вскружить голову. В музее на Волхонке я бывал часто, иногда под водительством полуопального художника Владимира Милашевского, сподвижника Добужинского, который, обнаружив во мне пытливого юношу, много поведал об истории живописи, а в музее открыл мне малоизвестного, но великого Яна Бартолда Йонкинда. Им я и потряс слабо просвещенную Бриджит, блеснув эрудицией, она ахала и охала, не отрывая от меня уже затуманившихся глаз. Американцы порой прекрасно образованы, однако слишком специализированы и беспомощны в темах, не имеющих к ним прямого отношения, у нас же дилетантизм безграничен – так что я блистал вместе со светло-бежевым костюмом.

Духовно овладев Бриджит, я собрал о ней «исходящие данные»: миледи заканчивала университет в Беркли и собиралась заниматься наукой (кто же будет говорить о ЦРУ?), сообщила еще разные мелочи о себе. На следующий день я встретился с со своими двумя динозаврами и соответственно обо всем доложил. Они заметили, что вряд ли она откровенна со мною, ибо, как известно, все женщины б… и потому лживы, хотя иногда раскрываются в любви. Тем не менее я молодчина, но нужно не топтаться на месте, не терять инициативу, а двигаться дальше – не зря же мне выделили отдельный номер и солидные представительские.

Только тогда я – о, святая простота! – начал осознавать, чем должна завершиться эта героическая операция. Конечно, я предполагал, но… Будучи начитанным в области шпионажа, я поинтересовался, не намерены ли нас сфотографировать в номере, на что красномордый, криво усмехнувшись, заметил: «Вас это не должно волновать!» – «Как это не должно волновать! Как так?» – заволновался я. – «Работайте и не задавайте лишних вопросов!» – отрезал красномордый, влив в меня хороший заряд ненависти. – «В таком случае я отказываюсь от операции», – вспыхнул я. – «Пожалуйста!» – ответил наглец совершенно спокойно, показывая, что таких шибздиков, как я, тысячи, и на нас начхать… Расстались мы на ножах, вечером к нам домой примчался Ефимыч, начал убеждать не портить отношений с красномордым, который, всем известно, дерьмо, дело-то важнее, дело-то государственное. Ефимыч умел успокаивать и убеждать, в результате я унял гордыню, возвратился в «Метрополь» и договорился с Бриджит провести вместе ближайший вечер.

Операцию начали в пышном «Савое» с умопомрачительным зеркальным потолком, словно вобравшим мраморный фонтан. Там (в фонтане) резвились карпы, коих служитель ловко вылавливал сачком, показывал потрясенному клиенту и относил на жарку. Однажды я видел, как в этот роскошный фонтан ударом кулака отправили метрдотеля, впрочем, потом я слышал так много рассказов об этой драке, что либо в фонтане таким образом купались ежедневно, либо каждому посетителю хотелось двинуть в рожу мэтру, и на этой почве родились мифы. Оркестр важно играл модные тогда вальсы и танго, Бриджит сияла в длинном черном платье декольте. Неведомый мне ранее Шанель № 5 гасил мой скромный Шипр.

Стол был накрыт по рабоче-крестьянски просто: черная икра, заливная осетрина, балык и семга, разнообразные салаты и отечественное шампанское. И конечно же, украшение «Националя» – молодой красавец-аспирант в модном кремовом костюме бельгийской шерсти, покуривавший толстенную кубинскую сигару Hoyo de Monterey. Ну чем не инженер Гарин, летевший на белой яхте с красавицей Зоей? Мы плавно и нежно танцевали, улыбаясь друг другу, изгибаясь, словно конькобежцы на льду, и очарованная публика, разинув пасти, завидовала декольтированной красавице и стройному юноше в убойном костюме с галстуком в белую горошинку, – такой я видел в журнале «Тайм» на рекламе «Мальборо».

«Согласно оперативному плану» (и по велению чувств) после мороженого мы стремительно переместились на диванчик в мой номер в «Метрополе», прямо у кофейного столика, обильно уставленного напитками.

Тут уже кино завертелось со скоростью, которой позавидовал бы мой учитель Джакомо Казанова. («Чем больше я тебя вижу, мой ангел, – сказал я, тем больше обожаю». – «А ты уверен, что влюбился не в жестокое божество?» – это из его мемуаров.)

«Но близок, близок час победы! Ура! Мы ломим! Гнутся шведы!» Войска шли в наступление, без сопротивления пали последние бастионы, о, трепет! О, сладость предстоящего мгновения, о, сумасшествие свившихся тел! И тут… и тут… Вдруг в безумие, в горячее бормотание ворвался вопль телефона. Предчувствуя недоброе, я нахмурился и спрыгнул с дивана. Сдавленный глас красномордого прохрипел откуда-то из ада: «Убери стул! Слышишь?! Убери стул!» Действительно, рядом с диваном стоял добротный, высокий стул сталинской эпохи, на который я бросил свои рыцарские доспехи. Несмотря на стресс страсти, я сообразил, что загородил стулом поле битвы от глаза «литера» – так называлась загадочная техника, запрятанная в стене. Одно дело представлять что-то абстрактно, другое зримо понимать, что тебя фотографируют…

Я резко отодвинул помеху.

«Кто это?» – раздраженно спросила Бриджит. «Ошиблись номером», – бросил я, вытирая пот со лба, и выпил залпом целый фужер лучшего в мире советского шампанского. Тут же навалились слабость, безразличие, я облился потом (на редкость вонючим), я чувствовал себя больным и бессильным, и не удивился бы, если бы вдруг вошла медсестра и сделала бы мне клизму. Моя дама вызывала отвращение, хотелось все бросить к чертовой матери. Я с ненавистью глядел на брюки, висевшие на проклятом стуле. Но долг превыше всего и нет крепостей, которых не брали бы большевики. Тяжко дыша, бездарно пытаясь изобразить нахлынувшую страсть, я повторил наступление, но в ушах стоял мерзкий голос красномордого, он давил, он принижал! Атака на глазах позорно рассыпалась, тестостерон испарился, все, что было, абсолютно все обвисло (даже уши) от комплекса неполноценности.

– «Тебе плохо?» – «У меня с утра температура, я тебе не говорил!» Тут я начал кашлять, размазывать пот по лицу, симулируя лихорадку, а может, и скоротечную чахотку. Бриджит перепугалась и уже хотела побежать в свой номер за каким-то лекарством. Не зря я все же занимался в школьной самодеятельности, не зря переиграл там всю русскую классику. Содрогаясь от кашля, я стыдливо натянул брюки (нет более веселого зрелища, чем голый мужик, не попадающий ногой в штанину, да еще с обвисшими ушами!).

– С тобою такое часто случается? – деликатно спросила Бриджит.

– Впервые! – честно ответил я. – Сейчас выпью водки с перцем и положу сухую горчицу в носки.

Водка – это еще куда ни шло, но вот перспектива горчицы, да еще в носках, смутила мою леди, тем более что в те годы отечественные носки своей безысходностью наводили на мысли о несовершенстве социализма.

– Пожалуй, я пойду, – молвила Бриджит скорбно. – Жаль, что ты заболел.

Я в ответ разразился очередным приступом кашля.

Она удалилась, я на миг почувствовал себя свободным и счастливым, но только на миг. Tedium vitae, то бишь отвращение к жизни, к собственному бессилию в такой ответственнейший момент скрутили меня, я отключил телефон, допил шампанское и рухнул в постель…

Рано утром ко мне в номер, словно на похороны, явились Ефимыч и красномордый. Я ожидал скандала, но красномордый вел себя деликатно и, многозначительно двигая щеками и золотыми зубами, признал свою вину. Я был прав! напрасно он не посвятил меня в священные тайны операции. О, стул! маленькая деталь, в которой всегда таится дьявол, косточка сливы, на которой поскользнулся Плеве перед покушением на него, выстрел в эрц-герцога Фердинанда, принесший войну, яблоко, упавшее на голову Ньютона… Разве вся история наша, вся жизнь не царство Случая и не игра деталей? Принесенная отцами-благодетелями бутылка трехзвездочного «Арарата» вдохнула в меня силы. Держись, мой мальчик, на свете два раза не умирать, мужайся, переживи свой Верден, впереди триумфы, – ведь у тебя бежевая тройка! впереди – победы, Дарданеллы будут наши, и мы посмеемся над дурацкими стульями!

– Зря ты нервничал, ведь для нас главное – совсем не факт физической пенетрации (слово-то какое у этого раздолбая!), важны поза, выражение лиц, а все остальное больше для психологии…

Тут же из номера я позвонил Бриджит и, подшучивая над своим расстроенным здоровьем, отныне восстановленным спасительной горчицей, договорился о встрече на следующий вечер. Однако с уходом гостей во мне ожил комплекс неполноценности (или, по-красномордому, психология). Весь день я провел в тяжелой борьбе с самим собою. Мысли о черной болезни, вдруг посетившей меня и сломавшей мое будущее (виделся никому не нужный, обшарпанный импотент, естественно, ни красавиц, ни детей, ни счастливой семьи). Эти мысли терзали мою душу, а при воспоминании о Бриджит к горлу подкатывалась тошнота, – все уныло, все пошло, все отвратительно стало вокруг. Я долго не мог заснуть, глотнул каких-то мерзких таблеток и утром проснулся совершенно разбитый, выжатый, как лимон, обессиленный, словно после марафона. Какая тут, к черту, любовь! Тупое равнодушие ко всему прекрасному полу обуревало меня, к этому добавился страх провалить задание Родины, ощущение слабости и пустоты – что делать? как жить дальше? К счастью, во время грустных блужданий по центру мой взор упал на табличку (они тогда иногда попадались) о том, что некий доктор на Петровке лечит мочеполовые расстройства. Я набрался мужества и стыдливо поднялся по грязноватой лестнице. Доктор оказался совсем не чеховским интеллигентом в пенсне, с успокоительными «батенька» и «голубчик», а круглоголовым верзилой с толстым слюнявым ртом, свеклоподобным носом и актерским басом. Он с любопытством уставился на мою гордость – светло-бежевый костюм и безучастно выслушал жалобы на упадок сил, вызванный экзаменационными перегрузками, и депрессию накануне встречи с невестой.

– Пустяки! – пророкотал он своим злодейским басом. – Сейчас мы вас восстановим, и всего за семь рублей! Снимайте штаны!

Я покорно выложил крупную по тем временам сумму (почти три бутылки водяры), суетливо стянул свои шикарные брюки, лег на покрытую клеенкой тахту (казалось, через нее уже прошли сотни сифилитиков), а он быстренько ухватил шприц своими волосатыми ручищами, наполнил его какой-то жидкостью, густо хохотнул, как Мефистофель, и засадил мне иглу в ягодицы…

Уже через десять минут, едва дойдя до ЦУМа и съев там мороженого в вафельном стаканчике (оно почему-то считалось лучшим именно в ЦУМе), я мысленно покрывал, как молодой баран, всю улицу вместе с переулками, я не пропускал ни одной женщины, шаря по каждой своим жарким взглядом, как прожектором. Я расстегивал и шубки, и платья, я срывал юбки, я орудовал в трусиках и бюстгальтерах. Вдруг я испугался: как бы не растратить энергию на проходивших красоток и не оказаться к вечеру у разбитого корыта! Посему от соблазнов созерцания я ретировался в номер, где раскрыл книгу Каутского о «Капитале» – тогда я еще тешил себя надеждой понять этот шедевр хотя бы в изложении талантливого интерпретатора, в любом случае книга была прекрасным транквилизатором, отвлекавшим от фривольных мыслей.

Я даже немного поспал и проснулся, чувствуя себя Гераклом, готовым совершить сразу все двенадцать подвигов. Легкий душ – бицепсы играли железом под холодными струями, – я совершенно не удивился бы, если бы увидел, что у меня выросли львиные грива, лапы и длинный хвост с кисточкой. В зеркале я выглядел как Аполлон: изящная фигура, облаченная… (уже не в силах описывать все красоты костюма), спокойный взгляд серых глаз, прическа «полубокс», аккуратно прочерченный пробор.

На сей раз я решил отбросить все интродукции типа ужина в «Савое», заказал еду и напитки прямо в номер, убрав подальше всю потенциально опасную мебель.

В назначенный час раздался нежный стук в дверь, и появилась Бриджит – на этот раз в костюме, надетом на блузку с красным жабо, похожим на кровавую пену. Желая скрасить позор прошлой встречи и преодолеть смущенность, я начал бодро потчевать Бриджит модным тогда среди бедных студентов «белым медведем» (смесь коньяка и шампанского), вливал я его в представителя главного противника в пропорции хаф-хаф. Первые двадцать минут за столом царило веселье, но вдруг колымага заскрипела, и колеса начали отваливаться. Я поспешил перевоплотиться в Казанову, но Бриджит вдруг тяжело засипела, застонала, задохнулась, схватилась за голову и бросилась в туалет. «Белый медведь» не для изнеженных американок. Минут десять бедняжка мучилась, сотрясая всю гостиницу горловыми рыками, и, наконец, вывалилась, как подстреленная птица, еле переступая ногами. Я двинулся ей навстречу с лучезарной улыбкой и раскрытыми объятиями, но она затрепетала крыльями, подняла вверх руку, словно Иван Грозный, убивающий посохом сына, истерически вскричала «нет!» и, шатаясь, выскочила из номера в коридор.

Я с трудом удержался от унизительного бега за ней и умоляющих призывов вернуться, волшебные инстинкты распирали меня, я чувствовал себя, как кот, у которого из-под носа увели мышь. Оценив новую боевую обстановку и подкрепившись внушительной порцией «белого медведя», я ощутил себя свободным менестрелем, похоть раздирала меня, я забыл о служебном долге, о моральном кодексе строителя коммунизма. Немного выждав, я решительно прошел на этаж, где размещалась Бриджит (дежурные тети-стукачки делали нейтрально-паскудные физиономии и отводили взоры, давая понять, что им до меня нет дела, но тут же за спиною срывали трубки и сигнализировали о преступных передвижениях), уверенно постучал в дверь и был заключен в жаркие объятия уже ожившей американкой, «смешались в кучу кони, люди, и ядрам пролетать мешала гора кровавых тел».

– This is what we students like[34]34
  «Вот что любим мы, студенты!» Добавим к этой максиме, что не только студенты.


[Закрыть]
, – промолвила она, с интересом разглядывая мои семейные сатиновые трусы до колен, шедевр отечественного производства, годный и для купаний, и для волейбола, и для мытья пола, – в глазах Запада такие трусы выглядели явным антиквариатом.

Дело было сделано.

Я гордо опустился в кресло[35]35
  Невольно вспоминается анекдот. Пауза после объятий. Он (самодовольно): А вы хотели бы быть мужчиной? Она: Конечно. А вы?


[Закрыть]
.

И тут началось! Сначала в дверь забарабанила горничная (пожелала очень своевременно сменить графин с водой), затем последовали нервные телефонные звонки. Бриджит сначала поднимала трубку, но на другом конце стояла напряженная тишина, я, разумеется, к телефону не рвался, опасаясь, что вместо «убери стул!» услышу нечто похлеще. Снова постучали, но Бриджит не ответила. Вечер прошел чудесно…

Утром, когда мне позвонил Ефимович, я чувствовал себя преступником: не то чтобы я пытался взорвать Мавзолей или уклонился от призыва в армию, но все же нарушил планы мощной организации, хотя… Какой был выход из положения? Разве любой уважающий себя джентльмен не пришел бы на помощь внезапно занемогшей леди? Или нести ее на руках обратно к себе в номер?[36]36
Но что трагедия, изменаДля славянина,То ерунда для джентльменаИ дворянина.Иосиф Бродский

[Закрыть]
Как ни удивительно, скандала мне не устроили. Ефимыч заметил, что материалов накоплено вполне достаточно, повторять подвиги больше не придется, от объекта следует мягко отойти, то есть проститься по-хорошему (но не в номере!), взять адрес, договориться о переписке и отбыть из «Метрополя» в родной Киев. Так по-хамски я и поступил.

Боюсь, что у Бриджит сложилось превратное впечатление о русском национальном характере.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации