Текст книги "Путь Горыныча. Авторизованная биография Гарика Сукачева"

– Ну вот. А кто-то выйдет на сцену, допустим, с татуированным профилем Гитлера.

– Ну, давай не будем путать Гитлера и Сталина. Сталин не делал лагерей смерти.

– Что же такое ГУЛАГ?

– Просто тюремные лагеря. Туда не привозили эшелоны людей, которые шли в печи.

– Столь ли принципиально, каким образом десятки тысяч человек загонять в могилу: сожжением или мучительным долгим истязательством?

– Нет, разница есть. Я разделяю эти вещи. О Сталине можно говорить не только как об изверге рода человеческого, тиране. Все значительно сложнее. Я в прошлом году в Канаде сделал себе на плече еще одну татуировку, и местная девушка, мастер по тату, когда я спросил ее, знает ли она, кто выколот у меня на груди, сказала: «Да, это Сталин, его кололи заключенные на зонах, чтобы туда не стреляли».

– Так ты Сталина как свой оберег наколол?

– Да. У зэков в сталинские годы было поверие: если выведут на расстрел, ты рванешь рубаху на груди, взвод увидит портрет Сталина, и тебе не выстрелят в сердце. Значит, появится шанс выжить. А дважды не расстреливают. Это такая романтическая штука. Все урки сентиментальны.

Седьмая серия
Липецк вместо Хавтана

Вместе с записью альбома «Не унывай!» история «Постскриптума» фактически завершилась. То есть сначала казалось, что она только начнет раскручиваться и окажется плодотворной и прогрессивной, ибо с базой вопрос решился, репертуар окреп, состав хотя и сократился на короткое время до трио (это если не считать Сталкера), но быстро пополнился после посещения Сукачевым сейшена команды из МИИТа «Редкая птица». Приятель Серега из соседнего дома предложил Игорю сходить на ее концерт, и там обнаружились «ценные кадры», которые могли бы добавить «Постскриптуму» той новизны, которую так желали Гарик и Паля. Однако очень скоро «P.S.» исчез.

«Название «Редкая птица» я вроде раньше слышал, а саму группу – нет. Пошел с Серегой посмотреть, что это такое. Концерт проходил в ДК им. Правды. На клавишах у них играл сын известного советского композитора Аедоницкого – Алексей. Но меня абсолютно смел басист, который еще и вокалистом был. Харизматичный, фактурный парень, с хорошей исполнительской техникой. Не понравилось только, что он слэповал беспощадно, поскольку слэп тогда входил у басистов в моду. Но все равно я Ольге после концерта сказал: «Обрати внимание, вот с этим человеком я буду играть». Звали его Сережка Галанин. Познакомились мы, правда, лишь через два года после того вечера.

И еще запомнился гитарист «Редкой птицы» – черноволосый чувачок невысокого роста, тоже очень модно игравший. В тот момент приобрела актуальность так называемая отсечка. Но у нас трудно было найти гитариста, умеющего ее играть. Большинство придерживалось стилистики 70-х. Модных, продвинутых музыкантов не хватало. А этот парень Женя Хавтан был как раз оригинальным. Я попросил Серегу познакомить меня с ним. И вскоре пригласил Женьку в «Постскриптум». Хотелось внести какой-то перелом в нашу музыку. Заиграть нестандартно, современно, стильно. Мне требовался человек под такую задачу. На что я ориентировался? Ну, на то, чем впоследствии стала группа «Браво». Прости, но это я ее фактически придумал…

Хавтан к нам в «Постскриптум» перешел, когда его уже отцепили от «Редкой птицы», переименованной в «Гулливера». Там рулили Галанин с Аедоницким, которые вместо него пригласили Александра Горячева, того, что потом вошел в первый состав «Бригады С», выступил с нами на легендарной «Рок-ёлке» и тут же свалил к Владимиру Кузьмину…»

«К моменту появления Хавтана мы в «Постскриптуме» втроем остались, – говорит Кузин. – Гарик, я и Бритченков. Женьку я прежде не знал. Его Гарик нашел. Наверное, выяснил, что у него есть «комбик» неплохой, гитара «Aria Pro II» вишневого цвета, ну и позвал к нам. Хавтан хорошо впитывал разные идеи, мне понравились его энергия и уровень игры. И мы с ним потихонечку, через меня, начали проводить всякие преобразования. Скажем, Бричкин нас как басист не устраивал. И мы с ним расстались. А через какое-то время и Гарика убрали. Что, к слову, подтолкнуло его к новой деятельности. Гарик мне сам позже говорил: если бы не уход из «Постскриптума», еще неизвестно, чем бы он занимался. У них все же разные музыкальные стремления с Хавтаном были. Сукачев склонялся к чему-то андеграундному, к «новой волне». Я с ним потом играл подобные концерты, когда в его команде уже появились Андрей Савушкин и Игорь Амбалов. А тогда мне, как и Хавтану, хотелось чего-то другого. Вместе в «Постскриптуме» у нас перестало получаться. Бритченков, допустим, «Верю я» предлагал в регги сделать. Но мы не знали, что такое регги, как это играть. У меня вообще пару лет в начале 1980-х был заскок – я перестал слушать любую музыку, чтобы освободиться от всяких влияний и найти нечто свое. Друзья мои все меломанами были, постоянно новинками обменивались, я мог у них любую запись достать. Но, как идиот, от всего отказывался…»

Сукачев не отрицает, что из «Постскриптума» его выгнали Кузин и Хавтан. После чего они сделали «Браво». «Все произошло согласно поговорке про двух медведей в одной берлоге. До некоторых пор мы еще были подпольной концертной группой из 70-х (вроде той, в которой до «Постскриптума» играл и Хавтан), неким комьюнити, где каждый имел право голоса. Старомодная хрень. Мы не делили деньги, вместе копили на гитары, свет, пульт и были, в сущности, наивными идиотами. Коммерческая стратегия, которую привнес Женя, была для нас неожиданной.

Мы стали выступать на каких-то танцах, свадьбах. Я никогда не умел петь Юрия Антонова и прочую эстраду. А делать начали именно такую программу. Кузин был готов это играть, а я и Сережка Бритченков – нет.

Кажется, мне как-то попался документальный фильм о «Браво», где Женька объяснял, почему меня убрали из «Постскриптума». Я лично этой истории не помню, но она мне нравится. Оказывается, у нас предстояло какое-то денежное выступление, и нужно было самим тащить колонки на четвертый этаж. Но я «дал звезду». Сказал, что ничего никуда не потащу, потому что пою песни, а не таскаю аппаратуру. Это явилось камнем преткновения. Хавтан с Кузиным собрались у Паши дома и решили выдать мне «черную метку». Круто! Я правда звезда рок-н-ролла! И стопроцентно мог что-то подобное сказать, даже не сомневаюсь…»

«Не помню такого, – возражает Кузин. – Это какие-то придумки Женьки или Гарика. Когда нужно было тащить что-то из аппаратуры, все у нас таскали, и Гарик тоже. Куда ему деваться? А расставание в «Постскриптуме» получилось как-то само собой. Переломный период был. Не сходились мы в тот момент музыкально. Нам с Хавтаном не нравилось, как Гарик песни исполняет. Мне хотелось, чтобы «вставляло». Вот когда Агузарова появилась – «вставило», я чуть со стула не упал от ее пения. Этого и хотелось.

Кроме того, Женя, насколько я понимаю, все время искал, где ему лучше. Поэтому мог играть в нескольких коллективах одновременно. Он, собственно, так и делал, когда мы уже начали с ним репетировать. И еще ему (как и Сукачеву) требовалось быть главным. И я с этим спокойно согласился. Хочешь быть главным – да ради Бога! При этом надо сказать, что идея играть твисты, ту музыку, что появилась в репертуаре «Браво», действительно принадлежала Гарику…»

Оставшись вне коллектива, но с теми же лидерскими амбициями, Сукачев не захандрил, а как бы начал все с чистого листа. Причем с экс-компаньонами по «Постскриптуму» сохранил вполне товарищеские отношения. Хавтану подарил на память песню «Верю я», ту самую, что сочинил в альянсе с другим «постскриптумовским» отставником Бритченковым. И она стала одним из ключевых хитов «Браво». А с Кузиным продолжил периодическое сотрудничество на протяжении следующего десятилетия.

«Никакой острой конкуренции с «Браво» у меня не возникло. Я их обожал и понимал, что это великая группа с великой певицей Жанной Агузаровой. Для меня «Браво» – это именно то аутентичное «Браво» с Агузаровой. Остальное – развитие команды по своим критериям. Когда Женька попросил оставить им «Верю я», я легко сказал: играйте, пожалуйста. И они сделали эту песенку знаменитой».

После «Постскриптума» творческие порывы Сукачева могли увести его совсем к другому искусству. А чего биться о стену? Тем, кого он звал в свои группы, не нравилось, как и что он поет. А музыку, которая привлекала его, не с кем было играть. Ну и в пень тогда эти рок-эксперименты. Свою неформатную креативность можно реализовать, например, в театре, который, так же как и музыка, манил Гарика с детства. Его же и отец порой водил в столичные театры, и со своими одноклассниками под опекой педагогов он знакомился с репертуаром ТЮЗа, ЦДТ, даже кукольного театра Образцова. Кроме того, возле его тушинского дома, в ДК «Салют», находилась театральная студия, одной из «звезд» которой был Сергей Проханов (впоследствии популярный «Усатый нянь» и руководитель «Театра Луны»), учившийся в параллельном классе с родной сестрой Игоря и пользовавшийся успехом у ее подруг. Этот факт вкупе с впечатлениями от увиденных спектаклей мотивировал Сукачева на создание собственной театральной студии. И позднее она таки у него появилась под названием «Пластилиновый театр». То было «мимолетное виденье», но все же… Затея, кстати, имела неплохой потенциал. «В свои 22 – 23 года Гарик был «одержим театром». Конечно, не традиционным, академическим, репертуарным, а авангардным и абсурдистским. И именно в то время он познакомился с заметным представителем ленинградского художественного андеграунда Кирой Миллером. Они находились на одной волне, и их возможный альянс мог принести интересные результаты. Планировалось, что Кира сделает декорации для гариковских постановок. Однако все закончилось на уровне разговоров, хотя пару спектаклей – сцены из «Ромео и Джульетты» и «Стулья» по одноименному знаменитому произведению одного из отцов абсурдизма Эжена Ионеско – «Пластилиновый театр» все же представил.

Миллер рассказывал мне, что Гарик в середине 80-х предлагал ему «заняться и «Бригадой С», но, узнав, что Кира уже увлекся формированием неповторимого облика питерского «АукцЫона», сотрудничать расхотел, «поскольку, наверное, рассчитывал на эксклюзивность наших творческих отношений». У Сукачева свой взгляд на данную ситуацию, но в нем можно найти косвенную причастность Миллера к попаданию Гарика на режиссерский факультет того самого культпросветучреждения, где состоялся исторический союз Сукачева и Галанина, собственно и открывший основную «бригадную» летопись.

«Миллер, мне кажется, что-то путает. Он не должен был с «Бригадой С» работать. Сейчас-то Питер от Москвы далеко, а в те годы казался еще дальше. Ни компьютеров, ни мобильников, ни быстрого сообщения между городами, кроме самолетов. На расстоянии Кире сложно было бы со столичной командой взаимодействовать. Хотя… По-всякому могло сложиться. Но когда он мне сказал, что «нашел тут, в Питере, молодых ребят, «АукцЫон», и теперь ими занимается», о его сотрудничестве с «Бригадой» уже речи ни шло.

Наше общение строилось именно на интересе к новому театру. Тогда, в 1982 году, появился театр пластической импровизации Олега Киселева. Он сделал несколько нашумевших пантомимных спектаклей, в частности «Каникулы Пизанской башни», сотрудничал с «Лицедеями» Славы Полунина, а потом уехал в Канаду. Появились еще несколько подобных любопытных проектов. Меня заинтересовала драматургия театра абсурда. Услышал это словосочетание и принялся искать соответствующую информацию. Сам стал сочинять всякие маленькие пьесы. Вот в этот период и с Кирой мы строили различные планы. Затем я решил, что мне нужно пойти учиться. Будучи наивным дураком, мальчиком-разночинцем, выросшим в Тушинском районе, со сплошными тройками в аттестате, я сразу определил, что ни в Школу-студию МХАТ, ни в Щукинское, ни в ГИТИС подавать документы не стоит. Это блатные институты, мне туда не поступить. Но как-то обмануть судьбу и получить красный диплом о профильном гуманитарном образовании было нужно. Поступил на заочное режиссерское отделение Липецкого областного культурно-просветительского училища в городе Задонске. И там встретился с Сережкой Галаниным, который учился на отделении оркестрового дирижирования. До этого я ведь его только на концерте видел. А общаться мы начали в Задонске. Обучение хоть и было заочным, но на зачеты и экзамены-то в одно и то же время нам приезжать приходилось. В этом Липецком культпросвете, кстати, до хрена народа из Москвы училось…»

«Нашелся в столице предприимчивый товарищ Валера, по кличке Лом, – говорит Галанин. – Наш общий с Гариком знакомый, друг Пашки Кузина. Он всяческие коммерческие операции проворачивал. Устраивал, например, в квартире платные просмотры видеофильмов. От трех до пяти рублей с человека «за сеанс» собирал. Или вот – направил нас всех в Липецк. Обеспечивал за тридцать рублей (или даже за шестьдесят!) успешную сдачу экзаменов в тамошнем училище».

«А я его послал на хуй и не заплатил, – утверждает Сукачев. – Специально к экзаменам не готовился, но какие-то этюды для прослушивания разучил. И когда вышел к вступительной комиссии, почувствовал, что поступаю-то на общих основаниях. Этот Валера там тоже находился, наблюдал за происходящим. Он просто «разводил». К тому из знакомых, кто поступал, он подходил и говорил, что это благодаря его стараниям. Хотя человек просто сам по себе удачно сдал экзамены. Я был возмущен. Ненавижу, когда меня обманывают».

«Мы тогда все еще где-то работали, – продолжает Галанин. – Гарик в своем железнодорожном конструкторском бюро чертежи чертил. Я в метростроевской конторе сидел. И когда пришел в свой отдел кадров просить отпуск для поступления в училище, там сначала обалдели. Какой отпуск? Какое музыкальное училище? Ты же – метростроевец. Я объяснил, что советский рабочий человек должен развиваться всесторонне. Кадровики подумали – а вообще-то правильно, это хорошее дело. И мне аж двухмесячный отпуск выписали с сохранением на это время 80 процентов от оклада! Так что я этому упырю Лому заплатил из государственных денег. Хотя меня экзаменационная комиссия тоже без всяких проблем приняла. Я настроен был о чем-то побеседовать, на вопросы ответить. Но они как увидели мой диплом выпускника МИИТа, даже смутились. Мол, чего тут еще спрашивать? И меня взяли просто так».

Возможно, Гарик, грезивший о «красном дипломе», все-таки зря сэкономил на «откате» Валере. Не поэтому ли Галанину такой диплом с отличием в итоге дали, а Сукачеву – нет. Поставили на выпускных экзаменах две четверки…

Восьмая серия
Хуже нас был только местный гей

Приезжая на сессии в Задонск, Сукачев сошелся не только с Галаниным, с которым он, напомню, решил «обязательно играть вместе» еще за пару лет до знакомства, но и с гитаристом Александром Горячевым, тоже учившимся в этом популярном областном культпросвете. Фактически Гарику разом повстречалась половина «Гулливера», пребывавшего тогда на слуху в андеграунде. В 1983-м группа выступала на известном фестивале неофициальных команд в Долгопрудном, а годом позже умудрилась попасть в пресловутый «черный список» запрещенных в СССР музыкальных коллективов, поскольку о «Гулливере» упомянула «вражеская» радиостанция «Немецкая волна» (что лишь добавило музыкантам вистов в глазах прогрессивной общественности).

«Галанин и Горячев были именами в нашей среде. Они высоко котировались. Но когда я начал с ними плотно общаться, «Гулливера» уже не существовало. То есть два классных музыканта, по сути, были свободны. И тут до меня дошли слухи, что скоро в Москве открывается рок-лаборатория. Я понял – это мой гигантский шанс. Нужно только собрать крутой состав, чтобы нас туда приняли. В лабораторию ведь огромная очередь из молодых групп выстроилась. Это ж перспективно выглядело. Становишься ее членом, и тебе какую-то «базу» находят, с записью в студии содействуют, устраивают концерты легальные и т. п.».

Гарик рвался в нарождавшуюся лабораторию целенаправленно и обдуманно. Он вообще умеет по жизни семь раз отмеривать, прежде чем что-то сделать, хотя со стороны многие его поступки и идеи кажутся спонтанными и чисто эмоциональными. Ему подходит известная поговорка: «Хороший экспромт всегда тщательно отрепетирован». Не то чтобы Игорь прямо досконально моделирует свою судьбу, но значимые шаги, безусловно, просчитывает. По ходу учебы в Липецке он понял, что театр абсурда, да и прочий театр, ему уже не интересен и театральным режиссером он становиться не хочет. А хочет он «посвятить себя рок-музыке и кино». С кинематографом его отношения сложились несколько позже, а вот гариковская рок-история фактически не прерывалась. Вслед за «Закатом солнца вручную» и «Постскриптумом» он сколотил следующую «банду». Причем ее первые опыты записывал не кто иной, как Паша Кузин в том самом ДК на Алтуфьевском шоссе, где стало базироваться «Браво» и где их («Браво») с Жанной повязали на известном нелегальном концерте в марте 1984-го.

«Те записи фактически являлись началом нашей первой концертной программы «Мандариновый рай». Со мной тогда играли Андрей Савушкин на басу, с которым, к слову, меня Женька Хавтан познакомил. Гитарист Игорь Амбалов, на клавишах кто-то (стыжусь, забыл) и молодой 17-летний парень Миша на барабанах. Потрясающий был музыкант. Но обожал хеви-метал. Ломаная ритмика, минимализм, то, что требовалось в «новой волне», его не интересовали. Поэтому он быстро ушел в металлические команды, которые тогда в Союзе как раз начали набирать популярность. Но именно Миша предложил нам название «Бригада С». Вернее, он озвучил слово «бригада», а «С» уже я добавил. В этом виделось нечто неожиданное и провокационное. Вспомни, я ведь тогда и подстригся определенным образом, сделал себе белую челку, стал выходить на сцену в стилизованных под довоенную эпоху костюмах, которые находил на знаменитой Тишинской барахолке или в «родительских сундуках». Целая мода на них потом началась. У нас, кстати, офигенная программа была. К сожалению, ее запись осталась у Савушкина. А он эмигрировал в Америку, где потом трагически погиб. Ну, и эта пленка пропала вместе с ним.

С первым составом мы выступали в самых разных местах. Скажем, в Зеленограде в известном студенческом кафе, где устраивали подпольные концерты. И, опять же, Паля мне иногда помогал. У меня есть фотография, где он с нами играет. Барабанщики у нас тогда постоянно менялись, да и не только барабанщики – разные люди появлялись. Я вообще понимал, что состав с Савушкиным, Амбаловым – это фигня. Алкоголизм, трава и больше ничего. Это – не музыканты, а тусовщики. Иное им неинтересно, а мне неинтересно ограничиваться этим. Но чтобы тебя узнали, нужно много выступать. Постепенно по Москве пошли обо мне легенды, как о городском сумасшедшем. Есть, мол, такой чувак – не в себе. И в этом смысле моя задача на первом этапе была решена. Так или иначе, проект вписался в тусовку. О «Бригаде С» услышали в неформальных музыкальных кругах. Нельзя было не услышать. А потом мой первый состав распался. Ребята уехали «на севера», зарабатывать деньги…»

Но даже если бы те ребята остались в Москве, учащемуся Липецкого «кулька» Сукачеву они бы уже вряд ли понадобились. Прорываться с ними в рок-лабораторию было бессмысленно. Гарику, умевшему (да и сейчас умеющему) блефовать, требовалась беспроигрышная сборная. И он ее собрал. Первыми, разумеется, Игорь начал охмурять своих авторитетных однокашников – Галанина и Горячева, которые, к слову, никаких «легенд о городском сумасшедшем Гарике» не слышали. Просто знали по училищу парня Игоря Сукачева, который бывал еще на сейшенах «Редкой птицы».

«Я, можно сказать, Серегу и Саню тогда обманул. Предложил им просто записать мои песни, не имея ни студии, ни денег на запись. Да я и студий почти не знал. А те, что знал, не подпускали меня на пушечный выстрел. Но с Галаниным и Горячевым получался совсем другой расклад, что-то можно было найти.

Я рассчитывал, что после студийной сессии они станут постоянными участниками моей группы. Но, дабы не спугнуть, впрямую им этого поначалу не говорил. Вроде как они согласились просто мне подыграть, и мы стали репетировать мои песни на акустических гитарах. У меня даже есть где-то в домашнем архиве черно-белая фотография «Гулливера», которую мне тогда подарил Сережка. На ней – он, Горячев, Аедоницкий и их барабанщик Боровков. И на обратной стороне рукой Галанина написано в шутку: «От новобранцев, желающих вступить в «Бригаду С».

«Вряд ли Гарику очень нравился репертуар «Гулливера», но моя игра его, видимо, впечатляла, – размышляет Галанин. – В середине 80-х, по опросу читателей одной популярной молодежной газеты, меня даже поставили на второе место (первым был Серега Рыжов из «Динамика») в рейтинге лучших советских басистов.

Короче, Игорь Иваныч начал нас с Сашкой «агитировать». А он в разговоре порой бывает очень убедителен. Еще и в располагающей атмосфере все происходило. Мы же с собой в училище колбаску возили, бутылек… В основном, конечно, тогда еще всякую сладкую хрень пили, но и водку уже тоже. И Гарик «под стаканчик» с напором нам доказывал, как очень скоро мы станем рок-звездами, если с ним объединимся. Я сказал, что надо бы хоть материальчик послушать… Он под гитару исполнил песни, которые до сих пор очень любит. На стихи Димы Певзнера и на свои – в том же стиле. Мне, честно говоря, музыкально они показались совершенно не близкими, ну «до лампочки» просто. Но Гарик их так артистично показывал, что я вдруг просёк – это круто! Даже такое каэспэшное говно можно превратить в настоящий рок-н-ролл! Во всяком случае, попробовать мне было интересно. Не такой уж я, видимо, кондовый товарищ, раз повелся на идеи Гарика. Какая-то, пусть небольшая, душевная и артистическая свобода во мне тоже присутствовала. И еще прикололо, что весь проект «Бригады С» уже существовал в гариковской голове. Оригинально: есть название, идея, а состава еще нет. Чаще наоборот бывает. Правда, Саня Горячев, конечно, с ужасом все это воспринял и долго с нами не выдержал. Быстро ушел в хард-рок, потом к Кузьмину, в профессиональную филармоническую команду.

Он немодный совершенно парень был. Такой настоящий пролетарий, реально на каком-то заводе работал. Это мы с Гариком только формально работягами числились, а так-то – интеллигенция. В Задонске нас местные однозначно за столичных чужаков принимали. Хуже нас для них был только здешний гей по имени Коля-Оля. Героический кадр – в те годы в Липецкой области он не боялся носить женские платья! Ему девяносто процентов местной агрессии доставалось». «Жалко его было, – признается Сукачев. – Безобидный парень, почтальоном работал, ездил на велосипеде по округе, в женском парике с косами…»

«…А остальные десять процентов неприязни в Задонске предназначалось Гарику, – уточняет Галанин. – Но мы туда вместе приезжали, старались стоять друг за друга, и сильно нас не трогали. Да и Гарик на «наезды» что-то отвечал… Однажды мы там вообще фурор устроили. Как нас не убили-то? Набухались и пришли в какую-то школу во время выпускного вечера. Педагоги нас пропустили, зная, что это «москвичи из училища». У людей, значит, танцы, под популярную для задонской молодежи музыку, и тут мы вылезаем на сцену, берем инструменты: Гарик – гитару, я – бас, за барабаны садится наш приятель Миша Садовов, и даем пару песен Creedence! Неизгладимое впечатление произвели. Там некоторые до сих пор помнят этот момент. Я же сейчас довольно активен в соцсетях, и мне пишут из Задонска те, кто был на том выпускном. Просят приехать, выступить».

Альянс с Галаниным и Горячевым благодаря общему учебному заведению у Сукачева сложился. Но полноценного состава для рок-лабораторского кастинга по-прежнему не было. Требовался еще хотя бы надежный барабанщик.

«Стратегия оставалась той же – я искал имена. Узнал, что вернулся из армии бывший барабанщик «Центра» Карен Саркисов. У кого-то раздобыл его домашний телефон. Звоню. «Это Гарик из группы «Бригада С». Мне нужен хороший барабанщик». Карен, который ничего о «Бригаде» не знал, поскольку только недавно демобилизовался, тем не менее соврал, будто кое-что о группе слышал и вальяжно поинтересовался: «А кто с тобой играет?» Когда я сказал: Сергей Галанин и Саша Горячев, он тут же ответил: «Я с вами». Вот тогда, считай, я и сделал первую свою супергруппу. Не «Неприкасаемые» это были, как иногда пишут, а та «Бригада С», что сформировалась в конце 1985-го. Причем только Карен изначально знал, что я позвал его именно в группу, а Галанин и Горячев полагали, что нашей студийной записью все и ограничится.

Когда я в одиночку явился в штаб рок-лаборатории в Старопанском переулке, где обсуждали кандидатов для участия в первом лабораторском фестивале, том самом, что назвали «Рок-ёлкой», команды у меня еще, по сути, не было. Только устные договоренности с тремя крутыми музыкантами. В лаборатории все произошло по сценарию разговора с Кареном. Я представился руководителем группы «Бригада С». Название, говорят, слышали, но кто с вами играет? Называю – Саркисов из «Центра» и Галанин с Горячевым из «Гулливера». Это произвело впечатление. Никаких личных связей и просто знакомств с руководством рок-лаборатории у меня не было. Я вообще всегда предпочитаю держаться вдали от официальных организаций. Тем не менее после такого моего ответа нас сразу туда приняли и включили в программу «Рок-ёлки» без всяких прослушиваний!»