Текст книги "Машина Времени. Полвека в движении"

Глава 4
Три гордых «К»: Кавагоэ, Кутиков, Капитановский

ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННОСТЬ МАКАРЕВИЧА ПОСТЕПЕННО РАЗБАВЛЯЛА ЧИСТЫЙ РОМАНТИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ ГРУППЫ. В «МАШИНУ» ПОДСАЖИВАЛОСЬ ВСЕ БОЛЬШЕ ПОПУТЧИКОВ, КОТОРЫХ ОЦЕНИВАЛИ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПО ИХ ИСПОЛНИТЕЛЬСКОМУ УРОВНЮ (ИЛИ «ДЕФИЦИТНЫМ» ОПЦИЯМ: НАЛИЧИЕ ХОРОШЕГО ИНСТРУМЕНТА, АППАРАТА, РЕПЕТИЦИОННОЙ ТОЧКИ И Т.П.), А НЕ ТОЛЬКО ПО СТЕПЕНИ КОММУНИКАБЕЛЬНОСТИ И МУЗЫКАЛЬНЫМ ПРИСТРАСТИЯМ.

Пожалуй, последний, кто влился в состав «МВ» (и превратился в ее фундаментального участника) без малейшего рационализма, – Александр Кутиков. Он и сам не вполне понимает, почему так произошло. «Одному Богу известно, как я в 1971 году попал в «Машину», – рассказывает Саша. – Думаю, просто компания понравилась. Все были битломанами. И особой «мажористости» я у них не заметил. Собственно, я сам принадлежал к тому же «сословию». Только жизненные обстоятельства в определенный момент существенно изменили мой быт. До 7 лет я жил в отдельной 4 комнатной квартире на Патриарших прудах. Дедушка мой являлся большим административным работником. Когда он развелся с моей бабушкой, эту квартиру разменяли. Все разъехались по маленьким комнатам. Мы с мамой и сестрой поселились в коммуналке – сначала в Большом Козихинским переулке, затем на Малой Бронной. После того как у меня были няньки, пайки, попасть в коммуналку, где еще 11 соседей, это шок, конечно.

Но дело же не в том, к какому социальному кругу относишься. Имело значение, что ты знаешь, умеешь, как смотришь на мир, страну, систему. Я с «машинистами» в этом смысле был очень близок.

Например, в 16 лет я являлся секретарем комсомольской организации в школе и по собственной инициативе написал заявление о выходе из ВЛКСМ. Комсомольский билет подарил на память маме. Она восприняла ситуацию философски. Если сын так выразил свое отношение к советской жизни, значит и такое возможно в нашей семье.

Дедушка, правда, очень расстроился, поскольку это могло помешать карьере, которую он для меня прогнозировал. Я поступил в военно-механический техникум министерства обороны. Предполагалось, что скоро надену мундир или стану специалистом по приемке изделий в области радиолокации на каком-нибудь оборонном отечественном предприятии. Но я забросил этот техникум очень быстро. Стать военным или работником «оборонки» меня абсолютно не привлекало. Интересовали современная музыка и игра в рок-группе. Поэтому я устроился звукооператором в радиокомитет».

Определенные этические нестыковки с «машинистами» у Александра на первых порах все же возникали. Макар запомнил, как в группе «страшно глумились над Кутиковым, например, потому, что он приводил на репетиции девушек, дабы те сидели в углу и смотрели, как он красиво играет на бас-гитаре. Для нас это было западло. Мы его гнобили: что же ты, мол, дешево святое продаешь. Остальные себе такого не позволяли. Да и времени на девочек не оставалось. Хватало осознания того, что мы им нравимся». Кутиков реагировал на подобные подтрунивания спокойно и считал, что выполняет почти просветительскую миссию, поскольку давал юным леди шанс глубже познать подпольную советскую рок-музыку. И вообще, Саша приводил не только зачарованных девушек. Осенью 1971-го «МВ» лишилась сразу двух своих исторических участников. Басиста Игоря Мазаева забрали в армию, а Юрий Борзов ушел сам. «Юрка был нашим идеологом, любимым человеком, самым одухотворенным битломаном, – говорит Макар. – Но с барабанами он не справлялся. Не каждому дано. У него постоянно что-то падало: то тарелка, то палочки, то ведущий барабан распадался. И он покинул группу. А едва ли не на следующий день Кутиков привел к нам Макса Капитановского, у которого имелась сумасшедшая барабанная установка, и до этого он играл в группе «Второе дыхание». Они там снимали Хендрикса один к одному и были страшно техничными. Получалось, что ради нас Макс бросил такую классную группу! Мы стали равняться на него».

В своих воспоминаниях «Все очень просто» Макаревич отметил: «Мы заиграли, и сразу стало ясно, что Макс своими барабанами делает ровно половину всей музыки – причем именно ту, которой нам не хватало». Однако Капитановский расстался с мастеровитым «Вторым дыханием» не потому, что безумно хотел укрепить начинающую «Машину». Ему в тот момент фактически деваться было некуда.

«Из троих участников ансамбля «Второе дыхание» я один работал, – рассказывает Макс. – Вечером учился в МГУ, днем ходил на работу. Игорь Дегтярюк и Николай Ширяев ничего не делали. И вдруг нарисовалась популярная эстрадная певица Тамара Миансарова, предложившая «Второму дыханию» влиться в ее аккомпанирующий коллектив. Она преследовала свои цели, а нам сулила гастроли, деньги, горы золотые. Я отказался, объяснив: если брошу работу, меня тут же заберут в армию. Я ведь устроился в «почтовой ящик» ради брони. Дегтярюк и Ширяев убеждали, что это очень перспективное предложение. Но я не повелся. И в один прекрасный день пришел на репетицию, а там нет ни аппаратуры, ни «Второго дыхания». Они решили, что прощание в этом случае – только лишние слезы, и ушли к Миансаровой без меня.

Тут мне позвонила девушка. Имя ее уже не помню. Она у нас была общая на всех, в том числе и на «Машину Времени». Одна из любительниц рока. Приходила на наши сейшены и уходила после них то с одним, то с другим музыкантом. Тусовочные девчонки тогда вообще все были общими. Звонит, значит, и спрашивает: «Когда у вас следующий концерт?» Я отвечаю: «Не знаю. Ребята уехали с Миансаровой, а я теперь сам по себе…» – «Понятно, – говорит. – А давай, я сейчас Сашке Кутикову звякну, по-моему, у них там с Юркой Борзовым проблема…»

Я, конечно, «машинистов» знал, потому что все мы в «Энергетике» репетировали. Но отношений тесных не поддерживал и телефонами с ними не обменивался. В общем, предложение ее выглядело сомнительно. Но Кутиков перезвонил мне фактически сразу. И на следующий день я перенес свои барабаны из одной комнаты «Энергетика» в другую, где базировалась «Машина». Первые дни я находился в «МВ» по инерции, что ли. Надо же было где-то практиковаться. Но постепенно мы стали больше общаться, планы какие-то появились, совместная работа сложилась. Я увлекся и нисколько об этом не жалею. В определенный момент я играл с «Машиной» целую программу. Когда к очередному юбилею группы издали большую антологию «МВ», в нее включили и некоторые старые записи – «Продавец счастья», «Очки с розовым стеклом», парочка англоязычных вещей, где звучат мои барабаны. Мы даже репетировали какую-то песню моего сочинения, но она не прижилась».

Отказ бросить «почтовый ящик» и пойти к Миансаровой все равно не уберег Капитановского от попадания в армейскую казарму. Его отправили туда из-за весьма мутной идеологической, но не касавшейся рок-музыки ситуации. И бронь не помогла. Заслали максимально далеко – на советско-китайскую границу. «МВ» опять осталась без барабанщика. Когда после полугода службы Максу неожиданно предоставили отпуск и он заглянул в Москву, за барабанами в «Машине» уже сидел Кавагоэ. И позже, «отдав долг родине», Капитановский увидел ту же картину: на барабанах по-прежнему играл Кавагоэ. «И как я мог вернуться в группу при таком раскладе? Сказать Каве – пошел вон отсюда!? Мне «машинисты» нового предложения не сделали, а сам я постеснялся предлагаться. Они там все горели, планы у них какие-то были обширные…

Впрочем, и у меня нарисовалось немало возможностей. В армии я много занимался в ансамбле, у нас там подобрался сильный состав. Вышел оттуда готовым профессиональным музыкантом. Меня сразу выхватили «Добры молодцы». Еще во время службы я получил приглашение и от «Веселых ребят», которые приезжали в те края на гастроли…»

В качестве музыканта Капитановский в «Машину» никогда больше не возвращался, зато по иронии судьбы во второй половине 74-го в «МВ» ненадолго заглянули его бывшие партнеры Сергей Дегтярюк и Николай Ширяев, те, что покинули когда-то Макса ради Тамары Миансаровой. Дегтярюка, судя по свидетельствам очевидцев, пригласил в «Машину» Кава, чуть раньше разругавшийся с Кутиковым настолько, что тот свалил в «Високосное лето».

«Не сказал бы, что причиной моего ухода стали исключительно конфликты с Кавой, – рассуждает Кутиков. – Скорее речь о каких-то общих противоречиях, возникших в группе.

В той истории меня не устроило то, что Кава «в 24-й раз», как я это сказал тогда, собирался поступать в институт и из-за этого мы не могли поехать на юг, в международный лагерь «Буревестник», чтобы поиграть там музыку, которая нам приятна, при этом отдохнуть и, может, найти что-то новое. Сергей поступал в вузы постоянно. Поступал и бросал их. На одном из наших общих собраний я повторил, что считаю бессмысленным то, чем он занят. «Зачем заново куда-то поступать, если можно просто учиться в тех вузах, куда ты уже поступил раньше. Но надо тогда посещать занятия, сдавать экзамены. А ты на лекции не ходишь, экзамены не сдаешь и поэтому тебя вышибают. Зачем опять тратить время на то, что в результате приведет к тому же результату? Ты снова не будешь учиться, тебя опять вышибут, а мы сейчас из-за тебя потеряем летний сезон.

Причем речь не о деньгах шла. В «лагерях» мы играли бесплатно. Нам было интересно. Там, кроме советских студентов, отдыхали и иностранные. Играть для них – иная история. Они по-другому реагировали, слушали. Если они нас принимали хорошо, значит, мы чего-то начинали собой представлять. «Машина» же исполняла очень много западной музыки. Скажем, в 1972-м, когда мы впервые поехали в «Буревестник», процентов 80 репертуара, даже больше, составляли у нас песни разных зарубежных звезд. Хороший прием там давал дополнительные моральные силы и для того, чтобы делать свои песни.

И конечно, концерты в летних лагерях приносили группе большую известность. Все студенчество, московское, питерское и из других городов Союза, съезжалось в район этих лагерей, в поселок Вишневка. Там были три международных лагеря, и в каждом играла какая-то группа. Это был фантастический промоушен! Ведь основу нашей подпольной работы в течение года составляли выступления на студенческих вечеринках, в студенческих кафе. Успешные бесплатные выступления в «Буревестнике» обеспечивали нас заказами на весь предстоящий сезон.

В нашем с Кавой конфликте Макар, как всегда, молчал. Примирить нас он не пытался. А Сергей, с характерной для него категоричностью, еще и обострил проблему. Выдвинул ультиматум: либо я, либо он. Я ответил: раз вопрос ставится так, то поскольку я пришел к вам в группу, а не наоборот, то я от вас и уйду. Совершенно спокойно сказал. И ушел в «Високосное лето».

Впрочем, вскоре я вернулся. И мы немного проиграли в составе: я, Макар, Кава, Алик Микоян, Игорь Саульский. Еще с нами был Леха, как мы его называли, игравший на всякой перкуссии. Блестящий состав. И отношения у нас сложились хорошие. Помню, как вместе встречали 1974-й и впервые проявили чудеса кулинарного искусства. У Лехи уехали родители. А жил он в большой пятикомнатной квартире, в старом доме. Решили отмечать Новый год у него. Купили ящик итальянского вермута, продуктов разных, и, когда часиков в шесть вечера 31 декабря выяснилось, что девушки, приглашенные нами в качестве подруг, абсолютно не умеют готовить, мы втроем, Макар, я и Игорь Саульский соорудили весь праздничный стол. Получилось вкусно».

Глава 5
Спел, запил, пропал

Я был в «Машине» свободным вокалистом, то есть просто стоял на сцене с микрофоном.

В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ 70-Х В СОСТАВЕ «МАШИНЫ ВРЕМЕНИ» ПРОИСХОДИЛА, ПОЖАЛУЙ, САМАЯ ИНТЕНСИВНАЯ И СПОНТАННАЯ РОТАЦИЯ.

В группу приходили разные по классу, стилистике, личной истории музыканты. Надолго не задерживались, но успевали оставить отчетливый штрих в звучании коллектива. Эдик Азрилевич, Алик Микоян (двоюродный брат Стаса Намина), Игорь Саульский (сын композитора Юрия Саульского), даже легендарный уже тогда барабанщик Юрий Фокин поиграли в «МВ». Хорошей практикой для «машинистов» стало и участие в совместных концертах «на югах» и в Москве с тогдашним супербэндом «Лучшие годы», сформированным из ведущих столичных рок-музыкантов.

«Где-то в 1973-м перед нами открылась очередная поляна музыки, – говорит Макар. – С нами играл Игорек Саульский, а он был музыкантом совсем продвинутым и ежедневно знакомил нас со свежими записями. То Элтона Джона притаскивал, то Стиви Уандера, то Сантану. Все это влияло на нас невероятно. Мы тут же начинали сочинять какие-то вещи, используя только что услышанные элементы».

Когда Саульский-младший, а затем и Микоян завершили свое сотрудничество с «МВ», в группу неожиданно влился… Алексей Романов. Тот самый приятель Макара по архитектурному, когда-то приглашавший лидера «Машины» в свою команду. И вот они сошлись-таки в одном проекте. Здесь трансформация самой долговечной рок-группы страны могла, на мой взгляд, совершить любопытнейший поворот. Удержись будущий лидер «Воскресения» в «МВ», группа, возможно, получила бы в дальнейшем контрастный авторский «сдвоенный центр» Макаревич– Романов, который, если не отступать от «битловских» аналогий, на отечественном уровне смахивал бы на тандем Маккартни– Леннон. Но и Алексей, как многие до и после него, проскочил через «Машину» быстро… «У меня в институте сложилась репутация вокалиста, – вспоминает Романов. – Видимо, оттого, что я достаточно громко и нахально пел всегда и везде – в компаниях, на институтских вечеринках… Репертуар был достаточно обширный: «Битлз», «Манкиз», «Криденс»… Однажды меня где-то услышал Кавагоэ и принял определенное решение.

Это свойство его характера. Самурайская, вероятно, черта: мыслить стратегически, что-то замышлять и добиваться своей цели. Не скажу, что Кава обладал каким-то особенным художественным мышлением, но интригу создавал мастерски.

Знаешь, что прикольно в моем случае? Инициатива исходила от Кавагоэ (это, правда, позже выяснилось), но пригласил меня в «Машину» Макар. Как-то он ко мне подошел и сказал: «Честно говоря, при всей своей неповторимости, пою я скверно. Не хочешь ли прийти к нам в группу вокалистом?» Кава его, видимо, сумел зачморить, уговорить найти другого фронтмена. С Сережкой хорошо было отдыхать. Он ужасно смешной. Но работать с ним следовало осторожно. Ты легко клевал на его идею, а через мгновение чувствовал, что тобой уже манипулируют.

На предложение Макара я нагло согласился. У меня какие-то свои песни, кажется, уже имелись, но это все ерунда. В «Машине» я их не исполнял. На репетициях иногда показывал, но до включения их в репертуар группы не доходило, а я и не настаивал. Материала у «Машины» и так хватало. Мы довольно плотно репетировали. Нужно было притереться друг к другу, тональность для меня во многих песнях была достаточно высоковатой, я буквально усирался. Но кое-как справлялся. Во всяком случае, считал, что сдюживаю. Это был хороший тренинг. Я учил тексты, мелодии, ритмические нюансы, особенно с приходом из «Високосного лета» Сашки Кутикова. У него было очень много каких-то теоретических клише, уже почти профессиональный подход к делу, осознанные требования к исполнительству, и, естественно, на меня все это свалилось.

Я был в «Машине» свободным вокалистом, то есть просто стоял на сцене с микрофоном. Вернее, выделывал разные коленца, «работал Элвисом». В «МВ», кстати, ни до, ни после меня освобожденного вокалиста не было.

Поначалу, помнится, фантастический мандраж испытывал. Наша репетиционная база располагалась на текстильной фабрике «Красная роза» имени Розы Люксембург в Хамовниках. И первый мой концерт с «Машиной» состоялся именно там. Народу немного собралось, фабричная молодежь, но пришел сам Алик Сикорский из «Атлантов». А меня колотило так, что я стаканом в зубы себе не попадал. Жутко распсиховался. Хотя, кроме меня, этого никто вроде не заметил.

Я пел «Флаг над замком», классную вещицу «Битое стекло» («Нас манили светлые вершины…»), очень вкусный «тяжеляк» – «Дай мне ответ» («Как много дней ты провел среди друзей, пока не понял, что ты совсем один…»), «Я устал»… Когда появился «Хрустальный город», я уже набрался опыта и исполнял его на сцене в психоделическом угаре. Пришла полная внутренняя свобода. Я откровенно перся от самого процесса. Свое кино какое-то во мне крутилось. Через некоторое время почувствовал истерию публики, когда приходилось после концерта продираться сквозь толпу чуть ли не по головам. И в этот момент мне вдруг интереснее стало выпивать, чем репетировать. К творчеству я остыл и потихоньку начал отстраняться от группы.

Моя первая жена тогда меня бешено ревновала ко всему, связанному с музыкой, концертами, тусовками, и у нее были проблемы с алкоголем. А я еще настолько незрелым себя чувствовал, что ничем помочь ей не мог. Когда общий разлад в моей жизни – с супругой, с институтом (откуда нас, кстати, изгоняли вместе с Макаром) достиг какого-то пика, я решил, что можно чем-то пожертвовать, и пожертвовал «Машиной Времени». Сперва пропустил пару репетиций, а затем пропал наглухо. Находился в алкогольном клинче. В 23 года он физически переносится достаточно легко, но психика, думаю, у меня была порядком изуродована к тому времени. Да и киряли мы черт знает что. Эрзац портвейна. Некоторые из тех напитков оказывали просто фантастическое нервно-паралитическое воздействие. Тот же «Агдам». Там крепость 20 градусов и сколько-то процентов сахара. Настоящее пиратское пойло. Башню сносило на фиг. Не надо вашего героина… Деградация происходила с первого стакана. А «Сахра»!

Из разряда рвотно-удушающих… Ее пили от полной безысходности.

Макар меня все же умудрился разыскать в тот период. Приехал ко мне домой. Мы с ним вышли на улицу, пообщались. Наших личных отношений произошедшее никак не касалось. Я никого в группе не проклял, не возненавидел… Мне просто внутренне стало невозможно продолжать выступать с «Машиной». Я не могу это прокомментировать. Так вышло».

Мне посчастливилось в 1979-м вписаться на один из первых московских сольников «Воскресения» в актовом зале проектного института на улице Павла Корчагина. Знатоки постарше, среди различных слухов, ходивших в тусовке, обсуждали там и песню «Дороги наши разошлись», авторами которой являются Романов и Евгений Маргулис (он к тому моменту тоже успел поиграть в «МВ»). Почти все фаны утверждали, что это «скрытый ответ «Машине» и лично Макару». Спустя массу лет я напомнил о той легенде Алексею, и он довольно улыбнулся. «Клево, что ты про это вспомнил. Тогда существовала своеобразная игра. Внутри богемы рождалась некая мифология. Казалось, что вот эти небожители, то бишь музыканты, весь этот советский или антисоветский рок – одна большая семья или экипаж какого-то космического корабля, где происходят невероятного морального накала разборы политики, нравственности, внутрицеховой этики. Это было важно для публики. Однако ни Ситковецкий, скажем, ни Макар, ни Матецкий, ни я или еще кто-то из музыкантов всерьез так не думали, хотя о слухах знали. Уходит из «МВ» Маргулис, а у Макаревича появляется новая песня с какими-то якобы намеками. Ага, народ начинает говорить, это он про Маргулиса. Да фига с два! И «Дороги наши разошлись» – отнюдь не про Макара. Песня про девушку».

Когда общий разлад в моей жизни – с супругой, с институтом (откуда нас, кстати, изгоняли вместе с Макаром) достиг какого-то пика, я решил, что можно чем-то пожертвовать, и пожертвовал «Машиной Времени».

Глава 6
«Вот и весь Хендрикс, ептыть…»

«Объяснить, почему я вас не оформляю на работу, или сами поймете? Что у вас записано в пятом пункте анкеты? Еврей…».

НА ЭКВАТОРЕ 70-Х С «МВ» ПРОСТИЛСЯ НЕ ТОЛЬКО РОМАНОВ.

Неожиданно из группы опять ушел Кутиков, получивший заманчивое предложение от Тульской филармонии поиграть в местном ансамбле за официальную зарплату, на хорошей аппаратуре и с перспективой ввести в репертуар некоторые кавер-версии западных рок-хитов. «Машинистам», правда, показалось, что Саша устремился к филармоническим хлебам главным образом потому, что в тот момент милиционеры всерьез могли привлечь его по статье «за тунеядство» и ему требовалось положить куда-то свою трудовую книжку.

«Тем летом я уволился из радиокомитета, чтобы на пару месяцев поехать с «Машиной» работать на юг, – вспоминает Кутиков. – Мне давали только официальный отпуск. А второй месяц отдыха «за свой счет» никто предоставлять не собирался. В силу своего характера я сказал: ладно, тогда до свидания, и ушел с работы.

Съездил с группой на юга, а затем попытался устроиться звукооператором в другое место – на киностудию Минобороны. Мой дед имел в свое время косвенное отношение к этому ведомству, был управляющим делами наркомата авиационной промышленности. Все шло к тому, что я там трудоустроюсь.

В цехе звукозаписи меня ждали, создали соответствующую штатную единицу. Я прошел проверку, сдал какие-то экзамены. И вдруг началась странная история. Больше трех месяцев меня мурыжил отдел кадров. Подробности опущу, но было весьма неприятно. Потом появились милиционеры с намеками на мое тунеядство. Заметили, что я вроде давно нигде не работаю, хожу лохматый, личность в районе известная… Оказалось, проблемы мне организовал полковник, возглавлявший тот самый отдел кадров. Когда я пришел к нему, он без особого смущения сказал, глядя мне в глаза: «Объяснить, почему я вас не оформляю на работу, или сами поймете? Что у вас записано в пятом пункте анкеты? Еврей…». Хотел ему пресс-папье залепить по башке со всей дури. Но сдержался.

На киностудию так и не устроился. Зато получил приглашение от Тульской филармонии. И ушел из «Машины» без всяких конфликтов. Просто ушел, и все. Мне было интересно попробовать, что такое профессиональная сцена. Там я научился многому из того, что отсутствовало в московском рок-андеграунде. Скажем, умению правильно выстраивать репетиции. Да и приятно же, когда тебя приглашают из самодеятельной группы в профессиональную».

Макаревич считает, что если историю «МВ» и делить на какие-то этапы, то первый закончился в 1975-м. Вероятно, так и есть.

За шесть самых романтических, наивных, бескомпромиссных, бессребренических лет своего существования «Машина» отъехала на приличное расстояние от места, с которого стартовала. Разные «монстры» столичного рока «палеозойской» эры, что прежде виделись «машинистам» полубогами, так, в сущности, со всем своим исполнительским умением, на порядок превосходившим квалификацию основных участников «МВ», на прежних позициях и остались. Добротные копиисты, версификаторы англоязычного рока, без собственного языка и идей, они постепенно отступали на второй план и в воспоминаниях аксакалов московской тусовки. А за «Машиной Времени» пошли тысячи поклонников. «Марионетки» и «Черно-белый цвет» в 75-м стали всесоюзными хитами, хотя у группы еще не появилось не только какого-нибудь официального «миньона» (про диск-гигант и речи не шло), но даже качественно записанного магнитоальбома. И выступала она лишь в Москве и ближайших окрестностях. Однако слово, интонация, предложенные «Машиной», оказались универсальными для молодежи 70-х и нигде более в ту пору в родимом роке не звучали.

Отдельным достижением «МВ» стало попадание самого раннего хита группы – «Ты или я» в блестящую кинокомедию Георгия Данелии «Афоня». Мало того, что это был прецедент выхода на всесоюзный экран композиции самодеятельной рок-команды, так еще и гонорар «машинистам» выписали солидный. «Данелия купил у нас две песни, поскольку, видимо, хотел нам заплатить – говорит Макар. – Я получил рублей 600, бешеные по тем временам деньги. Зашел в комиссионку, приобрел 4-дорожечный магнитофон «Грюндиг ТК46». На нем можно было с дорожки на дорожку переписывать. Вот мы с ним сидели и сами занимались записью. Такое у нас было саундпродюсерство».

Кроме сторонних асов, Дегтярюка, Фокина, Саульского, приглашавшихся на традиционные для «МВ» позиции вокалиста, барабанщика, клавишника, «машинисты» пробовали дополнить свое звучание за счет других инструментов. Например, в группе появился скрипач Николай Ларин. Однако всё не прижилось. К лету 75-го «Машина» усохла до тандема ее отцов-основателей – Макара и Кавы. И тут нашелся Гуля, которому суждено было стать еще одним ведущим колесом данного механизма.

«Мой близкий друг Костя Корнаков, царство ему небесное, работал в Москонцерте и за 10–15 рублей сдавал в аренду разным группам аппаратуру, принадлежавшую великому артисту Кола-Бельды, – рассказывает Маргулис. – Я помогал ему в качестве подсобного рабочего. Среди наших заказчиков была и «Машина». Следовательно, мы контачили с «машинистами», выпивали вместе, общались с девками, играли на гитарах. В общем, весь набор…».

Когда Макаревич и Кавагоэ остались фактически без состава, они вспомнили о душевном подсобнике Жене, отыскали его телефон, позвали в гости. Приехав на флэт, Гуля, по словам Андрея, выдал на гитаре чумовой пассаж с пояснением: «Вот и весь Хендрикс, ептыть…». Стало ясно, что этого малого упускать нельзя. «Женя, мы тебя берем, но нам нужен не гитарист, а басист, – вспоминает Макар. – Он ответил: «Я не умею на басу играть, хочу на гитаре». Я возразил: «Нет, Женя, на гитаре буду играть я». В наш репертуар уже входило порядка 20 авторских песен. Я мог их петь, только играя на гитаре. С басом в руках я бы их не спел». Маргулис особо не спорил и принял предложенные условия.

«Мне было 19 лет, – говорит Евгений, – в очередной раз я вылетел из института. Все было абсолютно по фигу, заняться нечем. Так почему бы не поиграть в группе, если музыка доставляет тебе удовольствие? Басист поначалу из меня был никакой. Макар мне давал первые уроки, Кава объяснял, как играть те песни, которые я не знал. Дрючили меня со страшной силой. Но я-таки стал бас-гитаристом и членом команды».

В том же 1975-м «Машина», уже с Гулей, сделала свою первую по-настоящему профессиональную запись. Инициативная телеведущая советского ЦТ Элеонора Беляева задумала пропихнуть группу в популярную передачу «Музыкальный киоск». В решающий момент затея провалилась. Но «машинисты» успели зафиксировать в студии семь своих вещей: от каэспэшно-романтичных – «В круге чистой воды» и «Из конца в конец» до злободневных боевиков – «Марионетки» и «Черно-белый цвет».

А дальше последовали четыре контрастных года, катапультировавших «Машину» в лидеры советского рока. Во второй половине 70-х группа пережила важнейшие перемены в составе, была на грани исчезновения, создала львиную долю своих «нетленок», поныне входящих в ее концертную программу, стала самой высокооплачиваемой любительской командой Союза и… свалила на профессиональную сцену. Непримиримые хиппаны и другие неформалы долгосрочную вербовку в Росконцерт «машинистам», в сущности, так тогда и не простили. Но, что характерно, и слушать «Машину» не перестали.

«Дрючили меня со страшной силой. Но я-таки стал бас-гитаристом и членом команды».