Текст книги "Война 1941–1945 гг. Факты и документы"

21 февраля 1940 г. нарком иностранных дел В. Молотов направил указание И. Майскому (оно «адресовано» и современным фальсификаторам истории России) следующим образом разъяснить английскому правительству политику СССР в отношении Германии: «Первое. Мы считаем смешным и оскорбительным для нас не только утверждение, но даже просто предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией. Второе. Хозяйственный договор с Германией есть лишь договор о товарообороте, по которому вывоз из СССР в Германию достигает всего 500 млн марок, причем договор экономически выгоден СССР, так как СССР получает от Германии большое количество станков и оборудования, равно как изрядное количество вооружения, в продаже чего нам неизменно отказывали как в Англии, так и во Франции. Третье. Как был СССР нейтральным, так он и остается нейтральным, если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие. Упорно распространяемые слухи о военном союзе СССР с Германией подогреваются не только некоторыми элементами в самой Германии, чтобы запутать Англию и Францию, но и некоторыми агентами самой Англии и Франции, желающими использовать воображаемый „переход СССР в лагерь Германии“ для своих особых целей в области внутренней политики»[21]21
  Архив внешней политики РФ Ф. 059. on. 1, и. 326, д. 13, л. 4. (Далее АВПРФ). Новые документы см.: Вестник Архива Президента Российской Федерации. СССР – Германия 1933–1941. М„2009. С. 185–210.


[Закрыть].

9 апреля 1940 г. Германия совершила нападение на Данию и Норвегию. 10 мая началось наступление вермахта на западном фронте, которое по своей силе, размаху, оперативному искусству и достигнутым результатам без преувеличения поразило мир. 22 июня – через 44 дня Франция капитулировала. Вместе с ней под пятой вермахта оказались Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Люксембург. Британский экспедиционный корпус, бросив вооружение, едва успел с помощью своего флота переправиться из района Дюнкерка через Ла-Манш и укрыться на Британских островах. Правительство У. Черчилля отклонило германские предложения о мирных переговорах, за которым последовал «блитц» – немецкое воздушное наступление на Великобританию (июнь – сентябрь 1940 г.) с целью «выбомбить» ее из войны. Но в «битве за Британию», 70-летие успеха которой торжественно отметила страна в прошлом году, немецкая авиация встретила решительный отпор сил противовоздушной обороны. Благодаря стойкости и мужеству, проявленным населением Лондона и ряда других городов, германские ВВС не достигли поставленной цели и понесли большие потери[22]22
  Потери «люфтваффе» в «битве за Британию» составили 1294 самолета, английской авиации – 788. The Oxford Companianto World War II. Oxford, New York. 1995. P. 158–163.


[Закрыть].

Для советского политического и военного руководства скоротечное поражение англо-французской коалиции явилось фактором стратегической внезапности, возросшей угрозы войны с Германией, которая начала переброску своих войск к советским границам. Встречи и беседы В. М. Молотова с Гитлером и его окружением 11–13 ноября в Берлине подтвердили наличие у Германии агрессивных замыслов, направленных против СССР. (Подробнее об этом в следующей главе).

После поражения Франции настроения британского общества стали заметно меняться в пользу СССР как потенциального союзника. И. Майский сообщал в Москву 19 июня 1940 г.: «Вчера в конце дебатов по выступлению Черчилля в парламенте произошла следующая демонстрация: лейборист Джон Морган произнес небольшую речь, в которой он приветствовал назначение Криппса послом в Москву и призвал палату отметить прибытие Криппса „в эту великую страну и пожелать ему успеха в его работе“. Со всех сторон (не только от лейбористской, но и консервативной) раздались шумные одобрения, и все обернулись лицом к дипломатической галерее, в которой я сидел в числе других послов. Черчилль полуприподнялся со скамьи правительства и также обернулся в мою сторону, сделал дружественный жест по моему адресу рукой. Примеру Черчилля последовали ряд других министров, сидевших рядом»[23]23
  АВПРФ. Там же, лл. 44–53.


[Закрыть].

Новый британский посол С. Криппс добился 1 июля 1940 г. встречи со Сталиным и вручил ему послание Черчилля от 24 июня, в котором говорилось, что Германия угрожает Великобритании, а также Советскому Союзу и высказывалось пожелание о восстановлении «обеими нашими странами» их прежних связей[24]24
  Документы внешней политики 1940 – 22 июня 1941. Том 23. Книга первая. М„1995. С. 399, 400. (Далее ДВП 1940 – 22 июня 1941).


[Закрыть]. По итогам беседы, которая длилась около трехчасов, Криппс сообщая, что она проходила «в дружеской, предельно открытой атмосфере», сделал вывод, что «русско-германское сотрудничество будет продолжаться» и выделил согласие Сталина на британское содействие в нормализации отношений с Турцией и решении проблемы Черноморских проливов[25]25
  Woodward. L. British Foreign Policy in the Second World War. Volume I. L. 1970. P. 468–470 (Далее Woodword).


[Закрыть]. Послание Черчилля придало еще большую активность британской политике на советском направлении. Угроза вторжения на Британские острова, «битва за Британию», возрастающее итало-немецкое давление на Балканах, последовавшие за «зимней войной», усилили стремление Великобритании добиться сближения с СССР и, если не разрыва, то ослабления советско-германских отношений, начиная с торговли, которую впрочем оценивали в Форин Офис как неудовлетворяющую запросы Германии. В Москве понимали всю сложность дипломатической обстановки и, чтобы избежать обострения отношений с Германией, 13 июля информировали немецкого посла фон Шуленбурга о содержании переговоров между Криппсом и Сталиным. 17 июля о них было объявлено в Лондоне.

22 октября Криппс от имени Черчилля предложил подписать между Великобританией и СССР секретное соглашение, которое сближало политику двух стран, предусматривало признание de facto «власть Советского Союза в Эстонии, Латвии, Литве, Бессарабии, Северной Буковине и тех частях Польского государства, которые теперь находятся под советским главенством»[26]26
  Подробнее см.: Чубарьян А. Канун трагедии. Сталин и международный кризис. Сентябрь 1939 – июнь 1941 года». М., 2009. С. 389 и далее.


[Закрыть]. Советской дипломатии приходилось уклоняться под тем или иным предлогом от «кардинальных» предложений английского правительства и в то же время не допускать ухудшения отношений с Великобританией как потенциальным союзником. Несмотря на изменившееся в Европе соотношение сил в пользу Германии, британские предложения в то время были неприемлемы. В Москве рассчитывали удержать Германию от войны против СССР. 24 февраля 1941 г. в ответ на инициативу министра иностранных дел А. Идена приехать в Москву для встречи с И. Сталиным в целях улучшения англо-советских отношений, заместитель наркома иностранных дел А. Вышинский сообщил Криппсу, что «сейчас еще не настало время для решения больших вопросов»[27]27
  АВПРФ. Ф. 059. П. 353. Д. 2409. Л. 54.


[Закрыть].

3 апреля Черчилль направил Сталину послание, в котором сообщил о растущей угрозе нападения Германии на СССР[28]28
  Переписка Председателя Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Т. 1. М., 1986. С. 442–443 (Далее – Переписка).


[Закрыть].

Послание Черчилля подтверждало сведения советской разведки о сосредоточении немецких войск у наших границ и могло послужить поводом для письма Сталина, направленного через несколько дней Гитлеру с запросом о причинах создавшегося положения и целях этого сосредоточения войск вермахта. Советский руководитель сообщил фюреру о том, что у него сложилось впечатление, будто Германия готовится к нападению на СССР. В ответ Гитлер прислал «доверительное письмо», в котором сообщил, что «в Польше действительно сосредоточены крупные военные соединения, но что он, будучи уверен, что это не пойдет дальше Сталина, должен разъяснить, что сосредоточение его войск в Польше не направлено против Советского Союза, так как он намерен строго соблюдать заключенный пакт, в чем ручается своей честью главы государства»[29]29
  Цит. по: Лота В. Увидеть красный свет. Российское военное обозрение. № 7. Июль 2008 г. С. 46. Сведения о первоисточнике этой переписки отсутствуют.


[Закрыть].

Вскоре последовал новый импульс недоверия и к английской политике. 10 мая 1941 г. произошло по тем временам невероятное: на Британские острова прилетел Р. Гесс – заместитель Гитлера по партийному руководству, о чем подробнее будет сказано в конце главы.

Особое значение советское руководство придавало отношениям с Соединенными Штатами Америки как потенциальным союзником.

Точкой отсчета можно считать письмо И. Сталина, направленное в ноябре 1939 г. президенту Ф. Рузвельту, переданное полпредом СССР в США К. Уманским через государственного секретаря К. Хэлла, в котором выражалась надежда, что «общими усилиями может быть восстановлен мир»[30]30
  АВПРФ. Ф. 059. Оп.1. П. 320. Д. 2199. Л. 249–250. Полный текст послания неизвестен. По всей видимости, оно было оставлено без ответа, так как вскоре началась советско-финская война.
  Направляя это послание, Сталин, без сомнения, имел в виду беседу Рузвельта с Уманским 30 июня 1939 г., которая свидетельствовала о понимании президентом США нараставшей угрозы войны в Европе и на Дальнем Востоке, его стремлении объединить усилия неагрессивных стран, включая СССР, для борьбы с агрессорами. Уманский, в частности, сообщал Молотову: «Заявление, подробности которого доложу лично, в основном следующее: положение в Европе крайне опасное, сроки новой агрессии исчисляются неделями. Дальнейшая безнаказанная агрессия грозит экономическим, затем политическим закабалением всей нефашистской Европы. С закабалением прибалтов едва ли примирится СССР, с закабалением Англии и Франции не могут примириться США. Он (президент США. – О. Р.) делает все в пределах возможного при данном составе конгресса, чтобы содействовать созданию демократического фронта, и готовит помощь жертвам агрессии. Он понимает причины нашего недоверия к нынешним правительствам Англии и Франции, сам не верит французам, особенно Бонне, но на основании сказанного ему в интимной беседе английским королем считает, что пути к дальнейшему умиротворению для Англии отрезаны. Шансы на то, что Польша будет драться за Данциг, по мнению Рузвельта, „два к одному" в пользу сопротивления. У англо-французов не может быть никаких сомнений в заинтересованности его, Рузвельта, в благоприятном завершении московских переговоров…
  События на границе МНР, величайший воздушный бой в истории. Он не верит японским версиям, высоко оценивает нашу боеспособность. Он просит передать Сталину и Молотову, что на днях получил конфиденциальное письмо от весьма авторитетного японского деятеля, который четыре года назад был членом японского кабинета. Этот деятель предложил ему схему японо-американского сотрудничества „по эксплуатации богатств Восточной Сибири чуть ли не до Байкала". „Фантастично, но характерно для планов некоторых японских активистов, которые, несмотря на истощение Японии, не оставили мыслей об авантюрах в Вашем направлении". Он придает большое значение советско-американским отношениям в нынешней обстановке, считая, что для их развития следовало бы, „во-первых, снять раз и навсегда вопрос о долгах, во-вторых, давать доказательства американскому общественному мнению, что СССР идет по пути демократизации и тем духовно приближается к США…"
  Рузвельт очень хвалил наш павильон в Е1ью-Йорке, о котором ему „рассказывают чудеса". Просил передать привет Вам, Сталину и Калинину». (Министерство иностранных дел Российской Федерации. Документы внешней политики. Т 22, кн. 1. 1 января – 31 августа 1939 г. М., 1992. С. 524–525.)


[Закрыть]. Война СССР с Финляндией резко обострила советско-американские отношения. США объявили «моральное эмбарго» – фактический запрет торговли с СССР, оказывали некоторую экономическую и военную помощь Финляндии, активно поддерживали ее в международных делах. Однако дипломатические отношения США и СССР в этот период не были однозначно враждебными.

В дневнике В. Молотова содержится запись его беседы от 1 февраля 1940 г. с послом США в Москве Л. Штейнгардтом, который, задав вопрос о перспективах урегулирования советско-финского конфликта, продолжал: «После революции Рузвельт – единственный президент, являющийся другом Советов: Вильсон, Гардинг, Кулидж, Гувер не были друзьями СССР и не хотели его признавать. Вопреки общественному мнению Рузвельт пошел на признание. За последнее время многие обращались к нему с требованиями порвать отношения с СССР, но он на это не пошел». В ответ на вопрос Штейнгардта об угрозе независимости Финляндии Молотов ответил, что он не хочет представить дело так, будто советское руководство опасалось нападения самой Финляндии, но «при развертывании европейской войны враждебная к СССР Финляндия могла бы стать опасным очагом войны». Он подчеркнул, что в отношении независимости Финляндии у СССР не было и нет никаких претензий»[31]31
  АВПРФ.Ф. 06. Оп. 2. П. 24. Д.295. Л. 2–6. В ходе этой беседы Молотовым впервые было названо имя Ю. Паасикиви как приемлемого для СССР нового премьер-министра Финляндии, что в свою очередь означало готовность отказаться от поддержки сформированного в Москве «правительства» О. Куусинена, не получившего поддержки финской общественности. Это может свидетельствовать о том, что советское руководство рассматривало США как реального и обладающего необходимым влиянием посредника для подготовки переговоров о прекращении войны.


[Закрыть].

Заключение мира с Финляндией, поражение Франции и англ о-французской коалиции, изменившее соотношение сил на европейском континенте в пользу Германии, обострение американо-японских противоречий способствовали развитию позитивной тенденции в советско-американских отношениях.

В апреле 1940 г. начались регулярные встречи, а по существу – переговоры между США и СССР, которые с американской стороны преимущественно вел заместитель государственного секретаря США С. Уэллес, а с советской стороны – К. Уманский. В Москве возникавшие вопросы обсуждали в основном В. Молотов и Л. Штейнгардт.

Главным камнем преткновения стала прибалтийская проблема. В Эстонии, Латвии и Литве под давлением Москвы к власти пришли промосковские правительства. В августе 1940 г. эти республики вошли в состав СССР. На их территории был создан Прибалтийский особый военный округ. В отличие от Великобритании правительство США крайне отрицательно расценило эти события. Экономическое контрдавление в виде блокирования договорных поставок в СССР промышленного оборудования не могло принести и не принесло желаемых для США результатов. «Вот если бы СССР захотел купить в США 5 миллионов пальто, – заявил на одной из встреч с советскими представителями американский посол Л. Штейнгардт, – то он ручается, что Советский Союз получит эти вещи на следующий день»[32]32
  АВПРФ. Ф. 06. Оп. 3. П. 4. Д. 7361. Л. 44.


[Закрыть]. Министр финансов Г. Моргентау информировал Уманского, что «весь вопрос о военных заказах находится в руках Госдепартамента, к которому и надо адресовать требования»[33]33
  АВПРФ. Ф. 059. On. 1. П. 345. Д. 236. Л. 328.


[Закрыть].

Л. Штейнгардт, убеждая советское руководство, что СССР своими действиями в Польше, Бессарабии и Прибалтике подорвал благожелательное к себе отношение американцев, в то же время подчеркивал, что после падения Франции произошла «коренная перемена во взглядах США на события в мире в сторону реализма, и сложившаяся обстановка благоприятствует постановке вопроса об улучшении советско-американских отношений». Штейнгардт указал, что США «положительно решили вопросы о вывозе 70 % закупленного оборудования, фрахте американских судов для этой цели, высокооктановом бензине, продаже вагонных осей и ожидают, что СССР сделает что-либо для дальнейшего улучшения взаимоотношений»[34]34
  Там же. П. 320. Д. 2202. Л. 56–57.


[Закрыть].

СССР принял к сведению мнение правительства США о том, что Тройственное соглашение, заключенное между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г., усиливает опасность для стран, не участвовавших в войне, и что американское правительство надеется, что страны, не входящие в Тройственный союз, воздержатся от вступления в какое-либо соглашение с любым участником Тройственного пакта[35]35
  Там же. Д. 2202. Л. 84–87.


[Закрыть]. Учитывая предстоящие в начале ноября президентские выборы (Ф. Рузвельт был избран на третий срок), советское руководство отказало настойчивым требованиям немецкой стороны опубликовать официальное сообщение о предстоящем визите Молотова в Берлин (11–13 ноября 1940 г.) до выборов и приняло неординарное по тем временам решение – сообщило в Вашингтон о своем согласии на открытие 15 декабря консульства США во Владивостоке, переговоры о котором велись по инициативе США уже длительное время. В условиях обострявшихся американо-японских соглашений это был рискованный для СССР шаг в правильном направлении. «Важно отметить, – писал 5 декабря 1940 г. американскому послу в Японии госсекретарь США, – что почти одновременно с визитом (Молотова в Берлин. – О. Р.) советское правительство начало действовать более разумно и доброжелательно в решении многих вопросов, касающихся отношений между американским и советским правительствами»[36]36
  FRUS, 1940.Wash., 1959. Vol. I. Р. 678.


[Закрыть].

В наступившем 1941 году советско-американские отношения медленно продолжали улучшаться. В первых числах января правительство США сообщило о своем согласии отменить «моральное эмбарго», а затем 21 января, Уэллес в беседе с Уманским (это была их 15-я встреча) сделал важное заявление: «Если бы СССР оказался в положении сопротивления агрессору, то США оказали бы ему помощь»[37]37
  АВПРФ. Ф. 059. On. 1. П. 345. Д. 236. Лл. 86–87.


[Закрыть]. Был достигнут желательный для американской стороны компромисс в вопросе советско-германских торговых отношений. Позиция США, изложенная Штейнгардтом в беседе с заместителем наркома иностранных дел А. Лозовским, была следующей: «США помогают Англии, СССР помогает Германии, но США и СССР являются нейтральными державами, между ними нет никаких противоречий, которые толкали бы их к конфликту. Наоборот, имеются все возможности для дружеских отношений»[38]38
  Там же. П. 320. Д. 2260. Л. 149.


[Закрыть]. Но в Госдепартаменте считали необходимым, чтобы СССР дал публичное заверение, что продукция, закупленная в США, не поступит в Германию. 24 февраля 1941 г. Уэллес на очередной встрече с Уманским заявил: «Не считает ли советское правительство, что в интересах развития советско-американской торговли и с целью произвести благоприятный психологический эффект в США было бы целесообразно, чтобы Советское правительство в той или иной форме официально заявило, что товары, закупленные в США, предназначались исключительно для нужд СССР»[39]39
  Там же. П. 345. Д. 2361. Л. 215.


[Закрыть].

1 марта 1941 г. Госдепартамент США выпустил пресс-релиз, в котором говорилось: «В ходе продолжавшихся переговоров с заместителем государственного секретаря США Самнером Уэллесом советский посол Константин А. Уманский сделал сегодня по поручению своего правительства заявление, что товары, которые закупались и закупаются в Соединенных Штатах Союзом Советских Социалистических Республик, включая нефтепродукты и индустриальное оборудование всех категорий, предназначаются исключительно для удовлетворения внутренних потребностей Союза Советских Социалистических Республик»[40]40
  FRUS, 1941. Vol. I. Р. 317.


[Закрыть]. В тот же день Уэллес сделал Уманскому заявление, которому американское правительство придавало характер исключительной важности. Он сообщил, что «по конфиденциальным сведениям, имеющимся в распоряжении американского правительства, в аутентичности которых у американского правительства нет ни малейших сомнений, германские военные планы заключаются в том, чтобы после достижения победы над Англией (выделено курсивом. —Авт.), несмотря на поддержку последней Соединенными Штатами, напасть на СССР, причем планы этого нападения разработаны германским командованием во всех деталях»[41]41
  АВПРФ. Ф.059. On. 1. П. 343. Д. 2361. Л. 243–247.


[Закрыть]. Это сообщение было отправлено Уманским в Москву. По существу оно являлось дезориентирующим: Германия завершала подготовку к внезапному нападению на СССР.

История с конфиденциальными сведениями Уэллеса на этом не закачивается. В тот же день, 1 марта, они были направлены Госдепартаментом послу США в Москве с указанием срочно в устном порядке сообщить их Молотову. Их текст заметно отличался: вместо слов «после победы над Англией» значилось «в недалеком будущем»[42]42
  FRUS, 1941. Vol. I. Р. 712. Американская запись беседы Уэллеса с Уманским не найдена, и последнее слово в этом запутанном деле остается за историками США.


[Закрыть] (выделено курсивом. – Авт.). Штейнгардт выразил Хэллу сомнение в целесообразности передачи этих сведений Советскому правительству, в частности на том основании, что это ускорит заключение политического соглашения СССР и Японии. Но Хэлл 4 марта ответил Штейнгардту, что эти сведения уже сообщены 1 марта Уманскому[43]43
  Ibid. Р. 714.


[Закрыть].

В Москве действительно ожидался приезд министра иностранных дел Японии И. Мацуока, и 13 апреля 1941 г. был подписан советско-японский пакт о нейтралитете.

Позитивные результаты в ходе советско-американских переговоров этого периода достигались с большим трудом, осложнялись взаимными, подчас необоснованными претензиями, и отношения во многом оставались натянутыми, но тенденция к сближению, обусловленная нараставшей угрозой агрессии, как против СССР, так и против США, тем не менее, прокладывала дорогу. Большая заслуга в этом принадлежала Рузвельту. «Он уже давно склонялся к мнению, что политика Советского Союза носит скорее не коммунистический, а националистический характер, более прагматична, нежели идеологизирована. Вследствие этого он отклонял аргументы Буллита и прислушивался к мнению Джозефа Дэвиса, который сменил Буллита на посту посла в Москве.

Нацистско-советский пакт и советское нападение на Финляндию, вызвавшие возмущение президента, были интерпретированы Белым домом как следствие скорее советских опасений германской агрессии, нежели коммунистической экспансии»[44]44
  Kimball W. The Juggler: Franklin Roosevelt as War time Statesman. Princeton (New Jersey), 1991. P. 30–31.


[Закрыть].

Надо сказать, что некоторые оценки Л. Штейнгардтом международного положения и политики СССР, несмотря на неприятие советского режима, помогали Рузвельту объективнее разобраться в обстановке. «Основная ошибка союзной, а затем и английской дипломатии, – писал Штейнгардт 2 октября 1940 г. в Вашингтон, – заключалась в том, что она была постоянно направлена на то, чтобы попытаться побудить Советский Союз предпринять определенные действия, которые если и не привели бы к военному конфликту с Германией, то повлекли за собой настоящий риск возникновения такого конфликта». И далее: «Если говорить о советской политике, как я ее понимаю, то она направлена на то, чтобы избежать войны, и, конечно, чем дольше удастся предотвратить нападение Германии и Японии, вовлеченных где бы то ни было в большие войны, тем успешнее будет собственное сопротивление»[45]45
  FRUS, 1940. Vol. I. P. 616–617.


[Закрыть]. О «тупом упорстве» Уэллеса говорил Штейнгардт на одной из бесед с советскими дипломатами.[46]46
  Там же. Ф. 06. On. 3. П. 4. Д. 35. Л. 173. В свою очередь К. Хэлл крайне отрицательно относился к Уманскому и считал, что он «нанес большой ущерб российско-американским отношениям» (The Memoirs of Hull. N. Y., 1948. Vol. I. P. 743.).


[Закрыть]

Реалистичной была оценка расстановки сил в американской политике и у советской дипломатии. Однако ей не хватало гибкости. Уманский и Уэллес не нашли общего языка, не доверяли друг другу, что усложняло обстановку на переговорах. Уманский сообщал в Москву, что, по его мнению, Уэллес «тяготеет к более враждебному нам лагерю… Он занимает как бы центристское положение между сторонниками сближения типа Икеса, Моргентау, Гопкинса и обозленной антисоветской кликой буллитовской масти»[47]47
  АВПРФ. Ф. 059. On. 1. П. 345. Д. 2361. Л. 361. Г. Икее – министр внутренних дел США.


[Закрыть]. Но все это имело второстепенное значение. Главное – ко времени нападения Германии на СССР Рузвельт и Черчилль пришли к общему решению о том, что Великобритания и США поддержат СССР в борьбе против нацистской агрессии, хотя, каковой будет эта поддержка, было далеко не ясно[48]48
  См.: Советско-американские отношения 1939–1945 / Под редакцией академика Г. Н. Севостьянова; сост. Б. И. Жиляев, В. И. Савченко. М., 2004.


[Закрыть].

Секретность переговоров строго соблюдалась.

* * *

События 1938–1941 гг. на протяжении многих десятилетий являются объектом особого настойчивого искажения их реального содержания, взаимосвязи причин и последствий, сокрытия подлинных целей политики западных держав и в то же время необоснованных обвинений Советского Союза, имеющих целью нанести ущерб международному авторитету, политике и облику современной России. Эта антироссийская кампания, к которой присоединилась часть отечественных историков и журналистов, впервые возведена усилиями Евросоюза на межпарламентский уровень. Имеется в виду принятая 3 июля 2009 г. резолюция Парламентской Ассамблеи ОБСЕ, смысл и суть которой заключается в обвинении России, в то время Советского Союза, как соучастника совместно с нацистской Германией развязывания Второй мировой войны и других международных преступлениях. Сразу скажем, что авторам резолюции не откажешь в словесной изысканности. 19 пунктов резолюции содержат пространные рассуждения о равнозначности нацизма и сталинизма, призыв объявить 23 августа днем памяти их жертв, двусмысленное напоминание о Холокосте, ссылки на Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанный в 1975 году в Хельсинки, другие документы, но все это служит камуфляжем названной ранее главной ее цели. Она призывает к воссоединению разделенной Европы, но на деле дискредитирует и отчуждает Россию, сея недоверие и ксенофобию между народами.

Резолюция ОБСЕ «является прямым оскорблением памяти миллионов наших соотечественников, отдавших в годы Второй мировой войны свои жизни за освобождение Европы от фашистского ига, от Холокоста, от газовых камер и концлагерей за то, чтобы мы, потомки павших, жили в мирной и свободной Европе», – говорится в совместном заявлении, принятом Советом палаты Совета Федерации и Государственной Думы 7 июля 2009 г.[49]49
  Российская газета. 8 июля 2009 г.


[Закрыть]

Одна из причин появления резолюции ОБСЕ вызвана, на наш взгляд, открытием в России в последние годы крупных массивов документов, относящихся к событиям 1939–1941 гг. Только Министерством иностранных дел опубликовано более 1600 в большинстве своем ранее неизвестных документов, относящихся к этому периоду[50]50
  Документы внешней политики. 1939 год. В 2-х книгах. М., 1992. Документы внешней политики 1940 – 22 июня 1941 г. В 2-х книгах. М., 1995, 1998.


[Закрыть]. Многие тысячи томов открыты в архивах военного ведомства, СРВ, ФСБ. Эти документы подтверждают, что несмотря на просчеты и ошибки, советская внешняя политика со времени прихода Гитлера к власти и до нападения нацистской Германии на СССР была направлена на создание системы коллективной безопасности, союза государств и народов для борьбы с фашистской агрессией. В то же время документы неопровержимо показывают (как и ранее опубликованный «Архив Дирксена»), что целью западных демократий было не только избежать вовлечения в войну, но и, способствуя вооружению Германии, направить заряд ее агрессии против СССР. Антикоммунизм был лишь ширмой, которая прикрывала борьбу между Англией и Францией, с одной стороны, Германией и Италией – с другой, за господство над Европой. Эти ставшие документально очевидными цели имперской политики западных держав и вызвали появление «защитного противовеса» в виде «пунктов» резолюции ОБСЕ. События, которые привели ко Второй мировой войне, сводятся методом умолчания к советско-германскому договору о ненападении. Оценка конкретной исторической обстановки, которая диктовала России необходимость принятия неотложных решений для обеспечения собственной безопасности в условиях международной изоляции, отсутствует. Принципы международного права, признанные уставом Нюрнбергского трибунала, подтвержденные ООН, и приговор немецким военным преступникам, осужденным за агрессию против СССР и других стран, игнорируются.

Версия о виновности СССР во Второй мировой войне впервые была озвучена в декларации Гитлера 22 июня 1941 г. для оправдания нападения на нашу страну, а затем развернута в сочинениях уцелевших гитлеровских генералов и «первого поколения» немецких историков-неонацистов (Г. Бреннеке, У. Валенди, В. Глазебок, Э. Хельдмахи др.). Книга последнего «Нападение?» неоднократно переиздавалась еще в 80-е годы.

В 90-х годах возникла версия о «превентивном» нападении Германии на СССР, что связано с изданием книг получившего убежище в Англии беглого советского разведчика В. Б. Резуна «Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну», «День „М“», которые он опубликовал под псевдонимом «Суворов». Напомним заявленную цель его книг: «Вторая мировая война – это термин, который коммунисты приучили нас писать с малой буквы. А я пишу этот термин с большой буквы и доказываю, что Советский Союз – главный ее виновник и главный зачинщик… Коммунисты сочинили легенду о том, что на нас напали и с того момента началась „великая отечественная война“. Эту легенду я вышибаю из-под ног, как палач вышибает табуретку»[51]51
  Суворов В. Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну? М., 1992. С. 5 и др.


[Закрыть]. Историкам же хорошо известно, что версия «Суворова» заимствована из обращения Гитлера 22 июня 1941 г., в котором он таким образом оправдывал вероломное нападение Германии на СССР[52]52
  Великая Отечественная война 1941–1945. Военно-исторические очерки. Кн. 1. М., 1998. С. 134. Дословно Гитлер заявил, что война с СССР – это вынужденная мера против «заговора между еврейскими англо-саксонсками поджигателями войны и такими же еврейскими правителями большевистского центра в Москве».


[Закрыть]. Тиражированные в миллионах экземпляров и вызывающие отторжение в отечественной науке и общественном мнении[53]53
  Чубарьян А. О. XX век. Взгляд историка. М., 2009. С. 28.


[Закрыть], эти книги потребовали немалых усилий, чтобы преодолеть раздутую вокруг них кампанию. Недавно появилась книга «Правда Виктора Суворова. Окончательное решение», в которой его версия объявляется полностью доказанной. Аргумент один: ее «правильность» подтвердили П. Н. Бобылев, Т. А. Бушуева, В. Д. Данилов, В. Н. Киселев, М. И. Мельтюхов, В. А. Невежин, И. В. Павлова. М. С. Солонин, Ю. Г. Фельштинский. Одна из глав книги написана Д. Г. Наджафовым и содержит критику труда видного западного историка Г. Городецкого «Миф “Ледокола”», в котором говорится: «История Великой Отечественной войны, ставшей неприкосновенной святыней, оказалась последней из того, что было подвергнуто пересмотру после распада Советского Союза. Было бы, разумеется, более правильно с точки зрения нравственности, если бы мертвых оставили в покое и какое-то время не тревожили память о Великой Отечественной войне. К сожалению, однако, бурный переходный период породил поколение иконоборцев – ниспровергателей мифов. Результатом их действий становится столь же искаженная и политизированная версия истории Великой Отечественной войны. Бывшие „белые пятна“ ныне заполняются набором лжи, тенденциозными подборками фактов, которые общественность склонна принимать за истину»[54]54
  Городецкий Г. Миф «Ледокола». Накануне войны. М., 1995. С. 3.


[Закрыть]. Эта книга объявляется «римейком сталинских фальсификаторов истории»[55]55
  Виктор Суворов. Окончательное решение. М., 2009. С. 33.


[Закрыть].

Предварительно заметим, что фамилии «единомышленников» в подобного рода литературе подбираются весьма произвольно. В то же время достоверные свидетельства вновь и вновь опровергают версию Суворова. Посол США в Москве Л. Штейнгардт телеграфировал 17 июня 1941 г. в Вашингтон: «Я считаю, что вся политика Советского Союза в течение последних месяцев была сосредоточена на том, чтобы избежать нападения Германии»[56]56
  Москва – Вашингтон… С. 718.


[Закрыть]. Л. Штейнгардт видел и понимал, что происходило в действительности. Ныне документы подтверждают, что в разработанных Генеральным штабом и официально утвержденных планах на случай войны с Германией («Соображения об основах стратегического развертывания вооруженных сил») предусматривались только ответные боевые действия с последующим перенесением их на территорию противника.

Справедливости ради следует сказать, что «единого фронта» парламентариев и историков не получилось. На Западе всегда была влиятельной школа в исторической науке, которая сторонилась заказных официозных оценок, придерживалась самостоятельного и объективного взгляда на события. Один из таких британских авторов С. Милайн опубликовал в газете «Гардиан» 9 сентября 2009 г. статью, первые строки которой отражают ее содержание: «Это переписывание истории отравляет атмосферу в Европе. Обвинение СССР во Второй мировой войне не только бессмысленно, но и воодушевляет сторонников нацистского наследия времен войны». Он пишет, что «до сих пор» ответственность за войну «возлагалась на Гитлера и нацистский режим геноцида». Но «возродившийся правый национализм в Восточной Европе и истерический ревизионизм сравнивают нацизм с коммунизмом». С. Милайн приводит имена историков, проповедующих эти взгляды и заключает: «Советский Союз внес решающий военный вклад в поражение Гитлера ценой 25 миллионов жизней, поэтому неудивительно то возмущение, с которым русские встретили подобные обвинения. Когда президент Дмитрий Медведев назвал параллель между нацизмом и Советским Союзом „циничной ложью“, он говорил не только от имени правительства, но и всей страны, за ним стояла внушительная часть остального мира».

Резолюция ОБСЕ взаимосвязана с развернувшейся на Западе кампанией пересмотра оценок антигитлеровской коалиции, попыток представить ее как «ошибку истории», «противоестественный союз», отлучить нашу страну от победы и выставить решающим вклад в нее западных союзников. Шельмуются решения «Большой тройки», усилилась критика лично Рузвельта и Черчилля за «промахи» в отношениях с СССР, не говоря уже о Сталине, за которым оказывается

стояли некие «черные силы, направлявшие его злодеяния». Бойцов Красной Армии, освободителей Европы, которых встречали цветами и слезами радости сотни тысяч жителей многих стран, изображают захватчиками и насильниками. Включились в эту постыдную кампанию политические деятели крупного калибра. Среди них Дж. Буш, в то время президент США, который, выступая в Латвии, осудил «в одной корзине» и советско-германский договор о ненападении и ялтинские соглашения[57]57
  Rees L. Указ. соч. Р. 211.


[Закрыть].

* * *

В заключение возвратимся к «делу Гесса», который сам управляя самолетом, приземлился на парашюте в двадцати милях от поместья герцога Гамильтона, известного прогерманской активностью. Прилет на Британские острова «нациста № 3» не мог не рассматриваться советским руководством как угроза англо-германского сговора перед нападением Германии на СССР, возникновения англо-германской коалиции в войне против нашей страны, что отмечают и западные историки[58]58
  Hill A. Stalin and the West / in A. Companion to International History 1900–2001. Ed. by G. Martel. Oxford 2010. P. 265.


[Закрыть]. Основания к тому имелись. Советская разведка на протяжении многих лет сообщала о переговорах об англогерманском сближении, которые велись в Лондоне и Берлине особенно активно с ноября 1937 года, когда состоялась встреча Гитлера с министром иностранных дел (1938–1940 гг.) лордом Галифаксом. После войны содержание этих переговоров прояснили изданные документы т. н. «архива Дирксена» – немецкого посла в Лондоне в 1938–1939 гг.

Полученное в Москве после прилета Гесса официальное уведомление о решении английского правительства продолжать войну с Германией и заявление министра иностранных дел А. Идена советскому послу И. Майскому о готовности Великобритании оказать СССР в случае нападения Германии помощь авиацией на Ближнем Востоке, направить в Москву военную и экономическую миссии, не могли заслонить возникшую тревогу[59]59
  16 мая 1941 г. парламентский заместитель министра иностранных дел Р. Батлер заверил советского посла М. Майского в том, что «решимость правительства вести войну осталась в полной силе… Гесс остается в Англии и будет рассматриваться как военнопленный» (Документы внешней политики. Т. 23. Кн. 2. Часть 2. С. 690). Иван Михайлович Майский. Дневник дипломата. М., 2009. Кн. 2, ч. 1. С. 407–408. (Далее – И. Майский. Дневник дипломата).
  Советская разведка получала сведения о Гессе и его встречах начиная с 14 мая и по оценке историков разведки это была реализация замысла нацистского руководства заключить мир с Англией накануне нападения на Советский Союз, подставив его в одиночестве под удар агрессоров. «Во всяком случае затяжка с открытием второго фронта совпадала с требованием Берлина не мешать Гитлеру вести «восточную кампанию» пока он не победит… Не случайно английские власти надолго засекретили архивные материалы, связанные с перелетом Гесса, спустя более полувека после полета «Черной Берты» британские власти предпочитают держать такие сведения в глубочайшей тайне». («Очерки истории российской внешней разведки». Т. 3 1933–1941 годы, М., 1997. С. 433–440). Вокруг дела Гесса возникло множество легенд, одна из них – в Англии. Британский хирург X. Томас, который в соответствии с порядком пребывания немецких военных преступников в тюрьме Шпандау, наблюдал за состоянием Р. Гесса, утверждал, что в тюрьме Шпандау находился кто-то другой, но не Р. Гесс. Этому «двойнику» X. Томас сделал несколько рентгеновских снимков легких, но, по его словам, «остающихся на всю жизнь» следов сквозного ранения левого легкого, полученного Р. Гессом в Первую мировую войну, не обнаружил. Загадками остаются запрет Гессу во время Нюрнбергского трибунала что-либо сообщать о своем полете в Великобританию, самоубийство Гесса в тюрьме и многое другое в этой истории.


[Закрыть].

Важно также иметь в виду, что сообщение Майского о разговоре с Иденом и предложение британского министра опубликовать его заявление, поступило в Москву 13 июня, в те дни, когда советская дипломатия предпринимала безуспешные попытки организовать экстренную поездку В. Молотова в Берлин, рассчитывая предотвратить войну «в последний час». Естественно, что британское предложение в создавшейся обстановке было неприемлемо. Рассматривать такого рода предложения в Москве приходилось в контексте важнейшей задачи британской дипломатии – ускорить столкновение СССР с Германией. Присутствие «под рукой» личности Гесса, встречи с ним официальных представителей правительства, включая лорда-канцлера Д. Саймона, могли в одночасье изменить обстановку, учитывая наличие влиятельных прогерманских (если не сказать пронацистских) сил в самом британском истеблишменте.

Оставалась неясной и позиция США, где ориентации Ф. Рузвельта на поддержку СССР в случае войны с Германией, которой он следовал с середины 30-х годов[60]60
  Подробнее см.: Очерки истории российской внешней разведки. Т 3. С. 468.


[Закрыть], противостояли не только оппозиция республиканцев в Конгрессе и изоляционисты в стране, но и собственный Госдепартамент.