Текст книги "Тетерев"

Михаил Окунь
Тетерев

Его фамилия была Тютерев. Мы, как тогда выражались, «отдыхали» в одном отряде пионерлагеря «Дружба» под Всеволожском. Высокий толстый мальчик в круглых очках, обритый наголо. Синие сатиновые шаровары, вельветовая тюбетейка, бобочка, непременный сачок в руках. Типовая внешность.

С Тютеревым никто не дружил. За что? – а за всё. За очки, за бобочку, за обритую голову, за то, что «жиркомбинат». За то, наконец, что никогда не отвечал на обиды и насмешки. Не свой был, в общем…

И я старался держаться от него подальше – чтобы не заразиться его изгойством. Хотя и не относился к его обидчикам. А втайне завидовал росту Тютерева. Э-э, был бы я таким, – разве позволил бы кому-нибудь, даже Герке Подтеребину с его гоп-компанией, над собой насмехаться?!

Впрочем, с Тютеревым дружила одна девочка, с которой тоже никто не дружил. Это была очень некрасивая девочка. Худая, сутулая. Глаза ее самопроизвольно съезжали к переносице. Прикус был неправильным, отчего верхние зубы торчали. Потому и дикция была сбивчивой, и, что самое ужасное, когда она говорила, вокруг разлетались брызги слюны. Такое не прощается!

Как же я был удивлен, когда однажды увидел их вместе в укромном уголке лагерной территории, – тихо, но оживленно беседующих друг с другом. Заметив меня, они примолкли и насторожились – я стал свидетелем их тайны.

Верховодила в нашем третьем отряде, как я уже сказал, компания Геры Подтеребина – вот с кем хотели дружить буквально все.

Гера отличался зачёсанным вверх чубчиком – подобием стиляжьего кока, лиговским прищуром, постоянным мелким поплёвыванием. В подручных у него были Генка Иванов и братья Маркеловы (Маркелы). Все они жили в районе Лиговского проспекта, знаменитой хулиганской Лиговки, и были близко знакомы с тамошней шпаной. Собственно, составляли ее младшую часть, подрастающее поколение.

Как-то раз Подтеребин сказал, что если кто-нибудь в лагере выступит против них, – даже ребята из первого отряда, даже пионервожатые, – из Ленинграда приедут «их пацаны» и поставят всех на уши. Я ему поверил.

Они были ребятами, которых в девяностых годах стали называть «отвязанными». Однажды на танцах в клубе Генка Иванов начал отплясывать шейк (или то, что мы тогда называли «шейком»). Репродуктор надрывался: «О, гив ми шейк! О, гив ми хэппи хэппи шейк! О, ай кант сит стил…»

Все остановились. Дёргался Генка лихо, внося в танец и некий церковный элемент – сцепив пальцы обеих рук в замок, он время от времени осенял себя крестом. Через полминуты всеобщее оцепенение прошло, и директриса лагеря Елена Игнатьевна страшным голосом закричала:

– Прекратить немедленно!!!

Потом было разбирательство, откуда же взялся этот самый «хэппи шейк». Оказалось, что Генка подбил на должностное преступление нетвердого радиста лагеря, осуществлявшего из радиорубки музыкальное обеспечение мероприятия. Подсунул ему самодельную пластинку «на костях», то есть на рентгеновском снимке чьей-то грудной клетки. Никак они не предполагали, что пожилая директриса явится на танцы с инспекцией.

Карательных мер, однако, не последовало. Где найдешь нового радиста в разгар лета? А с Генки всё как с гуся вода.

Лишних в свою гопу подтеребинцы не принимали, но я дружил со щуплым картавым мальчиком по кличке Черныш (по фамилии Чернышёв), примыкающим к их компании. Он жил с ними в одних дворах, был своим.

Тютерев, само собой, на танцы не ходил. Посещал он кружок «Умелые руки», что также не добавляло ему авторитета в наших глазах, – считалось, что туда ходят одни «чайники».

Не более «Умелых рук» был популярен и хоровой кружок – но лишь до тех пор, пока в нем не начали разучивать песню итальянских партизан «Бандьера росса». Петь эту боевую песню вдруг захотелось почти всем.

(Много позже я узнал, что это была любимая песня Леонида Ильича Брежнева, вскоре пришедшего к власти. Не зря же ее с энтузиазмом исполнял на кремлёвских концертах популярный певец Муслим Магомаев. А генсек, говорят, пускал слезу. Впрочем, и всё политбюро любило всплакнуть, особенно в последние годы своего существования. Вот заводит другой популярный певец Иосиф Кобзон: «Пуля парня не брала – сплющивалась пуля!..» Уж и плачут. И некому стариков пожалеть и утешить…)

В хор Тютерев не рвался. Впрочем, я тоже. Ну

...

конец ознакомительного фрагмента