Текст книги "Неофициальная жизнь Романовых. Царский декамерон"

Последствия этого поступка Софьи были роковыми. Когда Голицын и Софья были вместе – они были непобедимы. Но теперь все поменялось. Раздавленный горем Василий отошел в сторону. В силу своей порядочности он не стал, скажем, драться с Шакловитым на дуэли или устраивать скандалы Софье, пытаться вернуть ее. Ведь это был ЕЕ выбор! А выбор обожаемой им женщины он в силу своего рыцарского поведения не мог не уважать, если даже он был трижды неправильный и абсурдный. Опять Василию навредила его порядочность! Если бы он лишил соперника жизни, поколотил Софью за ее неверность, этим бы дело и кончилось. Погоревала бы царевна конечно, но быстро бы и успокоилась, взялась за ум. Однако Василий переступить через себя не мог – он был слишком деликатным, чтобы поднимать руку на женщину, и слишком честным, для того чтобы сыпануть яду Шакловитому. Честность и порядочность Василия Голицына и на этот раз сыграли с ним злую шутку, да и с Софьей тоже. Можно сказать, она пострадала из-за того, что Голицын не проявил твердости с ней, не совершил подлости и гадости в отношении Федора. В то же время и у Софьи путей отступления не было. Она, конечно, потом осознала, что совершила неверный поступок, но в силу своего гордого, самолюбивого характера признаться в этом не могла. Никому и никогда. За что и поплатилась.

А Федор Шакловитый, почувствовав себя на коне – как же, ведь он стал любовником самой правительницы России Софьи Романовой (!), развил бурную деятельность. И стал готовиться к ее коронации! Ни больше ни меньше! И это несмотря на то, что два законных царя, Иван и Петр, уже были! Не хватало только третьего царя или царицы, если быть точным. Тогда династическая коллизия совсем бы запуталась. Он заказал гравюру, на которой Софья была изображена в шапке Мономаха со скипетром и державой в руках, официально титуловал ее в дипломатических бумагах «благоверной царицей Софьей», в обход Посольского приказа, кстати. Заметим, что царевна замыслам своего нового любовника нисколько не противилась. Почему? Не могла же она не осознавать опасности такого положения? Или она всецело доверилась Шакловитому, попав под его влияние? Мы не знаем. Женскую логику вообще трудно понять…

Кроме этого недалекий Федор стал подстрекать стрельцов (напомним, что Шакловитый был главой Стрелецкого приказа) к бунту против клана Нарышкиных и убийству Петра.

Рано или поздно, неуравновешенное положение в России с царями должно было качнуться в ту или иную сторону. Толчком к этому послужила женитьба Петра на Евдокии Лопухиной, а женатый человек в то время уже считался совершеннолетним. Как мы помним, Софью назначили правительницей не до совершеннолетия одного из царей – «первого» Ивана или «второго» Петра, а так сказать пожизненно. Но совершеннолетие одного из царей давало все же шанс на занятие престола. Однако еще и в 1684 году «первый» царь Иван женился на Прасковье Салтыковой, что тоже доказывало его совершеннолетие, и ничего не произошло. Почему? Потому что, во-первых, Иван был из рода Милославских, как и сама Софья, а во-вторых, Ивана-то и за царя не почитали, так как он был «головой скорбный». Теперь главным претендентом на трон стал Петр. Что же случилось и как это произошло?

А вот как. Сначала в августе 1689 года в Кремле поймали трех человек с ножами. Под пытками они сознались, что их подослала «медведиха» (Наталья Нарышкина, мать Петра) с целью зарезать Софью. Шакловитый тут же обвинил Нарышкиных в намерении убить Софью; чем не повод для бунта? Нарышкины, конечно, все отрицали.

Потом дело замяли, а безвестные бродяги, разгуливавшие по Кремлю с ножами, странным образом бесследно исчезли. Не исключено, что их тайно подослал сам Шакловитый, использовав их «втемную». Судя по всему, Шакловитый пытался таким образом «сварганить дело» против Нарышкиных, но, когда к ним не потянулась однозначная ниточка, отказался от этой затеи. Ничтожество Федора проявилось и в этом – он не смог даже использовать такой «очевидный» факт, как «намерение» убить Софью.

Затем последовала акция клана Нарышкиных. Через несколько дней после задержания «убийц» Софьи ночью в Преображенское, где тогда жил Петр, прибежал некий человек с криком, что, мол, где-то в кустах сидят вооруженные люди, которые хотят «извести» Петра.

Эта история еще туманнее предыдущей. Во-первых, этих злоумышленников никто и в глаза не видел. Почему они делали засаду именно на царя? И кто сказал, что их подослала Софья? Может, это были обыкновенные разбойники, которым было все равно, кого резать и грабить. А может, кто-то просто устроился на ночлег в тех злосчастных кустах? Испугавшись шума и гама, они запросто могли уйти от греха подальше. Вполне вероятно, что это была провокация, подстроенная все той же хитроумной «медведихой». Чем не повод для мятежа?

Как бы то ни было, но Петр, 17-летний «второй» царь, страшно испугался. Дело в том, что Петр, вернувшийся после пьянки в Немецкой слободе, завалился спать. А тут такое известие! Не разобравшись в чем дело, с пьяных глаз, в одной ночной рубашке он вскочил на лошадь и помчался в Троице-Сергиеву лавру. Там он отдался на волю монахов – спасайте, мол, святые отцы, убивают! На следующий день Сашка Меншиков привез ему кой-какую одежду. Дальше Петр наотрез отказывается выйти из-за толстых монастырских стен, и к нему из Преображенского вынужден был перебраться весь его двор. Клан Нарышкиных объявляет мобилизацию – по всей стране звучит призыв собирать дворянское ополчение в лавре и двигаться против изменщиков, якобы пытавшихся убить Петра Алексеевича.

Разумеется, и Софья от своего имени тоже созывает ополчение, но уже в Москве. Однако с ней уже не было верного друга Василия Голицына. Человек, пользовавшийся непререкаемым авторитетом в армии и среди боярства, уж он-то сумел бы навести порядок! Но Голицын, униженный и оскорбленный своей бывшей возлюбленной, во время этих событий уехал к себе в имение и жил там безвылазно. Кстати, идею Шакловитого о коронации Софьи он, умный и трезвый политик, не поддержал, считая ее несусветной глупостью.

Вопрос – а почему он не ринулся ей на выручку? Ведь момент-то был роковым, переломным! Он что, не мог переломить свою гордость незаслуженно обиженного человека? И кинуться на выручку Софье, попавшей в беду? Мы не знаем, насколько велика была его обида и почему он так поступил… Может, он ждал от Софьи сигнала? А гордая женщина посчитала ниже собственного достоинства получать помощь от брошенного ею возлюбленного? Чувствовала свою вину перед ним? Вспоминала ли она его в тот роковой момент? Опять мы этого не знаем…

Итак, Софья осталась без опоры, а Шакловитый, это ничтожество, ничего не смог сделать для нее. В конце августа 1689 года Россия оказалась на грани гражданской войны. Но этого не случилось. Никаких решительных действий ни одна, ни другая сторона не предпринимали. Наоборот, Софью начали предавать. Постепенно из Кремля в Троице-Сергиеву лавру, к Петру, начали уходить стрельцы, бояре и, казалось бы, преданные ей, тысячу раз проверенные люди. Ушел в лавру и патриарх Иоаким, предположительный отец Петра. Наконец, Софья не выдержала и, решив запросить мира, послала в лавру своих послов. Однако и те растворились на монастырском подворье. Тогда она сама отправилась в лавру, но ее туда не пустили. Осознав, что ей больше ничего не светит, она поселилась в Новодевичьем монастыре.

Почему так случилось, что страна выбрала Нарышкиных? Ведь большинство из перебежавших к Петру дворян, солдат и стрельцов руководствовались не соображениями о судьбах России, а собственными эгоистическими стремлениями, страхами и расчетами. Иногда, правда, по прямому приказу своих начальников и благодетелей. Однако выбор у них, несомненно, был. Расчет на милость Нарышкиных, если они победят? Но ведь и Милославские не поскупятся ради тех, кто посадит Софью на престол! Был ли это прямой подкуп со стороны Нарышкиных? Тоже сомнительно, ведь никаких особых богатств, ни возможностей раздавать придворные чины у них не было, а вот у Милославских они были! Да и претендент на трон у Нарышкиных был какой-то неказистый – «второй» царь, а вовсе даже не «первый»…

Так почему же страна все-таки выбирает Нарышкиных? Ответ один – это пол Софьи. Ей сильно мешал ее пол. Россия уже была готова признать женщину правительницей, но правящей царицей – никогда. К этому Россия была совершено не готова. Поэтому-то Россия и вручила власть клану Нарышкиных. Заметим, не Петру, а клану, у которого был «второй» царь Петр. Петра, кстати сказать, в эти дни было не видно и не слышно. Кто сказал, что россияне выбрали Петра? А никто. Знали его мать «медведиху» Наталью Кирилловну, знали клан Нарышкиных, патриарха. Вот эти-то люди и шли к власти. А что же Петр? Он ни в каких переговорах с колеблющимися не участвовал, не устраивал никаких альянсов, никого не уговаривал и не запугивал. Так было и в дальнейшем. Его, кстати сказать, Наталья Кирилловна до самой своей смерти в 1694 году, то есть еще 5 лет, к власти и близко не подпускала, а правила сама. По замечанию все того же Куракина, правление Натальи Кирилловны характеризовалось как «правление весьма непорядочное»: при ней процветало «мздоимство великое и кража государственная», на Россию обрушились «судейские неправды» и прочие беды. Это ни в какое сравнение не идет с характеристикой правления Софьи, данной тем же Куракиным!

И еще одно замечание. Голицын и Софья – это реформы, это перемены, это движение вперед, чего боярство страшно боялось. А Нарышкины – это кондовый застой, который всех устраивал. Все, кстати, так и случилось – изменения, которые вводились при прежних царях, Алексее Михайловиче и Федоре Алексеевиче, были отменены (они еще не знали замыслов Петра, от которых Россия содрогнется!). Это еще один ответ на вопрос, почему Россия выбрала Нарышкиных.

Однако вернемся к нашим героям.

Федора Шакловитого Софья, как ни жаль ей было своего нового любовника, была вынуждена выдать на расправу Петру. Это случилось в сентябре. После дыбы и пыток он сознался в злоумышлении против Петра, напоследок обвинив во всех смертных грехах Голицына. После собственноручного письменного «изъяснения» дела он 11 октября 1689 года был «казнен смертию».

А что же Голицын? Узнав о крахе Софье, он решил сдаться на милость победителя и вместе со своими немногочисленными приближенными сам явился к Петру в лавру. Однако его тоже туда не пустили, и прямо у монастырских стен зачитали приговор. Он лишался боярского чина, всех званий, имущества и ссылался в город Каргополь, а затем в деревню Яренск. Его обвиняли в неудаче Крымских походов и взяточничестве: якобы при заключении «Вечного мира» получил от поляков 100 тысяч рублей, за взятку в 10 тысяч назначил Ивана Мазепу гетманом Украины, два бочонка золота получил от крымских татар за остановку своих войск перед Перекопом во время второго Крымского похода и так далее. Якобы у него после ареста в тайниках нашли 100 тысяч червонцев, 400 пудов серебряной посуды и другого добра. Обвиняли Василия также в «изповышении» (незаконном титуловании) царевны Софьи; в том, что он приказал пытать того самого колдуна Ивана Бунакова, который «вынимал» его след, а также сжечь человека, который готовил для него приворотное зелье, чтобы добиться благосклонности Софьи.

Навет Шакловитого, будто Голицын принимал активное участие в заговоре против Петра, еще больше усугубили положение Василия. Его с семьей было приказано перевести в Пустозерский острог, на низовья Печоры, а последним пунктом его ссылки стало село Кологоры в Архангельской губернии. За время этого пожизненного изгнания (25 лет!) он, великий государственный деятель, ничем себя не проявил. Не оставил своего жизнеописания (а ему было что рассказать потомкам!), не организовал антипетровского заговора… Жил под надзором вместе с семьей и малочисленной дворней на казенные «кормлённые деньги», занимался небольшим хозяйством. Проживая в ссылке, Голицын любил посещать Красногорский монастырь, которому завещал перед смертью самое дорогое, что у него было, – подарки Софьи. Это был лично вышитый ею образ Богоматери, плащаница и воздух (покров для сосудов с причастием). Свое последнее пристанище он нашел в том же монастыре в апреле 1714 года.

Вспоминал ли он за эти годы Софью? Несомненно, вспоминал. Она часто снилась ему по ночам, с ней он вел мысленные беседы, в которых задавал ей один и тот же вопрос: почему она так с ним несправедливо, жестоко поступила?.. Однако и спустя годы он на него ответа так и не находил. Во снах, как и в жизни, она была не с ним… Он жил только памятью о той единственной, которая принесла ему так много счастья и так много горя. Он все еще любил ее…

Говорят, что время лечит душевные раны. Все это чепуха! Сначала, после внезапного разрыва отношений, испытываешь немыслимую боль от того, как поступили с тобой; затем стараешься забыть и сам объект вожделений и его поступок, но по прошествии времени боль от утраты дорогого тебе существа не только не утихает, но еще больше усиливается, тлеет, как угли под тонким слоем пепла.

Один интересный вопрос – если бы у Софьи был выбор, уехала ли она бы с ним в ссылку? Ведь они оба потерпели поражение, оба перенесли трагедию, логично было бы и коротать оставшиеся годы вместе. В литературе воспевали жен декабристов, вслед за мужьями отправившихся в ссылку. Из-за этого даже появилось такое расхожее выражение, как «жена декабриста», подразумевающее принесение себя в жертву мужу ради любви к нему. Однако это неправда – в ссылку уехало 135 декабристов, и лишь за 5 из них последовали их жены! А создалось впечатление, что за всеми декабристами уехали их жены!

Софья конечно же с Голицыным в ссылку не поехала. И виной тому была отнюдь не она сама. Во-первых, им строжайше было запрещено не то, чтобы общаться, а даже переписываться. Голицыну, кстати, ставили как раз в вину, что он в первой ссылке имел сношения с Софьей. Во-вторых, Софья в Новодевичьем монастыре тоже пребывала под надзором. Она проживала в отдельной келье, имела женскую прислугу, могла общаться с приезжавшими к ней сестрами. Еда у нее была с царского стола, в общем, жизнь у нее была довольно комфортной. Однако это претило характеру деятельной и энергичной женщины, но поделать с этим она ничего не могла.

Все изменилось через 9 лет, в 1698 году. В этом году опять взбунтовались стрельцы. Петр учинил сыск над ними и жестокую расправу. Софью обвинили в том, что она якобы писала стрельцам «призывные письма», а они составили ей челобитные с просьбой прийти на царство. Петр лично допрашивал свою сводную сестру, однако она все отрицала. Софья уже смирилась со своей участью и ни на что не претендовала. Обвинение было ложным. Наконец, в декабре 1698 года над Софьей был устроен суд. Петр обошелся с ней довольно либерально, а мог и голову отрубить, но решил напоследок поиздеваться. Через десять дней ее постригли в монахини под новым именем Сусанна. Под окнами кельи Софьи были повешены 195 стрельцов, причем трое из них с привязанными к их рукам теми самыми «челобитными» к Софье. Целых пять месяцев висели качавшиеся на ветру и разлагающиеся трупы. Пять месяцев бывшая царевна с ужасом смотрела на них и вдыхала трупный запах. Фактически Софья находилась в монастыре под арестом и строгой охраной. Так провела остаток своей жизни, еще долгих 6 лет, бывшая правительница России. Она умерла в 1704 году, перед смертью приняв схиму под своим прежним именем – Софья. Ей было всего 47 лет.

Вспоминала ли она во время своего заточения о «свете моем» Василии Голицыне? Хочется верить, что вспоминала. Вспоминала его поцелуи, его ласки, его объятия…

Так трагически закончилась история любви этих двух великих людей – Софьи Романовой и Василия Голицына.

ДРАКОН МОСКОВСКИЙ

(царь Петр I Алексеевич)

14 марта 1719 года в Петербурге Мария Гамильтон взошла на эшафот. На казни своей бывшей любовницы присутствовал сам Петр I.Он участливо простился с осужденной, поцеловал ее, попросил молиться за всех грешных, остающихся на земле. Поднимаясь по ступенькам, Мария чуть не потеряла сознание, но царь заботливо помог сделать последний шаг к плахе. Палач взмахнул топором, и голова Марии упала на сырые доски эшафота. Петр I схватил голову за испачканные кровью волосы, поднял и крепко поцеловал в мертвые губы! Потом прочел лекцию по анатомии, называя по латыни все затронутые при отсечении позвонки. По свидетельствам очевидцев, после этого Государь уронил голову Марии в грязь, бросив через плечо: «В кунцкамеру!».

О реформах Петра мы говорить не будем, так как данный сюжет не является темой нашего рассказа. Скажем лишь то, что, вопреки устоявшемуся мнению, а вернее, вдалбливающейся в наши головы пропаганде, все преобразования Петра являются прогрессивными и передовыми, а до него Русь якобы была каким-то замшелым и отсталым средневековым царством. Однако факты говорят об обратном: Петр I не придумал решительно ничего нового, и все его реформы – лишь уродливо искаженные, гипертрофированные и весьма бездарные продолжения тех процессов, которые начались задолго до него.

А. С. Пушкин говорил о Петре, что все его указы «как будто писаны кнутом».

Лев Толстой, сначала почитавший Петра, задумав написать о нем роман и начав собирать материалы, позже выразился так: «Был осатанелый зверь…», «Великий мерзавец, благочестивый разбойник, убийца…», «Забыть про это, а не памятники ставить!».

«Дракон Московский» – именно так сказал о нем М. А. Булгаков.

Николай II отозвался о нем мягче (как-никак родственник все-таки): «Я не могу не признать больших достоинств моего предка… но именно он привлекает меня менее всех… Он уничтожил русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками».

Вот об этих вот взаимоотношениях-то мы и поговорим. Поскольку темой нашей книги является любовь, о взаимоотношениях с женщинами Петра I мы и расскажем.

Предваряя наше повествование, чтобы ни у кого не было иллюзий, сразу скажем – Петр I НИКОГДА И НИКОГО НЕ ЛЮБИЛ. Ни своих женщин, которых у него было не счесть, ни детей, рожденных от них, вообще – никого! А что же женщины? Любили ли они Петра? На этот вопрос можно ответить однозначно – любила лишь одна, законная жена Евдокия Лопухина, да только самое непродолжительное время – всего около года. А остальные или пользовались Петром ради удовлетворения своей похоти или выгод, либо панически боялись его. Последних было значительно больше.

Итак, чтобы открестится от этого Антихриста (так Петра называли раскольники), с Богом помолясь, начнем.

Петр повзрослел рано. Времяпровождение у него было одно – занятия с потешным войском, постройка ботиков и лодок на Яузе-реке, а также веселые забавы в Немецкой слободе – Кукуе. Веселый образ жизни, в том числе употребление спиртного, Петра включал, разумеется, и общение с женским полом; при этом особой целомудренностью юный царь не отличался. В Немецкой слободе он познакомился со швейцарским офицером Францем Лефортом. А тот, в свою очередь, познакомил его со своей любовницей 17-летней Анной Моне, дочерью трактирщика. Петр и Анна были одногодками, оба 1672 года рождения. Анна Моне была по происхождению немкой, младшей дочерью то ли золотых дел мастера, то ли виноторговца и заядлого картежника из Вестфалии. Заметим, что в Россию иностранцы приезжали по трем причинам – стать офицером на русской службе, по купеческим делам или по причине неладов в Европе с законом. Так что, если папашка Анны был картежником, то вполне понятно его появление в России. Небось в карты кого-то обжулил и бежать ему было просто некуда, кроме как в «дикую» Московию.

Анна, по словам одного из современников, была «девица изрядная и умная», а другой, напротив, находил, что она «посредственной красоты и разума». Как бы то ни было, но веселая, любвеобильная, развратная и находчивая хохотушка, всегда готовая пошутить, потанцевать или поддержать светский разговор, завладела сердцем Петра. Франц Лефорт, не будь дураком, подсунул ему свою бывшую любовницу в постель, предчувствуя для себя немалые выгоды. С тех пор Петр все время проводил время в обществе Анны Моне. Они стали любовниками.

В 1688 году, когда Петру не исполнилось еще и 17 лет (приблизительно в то же время, когда он познакомился с Анной), его мать, Наталья Кирилловна Нарышкина, задумала женить сына. Вообще-то с женитьбой можно было бы и подождать, но политические обстоятельства заставляли царицу действовать. Страной правили Софья с Голицыным, всё набирая силу, а им с сыном всю жизнь предстояло провести не у дел. Столь ранний брак Петруши должен был существенно изменить его положение, а заодно и самой Натальи Кирилловны. По обычаям того времени женатый юноша становился совершеннолетним и в данном случае уже мог претендовать на власть. Правление Софьи, как мы помним, по уговору формально должно продолжатся лишь до совершеннолетия братьев Ивана и Петра, хотя и никакими сроками и не ограничивалось. «Медведихе» побыстрее хотелось выгнать из Кремля ненавистную падчерицу Софью и самой занять ее место.

Был и еще один расчет в планах хитроумной царицы Натальи – защитить потомство Петра от притязаний наследников его сводного брата, «первого» царя Ивана, который к этому был уже женатым человеком и ждал прибавления семейства. Кроме этого, «медведиха» этим актом пыталась оградить Петра от несвойственных царскому сыну привычек, почерпнутых им в Немецкой слободе, привязать к семейному очагу.

В жены Петруше она выбрала Евдокию Лопухину, дочь незнатного боярина Иллариона Лопухина, обладавшего многочисленными родственниками. Разумеется, она выбрала себе в невестки девушку попроще, «дабы та из воли не выходила». Девчонкой она по «отцовской деревеньке убогой в лапотках бегала».

В то время отец невесты был стрелецким головою. «Медведиха», таким образом, пыталась воспользоваться новой родней и стрельцами в борьбе за власть. К тому же Авдотья была воспитана в лучших традициях старомосковского домостроя, что очень нравилось Наталье Кирилловне. «Старина, она есть старина, это лучше всяких новомодных перемен» – наверное, так рассуждала царица.

Вопрос о женитьбе Петра был решен без всякого согласования с женихом, да в то время этого и не требовалось – все решали родители. Невеста была старше жениха – ей уже было 20 лет, девица, так сказать, в самом соку. Ее истинное имя было Прасковья, но перед свадьбой его поменяли на Евдокия. По поверьям, это должно было отвести от нее порчу. Заодно поменяли имя и ее отцу – теперь вместо Иллариона он стал называться Федором.

Евдокия Лопухина слыла красавицей, по отзывам современников, «принцесса лицом изрядная, токмо ума посреднего и нравом несходная своему супругу». Венчание царственной пары состоялось 27 января 1689 года, но с первых же месяцев у молодых начались нелады. Воспитанная по старине, набожная и благочестивая, Евдокия не могла привлечь к себе энергичного мужа и не разделяла его увлечения бабами, пьянками, табаком и «марсовыми делами». Надежды Натальи Кирилловны на привязанность Петра к семье Авдотья не оправдала – она не имела ни малейшего влияния на мужа.

Она не разделяла взглядов Петра и не могла простить мужу частых отлучек из дома. Желая размеренной старозаветной жизни, она не хотела изменять своего привычного уклада; все это привело к возрастающей неприязни между супругами. Ей было в пору целоваться-миловаться с «лапушкой Петрушей», да вместе читать молитвы, да поговорить с блаженными и юродивыми, чего Петр решительно терпеть не мог.

Это тот, к сожалению, нередкий случай, когда родители только навредили юноше и девушке, насильно объединив их в одну семью. Особенно Евдокию воротило от связи Петра с Анной Моне, о которой она вскоре узнала.

Один из очевидцев писал об Авдотье и Петре, что «любовь между ними была изрядная, но продолжалася токмо год». Возможно, что охлаждение отношений между молодыми супругами наступило значительно раньше, так как сразу же после медового месяца Петр оставил Евдокию и укатил на Переяславское озеро заниматься «нептуновыми потехами». Сохранилось несколько писем Евдокии к Петру, и ни одного ответа от него. В 1689 году, когда он отправился на Переяславское озеро, Авдотья обращалась к нему с такими нежными словами: «Здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам, не замешкав. А я при милости матушки твоей жива. Женишка твоя Дунька челом бьет». В другом письме, адресованном «лапушке моему», она просила разрешения самой приехать к нему на свидание. Еще два письма Евдокии относятся к более позднему периоду времени, к 1694 году. Последнее из них полно грусти и печали одинокой женщины, которой хорошо известно, что она покинута ради другой. В этом письме уже не было обращения «к лапушке», Авдотья не скрывала своей горечи и не смогла удержаться от упреков, называла себя «бесчастной», сетовала на то, что не получает в ответ на свои письма «но единой строчки». Не укрепило семейных уз и появление на свет сына Алексея, родившегося в 1690 году. Еще два сына, Александр и Павел, умерли в младенчестве.

Евдокия Лопухина не смогла удержать мужа возле себя. Ей были противны его пьяные оргии, курение табака, панибратство с простолюдинами (ведь царь же!), а ему – набожность и благочестивость жены. Супруги все больше отдалялись друг от друга. При встречах она просила Петра порвать с Немецкой слободой и выгнать «мерского Алексашку Меншикова». На это царь сердился и уезжал к «подлой Монсихе». Не ладились у Евдокии и отношения со свекровью. Царица Наталья все время попрекала ее худородством и обвиняла в том, что она не может удержать Петрушу.

А потом случился переворот августа 1689 года. Софья была вынуждена переселится в Новодевичий монастырь, а Василия Голицына отправили в ссылку. Петр формально стал настоящим, а не «вторым» царем. Только после этого Евдокия перебралась в Кремль, хотя там ей и отвели самые дальние палаты. Но Петр и здесь не посещал ее и даже не приехал на похороны своего сына Александра. Евдокия стала ненавидеть мужа, да и родственники Лопухины стали нашептывать ей: «Погоди, случись что, и ты будешь царицей…», намекая на разгульный образ жизни Петра. Клан Лопухиных открыто выражал недовольство поступками Петра.

А что же Анна Моне? Она радовалась жизни, и ее нисколько не заботили переживания Евдокии Лопухиной. Положение, которое она заняла при Петре, сулило ей немалые выгоды. Она всюду сопровождала царя, была рядом с ним даже на разных торжествах и пирах. Первоначально их связь всячески скрывалась, и за ее разглашение полагалось жесткое наказание, но потом это для всех перестало быть секретом, и любовники словно бросали обществу вызов, не скрывая своей связи.

Вряд ли «чувственная красавица, образец женских совершенств», как о ней отзывались немцы, любила Петра. Она отдалась ему исключительно из соображений выгоды. Анна полагала, что Петр не поскупится для нее и обеспечит всю ее семью. Петр действительно дарил ей дорогие подарки (это особенно было удивительно, зная, насколько он был скуп с женщинами). Имеются предположения, что все разговоры с Петром она передавала своему бывшему любовнику Лефорту, который таким образом был осведомлен обо всех его делах, даже альковных. Хитрый швейцарец хотел влиять на царя и способствовать реализации интересов иностранцев в России, за мзду, конечно.

Тем временем в 1694 году умерла мать Петра – Наталья Кирилловна Нарышкина. Наконец он стал самовластным государем. До этого мать на дух не допускала его к государственным делам и правила сама. Есть сведения, что она, наоборот, тайно развивала в нем дурные наклонности – пьянство, разврат, разные безумные выходки, лишь бы он занимался войнушкой с потешными полками, любовницами, приятелями, собутыльниками, флотом… да всем чем угодно, лишь бы в государственные дела не лез. С женой она его тоже ссорила преднамеренно, чтобы ее сын не имел тыла в собственной семье и не смог серьезно начать с ней борьбу за трон.

Теперь у Петра руки были развязаны, и он мог вытворять, что хотел. В первую очередь он решил избавиться от законной жены Евдокии Лопухиной. Лопухину еще называли царицей, она проживала с сыном Петра Алексеем в Кремле, но ее родственники, занимавшие видные государственные посты, попали в опалу. Сначала от двора были удалены отец царицы Евдокии и два ее дяди. Отца без всяких объяснений отправили в ссылку, а дядьев – воеводами в отдаленные местности. Потом он принялся за саму Авдотью. Путь ей был один – в монастырь; убивать, как он это практиковал в дальнейшем, у Петра еще привычки не было. Молодой еще был царь и не такой кровожадный. Но это ничего – в дальнейшем он исправится…

Итак, официально поводов отправить Евдокию было два – бесплодие и прелюбодеяние. Однако поводов к этому Лопухина не давала – исправно рожала Петру детей. Тогда ближним боярам Льву Нарышкину и Тихону Стрешневу было поручено добыть от Евдокии признание в прелюбодеянии (говоря простым языком, в том, что она переспала с посторонним мужчиной). Ничего из этого у них не получилось: «И мы о том говорили прилежно, чтобы учинить во свободе, и она упрямптца». Петр не отступал – он приказал Федору Ромодановскому, ведавшему Приказом тайных дел, о котором говорили «собою видом как монстра, нравом злой тиран», силой вырвать у нее признание. Но у этого «тирана» ничего не получилось. Евдокия была тверда как камень, и признаваться ей было не в чем. Видя, что у его подручных ничего не выходит, Петр решил сам провести с ней беседу. Она продолжалась четыре часа. Все напрасно. Не солоно хлебавши Петр в 1697 году уехал за границу в Великое посольство. Уже оттуда, из Лондона, он приказал Ромодановскому во что бы то ни стало заточить жену в монастырь.

Тем временем Петр за границей ударился во все тяжкие. Известно о его краткой связи с английской актрисой Летицией Кросс, которой Петр за ночь любви заплатил 500 гиней. Известна история о том, как он пообещал дочери одного пастора жениться на ней и сделать царицей. Пастор, простая душа, поверил Петру, но как только он лишил девушку невинности, сразу же забыл о своем обещании и отослал ее назад к отцу, заплатив 2000 гиней. Известно и о других его амурах за границей с безвестными женщинами, которых было не счесть.

Поскольку Ромодановский своей задачи не выполнил, Петр решил действовать вопреки закону. Сразу же после своего возвращения из-за границы в 1698 году Петр приказал насильно постричь в монахини Евдокию. Местом ее заточения должен был стать Суздальский Покровский монастырь. Архимандрит обители, видя такую несправедливость, отказался постричь Евдокию в монахини; за это его арестовали. 29-летняя Дуня, молодая женщина, отчаянно сопротивлялась постригу; ей не хотелось заживо замуровывать себя в холодный склеп монастырской кельи – ей хотелось жить! Целых два месяца ежедневно специальный посланник Петра уговаривал ее согласиться.