Текст книги "Наши за границей"

Михаил Пеккер
Наши за границей

Моим друзьям посвящается

* * *

Все права защищены. Для перепечатки, фотокопии, электронно, механически или иного использования текстов и рисунков необходимо запросить разрешение в письменной форме у автора:

Mikhail Pekker

310 Elm Road, Apt G29

Princeton, NJ08540

Phone: (512) 293 7785

E-mail: [email protected]

© Пеккер М., 2021

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021

Формула Пеккера

«Формула Пеккера» – так можно было бы назвать книгу, которую вы держите в руках. Как живут русскоговорящие иммигранты в Америке? Реально ли в США осуществить карьеру именно в вашей, полученной в России, специальности? Возможно ли совместить свободу графика, финансовую независимость и творческую самореализацию? Насколько важны коммуникативные и профессиональные навыки? Зачем ходить на фитнес, если ты актер, музыкант, математик или художник? Существуют ли универсальные секреты успеха? Ответы на эти вопросы вы найдете в «Диалогах» с реальными людьми, успешными и счастливыми собеседниками Михаила. Многие из «Диалогов» публиковались в американской газете «Новый Меридиан», в России они выходят отдельной книгой впервые.

Михаил Пеккер – человек удивительной судьбы. Его детство прошло в солнечном Киеве, а становление – в легендарном новосибирском Академгородке, где молодой кандидат физико-математических наук вместе с товарищами размышлял над загадками плазмы и устройства Вселенной, любуясь звездным небом и пробегая десятки километров на лыжах. Иммигрировав вместе с семьей в Америку, Михаил продолжил научную работу в области физики в одном из американских университетов. Дети Михаила реализовали себя: дочь в медицине, а сын в науке. Сам же Михаил в параллель с занятием физикой увлекся журналисткой. Несколько лет назад он стал обладателем премии Союза писателей России «Золотое перо Руси» за цикл интервью и очерков, личным примером демонстрируя, что нет ничего невозможного, если идти к цели. «Отстающий всегда умирает в сердце идущего вперед» – был девиз русскоязычного журнала в Техасе «Весла» Михаила Пеккера.

«Удивительно!» – хочется воскликнуть, листая книгу «Встречи…», которая писалась «на коленке». Незнакомцы, присаживавшиеся на скамейку в парке рядом с Михаилом… попадали в блокнот. Откройте эту книгу, если хотите просто отдохнуть, набраться новых впечатлений, окунувшись в незнакомый мир. Парадоксальность О’Генри, юмор Ильи Ильфа, детализация Паустовского, взгляд в суть предмета Хемингуэя, самоирония Марка Твена, чувственность Ремарка и наблюдательность Конан Дойля – вот, пожалуй, ключевые особенности миниатюр Михаила Пеккера. Эта книга – путеводитель среди людских характеров и судеб, в которых серьезное и смешное оказывается рядом, а «кухня» престижных и знакомых профессий, раскрытая с доброжелательным юмором весьма проницательным автором, расширяет и горизонты нашей собственной жизни.

Анна Гранатова

Счастливчики и неудачники

Я за рулем, жена рядом. От Раунд Рока до Хьюстона – 170 миль, это около 3 часов пути без пробок.

Включаю Austin NPR (Austin National Public Radio), приятная музыка. Скашиваю глаза, Таня откинулась в кресле, глаза полузакрыты – пишет в уме стихи. Вот и выход на Хайвей, теперь 65 миль в час. На губах жены улыбка – нашла хорошую рифму. Я, в отличие от моей половины, не умею писать стихи ни в уме, ни на бумаге, да и вообще у меня с памятью не очень: не помню номера телефонов, адреса, даже имена забываю, что уж говорить о днях рождения. Что удивительно, даже физические константы не помню, хотя по профессии вроде должен.

– Здравствуйте дорогие радиослушатели! С вами Сюзанна Свифт, ведущая программы Austin NPR «Что Новенького». – У нас в гостях профессор Бристольскогo университета Майкл Поновский.

«Приятный женский голос», – отмечаю я.

– Здравствуйте, Майкл!

– Здравствуйте!

– Сегодня тема нашей беседы «Неудачники и Счастливчики», я правильно сформулировала, Майкл?

– Да, правильно.

Увеличиваю громкость:

– Таня, интересная передача. Хочешь послушать?

– Нет. Потом, когда вернемся, расскажешь.

– Майкл, прежде чем, вы расскажете нам о вашем исследовании, давайте сформулируем, кто такие счастливчики, и кто такие неудачники.

– Счастливчики – это те, кого любит удача. Она может прийти к ним в виде выигрыша в лотерею, интересной работе, красивой женщины или умного мужчины, в виде идеи на миллион или дружеского совета, куда вложить деньги…

– А неудачники, – продолжает ведущая, – это те, кого удача обходит стороной. Я имею в виду, что, что бы они ни начинали, у них все идет не так: деньги они вкладывают в акции, которые обязательно обваливаются, женщины, которых они выбирают, оказываются стервами, а мужчины алкоголиками или в лучшем случае лентяями, на работе неудачники годами не получают продвижения, а дети, вылетев из родительского гнезда, лишь изредка залетают, чтобы проведать предков. Короче не жизнь, одна сплошная тягомотина.

– В этом и состояло наше исследование: разобраться, в чем дело, почему одним удача улыбается, а других обходит стороной. Суть нашего эксперимента была в следующем: в местной газете небольшого городка на севере Англии мы на первой странице большими буквами дали объявление, что те из читателей, кто в течение трех дней правильно подсчитает количество фотографий размера 5 на 3 дюйма (12.7 на 7.62 сантиметра), опубликованных в этом номере, получит 5 фунтов, на адрес подписчика. И что вы думаете, мы получили 357 правильных ответов, причем 352 подписчика получили 5 фунтов, а 5 читателей получили аж 155 фунтов. Вы спросите почему?

– Да, очень интересно!

– Потому что среди 18 фотографий 5 на 3 дюйма под тремя было написано, что, если вы их пришлете по почте, то получите бонус в 150 фунтов.

– Вы хотите сказать, что только 5 читателей из 357 прочли текст, который был под фотографиями?

– Да! Остальные просто измеряли размеры фотографий, опубликованные в газете.

– И какой вывод вы сделали?

– Во-первых, шансы предоставляются всем одинаково, независимо от возраста, пола, расы и так далее. Но одни склонны жить по инструкциям, не отвлекаясь на посторонние вещи, а у других глаза открыты.

– То есть у одних глаза зашорены, как у боевого коня, и они бегут, куда их направляет течение жизни, а у других открыты на всё, что происходит вокруг.

– Именно так, Сюзи. Удача улыбается всем одинаково, но одни останавливаются, чтобы приподнять вуаль незнакомки, а другие пробегают мимо своего счастья…

Я выключил радио. Жена смотрела в окно.

– Ты слышала передачу.

– Нет, чего с середины слушать-то.

На следующий день я позвонил дочке в Бостон и рассказал о передаче про счастливчиков и неудачников.

Через несколько месяцев Ира сообщила, что ее взяли на работу в Hopkins Hospital (один из лучших госпиталей Америки) на программу Physician’s Assistant (помощник Врача). Она была счастлива, а еще через два года рассказала: «После того как ты мне рассказал про фотографии, я взяла местную газету и стала просматривать ее, пока не нашла среди прочего объявление, что в Hopkins Hospital открылась новая программа, и я сразу послала документы. Мне назначили интервью, я его прошла и через семь месяцев приступила к работе». В Балтиморе дочка, после нескольких лет поисков, нашла мужа, который, как оказалось, жил в соседнем доме, и сейчас у меня двое замечательных внуков. Следует сказать, что моя дочь никогда до этого не открывала газет, и после тоже.

Америка – удивительная страна – дает возможность любому реализовать свои таланты и способности. Шанс есть у каждого, надо только не бояться смотреть по сторонам. Но когда уж поймал удачу, не сдавайся, борись, помните: «Только смелым покоряются моря».

Все люди, с которыми вы познакомитесь в этой книге, достигли успеха потому, что шли по жизни с широко открытыми глазами и не боялись трудностей. Как сказал один молодой раввин: «Когда тяжело идти, я радуюсь: значит, подымаюсь в гору, а когда всё идет легко, начинаю волноваться: не слишком ли мне всё легко дается, не качусь ли я с горы?»

Успеха Вам, дорогой читатель! Вперед!

Михаил Пеккер

Часть I
Встречи

Сказки старого Брайтона

Я живу в Нью-Йорке уже много лет и очень люблю летом, часов в семь-восемь, когда уже спала жара, выйти на деревянную набережную Briton Beach, найти свободную скамейку, сесть и смотреть, как солнце вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее спешит окунуться в ласково-соленую воду океана.

Однако сейчас зима, на улице слякоть. Радует только телевизор и внуки, да еще соседка, которая приходит попить чая и пожаловаться на детей. Перед сном вспоминаю тепло, исходящее из полоски песка передо мной, синеву неба и шумную многоцветную толпу, снующую по набережной.

Таблетка от давления и от холестерина приняты, зубы почищены. Я ложусь в кровать и закрываю глаза.

Солнце село. Синева неба постепенно темнеет. В шумной многоцветной толпе, снующей по набережной, возникают просветы, они становятся все больше и больше – приходит вечер. Зажигаются фонари. Я встаю и не торопясь иду к своему дому. Во всем есть какая-то странная грусть, будто единая жизнь разбилась на множество независимых осколков и я один из них.

Вот и сейчас я сижу на скамейке, мимо меня проходят пожилые пары, они идут медленно, многие из них держатся за руки. В Америке у женщин пропала традиция держать под руку мужчину, может, потому что жарко или никуда не торопишься. Раньше, когда я видел людей за 70 или за 80, держащихся за руки, очень умилялся, в этом было что-то детское, наивное, но сейчас уже привык. Больше всего мне нравятся молодые родители с детьми. Наверное, потому, что только вошел в возраст бабушек и дедушек.

Характер у меня, честно сказать, не очень общительный, поэтому редко кто ко мне подсаживается, чтобы поболтать или перекинуться парой слов. Но уж если кто наберется смелости подсесть ко мне, лучшего слушателя ему на всем Брайтоне не найти.

«Не правда ли, замечательный закат?» – спрашивает, садясь на скамейку, немолодой человек. Я киваю. Он молчит минуту и начинает свой рассказ с середины. Я внимательно слушаю. Передо мной проходят картины чужой жизни. Почти все они о далеком прошлом, но в них нет болезненной ностальгии, которая случается у людей неудачной судьбы. Мы оба понимаем, что рассказанная история не будет иметь продолжения, что она, словно елочная игрушка, с заходом солнца будет положена в дальний уголок памяти, чтобы, может, больше никогда не быть рассказанной.

– Я помню комнату и девушку моего возраста, то есть лет двадцати. Я помню, как она с надеждой взяла меня за руку, как бы прося меня быть понятой. Ее чуть полноватая фигура, красивые глаза и губы были уставшими от того, чего я в то время не понял, вернее, почувствовал, но не захотел принять. Инстинктивно я знал, что она устала от того богемного существования, в которое вовлекла ее замечательная красота.

«Это Марк, он художник» – и по тому, как он осторожно поздоровался со мной, я понял, что она была здесь раньше, и не раз.

Наверное, она позировала ему, подумал я. Мне было немного неприятно, и только.

Она смотрела на меня, и в ее взгляде была просьба: «Да, я такая, я так жила, я хочу показать тебе это, но разве ты не можешь принять меня такой, какой я есть? Я все понимаю, но мне нужно только кусочек тепла и понимания».

Я был молод и не знал, что истина всегда в мелочах, в жесте, в складках одежды, во взгляде она всегда спрятана за ресницами. Я сделал вид, что ничего не понял, к тому же она раньше была подружкой моего брата, вернее – не была, он просто ее любил.

Она на меня смотрела и все понимала, она была женщина, а я? Я еще ничего не знал. К тому же я вдруг вспомнил ее новогодний тост, сказанный два года назад: «За женщин в 18 лет!» И я увидел лицо моего брата, оно внешне осталось спокойным, но внутри… Мы выпили по рюмке вина, станцевали что-то и быстро ушли.

Теперь она стояла рядом со мной, надеясь, что я пойму ее, потому что я брат того, кто ее любил.

«Марк, что вы рисуете?»

Он покачал головой и стал показывать: он знал, зачем она привела меня сюда. Мы втроем рассматривали рисунки, в ее губах, ее взгляде была надежда, слабая, но надежда, но я сделал вид, что ничего не понял.

Мы шли домой, она держала меня под руку, она знала, что ничего не получилось. Мы говорили о чем-то несущественном, и вдруг я подумал: «Может, я совершаю ошибку?» Но ветер молодости уже надул мои паруса – успех, работа, интересная жизнь ждали меня.

«До свидания», – сказал я ей.

Она улыбнулась, как улыбаются женщины, знающие много того, чего не знаем мы, мужчины. В ее глазах не было просьбы, не было надежды, была жалость ко мне. Но сердце мое было тогда зашито серебряной иглой.

Подошла женщина лет шестидесяти пяти. «Вставай, Левочка, нам еще 30 минут гулять», – обратилась она к моему собеседнику. Он улыбнулся: «Идем, Анечка». Она взяла его за руку, и они неторопливо пошли дальше по набережной.

– Когда я был студентом, много работал, – начал он, глядя перед собой. – Занятия начинались с утра и продолжались до самого вечера. Новосибирский университет в мое время котировался на уровне Московского физико-технического института, и учиться было тяжело. Три двойки на экзаменах – и отчисление или академический отпуск.

Он замолчал. Мимо нашей скамейки пробежал смеющийся мальчуган лет пяти, за ним гналась молоденькая мама в мини-юбке. В руке у нее был кулек с черешней, она прижимала его к груди, но черешенки, несмотря на ее старание, все равно одна за другой выпрыгивали из кулька. Наконец она поймала малыша и стала ему что-то говорить. Он мотал головой и заливался смехом.

Между тем монолог продолжался, и я повернулся к потенциальному собеседнику.

– Тогда еще не было почтовых ящиков в общежитиях, и иногородние студенты ходили на почту за письмами. Я увидел ее сразу. Она была далеко, и казалось, невозможно разобрать черты лица с такого расстояния, но я видел его отчетливо, оно закрывало все поле зрения. Я остановился, не мог идти дальше, и не потому, что остолбенел, а потому, что не мог ничего видеть.

– Вы хотите сказать, – спросил я, – что она ослепила вас своей красотой?

– Нет, что вы, – ответил он быстро.

Так отвечают, когда собеседник сказал явно что-то совсем не то, и повторил:

– Я не мог идти, потому что ее лицо закрывало все поле моего зрения.

Он хотел продолжить, но к нам подходила многоголосая кавказская семья. Дети громко спорили со своими родителями, те не менее громко отвечали им. Бабушка и дедушка, размахивая руками, защищали внуков, говоря, что детей надо любить, а не наказывать. Наконец они прошли, так и не решив, можно ли детям купить мороженое.

– Черты ее лица, – продолжил он, – были в чем-то неправильны. То ли на ней было чуть больше косметики, то ли ее еще детские глаза не гармонировали с ярко накрашенными губами, то ли какая-то нескладность была в ее фигуре, не могу объяснить, но в ней было что-то притягательно-трогательное. Я постоял немного, и она удалилась, как будто вы подкрутили линзы бинокля. Я смог подойти к стойке. Она смотрела на меня, и я понимал ее, и она понимала меня. Это было странно. Она спросила мою фамилию. Я сказал. Она посмотрела: «Вам ничего нет». Я постоял немного и ушел.

– И вы больше не видели ее?

– Нет, почему же? В течение месяца или двух я приходил по два-три раза в день на почту и спрашивал ее, есть ли что-нибудь для меня. Она улыбалась мне (я помню до сих пор ее улыбку) и говорила: «Да, есть», – и протягивала мне письмо. Или: «Нет, приходите вечером, будет еще одна почта». Знаете, она никогда не спрашивала мою фамилию и не проверяла при мне почту. Наверное, она сразу запомнила мою фамилию и при раскладке почты всегда отмечала, есть для меня что-нибудь или нет.

На этом мой собеседник замолчал.

Я спросил:

– А что было дальше?

Он грустно улыбнулся:

– Ничего, – и опять стал смотреть перед собой.

Солнце опустилось в океан, стало темнеть. Зажглись фонари.

– Мне пора, – не поворачивая головы, сказал он, – до свидания.

Больше я никогда не встречал этого человека на набережной. Но с того времени я стал иногда видеть эту девушку: вот она приближается ко мне, ее лицо закрывает все мое поле зрения, потом она удаляется, как будто кто-то подкручивает линзы бинокля. Как такое может быть? Не знаю. Нет, я правду говорю, это было не со мной. Слушайте, а разве с вами никогда не было, что вы помните то, что было не с вами?

Случай, который я хочу вам рассказать, произошел с моим другом, гениальным инженером Пашей Д. Паша приехал в Америку в 1996 году, и не как большинство из нас в то время – по визе беженца, а как человек, полезный Америке. Поселился он не на Брайтоне, а в более «американском» районе Нью-Йорка. Первая его работа была в интернациональной инженерной компании, в которой были выходцы со всего мира, кроме Америки. Естественно, большинство было русскими. А поскольку все плохо знали английский, у компании были проблемы с заказчиками.

И вот однажды жена Паши, видя переживание мужа, предложила ему для улучшения языка поработать на автозаправке недалеко от дома. Паша, человек послушный, взял неоплачиваемый отпуск на три месяца и стал с 10 утра до 10 вечера заправлять машины, протирать стекла, подкачивать шины… Его клиентами были и черные, и белые, и китайцы, и индусы, и мексиканцы, и даже русские и украинцы… Короче, когда через три месяца Паша вернулся, он лучше всех в компании мог не только говорить, но и понимать английскую речь.

Владелец компании вызвал его к себе и подробно обо всем расспросил. Через несколько дней он собрал всех своих инженеров и объявил, что каждый из них обязан, как Павел Д., три месяца отработать на автозаправочной станции, а самого Пашу попросил поговорить с владельцем заправки, чтобы он разрешил работникам его компании проходить у него стажировку. Так все 13 инженеров Пашиной компании выучили английский язык.

Следует сказать, что сразу после Паши на станцию пошел работать поляк Анджей. Потом он Паше рассказал: «Через месяц ко мне подъезжает черный мужик, весь в наколках, я заправляю его машину, он смотрит на меня, смотрит и спрашивает: „У тебя акцент. Ты русский?“ „Нет. Я не русский, я поляк“, – отвечает Анджей. „А какая разница? – спрашивает парень и сам же отвечает: – Никакой. Поляк – тот же русский, только поляк в костел ходит, а русский – в синагогу“».

– Вы человек уже немолодой, интеллигентный…

Я повернулся, на меня смотрел парень лет тридцати, в глазах его была радость, которой он непременно хотел поделиться.

Я улыбнулся:

– Вы ошиблись, молодой человек, и крупно.

– В чем? – в его глазах была растерянность.

– В том, что я немолодой! – сказал я и засмеялся.

Он смутился.

– Нет, на самом деле я, конечно, немолодой. Но в своей возрастной группе, – я выдержал паузу, – очень даже молодой.

Я видел, что парень не знает, куда спрятать глаза.

– Но вы же не в моей возрастной группе, поэтому вам простительно, – успокоил я его, – так что давайте рассказывайте. Вам же не терпится, я вижу.

Парень улыбнулся:

– У меня очень четкий распорядок дня. Я всегда ложусь вовремя и встаю вовремя. Ем я всегда в одно и то же время. На завтрак у меня бутерброд с сыром или с вареньем и чашечка кофе. На ланч я беру суп, это обязательно, потом мясное или рыбное блюдо и сок. Ужин у меня облегченный: творог со сметаной и чай без сахара. С восьми до десяти смотрю телевизор или читаю детектив. По субботам хожу куда-нибудь с друзьями либо навещаю родителей, они живут здесь же, на Брайтоне.

Воскресенье я посвящаю домашним делам – уборке, закупке продуктов, ответам на письма, а вечером подвожу итоги прошедшей недели и планирую, что буду делать на следующей.

И вот, представьте себе, в эту мою вполне размеренную жизнь вмешались ботинки. Да, самые обыкновенные ботинки – на толстой подошве, с длинными коричневыми шнурками и заклепками по бокам. В первое же утро, когда я достал их из-под кровати, я обнаружил, что шнурки левого ботинка связаны крепким узлом со шнурками правого. Я очень удивился, но времени размышлять, как это могло произойти, не было. Не без труда развязав узел, я спешно принял душ, позавтракал и уехал на работу.

Вот с этого все и началось. Каждое утро я стал начинать с развязывания при помощи зубов и вилки узлов, которыми шнурки левого ботинка были привязаны к шнуркам правого. Если на это уходило больше семи минут (а семь минут – это как раз то время, которое у меня отведено на завтрак), то приходилось есть в машине. А знаете, как это неудобно – пить кофе и есть бутерброд, когда у вас машина со стандартной коробкой передач? Часто бывало так: положил бутерброд в рот – и сидишь с ним во рту минут пять, потому что левой рукой машиной управляешь, а правую с ручки переключения передач убрать не можешь – все время перестраиваться приходиться, Нью-Йорк все же. Представьте себе, однажды с чашечкой кофе в зубах десять минут ехал! Одна старушенция как увидела меня с бутербродом в зубах, так за рулем и скончалась, испугалась, что я ее кадиллак 1975 года разобью. Моей-то тойотой короллой 1996 года? Но отвлекся я.

Короче, не понимаю я, почему шнурки моих ботинок все время утром связаны. Вечером я их снимаю, рядом с кроватью ставлю и специально шнурки правого ботинка направо кладу, а левого – налево, чтобы они друг друга не касались. Утром смотрю, а они опять связаны, шнурки правого ботинка привязаны к шнуркам левого. Причем живу-то я один, некому надо мной шутить – ботинки связывать! Один раз левый ботинок в кухне оставил, а правый под кровать засунул. И что? Утром просыпаюсь – смотрю, а они у двери на кухню стоят и, как всегда, шнурками друг к другу привязаны. Слушайте, если вы думаете, что это я сам по ночам встаю и шнурки во сне друг к другу привязываю, то глубоко ошибаетесь! Во-первых, я не лунатик – за мной никогда этого не замечалось, во-вторых, однажды я специально ботинки дома оставил, а сам у друга ночевал, а когда утром домой вернулся, ботинки так были шнурками связаны, что мне пришлось ножом их разрезать.

Теперь расскажу, как проблема с ботинками решена была. Однажды одна молодая особа вполне приятной наружности, когда узнала о моих неприятностях с ботинками, так расчувствовалась, что предложила со мной ночь провести, чтобы по очереди за ботинками следить. Я, конечно, сдуру согласился, но сами понимаете, что из этого вышло, на работу на три часа опоздал. Мой начальник, человек строгий, вызвал меня к себе и спрашивает: «В чем дело? Ты никогда не опаздывал – и вот вдруг такое!» Ну что, пришлось ему все и рассказать. Он все внимательно выслушал и сказал: «Вот тебе адрес моей синагоги, пойдешь к ребаю, ему все расскажешь, он тебе скажет, что делать нужно». Я человек исполнительный, сказали – пойди к ребаю, я пошел. Тот меня выслушал и говорит: «Есть два способа твою проблему решить. Первый – жениться на хорошей еврейской девушке».

Я, конечно, его тут же перебил: «А как это может мне помочь с моими ботинками?»

Он на меня мудро так посмотрел и говорит: «С ботинками, может, и не поможет, но зато во всем остальном все будет хорошо».

Что скажешь, ребай есть ребай.

«Второй способ, – говорит ребай, – простой: купи себе либо туфли без шнурков, либо ботинки на липучке. Это решение, конечно, проще первого, но я советую тебе воспользоваться первым».

Но я, хоть и не ребай, тоже не дурак: мать у меня еврейка, да и отец не гой какой-то, короче, я женился на хорошей еврейской девочке и туфли без шнурков себе купил. Теперь у меня и жена есть, и с обувью проблем нет.

– А почему же у вас шнурки по утрам связаны были? – спросил я.

– Вы спрашиваете, почему у ботинок шнурки по утрам всегда связаны были? А потому, что они были несчастной семейной парой. Как начнут с вечера ругаться, так к утру такое друг другу наговорят, такое друг на друга наплетут, что я утром их дрязги только с помощью зубов и вилки развязать мог.

– А откуда вы это взяли?

– Жена сказала. Она и меня умная, MIT[1]1
  Massachusetts Institute of Technology – входит в тройку лучших университетов Америки.


[Закрыть] окончила, математик, теорией узлов сейчас в NYU[2]2
  New-York University.


[Закрыть] занимается.

– Ииии…

– Она купила вторую пару ботинок, поменяла шнурки на левых. И все, проблема решилась сама собой.

– Не понял…

– Я тоже сразу не понял. Жена сказала, что у шнурков как у людей: с одними они несчастливы, а с другими очень даже счастливы.

– Это я как раз понял, зачем вторую пару ботинок покупать?

– Ну как, чтобы у каждых шнурков пара была. Ведь негоже одному жить. Правда ведь?

– Ну, она у вас не только очень умная, но и с сердцем, – не удержался я.

Парень улыбнулся.

– Это правда, – и посмотрел на часы: – Все, мне пора Таньку у метро встречать, она у меня беременная.