Текст книги "Гончаров и смерть репортера"

Михаил ПЕТРОВ
ГОНЧАРОВ И СМЕРТЬ РЕПОРТЕРА

Мы случайно встретились с ним в субботу, Девятого мая, в парке Победы, в третьесортном кафе. Настроен он был празднично и радостно – отмечая великую дату, уже успел потолковать с Бахусом. Не виделись мы больше двух лет, но, периодически просматривая нашу бульварную прессу, я знал, что Валентин Викторович Дунаев жив-здоров и, более того, процветает в должности главного редактора своей занюханной газетенки.

– Ба-а-а! Какие люди! Сам Константин Гончаров! – пробасил он, вытаскивая из-за стола свое неуклюжее двухметровое тело. – Милости просим к нашему скромному столу, не побрезгуйте, отведайте малую толику пива и водяных зверей – раков. Заодно и с моими познакомишься. Вот Даня, Ваня и разлюбезная моя Маня. Прошу любить и жаловать, так сказать.

Пятилетние Даня и Ваня дружно встали, протянули мне мягкие подушки ладошек. Мадам Дунаева такой чести меня не удостоила. Снисходительно пихнув мне в морду обойму наманикюренных ногтей, она указала на свободный стульчик.

– Валя, – усаживаясь на пластмассовое сиденье, я критически осмотрел стол, – ты же знаешь, что пива я не пью даже бесплатного, поэтому закажи мне сто пятьдесят грамм водки, естественно, за твой счет.

– Козе понятно, за твой-то счет не очень и выпьешь. Опять, наверное, без работы болтаешься? На что только пьешь?

– Добрые дяди вроде тебя поят, только в отличие от некоторых этим не попрекают. Какая тебе разница, работаю я или нет! А может быть, ты хочешь предложить мне доходное место с минимальной ответственностью и максимальной оплатой труда? Тогда валяй, не стесняйся! Я с удовольствием буду протирать штаны в твоей вонючей редакции, в должности какого-нибудь зама.

– Попрошу без оскорблений! Моя газета – одна из лучших в городе, и если ты немедленно извинишься, то, как знать, возможно, я подыщу тебе в ней место курьера или плотника. Помнится, года четыре тому назад, когда ты еще сотрудничал в органах, кропал довольно неплохие заметки на криминальные темы.

Правда, мне постоянно приходилось их править, частенько – даже переписывать. Но ничего, еще немного подучишься, и, как знать, возможно, и из тебя выйдет толковый корреспондент. Подумай, у меня как раз уволилось два журналиста.

– Надо думать, не от хорошей жизни они сбежали, наверное, бедолаги позабыли, как и зарплата-то пахнет.

– Не скажи, нас сейчас спонсирует одна малоприметная, но жирненькая фирма. Вливание ее капитала здорово разогнало нашу застоявшуюся кровь. А впрочем, чего это я тебя уговариваю? Не хочешь – не надо! Тебе же одолжение делаю – у меня три человека в очередь на эту вакансию стоят.

– Кто тебе сказал, что я не хочу? Очень даже хочу, но сколько ты платишь в месяц? А то потом окажется, что работа в редакции – труд сугубо добровольный и бескорыстный.

– Чушь гонишь! А размер оплаты зависит только от тебя самого. Сколько заработаешь, столько и получишь. Буду платить за строку по высшей категории. Но и ты уж постарайся, материалы от тебя должны поступать жареные. В крайнем случае вареные – вот как эти раки.

– За вареные, а уж тем более – жареные, материалы недолго и самому, подобно раку, угодить в тот котел!

– Кто не рискует, тот не пьет шампанское. – Он пожал плечами. – В общем, на досуге хорошенько подумай над моим предложением, а после праздников, как-нибудь вечерком, приходи ко мне домой. Мои уезжают к родственникам в Орел, так что мы можем спокойно все обсудить. Есть у меня несколько зависнувших материалов, отличные очерки могут получиться. А теперь извини, нам пора! До встречи!

Простившись, они пошли по аллее, а я еще долго смотрел вслед удаляющемуся семейству. В наше время, да еще в нашем городе найти постоянную работу – счастливый случай. Похоже, что именно такой мне сейчас и подвернулся.

Последнее дело, которым я занимался, касалось моей знакомой, и естественно, что я не взял с нее ни копейки. Что же касается тощего загашника, то его я запланировал на покрытие курортных расходов Макса, до сего времени лежащего в больнице. Так что предложение Валентина пришлось очень кстати. Единственное, что меня смущало, это отсутствие репортерского дара, всегдашней готовности мертвой хваткой вцепиться в горло жареного петуха. Те материалы, что я раньше давал в газеты, доставались мне легко – ведь это были дела, уже переданные в суд.

А, где наша не пропадала, думал я, подходя к дому. В конце концов, не боги горшки обжигают!

На скамейке, с вызовом глядя на прохожих, три старичка откровенно и бесстрашно давили бутылочку. Сегодня был их козырной день – целые ряды орденов и медалей закрывали их груди, словно блестящие доспехи. Поклонившись, я быстро прошмыгнул в подъезд, боясь оказаться неблагодарным слушателем их воспоминаний о былых героических днях.

Милка, как всегда, принимала гостей – точнее, своих сварливых подруг.

Пожелав им как следует отпраздновать славную годовщину, я улегся на диван и тут же постарался громко захрапеть, наивно полагая, что мое беспардонное поведение повергнет девиц в шок и заставит побыстрее убраться. Дурак! Когда я засыпал уже по-настоящему, они все еще чирикали над ухом.

* * *

Прошли праздники, и я решил несколько изменить навязанную мне программу – явиться к Дунаеву официально, в редакцию, а не на дом, как он того хотел.

Доклад шустрой секретарши – и вот он уже встречает меня с некоторым удивлением, как человек, не привыкший к неверному толкованию его распоряжений.

– Извини, – не дав вставить ему и слова, я взял инициативу в свои руки, – Валюша, дорогой, прости подлеца, но вечером я занят, а посему решил немного приблизить желанное время нашей встречи. Если ты, конечно, не забыл о нашем уговоре. Ну а забыл, так ничего страшного, я все понимаю! Ты был на такой кочерге, что немудрено и позабыть, со мной такое часто бывает…

– Виктория Яковлевна, – отчаянно вращая глазными яблоками, обратился он к старухе в синей сатиновой блузе, очевидно, эпохи тридцатых годов, – зайдите попозже, сейчас мне некогда!

– Да-да, конечно, я понимаю. – Ядовито ухмыльнувшись, старуха, семеня, удалилась, и весь начальственный гнев я принял на себя.

– Ты что, совсем рехнулся? Кто тебя просил говорить при ней такое?

Это же Виктория! Уже через час об этом будет знать вся редакция, причем рассказ будет дописан и отредактирован! Боже, каким ты был придурком, таким и остался!

Тебе не газетчиком надо работать, тебя давно надо определить в дом для ненормальных, если тебя смогут вытерпеть больше полусуток. – Наконец он выдохся и уже добродушно добавил:

– У меня коньяк есть! Налить тебе маленько?

– Вылей его себе на лысую голову, щелкопер несчастный! Я-то думал, что мой ранний приход несказанно тебя обрадует и ты, как мой давний собутыльник и кореш, пустишь скупую мужицкую слезу. Но ты, бумагомаратель и ренегат, оказался подлым трусом и мерзавцем, способным истинную дружбу поменять на сплетни метранпажихи.

– Замолчи, идиот! Последний раз спрашиваю, будешь пить коньяк?

– Конечно буду!

– То-то! – Подавая мне рюмку, он сообщил селектору, что уехал в типографию и в ближайшие полтора часа будет отсутствовать. – Значит, решил у меня поработать. Сразу скажу, что решение твое правильное и мудрое, поскольку плачу я хорошо.

– Миль пардон, а хорошо – это сколько?

– Если ты качественно и в сроки напишешь четыре заказанных мной материала, четыре очерка, то заработаешь пять тысяч. Думаю, что месячного срока тебе для этого хватит с лихвой.

– Валя, не делай из меня идиота! Все зависит от содержания этих очерков. Если они на спортивную или житейскую тему, то это один расклад, а если тема криминальная, то другой. Но значит, и оплата другая! Тем более, если мне придется раскапывать факты.

– Однако, ценишь ты себя недешево!..

– Учусь, старик. Да и кто, кроме себя самого, меня оценит?

– Ладно, об оплате поговорим чуть позже. Теперь позволь ввести тебя в курс дела. Был у меня такой лихой корреспондент Сашка Старков. Ну не журналист, а прямо-таки сорвиголова! Занимался он исключительно криминальной рубрикой и, надо сказать, весьма в этом преуспевал.

– Я его немного знаю, но почему – был? Почему – преуспевал? Где он сейчас?

– Чуть больше месяца тому назад он вдруг решил поменять место жительства и теперь проживает в раю. Первого апреля во время пожара он поджарился в собственной квартире. Пожарные приехали слишком поздно и обнаружили только обгоревший кусок бифштекса. Опознанию труп не подлежал.

– А зубы?

– Что – зубы?…

– По зубам можно опознать даже скелет!

– Ну показывали мне его зубы, и что? Зубы как зубы. Вроде его. У молодых у всех хорошие зубы.

– Отчего возник пожар?

– По официальной версии выходит, что он, находясь в состоянии алкогольного опьянения, подпалил себя сам, когда неосторожно курил в постели.

Вроде звучит правдоподобно, тем более что первым загорелся именно диван. Я бы сам охотно поверил в эту легенду, если бы не одно «но»! Сашка не курил и, более того, пил только пиво.

– Ну и жук же ты, Валек!

– Что? Какой там жук! – И он скромненько захихикал, но глаза его так и буравили насквозь.

– Майский, или, вернее, навозный! Теперь я понимаю полет твоей мысли.

Можешь дальше не рассказывать, остальное ясно и так.

– Что? Что тебе ясно?

– Ясно то, что перед своей кончиной Старков наткнулся на какую-то забойную информацию, касающуюся тех криминальных дел, которые ты хочешь подставить под мой тощий зад. Тут же слону ясно, что журналист знал очень много, а кому-то это не нравилось. Скажи, что я не прав, и я плюну в твой глаз.

– Возможно, ты выдвинул правильную версию, но это только домыслы, дым и туман. А вот жалованье, что ты можешь у меня получать, вполне материально.

– Ладно, черт лысый, рассказывай! Какие дела крутил Старков в последнее время, за полгода до смерти? И где его материалы?

– С материалами полный швах, самые жареные он держал дома, справедливо не доверяя коллегам. Видимо, они сгорели во время пожара. – Дунаев при этих словах горестно вздохнул.

– Но тебе-то он доверял? – не отставал я.

– Доверять-то доверял, но предпочитал, чтобы до последнего дня я знал о них только в общих чертах. Вот!

– Ты будешь говорить или мне постоянно нужно тебя понукать? – Я поглубже уселся в кресло, приготовясь к долгому рассказу.

– Десятого октября прошлого года на берегу Пионерского озера был найден труп инспектора рыбнадзора с колото-ножевыми ранениями груди. Может быть, ты даже об этом слышал!..

– Слышал. Довольно странное это местонахождение. Ведь рыбешка там водилась бросовая, ценности для браконьера не представляющая никакой!

– Вот и я о том! Но кто-то его убил? Следственные органы тогда на вопрос сей ответить не могли, а потихоньку упрятали дело в долгий ящик. Старков без моего согласия сунул нос в эту историю. Каких результатов он добился, мне неведомо до сих пор. Не любил он показывать половину работы.

Но это не все! В деревне Гриднево некая мадам Хвостова, бандерша по призванию, содержала маленький и уютный домик свиданий с индивидуальными кабинетами во дворе. Однажды утром, пятнадцатого февраля, в одном из них она обнаружила труп хорошо одетого мужчины, предположительно – азиата, со смертельной травмой головы. У нее хватило мозгов сообщить об этом в соответствующие органы. Но увы, следствие, толком так и не начавшись, вскоре заглохло вообще. Не удалось установить не только личность убийцы, но и самого убитого, поскольку карманы его были абсолютно пусты.

И этим делом вплотную занимался Старков. Больше того, кажется, чего-то все-таки вынюхал, но как я ни просил ввести меня в курс дела, он только посмеивался и говорил, что всему свой черед. И наконец, немаловажный момент, который, на мой взгляд, заслуживает особого внимания. Сашка вообще давно занимался вопросами наркобизнеса, но с осени прошлого года эта тема не выходила из его головы ни на час. С февраля он вдруг стал каким-то пугливым. Ни с того ни с сего начинал затравленно оглядываться по сторонам, даже подпрыгивать при резких звуках. Теперь-то я могу предположить, что он зацепил крупную рыбину.

Появилась боязнь за свою жизнь, но и терять этот улов он не хотел. Все искал подходящего момента, чтобы ее вытащить на сушу. Вот и дождался!

– Отличные у тебя работают корреспонденты! Не редакция, а прямо небольшое домашнее НКВД. И какими делами еще занимался твой Старков?

– Последний месяц он вел журналистское расследование по поводу одной тяжбы между соседями. Кто-то из них соорудил свой нужник на соседском участке.

Но думаю, что эта тяжба к смерти Сашки отношения не имеет. Тем более, что материалы по делу сохранились и находятся у меня. Есть желание ковыряться в грязном белье – пожалуйста! Такую возможность я тебе с радостью предоставлю!

– Отлично! Теперь ответь мне на такой вопрос: где и кого Старков мог зацепить на наркоте?

Дунаев развел руками:

– Милый мой, если бы я знал, то обошелся бы без твоей помощи.

– А кто сейчас живет в его квартире?

– Не имею понятия, наверное, кто-то из его родственников. Она была у него приватизирована.

– И последнее. Кто делал снимки к его материалам?

– Он сам и фотографировал.

– Отлично, господин Дунаев, в таком случае – кто печатал снимки?

– Ты отстал от жизни, динозавр! Нынче снимки не печатают, а сразу загоняют в память компьютера. У нас и фотолаборатории-то нет.

Я даже подпрыгнул от радости:

– Это же просто замечательно! Значит, их в любой момент можно оттуда вытащить? Прекрасное нововведение, оно здорово облегчит задачу. Я бы очень хотел эти снимки просмотреть.

– Нет проблем! Идем к весталкам – это мы так верстальщиц зовем!

* * *

К сожалению, мои надежды на скорый успех не оправдались. Старков мало пользовался услугами компьютера, а если и пользовался, то все снимки были уже отпечатаны в газете и большого интереса не представляли. Единственным полезным сведением, которое я получил от весталки, было то, что, наряду с заморской фотокамерой, Старков использовал и обычный «Зенит».

По уши зарывшись в полугодовой газетной подписке, я битых два часа знакомился с творчеством покойного корреспондента. На фоне своих коллег он выглядел блистательной звездой, но это, пожалуй, все, что я смог выудить из целого вороха газетной белиберды. За прошедшие полгода в своих очерках и статьях особо жирных гусей Старков не дразнил. То ли временно лежал на дне, готовился к крупной предстоящей драке, то ли вообще решил завязать с опасным ремеслом.

Видя, с каким сожалением я отодвинул подшивку, Дунаев протянул сигареты:

– Ну что?

– А ничего интересного! За те статейки, которые он кропал в последнее время, не убивают и даже не сжигают живьем. Копать надо в другом месте, если, конечно, твой домысел – не бред сивой кобылы.

– Обижаешь! Нюх у меня пока еще работает.

– Допустим. Ты мне вот что скажи, Валек. Приходилось ли вашей бухгалтерии оплачивать квитанции или счета из фотоателье?

– На такой вопрос нам лучше всего ответит сама бухгалтерия. Пойдем…

– Пойди сам, будь другом, а мне пока немного налей…

Вернулся он скоро, и по его сияющей лысине я понял, что мои предположения оправдались.

– Костя, поздравляю, ты попал не в бровь, а в глаз! Услугами фотоателье «Гелиос» регулярно, два раза в месяц, пользовался именно Александр Старков, о чем свидетельствуют товарные чеки, представленные им к оплате. Их номера, даты и суммы я выписал. Каждый месяц он грабил редакцию на полторы сотни рублей! А в год получается…

– Перестань тарахтеть! Получается замечательно! Свою выписку засунь себе в зад, дай мне на пару дней настоящие квитанции и шепни мне его домашний адрес.

– А когда ты начнешь работать?

– Уже начал, можешь мне авансом выдать гонорар под будущий детективный роман с продолжением. И не забудь выписать удостоверение на аккредитацию. Имя раба Божьего – Константин.

Первым делом я зашел в фотоателье, но там меня ожидало очередное невезение. Рыжая, веснушчатая приемщица заказов, она же по совместительству заведующая, с первых же слов приняла меня в штыки:

– Никаких негативов мы не храним, все возвращаем с выполненным заказом. Да и кто вы такой, чтобы требовать чужие пленки?

– А я и есть ваш бывший заказчик, и негативы эти – мои! И еще надо разобраться, почему вы не удосужились мне их вернуть. Глядите, вот мои квитанции, подписанные вашей же рукой. Я постоянный ваш клиент, пора бы знать в лицо. Но если и дальше вы будете разговаривать со мной таким тоном, то нам очень скоро придется распрощаться.

Очевидно, рыжая дама совсем не хотела со мной расставаться, поэтому, брезгливо взяв мои квитанции, углубилась в их изучение.

– А вот вы и не правы, – после некоторого молчания кокетливо возразила она. – Я только первый день на приемке сижу, вместо приболевшей Тани, но чеки действительно наши. И поскольку вы являетесь нашим постоянным клиентом, то мы постараемся вам помочь. Пройдемте со мной.

– Буду бесконечно вам благодарен.

Откинув плотную портьеру, она втолкнула меня в черную комнату.

– Господи, помоги! Темень-то какая! Прямо египетская! В такой темноте всякое может приключиться, а особенно с такой прелестной дамой, как вы! – выдавил я незаслуженный ею комплимент.

– Хм, а Светка, между прочим, здесь по двенадцать часов вкалывает.

Везет же молодым дурочкам! Им и молодость, им и приключения.

Тоненькая девчонка, травившая свою юную жизнь закрепителями, проявителями и растворителями, в ответ на мою претензию с сомнением наморщила маленький носик:

– Вы ошибаетесь, негативы мы в обязательном порядке вкладываем в конверт с фотографиями. Вероятно, вы сами куда-нибудь их подевали. Поищите получше. Пленка должна быть у вас.

– Девонька, миленькая, я обязательно буду искать, но посмотрите и вы, может, где-то в загашниках и найдется. Вы ведь знаете характер моих снимков?!

– Если вы тот самый Старков, то да. С другими фотографами вас трудно перепутать – сплошные аварии, кровь и мертвецы. Я даже сначала отказывалась ваши материалы обрабатывать, до того жуткими они мне казались. Вы подойдите или позвоните ближе к концу работы, часов в шесть, может быть, чего-нибудь отыщу в пробах, хотя вряд ли…

– Постарайся, Света, я тебе за это принесу конфету.

* * *

Объектом своего следующего посещения я избрал квартиру покойного, где сейчас, по моему предположению, должны были копошиться его родственники.

Дверь открыл здоровенный сорокалетний детина, с бровями рыжими и густыми, как шерсть на заднице мастодонта.

– Чего тебе? – прозвучало довольно неучтиво и грубо.

– Может быть, разрешите мне пройти?

– А кто ты такой?

– Я Гончаров, бывший сослуживец хозяина этой квартиры, а ты кто такой?

– Хрен морской, чего приперся?

– Поглядеть на морское чудо. Немного с ним поболтать.

– Сейчас ты у меня поболтаешь! Сейчас ты понюхаешь мое чудо!

Забавно было смотреть, как он буквально на глазах наливается злобой.

С удовольствием я наблюдал, как его кулачище замахивается для сокрушительного удара. Пригнувшись в последний момент, с глубоким удовлетворением заметил, как кулак достиг цели – дверного косяка. После долгого нечленораздельного воя наконец послышался осмысленный, отборный мат. Подпрыгивая, грубиян тряс окровавленной ручонкой, совершенно не обращая на меня внимания.

– Извини, братан, но так получилось. Не хотел я портить свою морду тебе на забаву. Теперь я могу войти?

– Входи, да закрой покрепче дверь, буду тебя калечить!

– Зря ты, парень, это придумал, у меня же черный пояс по борьбе с дураками. – В подтверждение своих слов я несильно ткнул его в горло и прошел в комнату. Если бы не всепроникающий запах гари, то в недавний пожар верилось бы с трудом. Кроме обоев, двери и пола, новые хозяева поменяли даже окна. Можно было представить, что здесь творилось полтора месяца назад.

– Ты что, мужик, сдурел? – ковыляя сзади, хныкал обиженный детина.

– Нет, – заверил я его, – это просто так, сугубо воспитательная профилактика перед началом задушевной беседы. Тебя как зовут?

– Колян я. Николай Григорьевич!

– А скажи-ка мне, Николай Григорьевич, на каком основании ты находишься в квартире моего покойного приятеля?

– Живу я здесь. Чего пристал?

– И по какому же праву ты здесь живешь?

– Дык это… Прописан я тут… Вот и живу.

– И с какого же времени ты прописан?

– Давно, годов десять как будет. Раньше-то в деревне у одной телки жил, а как Сашка спалился, переехал обратно.

– Кем ты ему приходишься?

– Дядька я его родной. Он из Азии сюда примотал, когда там война началась. А приехал – ни кола тебе, ни двора, только и было при нем, что на нем. Куда деваться? Прописал я его, а сам к бабе переехал.

– Расскажи-ка мне, Николай, что ты увидел, когда вошел в обгоревшую квартиру? Все ли было на месте, может быть, что-то пропало?

– Ну ты даешь! Какой же порядок после пожара?! Все было перевернуто вверх дном. Приехал-то я в день похорон… Мы его прям из морга забрали и похоронили… Даже гроб не велели откупоривать… А чего это я тебя не видал? С работы-то много людей было, а тебя не приметил – ни на кладбище, ни на поминках.

– В командировке я был. Не отвлекайся, Коляша! Что ты увидел, когда впервые открыл квартиру?

– Ну, значит, помянули мы его крепко и вместе с соседом пошли домой.

Он-то мне сразу сказал, что на дверях у меня бумажка наклеена, чтобы сдуру кто не открыл. А у меня свои ключи, плевать я на ту бумажку хотел. Содрал ее, значит, и вошел. А как вошел, так и хреново стало. Враз протрезвел. Веришь ли, будто в кочегарку попал. Мать моя женщина, это ж…

– Без эмоций, Колюня, спокойно! Расскажи мне все обстоятельно, с подробностями, но без эмоций.

– Ну, это… в коридоре да на кухне – еще ничего, терпимо было, только занавески и польты сгорели, а в комнате все погорело. Диван, на котором Сашка лежал, вообще дотла сгорел, пришлось выкидывать и покупать новый.

– Это хорошо. – Оглядывая оставшуюся обгоревшую мебель, я успокоил Коляна.

– Чего хорошего-то?

– Хорошо, что стенка цела, надеюсь, ее содержимое тоже.

– Цела! Чего ты дуру гонишь? Гляди, наскрозь прогорела! Стоит только и воняет зазря. Ее тоже выкидывать надо. Только денег на новую нет. А барахло из нее я все повыкидывал.

– Ну а фотоаппарат? Куда ты дел фотоаппарат?

– Какой фотоаппарат? Не было никакого фотоаппарата!

– А где его фотографии, пленки, блокноты? – совершенно растерявшись, тупо спросил я.

– Где-где! На мусорке, два дня его писульки на помойку носил. Точно ты говоришь – там и пленки всякие были, и фотки разные, целый мешок вытащил!

– Дурак ты, а не дядя! – В сердцах хлопнув дверью, я выскочил из квартиры.

Похоже, мне определенно не везет в этом деле с самого начала. В подшивке нет ничего стоящего, компьютер напичкан старой, не нужной мне информацией, фотоателье архивами не располагает, а болван Колян вообще выкинул все рабочие материалы Старкова. Кажется, напрасно я взял аванс, понадеявшись на свою безмозглую голову. Время уже четыре, а у меня нет и малейшего проблеска.

Нехорошо, господин Гончаров, быть таким самоуверенным, особенно в вашем возрасте!

* * *

Третьим местом, куда я направил свои уставшие стопы, была городская ВПЧ-7, или попросту пожарка. Именно она принимала самое активное участие в тушении старковской квартиры. Но кем мне представиться? Просто гражданином Гончаровым? Да меня за мои нескромные вопросы в лучшем случае вытолкают в шею!

Два молоденьких офицера, сидя на лавочке, курили и утомляли друг друга надоевшими уже рассказами. Их дуэт показался мне вполне подходящим.

– Здорово, мужики! – нагло вклиниваясь в разговор, начал я.

– Здравствуйте, – вежливо ответили они. – У вас какие-то проблемы?

– Не без этого. Нужна ваша помощь.

– В чем дело? – сразу насторожился один.

– Что случилось? – спросил и другой.

– Тещу надо загасить. Я ее поутру поджег, а она до сих пор тлеет.

– Что-о-о! – Молодой, доверчивый лейтенант, позабыв закрыть рот, вылупил глаза. Его успокоил товарищ постарше:

– Распустил уши, слушай ты его больше, не то еще наговорит! Веселый незнакомец, мы согласны помочь твоему несчастью, веди нас к своей теще, только через гастроном.

– Проблем нет, – деловито согласился я, – можно даже вовсе обойтись без тещи и ограничиться одним гастрономом, только нам необходим четвертый.

– Это еще зачем?

– У меня к нему вопрос.

– Какой? Ой не нравишься ты мне, мужичок! Канал бы ты отсюда, пока я еще добрый. Что тебе надо? Пашка, зови пацанов!

– Стой, не надо, сейчас я вам все объясню.

Предъявив документы, я в двух словах рассказал им настоящую причину своего появления.

– Бог ты мой! А нельзя ли было попроще? Именно мы с Пашкой гасили ту квартиру и первыми в нее ворвались. Сам Бог направил вас к нам! Попади вы к начальнику, он бы подтвердил официальную причину пожара, то есть неосторожное курение в постели. Но мы на этот счет имеем совершенно иное мнение. Сейчас мы вам все расскажем, но только с тем условием, что ни вы нас, ни мы вас никогда не видели.

– По рукам и через гастроном!

– Да нет, что вы, мы просто пошутили. У нас дежурство, а нынче за свою работу нужно держаться.

Случилось это так. Сигнал в нашу часть поступил в один час тридцать пять минут местного времени. Поскольку наша часть ближайшая, мы появились первыми, то есть были на месте уже через пять минут. Комната на третьем этаже полыхала вовсю! Я тогда очень этому удивился. Как за пять минут, что мы находились в дороге, она могла так разгореться? Обычно соседи нас поднимают, едва почуяв запах дыма, а тут… Если бы возгорелся газ, то произошел бы взрыв, но его не было. С огнем, несмотря на его интенсивность, мы справились довольно скоро и немного погодя, когда дым рассеялся, смогли спокойно проанализировать причину пожара. Первое, что бросалось в глаза, это труп хозяина. Четыре года я тушу пожары и видел немало обгоревших тел, начиная от грудных младенцев и заканчивая дряхлыми стариками. Но подобного еще не встречал. Это была натуральная головешка, местами обгоревшая до костей. Напрочь выжженный живот, торчащие черные ребра… Ужас! О каком, к черту, неосторожном курении тут можно говорить?! И еще диван, на котором лежал этот уголек. Диваном его, собственно, назвать было нельзя, потому что остались от него одни только пружины, все деревянные части сгорели, совершенно неописуемое зрелище. – Тут парень замолчал, видимо заново переживая ужасную картину, но через секунду, прокашлявшись, продолжил:

– А теперь о самом главном – о том, о чем мой начальник предпочитает не слышать. А для вас это будет хорошей информацией к размышлению. В комнате пол выгорел почти весь, а вот в передней, которую огонь почти не тронул, пол прогорел очень странным образом.

– Что значит – странным образом? – подтолкнул я замолчавшего пожарного.

– Понимаете ли, выгорел он довольно ровной дорожкой прямо посередине коридора. Тогда у меня возникло подозрение, а теперь я в этом уверен, что таким образом поджигатели и запалили квартиру. То есть, вполне возможно, что в мертвое тело они закачали бензин, потом облили им всю комнату, а затем, отходя по коридору, пролили бензиновую дорожку для поджога. Повторяю, я несколько раз акцентировал на этом внимание, но, увы, безрезультатно! Мое рвение оказалось никому не нужным.

– Непонятно, – пробормотал я, – если квартиру зажигают, то это кому-то нужно. Спасибо вам за информацию, но позвольте еще один вопрос. Не заметили ли вы рядом с трупом пепельницы с окурками?

– О каких окурках вы можете говорить, – засмеявшись, ответил парень.

– Там же все сгорело! А вот осколки массивной хрустальной пепельницы, вместе с пустыми бутылками, действительно были обнаружены подле дивана. Именно на этом основании высокое начальство и вынесло свой вердикт: пожар возник по вине гражданина Старкова, находившегося в состоянии алкогольного опьянения, и неосторожного курения последнего. Полный маразм!

– Я вам очень благодарен, господа брандмейстеры, вы здорово мне помогли, на сто процентов подтвердив мои, не совсем обоснованные, подозрения.

– Да чего там, только помните о нашем уговоре – вы нас не знаете!

Бывайте здоровы! Сухого вам рукава!

– Куда?

Заржав, они скрылись в дежурке, а я поплелся домой. Время близилось к шести, и мне предстоял еще звонок в ателье «Гелиос». Правда, больших надежд я на него не возлагал, скорее всего, там поджидал меня ноль, помноженный на ноль.

А вдруг? Вот из-за этого-то «вдруг» я прямо с порога кинулся к телефону. Увы, совершенно напрасно! Курносенькая девочка с глубоким сожалением сообщила, что ни единого негатива, равно как и фотографий, ей обнаружить не удалось.

– С кем это ты там сюсюкаешь? – по-гусиному вытягивая шею, сварливо прошипела Милка.

– С фотографом, – совершенно искренне ответил я.

– Расскажи это тете Броне, что торгует на базаре кастрированными каплунами. С каких это пор фотографов зовут Светочками и даже миленькими?

– Да она же еще совсем девчонка, – праведно возмутился я в ответ на гнусные и необоснованные подозрения.

– Тем хуже для тебя, старый развратник! Уже и до девочек добрался!

Интересно только знать, где ты выкопал подобную редкостную особь?

– Представь себе, отыскал. И она действительно фотограф, – пытался я оправдаться.

– Ну да, конечно! В таком случае ты у нее фотомодель. Я правильно понимаю положение вещей?

– Правильно!

– В таком случае, она бездарный фотограф, лишенный элементарного чувства гармонии, если, конечно, не работает на кунсткамеру. Ведь только там твое изображение могут оценить в полной мере.

– Молчи, пьянь вокзальная, лучше на себя посмотри!.. Чего это ты расфуфырилась? – Только теперь я заметил ее тщательно уложенную прическу, макияж и умопомрачительное вечернее платье. А кроме того, полный стол вкусной жратвы, расфасованной по хрустальным вазочкам. – Милка, да ты, никак, сдурела?

Праздники у людей давно кончились!

– Это у людей, а у тебя праздники только начинаются.

– Какие? – опасаясь внеплановой гадости, осторожно поинтересовался я.

– Я беременна! – ставя себе в заслугу этот малоприятный для меня факт, гордо объявила Милка и, подумав, спросила:

– Ты рад?

– Конечно, – расквасил я губы в улыбке, – но надо бы в больничку…

Это… Ну… Сама понимаешь, пока не поздно…

– Поздно! – Злорадно торжествуя, она выпятила брюхо, которого я ранее почему-то не замечал, должно быть, маскировалась, стерва!

Господи, ну почему мне так не везет? Не прошло и месяца, как меня дважды бросали в ямы с нечистотами, дважды пытались ухлопать, три раза вызывали к следователю, а теперь еще и это… Нет, Гончаров, определенно ты родился под счастливой звездой в момент ее затмения.

– Ну а стол-то зачем? – уже равнодушно спросил я. – Да еще на шесть персон?

– На нашу помолвку к семи часам я пригласила твою мать и своего отца.

– Что?! На какую, к черту, помолвку?

– На нашу, естественно. Сегодня объявим о нашей свадьбе, которая состоится через неделю – в четверг.