Текст книги "Гончаров и его подзащитная"

Михаил Георгиевич Петров
Гончаров и его подзащитная

* * *

По случаю удачно проданного «Запорожца» мой давний товарищ Валерий Степанович Ефремов решил устроить гранд-банкет. В числе почетного и единственного гостя был приглашен я. Ну а поскольку Валерка жил один, то и обмывать его сделку нам предстояло вдвоем. Еще с порога, не раздеваясь, я критическим оком оглядел стол. Я не гурман и привык довольствоваться тем немногим, что ниспошлет Бог, но такого вопиющего убожества ни видал давно. Если не считать немереного количества спиртного – стол был пуст. Капуста, селедка да картошка в мундире составляли все меню. В общем, при всем своем желании обожраться тут было невозможно.

– Ты никак на все вырученные от продажи деньги накрыл стол? – скидывая куртку, кисло заметил я.

– Нет, немного осталось, – скромно ответил он. – А что тебе не нравится? Картошечка в мундире. Капустку тоже купил, а селедка самая дорогая и жирная. Водку я взял фирменную и, оцени, в большом количестве.

– Вот и пей ее сам, алкаш-неудачник, совсем сдурел. Чем прикажешь ее закусывать? Рукавом или твоим старым носком?

– Не понимаю, что тебя не устраивает? Селедочка отличного засола. Но если уж ты такой привередливый, могу тебе поджарить пару яиц.

– Будь любезен, только выбери покрупнее.

– Как скажешь, – обидчиво ответил хозяин, пропуская меня в комнату. – Располагайся. Можешь включить телик.

Включать я ничего не стал. Просто сидел на диване, с интересом разглядывая его холостяцкую квартиру, в которой не был года три. С тех давних пор, как его преподобная выбрала себе другого, более удачливого спутника жизни, в его хоромах мало что изменилось. Разве что появился новый телевизор да рыжий кот Матвей поменял свой окрас. Наверное, и назывался он теперь по-другому.

– Как дела-то? – внося шипящую сковороду, задал он беспредметный вопрос.

– Как сажа бела, – подсаживаясь к столу, ответил я. – А чего ты решил своего мустанга продать?

– А на кой он нужен? Во-первых, мне с моим несуразно длинным ростом и авторитетной лысиной стыдно в него садиться, а во-вторых, я намедни всю рожу ему раздолбал. Там один ремонт на три штуки потянет. А это почти пять моих зарплат.

– А кто ж тебе не велит зарабатывать больше? Плюнул бы на свой театр… Что, свет клином на нем сошелся?

– Не сошелся, – уныло кивнув яйцеобразной головой, согласился Ефремов. – Да только кто меня куда возьмет? Я ведь, кроме кукол, в руках ничего не держал. А ты думаешь, из-за чего Вика от меня ушла? Вот то-то… Бабе что нужно? Сам знаешь… А я ни ловчить, ни крутиться не могу. Ладно, забудем, хватит ныть, не для того собрались. Наливай, Константин Иванович, живы будем – не помрем!

– Не помрем, – согласился я, опрокидывая рюмку. – А только с таким пессимистическим настроением можно и голову в петлю сунуть.

– Уже подумывал, – хрумкая капустой, криво усмехнулся Валерка. – Спасибо соседке, отговорила. Тоже одна живет.

– Вот и прекрасно. Хорошая у тебя соседка. Взял бы да и женился на ней.

– Это ты здорово придумал! – расхохотался кукловод. – Ей самое время замуж выходить. Семьдесят годков стукнуло. Едва ползает. Давненько ее не видел. Куда, старая, запропастилась? Надо ее проведать, водочки отнести. Она как пирожки или блинчики жарит – всегда мне заносит. Ты посиди, а я мигом.

Озадаченный и с гостинцем в руках, он вернулся назад минут через пять.

– Дверь почему-то не открывает, – удивленно сообщил он. – Не случилось ли чего?

– Ну и что с того, что дверь не открывает? – наполняя рюмки, благодушно спросил я. – Погулять бабулька вышла, только и всего.

– Куда там погулять! Она еще летом перестала на улицу выходить.

– А кто же ей за продуктами ходит?

– Надька, сестра патронажная.

– Тогда тем более не вижу оснований для твоего щенячьего скулежа. Если бы бабулька приказала долго жить, то сестричка давно бы об этом сообщила. Наверняка у нее есть дубликат ключей.

– Не знаю, но возможно. Только мне одно не нравится. Доносится из ее квартиры едва слышный сладковатый душок. Неприятный он, неэстетичный какой-то.

– М-да, душок – явление действительно неприятное. Может быть, у нее прокис суп или еще какой продукт.

– Костя, нынче у пенсионеров супы не прокисают, правительство не позволяет.

– Пожалуй, ты прав. Скажи, а что-нибудь ценное у нее в квартире есть?

– По сравнению с ней я Ротшильд.

– Значит, если она и померла, то, считай, своей смертью. Вызывай участкового. У меня такое впечатление, что наша пирушка скоро окончится.

В ожидании участкового мы успели докушать глазунью и опорожнить бутылку, так что к его приходу вид у нас был геройский и самый решительный. С большим энтузиазмом мы откликнулись на его просьбу о содействии. Вооружившись топором и мощной отверткой, мы поднялись на третий этаж и здесь при помощи своих немудрящих инструментов вскрыли подозрительную квартиру. Смрад, ударивший в нос, заставил нас отшатнуться. Теперь я мог подтвердить, что подозрения кукловода не были напрасными.

– В квартиру не заходить! – начальственным тоном приказал коротышка капитан.

– Да ты нас туда и за бутылку не загонишь, – зажимая нос, заверил его Валерка. – Что теперь делать, куда звонить?

– Куда, куда, в морг звонить, – важно вынес свое решение участковый.

– В морг-то оно можно, – задумчиво протянул я, – морг дело хорошее. Куда уж тут, господин пристав, без морга-то денешься. Только смекаю я: а ну как старушка не по своей воле преставилась? Тогда что? Ввалятся санитары, все затопчут, и вы будете виноваты. Я правильно рассуждаю?

– Правильно. Тем более, что за последний месяц по нашему району убито три пенсионера. Откуда мне позвонить?

– От меня, – самоотверженно вызвался Валерка.

Едва только они скрылись из поля моего зрения, как я, не мешкая ни секунды, сунул свой любопытный нос в бабушкину квартиру. Заглянул в комнату и тут же выскочил. Того, что я увидел, а особенно унюхал, хватило вполне. Жирные мухи вольготно и непринужденно ползали по раздувшемуся трупу, который я углядел на диване. Бабуля лежала лицом вниз и, судя по свисающим концам веревки, была удавлена насильно.

На площадку я выскочил вовремя, потому что из соседней квартиры высунулась любопытная женская физиономия и поинтересовалась, какому идиоту вздумалось портить воздух у нее под дверью.

– Только не мне, – сразу отверг я ее гнусные подозрения.

– Господи, как воняет, – брезгливо сморщив курносый нос, сплюнула дама. – Откуда этот запах?

– Мне кажется, он разносится из соседней с вами квартиры.

– Старая грязнуля, что она там делает?

– Лежит, – лаконично ответил я.

– Сейчас я ей выскажу, – гневно пообещала соседка и дернулась к двери.

– Не надо, – перекрывая ей путь, попросил я. – Она все равно вас не услышит.

– Это меня-то не услышит! – взвизгнула баба. – Да меня мертвый услышит.

– Наверное, так оно и есть. Но только она уже начала разлагаться, и мне кажется, что на сей раз ваши крики останутся невостребованными. Впрочем, как знаете…

– Участковый инспектор Оленин, – отдавая честь, представился капитан. – Женщина, почему кричите?

– Она, господин пристав, требует доступа к телу, а я не пускаю, – гаденько улыбнувшись, пояснил я. – Мало ли что приключится! А может, она какие-то улики уничтожить хочет. С этими любопытными ухо держать надо востро. Дело такое…

– Вы совершенно правильно поступили, товарищ, – облагодетельствовал меня Оленин и в знак особого доверия сообщил: – Сейчас сюда приедет медэксперт, а там уже посмотрим, что к чему.

– Замечательно, тогда, с вашего позволения, мы будем находиться в квартире этажом ниже. Когда понадобимся – всегда к вашим услугам. Валерка, только строго между нами, – тщетно пытаясь отмыть с себя ароматы мертвечины, сообщил я, – бабульку-то твою угрохали.

– Ты в своем уме? – вылупился на меня Ефремов. – Почему ты так решил?

– Потому что, пока вы ходили звонить, я заскочил к ней в гости. Ее удавили капроновым шнуром. Не понимаю только за что. У тебя на этот счет есть какие-нибудь предположения?

– Абсолютно никаких. Нина Антоновна жила от пенсии до пенсии. Ничего ценного, кроме золотого колечка да пары сережек, в доме у нее не было.

– Это я понял, но тогда за каким чертом ее понадобилось убивать? Может быть, из-за квартиры? Она у нее приватизирована?

– Нет, я знаю точно, потому что на эту тему разговоры у нас велись неоднократно. Незачем ей было ее приватизировать, поскольку близких родственников у нее не было, а дарить хату племянницам-потаскушкам она не хотела.

– Почему? Все не государству достанется.

– Не любила она их. Жаловалась, что вспомнили они ее только тогда, когда время к закату подошло. И это действительно так. Здесь я живу больше десяти лет, а впервые увидел их года два назад. Вдруг забота их обуяла. Продукты вкусненькие таскать начали, винцо марочное. Чего там греха таить, любила Антоновна немного пригубить, а только на этот раз пошла на принцип, все их подаяния аккуратно складировала в коридоре, не касаясь даже пальцем.

– Тогда понятно. Скорее всего, они ее и прижучили. Прямо на разобранном диване кислород перекрыли, мерзавки. И то сказать, обидно… Ты их с недельку тому назад не видел? Может, на лестнице случайно встретил?

– Да нет, они уже больше года как перестали к ней ходить. Надоело попусту время терять, они и отступились.

– Не уверен. Кто может смириться с тем, что у тебя из-под носа квартиру уводят? Нет, Валерик, что-то тут не так. Боюсь, не обошлось здесь без ее родственничков.

– Может быть, и так, но только я вот о чем подумал: зачем ее племянницам понадобилась эта однокомнатная хрущоба? Сами они не бедствуют, имеют какое-то частное предприятие, разъезжают в «фольксвагене» и вполне довольны жизнью. Зачем им убивать полуживую старуху? Не вижу в этом никакого смысла.

– На первый взгляд многие убийства лишены смысла, а тут налицо, по крайней мере, две причины. Во-первых, они могли мстить тетке за ее дурацкое упрямство, а во-вторых, мы же не знаем наверняка, оставалась ли квартира неприватизирована. Что же касается их материального благополучия, то хорошо ведь известно: чем больше имеем – тем больше хочется.

– Да тебе-то что до них? Не наши это проблемы и не нам их решать. Давай лучше выпьем за рабу Божью Антоновну.

За рабу Божью Антоновну мы пили вплоть до прихода участкового. Желая нас удивить, он предложил проследовать за ним туда, где уже суетились криминалисты, медики, следователь и прочие санитары.

Выступая в роли понятых, мы расписались во всевозможных протоколах и за неимением оснований к задержанию были с миром отпущены. Однако веселиться и продолжать пить водку с селедкой желание пропало начисто. В седьмом часу вечера, неудовлетворенный и сердитый, я вернулся домой.

Убийство Валеркиной соседки не давало мне покоя весь вечер. Оно могло показаться совершенно ординарным, если бы не одно обстоятельство: никаких видимых мотивов в нем не усматривалось. Непременно в понедельник вечером позвоню Ефремову и расспрошу, как развиваются события. Может быть, что-то и прояснится.

В понедельник, ближе к вечеру, он позвонил сам. Едва поздоровавшись, заговорил срывающимся от волнения голосом:

– Костя, ты не представляешь… Нет, только подумай. Ну и дела творятся в нашем датском королевстве. Я как узнал, так чуть не уписался. Ей-богу, в голову бы не пришло…

– Кукольник, – жестко прервал я его сумбурный поток, – заткнись и выпей воды. Только потом я буду тебя слушать, в противном же случае беседуй с унитазом.

– Ну да. Конечно, – успокаиваясь, согласился он. – Костя, а ты был прав. Эти племянницы те еще штучки. Оказывается, они переписали бабкину квартиру на себя еще год назад, причем, насколько мне стало известно, без ведома самой Антоновны.

– Как? Как можно?

– Вот так! Когда есть деньги, все возможно.

– Ну что ж, поздравляю. На этот раз зло будет наказано.

– Да, но это еще не все. Ты представляешь, эти паскудницы после того, как убили тетку, не побрезговали ее пенсией. Это до какого же скотства нужно дойти, чтобы опуститься до такого!

– А откуда ты узнал о пенсии? Они сами тебе об этом сообщили?

– Нет, конечно. Ко мне только что заходил участковый Оленин. Он-то все и рассказал. Нет, ну ты подумай, какие суки!

– Погоди-ка, а откуда твоему участковому стало известно о том, что они после убийства присвоили ее пенсию? Они сознались в этом?

– Ну, я не знаю. А только денег в квартире не обнаружено ни копеечки, хотя четвертого февраля Нина Антоновна пенсию получила, о чем свидетельствует ее роспись в ведомости.

– Ясно, а что твой капитан говорит о дате ее смерти?

– Вот-вот, именно где-то в это время ее и укокошили.

– Лерка, ты там что-то про кольцо упоминал. Они его тоже забрали?

– Нет, как ни странно, колечко и золотые сережки менты нашли сразу. В шифоньере, в старой картонной коробочке, там, где она их всегда хранила.

– Ну, тогда все ясно. Тогда все понятно. Позванивай, – заканчивая разговор, пробормотал я.

А ничего-то тебе, самоуверенный господин Гончаров, не ясно, ничего не понятно, а скорее даже наоборот. Неувязки получаются. Скажи мне на милость, почему племянницы-убийцы забрали нищенскую старухину пенсию и при этом не тронули золотых вещиц? Ведь они, судя по Леркиным рассказам, прекрасно знали, где бабуля их хранит, а цена их гораздо выше теткиной пенсии. И вообще, зачем они забрали деньги? Если для отвода глаз, чтобы направить следствие по ложному пути, то и золотишко прибрать им было бы не вредно. И погромчик инсценировать не мешало. Однако ничего такого нет. В квартире, если не считать разбросанного постельного белья, полный порядок. Что-то не компонуется это, казалось бы, заурядное убийство. Ясно пока только одно: преступление совершено лицами не случайными. Незнакомым людям бабка дверь не откроет. Погодите, товарищ Гончаров, а почему вы считаете, что она сама открыла дверь лиходею? Насколько мне помнится, Лерка говорил, что к ней приходит патронажная сестра. Вот откуда бы я начал танцевать свое танго. Надо бы напомнить о ней участковому. Хотя вряд ли он отнесется к этой рекомендации серьезно. Не нужна она ему. Тогда кому все это нужно? Может быть, господину Гончарову, поборнику справедливого возмездия? Нет уж, увольте, своих шишек мне хватает выше головы.

Удовлетворенный правильной мыслью, я тайно выпил чашку водки, завалился на диван и позабыл об этой истории навсегда.

В пятницу я проснулся довольно поздно, когда часы показывали полдень, а от Милки оставался только запах духов и рекомендательная записка о том, чтобы сегодня я напрочь воздержался от приема спиртного, поскольку вечером мы приглашены на день рождения ее очередной подруги. Выкурив сигарету и приняв водные процедуры, я прикидывал, как половчее выполнить ее пожелания, да так, чтоб и волки были сыты, и овцы целы. После недолгих размышлений такой компромисс мною был найден.

Всякий уважающий себя джентльмен, проснувшись утром, непременно должен выпить чашечку кофе, и нет в том ничего зазорного, если он плеснет туда символическую капельку коньяку. Что, собственно, я и сделал. И не моя в том вина, что в полученном напитке почему-то превалировал коньяк. В конце концов, я не провизор и мензурок у меня нет.

С котом на коленях я устроился перед телевизором и, потягивая коричневое пойло, вместе с господином Ковровым занялся разгадками петербургских тайн, и что характерно – с каждым глотком герои этого фильма становились мне дороже и милее.

Резкий звонок в дверь, показавшийся мне совершенно неуместным, разрушил нашу идиллию. Негромко сквернословя, я сбросил кота и, запахнув халат, открыл дверь.

– Вы ошиблись! – были мои первые слова, когда прямо на меня двинулся огромный букет разноцветных гладиолусов. Он был настолько велик, что закрывал лицо стоящей за ним женщины.

– Нет, Константин Иванович, – возразил приятный голос, показавшийся мне знакомым, – не ошиблась, но может быть, вы все-таки пропустите меня?

– Э-э-э, с превеликим удовольствием, если вы не замышляете против меня зла.

– Не замышляю, – проходя в переднюю, усмехнулась нежданная гостья. – Пропустите меня в ванную, первым делом нужно позаботиться о цветах.

Ровным счетом ничего не понимая, я распахнул перед нею дверь и отошел в сторону, ожидая ее дальнейших распоряжений. Вывалив весь свой цветочный сноп прямо в ванну, она наконец-то повернулась, и я ее узнал.

Конечно же это была она, Русова Галина Григорьевна, по прозвищу Кнопка. Маленькая, игрушечная шатенка тридцати пяти лет от роду – мой недолгий, но сказочный роман в одном из приволжских домов отдыха. Когда это было?

– Вон ты какой стал?! – глядя снизу вверх на мой жеваный сапог рожи, отметила она. – Женился, я слышала.

– Да, болтают такое. А ты не изменилась, все такая же крохотуля-симпапуля.

– Врешь ты все. Время еще никого не красило. Нам теперь всего-то и осталось, что жить воспоминаниями. Ты занят? Я не оторвала тебя от дела?

– Какие теперь дела? Кофе пил, – как-то по-дурацки ответил я, прикидывая, как бы сподручнее объяснить Милке ее странное появление. – Ты кофе хочешь?

– Можно, да ты не волнуйся, я пришла по делу.

– А зачем приволокла такую копну цветов, они ведь кучу денег стоят.

– Это для твоей жены, а насчет денег не беспокойся, цветы я сама выращиваю.

– Хорошо, что не крокодилов. Вообще-то говорят, будто бабам гладиолусы не дарят, ну да ничего, для моей сойдет. Проходи в кабинет, он, правда, не мой, но на момент отсутствия тестя я прописался в нем капитально. Располагайся, а я на кухню.

– Это долго, обойдемся без кофе. У тебя выпить что-нибудь есть?

– А когда у меня не было? Даже в письменном столе заначка, – горделиво вытаскивая едва начатую бутылку, похвастался я. – Глаголь, что у тебя стряслось?

– А откуда ты знаешь?

– Работа такая. Да и видик у тебя подавленный, словно бревно на тебя упало.

– Это точно, только хуже, чем бревно… Не знаю, с чего и начать.

– Для начала объясни мне, каким чудом ты оказалась здесь.

– Увидела твою фамилию в протоколе осмотра места происшествия, навела справки и приехала. Правда, боялась, а вдруг однофамилец окажется.

– Так, так, так. – Интенсивно раскачивая хилые свои мозги, я судорожно пытался понять, о каком происшествии идет речь. Не сразу, но, кажется, это мне удалось. – Уж не племянница ли ты безвинно убиенной Нины Антоновны? – воскликнул я, радуясь то ли этому обстоятельству, то ли своей догадке.

– Да, она моя тетка. И именно поэтому нас с сестрой подозревают в убийстве.

– И правильно подозревают, – резвился я. – Кому, как не вам, выгодна ее смерть?

– Господи, и ты туда же, – брякнув чашкой об стол, вскипела Галина. – Ну а зачем? Какой смысл нам было ее убивать?

– Затем, что вы стали обладателями ее квартиры.

– Этого вшивого сарая? Абсурд. Поедем, я тебе покажу, какие у нас с Танькой квартиры. Трехкомнатные, европейского стандарта, по двести квадратных метров. И это при том, что живем мы одиноко.

– Вот как, а мне помнится, у тебя был муж.

– Был, да весь сплыл. Несколько лет я как дура тащила этого ублюдка на своем хребте, а он мало того что весь день лежал кверху задницей, так по ночам приспособился мои деньги прогуливать со своими шлюхами и проститутками. Последней же каплей моего терпения стал триппер, который он мне изящно и непринужденно подарил. Ты бы видел, как я его выперла, как классно он летел с лестницы… Костя, ты думаешь, мне эти деньги, эти квартиры и машины достались легко и просто? Заблуждаешься. Вконец доведенные нищетой до крайности, мы с Танькой подрядились к грузинам продавать цветы. На первый взгляд это приятное и экзотическое занятие. Но чтобы более-менее заработать, приходилось с утра и до позднего вечера стоять на проливном дожде или трескучем морозе. Впрочем, это полдела. Наш главный принцип – подороже продать и подешевле купить. А какой грузин и за какие заслуги отдаст тебе товар подешевле? Только старый и только через постель. Вот таким образом мы с Танькой перекантовались осень и зиму. А весной подсчитали наши скудные прибыли и решили открыть собственное дело. То, чем мы занялись, и делом-то не назовешь. Мы купили крохотный дачный участок, соорудили там нечто похожее на оранжерею и стали разводить цветы. Причем сначала все делали сами, пахали на этом проклятущем участке по двадцать четыре часа в сутки. Это только на первый взгляд все просто, посадил корешок и жди себе, когда цветочек проклюнется. К сожалению, так не бывает… Господи, о чем это я? Совсем тебе голову задурила.

– Нет, отчего же, продолжай, интересно.

– Да что там интересного. Интересно стало тогда, когда мы стали получать реальные доходы от своего труда. Сейчас у нас большой цветочный магазин и несколько мелких киосков. Теперь скажи, зачем нам понадобилась теткина халупа?

– Значит, понадобилась.

– Для чего?

– Это у вас нужно спросить. Если она вам без надобности, то зачем вы переделали на себя ордер?

– Батюшки, да она же сама прошлой зимой мне позвонила и велела все документы переделать на мое имя.

– Вот как! А у меня на этот счет несколько иные сведения. Будто бы вы только и делали, что ходили вокруг нее, слезно умоляя переписать квартиру на вас.

– Полная чушь. Меня и в милиции этим вопросом затрахали. Откуда такие данные?

– Из компетентных источников, – важно заверил я ее.

– Дерьмо собачье твои компетентные источники!

– Я так не думаю.

– Ладно! – решительно привстала Галина. – Предположим, что теткина квартира была нам не безразлична. Что с того? Подумай, зачем душить старуху, навлекая на себя лишние подозрения, когда она и без нашей-то помощи готовилась к близкой смерти. Какие-нибудь полгода, от силы год – и мы автоматически становились владельцами всего ее имущества.

– Откуда вы это могли знать?

– От верблюда, – не совсем удачно ответила Галина. – Наверное, мы ее все-таки навещали. Или тебе это кажется странным?

– По моим данным, последний раз вы были у нее год назад.

– Хреновые у тебя данные. А между тем, по крайней мере раз в две недели, Танька или я к ней наведывались. Привозили продукты, убирались в квартире.

– А мне казалось, этим занималась патронажная сестра.

– Надька-то? Сучонка дрянная, да на нее где сядешь, там и слезешь. Она должна была навещать старуху не менее двух раз в неделю, а по рассказам тетки, не появлялась у нее по десять дней. Правда, бабуля соврет – не дорого возьмет. Любила старая пожалиться, в жилетку поплакаться. Однако я точно могу сказать: когда мы к ней приезжали, в квартире обычно заставали неимоверную грязь.

– Как ты можешь доказать тот факт, что вы помогали Нине Антоновне?

– Да нет ничего проще. Как я поняла, тетка была убита четвертого или пятого февраля. Я правильно говорю?

– Точно сказать не могу, но предположительно где-то так.

– Очень хорошо. А первого февраля к ней приезжала Таня и до отказа набила холодильник продуктами. Нужно просто взглянуть, что там лежит, и тогда сразу станет ясно – на свои пенсионные копейки она не купила бы и половины. Мы снабжали ее всем вплоть до икорки и коньяка. Да, иногда тетушка была не прочь пропустить рюмочку-другую. Так вот, того, что мы привозили, ей хватало с лихвой.

– Если верить твоим словам, то ее пенсия должна была оставаться практически нетронутой?

– Этого я сказать не могу, но теоретически это так. Она не тратилась, даже квартиру и коммунальные услуги оплачивали мы. Это нетрудно проверить по квитанциям в бухгалтерии ЖЭУ. Если она что и покупала, так это хлеб и иногда бутылку дешевой водки.

– И как давно вы поставили ее на довольствие?

– Да уж больше двух лет будет.

– А тебе не кажется странным такой альтруизм?

– Нет, не кажется. Кроме нее, у нас никого нет. Внешне тетка очень походила на мать, которая погибла, когда нам с Танькой было по десять лет.

– И она окружила вас любовью и заботой?

– А ноу-хау не хо-хо? – Блеснув злыми глазами, Галина опрокинула остатки коньяка и заговорила торопливо и сбивчиво: – Мы остались втроем с отцом, который, кроме как шоферить и пить водку, ничего не мог. Другими словами говоря, две десятилетние девчонки были предоставлены сами себе, и если бы не соседка тетя Женя, то от нас давно бы остались одни воспоминания. Лет через пять отец спился окончательно и угодил под машину. Неделей позже он скончался в больнице, и мы остались одни. Так вот, наша расчудесная тетушка даже в этом случае не удосужилась взять над нами попечение. И это при том, что жила она одна и трудилась бухгалтером на мясокомбинате. Несколько раз мы приходили к ней в гости, но потом, видя, как неохотно она нас встречает, с каким равнодушием выслушивает рассказ о наших проблемах, ходить перестали. Медицинское училище мы закончили только благодаря все той же тете Жене и друг другу. Вот такой заботой и лаской окружала нас покойница.

– Тогда мне тем более непонятна ваша к ней нынешняя любовь.

– А никакой любви к ней мы не испытывали. Просто она внешне очень походила на маму, да к тому же родственница.

– До меня это не доходит.

– Тут уж я ничем помочь не могу.

– Ладно. У вас были ключи от ее квартиры?

– Естественно. У Таньки их отобрали в милиции.

– А где она пребывает в данное время?

– Там же. Уже больше суток держат.

– Почему же тебя отпустили?

– Потому что я не могла быть прямой соучастницей «убийства», поскольку во время совершения преступления находилась в подмосковном санатории, о чем и предъявила документы. Но мы опять не о том, опять отвлеклись от темы. Неужели ты до сих пор думаешь, что мы имеем какое-то отношение к ее убийству?

– Пока ты меня в этом не разубедила.

– Господи, раз уж ты не веришь, то куда еще идти? Или попытаться откупиться деньгами?

– Может быть, но это опасно. Неизвестно, на кого нарвешься, и тогда твоя взятка пойдет тебе же во вред. Мент нынче пошел загадочный и непредсказуемый. Лучше бы вам законным путем доказать свою непричастность.

– Как? – почти закричала она. – Вчера я битых два часа объясняла этим милицейским олухам, что пожелай мы умертвить тетку, то сделали бы это куда грамотней и тоньше. Комар бы носа не подточил.

– Например? – живо заинтересовался я. – Ну, чего замолчала? Слушаю внимательно.

– Изволь. Как ты знаешь, мы с Татьяной закончили медучилище. Что нам стоило купить бутылку самопальной водки и накачать тетушку метиловым спиртом? А много ли ей, старухе, надо? Рюмку-другую – и она уже в раю. Или варенье вишневое, по особому рецепту сваренное, ей преподнести, или банку нужных грибочков подкинуть, да мало ли существует способов тихо и естественно отправить старого человека на тот свет.

– А ты, я вижу, в этих вопросах подкована серьезно.

– А как же, я за свою десятилетнюю токсикологическую практику многому научилась. Сколько народу откачала, скольким жизнь вернула! И после всего этого стала бы я душить собственную тетку веревкой? Обижаешь, начальник.

– Наверное, ты права. Ты знала, где она хранила золото?

– Те три фиговины, которые тетка тыкала в нос каждому встречному, она держала в картонной коробочке в шифоньере…

– А что, были какие-то еще?

– М-м-м, не знаю, – неуверенно ответила она и потянулась за бутылкой.

– Послушай, – резко остановил я ее доброе начинание. – Ты зачем сюда приехала?

– Хочу, чтобы ты помог нам очиститься от этих грязных подозрений.

– Ты в этом уверена?

– Что за странный вопрос?

– Дело в том, что я могу согласиться. За определенную мзду, естественно.

– Ну вот и отлично.

– Подожди. У меня было несколько случаев, когда мои клиенты в результате проведенного мной расследования впоследствии очень жалели, что обратились ко мне.

– Это как понимать?

– Я докапывался до истины, и истина та для клиента была крайне негативна, а порой просто плачевна.

– Не понимаю.

– Клиент садился за решетку. Не получится ли у нас такого конфуза?

– Однако странные у вас методы, господин Гончаров, – поднимаясь, усмехнулась цветочница. – Хорошенького же мне сыщика случай подарил.

– Отличного! – застенчиво согласился я. – И все же, госпожа Русова, я ничего не понимаю. Почему тебя это должно волновать? Ведь если ты знаешь, что никакого отношения к убийству не имеешь, то и причин для беспокойства не вижу.

– Да, к этому преступлению мы непричастны, но я не желаю иметь дело с человеком, который мне не доверяет. Простите за беспокойство и спасибо за коньяк.

– Ну что вы, что вы, какие пустяки, – сверхвежливо ответил я. – Цветочки-то забрать изволите? – не удержавшись от пакости, едко спросил я уже в передней.

– Не все же такие, как ты, – высокомерно посмотрев на меня снизу вверх, ответила она, выходя. – Мент ты позорный!

– А ты убийца! – радостно заржал я вдогонку. – Куда дела брильянты убиенной тобою тетки? Отравительница! – подумав, добавил я и хотел захлопнуть дверь, но немного опоздал.

Из-за лестничного пролета поднималась норковая шапочка, под которой шла Милка. Бросив дверь открытой, я трусливым зайцем ускакал в кабинет, запрыгнул на диван и замер в позе греческого мыслителя.

– Что, Котик, эта крохотуля осталась недовольна твоими потенциальными возможностями? – даже не раздеваясь, прямо от входа начала язвить Милка. – Ух она какая! Ах ты, мой бедненький, старый хреночек, ну как же мы так осрамились? Как же мне тебя утешить, импотентик ты мой маленький.

– Накаркаешь, дура, сама потом жалеть будешь, – не желая вступать с ней в яростные дебаты, равнодушно ответил я.

– Да куда уж мне, чернавке, против таких шикарных дам, от которых за версту разит дешевыми цветочными духами? Это, случайно, не ее крутой «фольксваген» торчит возле нашего подъезда?

– Наверное, ее, я не спрашивал, она ко мне по делу приходила.

– Не сомневаюсь. И в качестве строгого делового костюма ты накинул халатик, из-под которого торчат твои кривые волосатые ходули и то, что выше. Ты у меня прямо деловых законодатель мод.

– Ну не успел я одеться, думал, кто-то из своих пришел, а вон что получилось.

– То, что ничего не получилось, я уже поняла, а вот зачем ты, свинья китайская, коньяк лопал? Ведь как человека тебя просила.

– Что-то я не слышал, как ты об этом меня просила. Когда я проснулся, тебя уже не было. Так что не делай больно моей душе.

– Иди вымойся, я тебе новую рубашку купила. Все-таки в приличное общество приглашены, а то ходишь как бомж подзаборный.

– Тогда будь любезна, приготовь мне пенную ванну с хвойным ароматом.

– Пусть тебе ее готовит твоя козявка, а мне еще в парикмахерскую успеть нужно. Господи, а это что такое? – немного погодя раздался ее удивленный вскрик. – Костя, откуда эти цветы? Боже мой, да сколько их?!

– Миллион, миллион алых роз, – довольный произведенным эффектом, громко и фальшиво проорал я. – Эта козявка продала свой огромный дом и на все деньги купила мне цветы. Понимать надо. Видишь, как ценят твоего мужа за пределами этих стен?

– Боже мой! Какая прелесть! – Захлебываясь от щенячьего восторга, она подлетела ко мне с огромным пунцовым гладиолусом. – Ты посмотри, что за чудо! Костя, неужели ты их мне купил?