Текст книги "Полная история Руси"

Михаил Погодин
Полная история Руси

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2020

Том первый

Введение. Древняя русская история

Предание, донесшееся из глубины веков до наших летописцев, указывает племенам словенским первоначальное место поселения в Европе на среднем и нижнем Дунае, – Дунае, который до сих пор еще слышится у нас повсюду в народных песнях. «По мнозех временех (по потопе), говорит древнейший летописец наш, Нестор, живший в XI столетии, сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска».

Отсюда, вследствие естественного размножения и других побудительных обстоятельств, выселялись они по временам, – задолго до Рождества Христова, – и заняли, наконец, почти всю среднюю Европу.

Наша страна получила себе обитателей по случаю нашествия с запада кельтов или волохов, которые, растревожив словен в их пригретом гнезде, заставили многих искать себе новые места поселения. Они уже тогда стояли на известной степени образования, знакомые с земледелием и первоначальными искусствами, говорили богатым и значительно развитым языком, имели понятия и верования о Боге и жизни посмертной, принесенные еще из прародины своей, Индии, с которой до сих пор обнаруживают родство.

Одни из словен, племена ляшские, поселились к северо-западу от Дуная; другие, наши, к северо-востоку.

Передовым из последних были собственно словене. Спасаясь от нашествия, они должны были спешно и усиленно прокладывать себе дорогу, шли-шли и достигли, наконец, озера Ильмеря,[1]1
  Ильмерь, современное название – Ильмень. Примеч. ред.


[Закрыть] потеснив обитавшую в этих местах чудь. Только здесь смогли они остановиться и построить себе город – Новгород.

Соплеменники, следовавшие по их стопам, также остановились по пути, когда натиск с юга утих, где кому случилось: на Двине, Припяти, Соже – кривичи, дреговичи.

Другие, еще прежде повернувшие направо, расселились по Днестру, Бугу, Днепру и их притокам, – тиверцы, хорваты, северяне, поляне.

Все они не составляли сплошного народонаселения, разделяясь между собою реками, лесами, горами, болотами и степями.

Поляне, по сказанию летописца, отличались тихим и кротким нравом. Брак издавна совершался между ними по взаимному согласию. Семейные отношения отличались скромностью. Древляне же имели обычаи дикие, подобно зверям, с которыми жили в своих дремучих лесах, питались всякой нечистотой, в распрях и ссорах, и убивали друг друга; брака полюбовного не знали, но уводили или похищали себе жен. Так же жили радимичи, вятичи, северяне. Они сходились на игрища и плясанья между селами и там выбирали себе девиц, с кем которая сговорится. Многоженство было у них в обыкновении. Над покойниками совершалась тризна, насыпалась высокая кладь, на которой и сжигался труп. Сожженные кости собирались в небольшой сосуд и устанавливались на столбах при дорогах. Так поступали вятичи, кривичи и другие вплоть до XII столетия. Мыться и париться в банях составляло древнейший обычай, которому удивился еще, как говорит предание, Св. Апостол Андрей.

Вскоре они познакомились со своими приморскими соседями: это были родственные племена, переселившиеся прежде них с Дуная, а далее норманны, известные у нас под именем варягов, самый деятельный и удалой народ в Европе того времени, которые уже с V века хозяйничали на всех морях и имели сообщения по всем берегам: в Британии, Галлии, Германии, Италии, наконец, ближайшие, финны, так называемая ими чудь.

Смышленые пришельцы разузнали, где в основном расположены естественные ресурсы, в которых они наиболее имели нужду, и что могут они предлагать в замену перми, булгарам, хозарам, югре. Им удалось даже впоследствии стать твердой ногой на самых выгодных для себя в этом отношении местах, откуда они могли распространять свою власть над соседними областями. Так возникли новые поселения, оказавшиеся вскоре для них необходимыми – Изборск, Торжок, Белозерск, Ростов, Муром, Бежецк, Волок Ламский.

В торговле новгородской приняли вскоре участие и норманны, нигде не упускавшие случая заводить свои связи и расселявшиеся повсеместно; они распространили новгородскую торговлю еще далее, до самого устья Волги, куда, с противоположной стороны, через Каспийское море, из внутренней Азии, проникло с той же целью другое – бодрое, живое и, вместе, образованное племя того времени – арабы.

Арабы привозили в устье Волги к хозарам пряности, южные плоды, шерстяные ткани, драгоценные камни, которые до сих пор удерживают у нас свои восточные наименования: изумруд, яхонт, бирюзу, жемчуг… Чудские племена доставляли меха, рыбу, хлеб, металлы, юфть. Из низовых южных славянских поселений доставлялся хлеб, мед, воск. Из Греции – паволоки, золото, вино. Норманны торговали мечами франкской работы, янтарем, пухом, невольниками.

Очень рано между всеми этими народами началась взаимная мена, из которой мало-помалу, по мере распространения сообщений, образовалась правильная обширная торговля с определенными путями.

Смышленые словене умели воспользоваться своим выгодным положением, на перепутье норманнов в Грецию и к финским племенам, передавали товары из рук в руки и богатели. Город их стал, в некотором смысле, перевалочным местом на Севере. Слава о Новгороде распространилась по всему Варяжскому (Балтийскому) поморью, а исландские саги наполнились сказаниями о богатстве и могуществе великого Гольмгарда.

Точно такое же значение получил на юге Киев, принадлежавший другому славянскому племени, полянам (предкам, кажется, нынешних великороссиян).

В 859 году какая-то ватага норманнов, называвшихся у нас варягами, приплыла по Варяжскому морю в устье Невы, рассыпалась по сторонам и обложила данью встреченные ею племена, славянские и финские.

Но владычество норманнов продолжалось не долго: племена вскоре восстали, одно за другим, потому ли, что были выведены из терпения насилием пришельцев, или потому, что увидели возможность легко справиться с ними и не захотели нести напрасных убытков.

Как бы то ни было, хозяева прогнали незваных гостей туда, откуда они приходили, «за море», и начали по-прежнему «владеть сами о себе», но вскоре перессорились между собою, «встал род на род», полилась кровь, и усобице не видать было конца, а норманны, с часу на час, могли воротиться с новыми, еще большими силами, отмстить жестоко за полученное оскорбление и наложить иго тяжелее прежнего!

Тогда, среди общей смуты, пришла в голову кому-то из воевавших благая мысль, чтобы прекратить кровопролитие: «Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву».

Совет пришелся по душе. Но где искать князя столь сильного, чтобы он мог дома держать свое имя грозно, а в нужном случае защитить мирные племена от внешних врагов?

Здравый смысл, народный толк, указал им норманнов, которые господствовали по всему взморью, ближнему и дальнему, ходили беспрестанно на все четыре стороны, селились везде, где пригревало солнце, и готовы были служить кому угодно, лишь было бы из чего, – норманнов, о которых грозная слава распространялась всюду.

Словене, с подчиненными им, более или менее, кривичами, чудью, весью и мерею, пошли «за море», к одному норманнскому племени, по какой-то причине им более знакомому, которое жило, кажется, в углу Варяжского моря, в соседстве и совокупности с родственными нам племенами, и «называлось Русью, как другие племена назывались Свеями, Англянами, Готами и Мурманами».

«Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: придите княжить и володеть нами», сказали им послы без всяких околичностей и условий. Вещие слова, определившие дальнейший ход нашей Истории.

Нашлись охотники согласиться на вызов: три брата, князья Рюрик, Синеус и Трувор. Они поднялись со всем своим племенем, «пояша по собе всю Русь», и пришли к нам в 862 году.

Великий князь Рюрик с братьями. 862–879

Старший из братьев, Рюрик, сел в Ладоге, откуда, при истоке Невы, всегда удобнее было встретить норманнов, которые обыкновенно приставали к этой гавани, известной у них под именем Альдейгоборга, Синеус поселился у веси на Белоозере, а Трувор в Изборске у кривичей.

Через два года меньшие братья умерли: старший, Рюрик, унаследовал их волости и переселился со своей дружиной в Новгород, главный город словен, уже сильный, богатый торговлей, владевший обширной волостью и имевший свои гражданские учреждения, – «и прозвались Новогородцы от них (от пришедшей руси), Русскою землею, а прежде были Словене».

Двое из спутников Рюрика, Аскольд и Дир, не князья и не бояре, выпросились у него с родом своим в Константинополь, намереваясь, без сомнения, служить в числе императорских телохранителей или секироносцев.

Отпущенные, они не попали, однако же, куда собирались: пронесясь в легких ладьях по Днепру мимо Смоленска и Любеча, показавшихся им слишком крепкими, они остановились под крутой горой, на которой, в сени тополей и черешен, виднелся городок…

Осмотревшись и порасспрашивав, они узнали, что городок называется Киевом, что строители его, три брата, Кий, Щек и Хорив, с сестрою Лыбедью, умерли, а жители платят дань родам их, хозарам.

Искателям приключений понравилось место при широкой реке, текущей прямо в любезное для них море, на перепутье с Севера, из родины, в Грецию – так тепло здесь и привольно, всего растет, кажется, вдоволь. А жители смирны, воинов нет, городок не крепок. Не остаться ли здесь?

Подумано, сделано. Аскольд и Дир остались, а поляне, самое тихое из племен славянских, приняли их к себе без прекословия.

Разнеслась молва об удаче и выгодном поселении. Из Новгорода вскоре прибыло к ним несколько мужей, ушедших от Рюрика. После могли останавливаться у них проезжие земляки, а другие приплыть даже нарочно. Число товарищей увеличивалось беспрестанно: они утвердились и начали владеть Полянской землей, как владели их единоплеменники на Севере, и, подобно им, воевать с соседями. Они вздумали идти на Константинополь, о котором на их родине рассказывались чудеса. Миклагард, Миклагард, великий город! Чего там нет! Какие сокровища везде собраны! Сколько золота и серебра, паволок! Что за вина, что за яства! А защита плохая. Греческие воины изнежены до того, что имя их у родственных варангов употребляется в насмешку.

Славяне принялись строить лодки, которые выдалбливались из цельного дерева и потому назывались у греков однодеревками, а после у казаков душегубками. И через два года пустилось по Днепру сборное ополчение из двухсот судов… Вот открылось раздольное море, и вдали показался перед ними желанный Константинополь.

Там никто не ожидал гостей. Быстро и смело вошла русь «внутрь суду», в пристань, высадились на берег, разделили жребием предместья и принялись убивать и грабить.

Долго после сохранялось между греками воспоминание об этом внезапном нашествии руси. Походом киевских витязей Аскольда и Дира имя руси огласилось в мире: «начаша прозывати Русска земля; о сем бо уведахом, говорит летописец, яко при сем Цари (Михаиле) приходиша Русь на Царьград, яко же пишется в летописаньи Гречьстем».

Патриарх Фотий свидетельствует об их обращении в грамоте, писанной им к восточным епископам в 865 году: «Россы, славные жестокостию, победители народов соседственных и в гордости своей дерзнувшие воевать с Империею Римскою, оставили суеверие, исповедуют Христа, и суть друзья наши, быв еще недавно злейшими врагами. Они уже приняли от нас Епископа и священника, имея живое усердие к богослужению Христианскому».

Таким образом, в одно время с началом государства в Новгороде зародилась у нас и христианская вера в Киеве. В отличие от народов западных, получивших ее из Рима, мы приняли ее из Константинополя, от греков, и именно в то время, когда церковь вышла там с победой из борьбы со всеми лжеучителями и успела отпраздновать торжество православия, на основании семи вселенских Соборов. Сообщил ее нам патриарх, который первый восстал и против суемудрия западного, и против папского властолюбия.

А что происходило, между тем, на Севере? Неужели Рюрик оставался, сложа руки, в Новгороде?

Может быть, он принимал участие в норманнских походах по Балтийскому и Немецкому морям, в Германии, Франции и Англии; может быть, распространял пределы новгородского владычества на востоке и юге, к стороне Уральских гор; может быть, в продолжение семнадцати лет он успел и там, и здесь. Киевская летопись молчит об этих действиях, сообщая, под 879 годом, лишь известие о его кончине, перед которой он отдал на руки родственнику своему Олегу только что родившегося сына Игоря, ему же передал и свое княжение.

Великий князь Олег. 879–912

Олег, молодой, пылкий, деятельный, недолго усидел на месте. Вскоре он снарядился в поход. Малолетнего Игоря он взял с собой, словно заранее решил не возвращаться в Новгород.

На Днепре Олег занял Смоленск, город вольных кривичей, и посадил там мужа своего; плывя далее вниз, взял Любеч, где посадил также своего мужа. Наконец, представился ему Киев, на который он зарился, может быть, издали и прежде. Надо взять и его!

Смирные поляне поддались спокойно новому пришельцу, как прежде Аскольду и Диру, и «седе Олег княжа в Киеве».

Он так полюбил доставшийся ему город, что решил прекратить свой неопределенный путь и водвориться здесь навсегда. «Се буди мати градом Русским», сказал Олег. «Беша у него Варязи и Словени и прочи, прозвашася Русью».

Имя Руси сделалось тогда принадлежностью Киева, откуда начало расширяться далее и далее, не найдя еще своих пределов…

Чтобы утвердить свою власть, Олег начал ставить города в новом княжестве, как ставил их Рюрик со своими мужами на севере. Потом определил он дани словен, кривичей и мери, то есть разделил землю на участки (вероятно, тысячи) и назначил, куда какой участок должен тянуть, к какому городу, и сколько представлять дани. Сверх того указал он, чтобы новгородцы, оставшиеся без защиты, платили заморским варягам ежегодно триста гривен, или полтораста фунтов серебра, «мира деля».

Устроив таким образом домашние дела, Олег, истый норманн, начал свои военные поиски. Всякий год, лишь только вскрывался Днепр, отправлялся он на добычу в быстрых ладьях, по рекам, в него впадающим справа и слева, и распространял пределы дани, заставляя мирные и тихие племена славянские, одно за другим, признавать свою власть.

Так далеко успел Олег в короткое время разнести славу своего оружия, столько племен посчастливилось ему подчинить себе, но он не был доволен этими мирными завоеваниями. Чего же ему хотелось более?

Царьград – вот куда устремлялись издавна жадные взоры и задушевные мысли всех варягов, вот о каком походе думал и Олег.

Долго собирался киевский князь с силами, и уже в 906 году, следовательно, через двадцать с лишком лет по водворении своем в Киеве, оставив там Игоря, «иде Олег на Грекы, пояже множество Варяг, и Словен, и Чуди, и Кривичи, и Мерю, и Поляны, и Северу, и Древляны, и Радимичи, и Хорбаты, и Дулебы, и Тиверцы».

Олег счастливо преодолел все препятствия и появился под стенами Константинополя. Воины его огнем и мечом рассыпались по окрестностям, жгли церкви, разбивали палаты, а пленных рубили, расстреливали, бросали в море. По свидетельству византийских летописцев, устрашенные греки обратились с просьбою о мире к русскому князю.

Счастье благоприятствовало смелому Олегу, и он достиг своей цели: заставил трепетать Константинополь; заставил императоров униженно просить мира, исполнить все его желания и платить ему дань; получил богатую добычу для себя, для своих мужей, воинов, и для всего своего племени, вытребовал важнейшие преимущества для Руси на будущее время при всех сношениях ее с Грецией, государственных и торговых.

Последние годы своей жизни Олег провел в покое: «и живяше Олег мир имея ко всем странам, княжа в Киеве».

Олегу, кажется, бездетному, наследовал сын Рюрика Игорь.

Великий князь Игорь.912–945

Подданные племена попытались было отложиться (913), привязанные слабыми узами к Киеву, но Игорь сходил на древлян (914) и возложил на них дань больше Олеговой.

Новый князь должен был отличиться каким-нибудь необыкновенным подвигом. Игорь вздумал идти в дальнюю сторону, куда не ходили еще варяги, на Восток, познакомиться с другим морем, еще не известным, Каспийским, и проведать, что обретается на его берегах.

Игорева Русь поплыла на пятистах судах по Днепру в Черное море, из Черного моря повернули они не направо, как обыкновенно делали в походах на Грецию, а налево, вверх, в Азовское море, через Босфор Киммерийский, потом поднялись вверх по Дону до пограничной крепости Саркела или Белой Вежи, построенной для хозаров греческими мастерами. От Саркела послали они просить кагана, чтобы он позволил им пройти через владения и рекой Волгой спуститься в море Каспийское.

Восстенали все народы, обитавшие около этого моря, говорит современный арабский писатель Массуди, и возопили о помощи: с незапамятных времен не видывали они никакого врага, который нападал бы на них с моря, где доселе плавали только суда купцов и рыболовов.

Награбясь досыта, русь отправилась обратно к устью Волги и послала вперед к кагану хозарскому условленную часть добычи.

Мусульмане, жившие в стране Хозарской, узнав по слухам о неистовствах руси, обратились к кагану: «Пзволь нам, говорили они, отомстить этому племени. Они вторглись в земли братьев наших мусульман, пролили кровь их, пленили жен и детей».

Царь не в силах был удержать раздраженное население и только предупредил русь о враждебных намерениях мусульман. Эти последние, собрав войско, потянулись вниз по реке в поисках неприятеля. Многие христиане из Итиля к ним присоединились.

Завидев их, русь сошла с судов и выстроилась в боевой порядок на берегу. Бой длился три дня, и, наконец, мусульмане победили. Русь была побита мечом, другие, спасаясь на суда, утонули. Силы Киевской Руси расстроились совершенно вследствие этого поражения, и вот почему, вероятно, летопись наша молчит двадцать пять лет о ее действиях, извещая только о краткой войне с печенегами.

В 941 году Игорь собрал силы для большого похода. На этот раз целью его была Греция. Они повернули к азиатским берегам Черного моря, где еще не бывали прежде их удалые товарищи – опустошили Вифинию, Пафлагонию, Никодимию, Понт и пожгли все берега Босфорские. Греки снарядили несколько хеландий (кораблей) и пустили их в море с греческим огнем, заменявшим в то время порох. Игорь был уверен в победе, но надежда его обманула. Ужасный греческий огонь, пускаемый трубами, произвел смятение и совершенное расстройство в русском ополчении. Объятые ужасом при виде своих лодок, внезапно загоравшихся, русские воины бросались в воду, напрасно боролись с волнами и тонули. Не осталось другого спасения, кроме бегства.

Игорь не пал духом. Ему хотелось во что бы то ни стало загладить стыд своих поражений и отомстить грекам. Он послал за море звать своих родичей норманнов в поход на Грецию.

Корсуняне, поселенцы греческие на берегу Черного моря, известили Константинополь: «се идут Русь без числа корабль».

Император послал первых своих бояр к Игорю сказать ему: «Не ходи на нас, но возьми дань, что брал Олег, мы придадим к ней и еще». Игорь взял у греков золото, серебро, паволоки, на себя и на всех воинов, и возвратился в Киев.

В следующем году императоры константинопольские и великий князь русский обменялись между собою посольствами и заключили договор на условиях, менее выгодных для руси, чем Олеговы.

Кончину свою Игорь нашел в следующем году (943), у соседнего с Киевом племени древлян, с которых хотел он взять лишнюю дань.

Великий князь Святослав. 945–972

Древляне, убив Игоря, испугались последствий. Во избежание мести, они решили звать вдову его Ольгу в супружество за князя своего Мала, но напрасно: мужественная княгиня русская наказала их жестоко, судя по преданию, которое сохранилось в народе о ее действиях.

Потом пошла Ольга по всей Деревской земле с сыном и с дружиною, устанавливая свои порядки.

На следующий год ходила она к Новгороду и определила дани по Мсте и Луге. Становища и угодья ее были известны до позднейшего времени, как и по Днепру, и по Десне.

В 955 году Ольга отправилась в Константинополь с многочисленной пышной свитой – увидеть город, получить дары, принять там святое крещение, приобщаясь вере, издавна уже известной в Киеве между ее единоплеменниками и поразившей, видно, ее пылкое сердце.

Это случилось в царствование императора Константина Багрянородного, который сам описал для нас ее пребывание в своей столице со многими любопытными подробностями.

Святое крещение приняла Ольга от патриарха Полиевкта, а восприемником от купели был сам император Константин. Имя наречено ей Елена, в память древней царицы, матери равноапостольного царя Константина.

Собравшись в обратный путь, Ольга пришла к патриарху, прося у него благословения: «Люди мои поганы, и сын мой также. Помолись о мне, владыко, чтоб Бог сохранил меня от всякого зла». Патриарх старался убедить ее в помощи Божией и милости и отпустил в отечество.

Великая княгиня Ольга, приняв к сердцу новое учение, обещавшее ей вечные радости, пожелала, разумеется, больше всего сделать участником их своего милого, единственного сына и начала тотчас убеждать его, чтобы он принял святое крещение, но Святослав не хотел ее и слушать. Закон мира, терпения, воздержания был противен Святославу так же, как и буйным его товарищам, которые видели в нем осуждение всего, чем мила и дорога им была жизнь, и потому презирали всегда тех, кто оставлял веру отцов своих.

Тяжело было матери, горячо любившей сына, видеть, как мало он обращал внимания на ее увещания и просьбы, но делать было нечего.

А он, возросший и возмужавший, позабыл вовсе о ее наставлениях: он думал только о битвах и тотчас начал «собирать вои многи и храбры, легко ходя, аки пардуст», посылая сказать племенам, на кого собирался: «Хочу на вас ити».

С какой же страны начать ему свои бранные поиски? Куда идти? Святослав решил идти на восток, к Волге, туда, где так ужасно погибли Игоревы дружины и где тлевшие кости их давно призывали себе мстителей.

Сначала плыл он Окою, из Оки переправился в Волгу и напал на Булгар с удалой своей дружиной, взял, ограбил и разорил так, что этот знаменитый город долго не мог подняться и достичь прежней степени величия.

Поплыв ниже, Святослав покорил буртасов, страна которых простиралась от левого берега Волги далеко в глубь Азии.

За буртасами встретилось с ним войско козарское, вышедшее с самим каганом защищать пределы своей земли. Но могло ли оно остановить поток гордого победителя! Произошло сражение, и хозары были разбиты наголову.

Святослав благополучно достиг устья Волги, где процветал издавна по обеим берегам ее знаменитый Итиль, еще более богатый, чем Булгар, столица хозарских каганов, славная на всем Востоке. Город был уже пуст. Жители разбежались. Святослав взял город и нашел здесь еще более добычи, чем в Булгаре.

И вот перед ними необозримое Хвалынское море. Русь пустилась по Каспийскому морю и дня через четыре или пять высадилась уже на берегах Дагестана. Там красовался Семендер (между Итилем и Дербентом, близ Тарху), со своими мечетями, синагогами, церквями, окруженный садами и виноградниками, в которых считалось до сорока тысяч лоз. Он разделил участь Булгара и Итиля.

Святослав у подножия Кавказа! Он победил здесь ясов, обитавших в пределах Грузии, и касогов, соседних с Азовским морем.

Отсюда Святослав мог идти вверх по Дону; он взял хозарскую крепость на берегах этой реки, верстах в семидесяти от устья, Саркел или Белую Вежу, построенную для хозаров греческими мастерами от набегов печенежских, перед тем лет за сто; поднимаясь еще выше, напал на вятичей, обложил их данью и вернулся в Киев по старой дороге, которой вышел оттуда.

Страны, прилежащие к Черному и Азовскому морю, с трепетом услышали новое имя, грозившее затмить все прежние. Калокир, сын херсонского начальника, известил о нем, вероятно, императора Никифора Фоку и получил поручение пригласить могучего русского витязя на помощь империи.

Не успел отдохнуть Святослав в Киеве, как явилось к нему это посольство. Греки просили Святослава наказать болгар, навлекших на себя гнев Никифора.

Святослава зовут на войну! Он ли откажется? Какой пир для него веселее войны? А греки предлагают ему еще тридцать пудов золота, кроме будущей добычи.

Собралось многочисленное войско, до шестидесяти тысяч человек, по свидетельству греков, и легкие ладьи понеслись по знакомому Днепровскому пути, объявились скоро на Черном море и вошли в устье Дуная.

Болгары не выдержали стремительного удара, смешались, бежали и вынуждены были запереться в Доростоле (что ныне Силистрия). Святослав пустился по Дунаю, взял семьдесят городов и обосновался в Переяславце.

Тогда-то хитрый грек, который находился беспрестанно при нем, вкрался ему в душу и стал почти братом, сообщил ему тайные свои намерения, внушенные, вероятно, его же доблестью, которой, на его глазах, ничто не могло противиться. Калокир хотел овладеть византийским престолом, переходившим тогда из рук в руки, и за помощь Святослава обещал оставить ему навсегда Болгарию, а дань платить больше прежней.

Искатель приключений, Святослав рад был случаю пуститься на новые опасности, помериться с другими сильнейшими противниками и получить в свои руки распоряжение престолом империи. Условие заключено.

Весть о нем должна была скоро дойти до Константинополя: император поздно увидел свою ошибку, пригласив такого помощника, который стал стократ опаснее врага.

Никифор решился примириться и с прежними своими противниками, болгарами, на которых сам вызывал Святослава, надеясь теперь, их посредством, затруднить сколько-нибудь его и Калокировы действия.

Болгары, со своей стороны, рады были примириться и обещали помощь, лишь бы император отвратил секиру, висевшую над их головами. Секира была отвращена, хоть только на время, но вследствие домашних обстоятельств Святославовых.

Печенеги видели, как он мимо них прошел по Днепру со всеми своими воинами, и вознамерились воспользоваться его отсутствием и ограбить его богатую столицу. Остановить их было некому. Печенеги подошли под самый Киев, где великая княгиня Ольга вынуждена была запереться с молодыми своими внучатами. Неприятель обступил город со всех сторон. Несколько воинов собрались было в лодках, из-за Днепра, и остановились у другого берега, но не могли ничего предпринять в пользу осажденных. Киевляне долго томились в осаде; голод и жажда уже начали грозить им гибелью, и они решились сдаться, если еще день не получат помощи. Один смелый отрок взялся сообщить это решение заднепровской дружине и счастливо выполнил опасное поручение, пройдя неприятельский стан с вопросом на печенежском языке о своем пропавшем коне. Печенеги поздно увидели ошибку, когда он поплыл по Днепру; пущенные стрелы его не достали.

«Надо спасать княгиню и княжичей во что бы то ни стало, сказал воевода Претич, услышав о намерении киевлян, а не то Святослав нас не простит. Переправимся в лодках, достанем их как-нибудь из города и умчим на нашу сторону».

Поутру переплыли они Днепр, стремительно бросились на гору, закричали, затрубили в трубы. Печенеги в недоумении дали им путь, киевляне откликнулись. Ольга с внуками и людьми вышла навстречу своим избавителям и благополучно достигла ладей.

Киевляне, избавившись от угрожавшей им опасности, послали тотчас гонца к Святославу звать его домой: «Ты ищешь, князь, и блюдешь чужую землю, а о своей не думаешь; нас едва не взяли печенеги с матерью и детьми твоими».

«То слышав Святослав, говорит летописец, вборьзе вседе на коне с дружиною своею, и приде Киеву, целова матерь свою и дети своя».

Раздраженный, он не мог оставить печенегов без наказания, собрал войско и прогнал дерзких хищников далеко в поле. Но недолго прожил он в отечестве: соскучился по любезной своей Болгарии. «Нет, сказал он матери и боярам, не любо мне жить в Киеве; я хочу жить в Переяславце на Дунае, там середина земли моей; туда все блага сходятся: от греков золото, паволоки, вина, овощи; от чехов и угор серебро и кони; из руси меха, мед, воск, челядь».

В следующем году Святослав решил исполнить свое заветное желание и вместо себя посадил старшего сына Ярополка в Киеве, а второго, Олега, в земле Древлянской.

Тогда же пришли к нему новгородцы просить себе князя. «Если вы не пойдете к нам, говорили они, то мы найдем себе князя и в другом месте». «Но кто к вам пойдет?» отвечал Святослав. Ярополк и Олег отказались; тогда Добрыня научил их просить Владимира, племянника его, от сестры Малуши, ключницы Ольгиной. И новгородцы повели к себе Владимира, вместе с Добрынею.

Устроив так дела, Святослав оставил нашу землю на произвол обстоятельств, думая основать новое государство в Болгарии на Дунае.

Между тем, в Византии произошла новая перемена. Иоанн Цимисхий, знаменитый полководец греческий, умертвил несчастного Никифора, в заговоре с его супругой, и взошел на окровавленный престол. Со Святославом он желал обойтись пока без войны: отправил к нему посольство вручить богатые дары и объявить, чтобы он, исполнив желание императора Никифора и получив награду, оставил Болгарию, принадлежащую империи, и возвращался благополучно в свое отечество.

«Выкупите у меня прежде все взятые мною города, отвечал Святослав, окрыленный победами и завоеваниями, выкупите ваших пленников, заплатите золотом за Болгарию, и я оставлю ее, а если не хотите, то нет вам мира».

Греки напоминали ему судьбу отца его, Игоря, который за нарушение договора был разбит на Черном море. «Мы сами придем к вам прежде вашего, отвечал Святослав, раскинем шатры свои пред вратами вашей столицы, обнесем город крепким валом, – и тогда выходите на битву. Мы покажем, что мы не малые дети, которых можно напугать угрозами, и увидим, кому достанется победа».

И немедленно, умножив свое войско болгарами и уграми, Святослав двинулся вперед и перешел Балканские горы.

Цимисхий, желавший переговорами только выиграть время, встретил здесь Святослава с многочисленным, в несколько раз большим войском. Русское войско изумились такому неожиданному множеству неприятелей и устрашилось. Святослав сказал: «Нам некуда деться! Волею и неволею мы должны сразиться. Не посрамим земли Русской и ляжем здесь костьми. Мертвым срама нет, а если побежим, то не спасемся, а срам примем. Станем же крепко. Я пойду впереди! Если голова моя упадет, то промышляйте о себе». Воины воскликнули в ответ: «Где твоя голова упадет, там и наши», и бросились все на неприятеля с отчаянной решимостью. Произошла ужаснейшая битва, длилась она долго, и Святослав победил. Греки бежали.