Текст книги "Кто хочет стать президентом?"

Глава седьмая
Номер без номера

г. Калинов, отель «Парадиз»

Капитан Захаров сидел в кресле-гиппопотаме и внутренне трясся, что наблюдалось даже внешне. Он был трезв, трезв давно – не менее трех дней, и трясся от страха. И злобы.

Страх он испытывал перед господином Винглинским, имеющим прибыть в расположение отеля «Парадиз» с минуты на минуту. Злоба была направлена на неизвестного стукача, намекнувшего давеча кому-то в окружении олигарха, что капитан, которому поручено техническое и оперативное обслуживание информационного бункера службы безопасности концерна «Интернефть», использует бункер в своих личных целях, и цели эти носят самый низменный характер.

Ведь зарекался. Ведь был уже пример в биографии. Несколько лет назад лейтенант Захаров работал в системе электронной охраны жилого фонда. И завел себе манеру: когда выяснялось, что хозяева квартиры, поставленной на охрану, убыли надолго, он сам начинал себя вести как хозяин этой квартиры. Водил туда девок и устраивал дебоши. Но однажды зарвался. Привезенного с собой алкоголя не хватило, и рука охранника влезла в хозяйский холодильник. Початая бутылка водки и банка шпрот – вот вещи, способные обрушить приятную карьеру. Хозяин оказался зубным врачом городского прокурора, потому и не удалось все замять. С каким трудом потом нашел себе приличную работу…

И опять на те же «шпроты»!

Осторожно, двери открываются.

В полумрак номера с неприятной бесшумностью проникли двое, а потом еще двое молодых людей в черных пальто и темных очках. Всем своим обликом они говорили: мы телохранители, дабы пресечь на корню появление вредных помыслов у встречной публики. И точно: при виде вышколенной охраны нормальные люди вели себя как при приближении пары ротвейлеров, – останавливались, опускали руки и отводили глаза в сторону.

Капитан Захаров просто еще сильнее вжался в кресло.

Сергей Янович Винглинский появился секунд через десять после своей охраны. Высокий и стройный белобрысый человек с бледно-серыми глазами. Лет ему было около сорока, и, если смотреть со стороны, самым слабым его местом оказывалась прическа – легкий пушок на удлиненном тутанхамоновском черепе. Обычно вид этой с трудом сберегаемой прически вызывал у Захарова злорадство в адрес шефа – лысеешь, бедняга – и настраивало на философский лад: мол, никакими миллиардами не восполнишь недоданное природой!

В данный момент почему-то именно эта одуванчиковая шевелюра пугала капитана более всего.

Сергей Янович вошел и не поздоровался со вскочившим Захаровым. Сделал круг по номеру, отдернул-задернул занавеску, открыл-закрыл бар, шкаф с хрусталем и произнес унылым голосом:

– Кто пил из моей чашки? Кто ел из моей тарелки?

Потом посмотрел на капитана. Тот таращился на него, ничего не думая и не ощущая.

– Что охраняем, то и имеем, да? Капитан опять не нашелся что ответить. Олигарх сел на круглый пуфик у окна.

– Надеюсь, ты не думаешь, что мне жалко, Захаров? Капитан замахал руками, потому что они раньше, чем губы и язык, поняли, как и что надо отвечать шефу.

– Мне не жалко. Тем более что ты даже со всеми блядьми этого города не выпьешь весь мой коньяк и не сожрешь…

– Я понимаю, понимаю, Сергей Янович…

– Нет, ты не понимаешь. Вот ты нацелился на должность начальника местной милиции. Нацелился?

Капитан угрюмо кивнул.

– Ты знаешь, я был «за». «За»! Потому что мне нужен был надежный человек во главе «моей» милиции. И ты был «за». Потому что рассчитывал, что я поставлю тебя во главе «твоей» милиции. Ты все время путаешь свое и чужое.

Захаров вздохнул и икнул.

– И знаешь, что самое неприятное в этой ситуации? Ты – неисправим. Потому что ты из ментуры. Это у вас в крови – путать свое и чужое. Еще можно терпеть, когда чужое ты отбираешь у того, кто под тобой, но когда ты лезешь в карман того, кто тебе платит, – такое терпеть нельзя.

Захаров легко и беззвучно хлопнулся на колени.

– Сергей Янович, виноват, совсем виноват, но отслужу. В первый и последний раз. Голова закружилась. В первый и последний раз. Я даже пить бросил.

Олигарх брезгливо сказал:

– Да встань ты, сердце мое! Не надо тут мне Малый театр устраивать!

– Встану, встану, как скажете.

– Оставайся пока. Но справки о тебе наведу. И только тогда окончательно решу, что с тобой делать. Может, все же и уволю. И в простые банщики переведу.

Захарова это сообщение качнуло, но он пытался улыбаться, отчего выглядел особенно отвратительно.

– А сейчас надо немного поработать.

– Что вы, Сергей Янович, что вы, поработать – это я всегда. Что вы имеете в виду?

– Включи свою технику. Будет тут у нас что-то вроде пресс-конференции. Записанной скрытой камерой. А может быть, и что-нибудь другое. Пока не решено. Приедет Нинок, посоветуемся.

– Да-да, – капитан бегал по номеру, вертел каминные часы, заглядывал под юбку торшера и чем-то там щелкал.

В номер медленно вошла пара новых гостей. Невысокая худенькая девушка в сером пальто почти до пят, горло обмотано шарфом, на шарф спадают длинные волосы. Можно еще рассмотреть острый нос и острый взгляд непонятного цвета глаз. Рядом с ней – круглый розовощекий человек в очках и с одышкой. Первая – Нина Андреевна Голодина, консультант пресс-программ «Интернефти», второй – Антоша Либава, ее заместитель, прихлебатель, человек-фон. По контрасту с его полной креативной беспомощностью любому легко выглядеть изобретательным человеком. Принят он Винглинским для трудоустройства от Андрея Андреевича Голодина в комплекте с дочерью.

Захаров слился с занавесками.

Телохранители бесшумно вытекли за дверь.

Олигарх исподлобья, но не сердито смотрел на свою помощницу по части ловких выдумок. Ему, считавшему себя одним из самых хитрых людей Северного полушария, было забавно следить за попытками других людей поделиться с ним хитростью.

Что скажет дочь «процента»? Олигарх взял ее на работу в тот момент, когда папаша ее ворочал делами в правительстве. Тогда это выглядело как услуга Голодина Винглинскому, теперь времена другие, и, держа у себя Нину, да еще с маленьким двором, Винглинский оказывал несомненную услугу Голодину. Теперь, когда «процента», кажется, начнут выпихивать в кандидаты, и схема отношений между высокими семьями опять может измениться.

Олигарх смотрел на девушку, к которой, надо сказать, успел привязаться по-человечески, и думал: чувствует ли она эти изменения в своем положении? Он относился к ней значительно лучше, чем к ее отцу. Несмотря на неудачный брак, два выкидыша и журналистское образование, Нина осталась нормальным, даже добрым человеком. И даже в профессиональном смысле показывала кое-какие результаты.

– А почему ты одна, Нин?

Она обошла номер по кругу, поздоровалась с Захаровым, постояла у торшера, у камина.

– Я так и знала, что не надо их сюда везти.

Дело состояло в следующем. Винглинский решил, что пришло время провести пресс-конференцию братьев Лапузиных – тех самых докторов технических наук местного филиала Новосибирского политеха, что с полгода назад заявили об открытии совершенно нового идеального топлива, названного ими почти поэтически – «чистая сила». Братья должны были здесь, в этом номере, на фоне городского пейзажа, чтобы не возникло сомнений, в каком именно месте происходит событие, заявить, что вынуждены свернуть работу в России и отбыть в страну, где их технически поймут и финансово оценят по достоинству. Давление родной социально-психологической среды становится невыносимым. Нам, мол, не только ставят палки в колеса – нам уже начали угрожать! Для подтверждения этих слов у директора политеховского филиала Бориса Карловича Жданова за пять тысяч условных единиц купили приказ об увольнении братьев Лапузиных и приостановке деятельности их лаборатории. Кроме того, аккуратно отравили любимого кота одного из докторов. Правда, тут решили не зверствовать, выбрав самого старого и больного из трех имевшихся в семействе.

– Что тебя не устраивает, Нина? – спокойно поинтересовался Сергей Янович.

Правда, от этого спокойного голоса у капитана Захарова возникло сильнейшее желание уединиться для срочного мочеиспускания.

– Разрешите идти? – прячась за уставную манеру поведения, спросил он.

– Да, до свидания, Саша, – сказала Нина Андреевна.

– И ты, Антоша, тоже иди.

– Да, шеф.

– Так что тебя не устраивает? – обратился к девушке Винглинский, когда они остались без свидетелей.

– Я тут подумала…

– И что же надумала?

Не обращая внимания на иронию, Нина сказала:

– Не надо им давать пресс-конференцию вместе. Не надо им обоим сегодня же уезжать. Не надо им светиться в этой гламурной камере.

Винглинский встал, дошел до двери, от двери вернулся к окну.

– Чем тебе здесь не нравится?

– Понимаешь, слишком уж будет заметно, что они вырваны из своей естественной среды. Надо, чтобы вокруг были автоклавы, пробирки, электродвигатели всякие… Одним словом, я заказала съемочную группу на местном ТВ и запулила ее в институт.

– Да-а?

– Кроме того, согласись, одно дело – официальная съемка даже самых что ни на есть местных журналистов, которые и на допросе покажут, что все видели собственными глазами, и другое – оперативная размытая картинка, снятая из-под стола каким-то анонимным шпионом.

– Ну ладно, это я еще могу понять. Но зачем их разделять? Сама же говорила, что эти бородачи сильны парным эффектом. Шоу-братья Кличко, шоу-братья Лапузины. Самородки бродят парами.

Нина слегка ослабила объятие шарфа на шее.

– До какого-то момента это было так. Теперь самый сильный ход – их разделить. Один демонстрирует действие своего изобретения здесь, в Калинове. Другой доказывает, что все это правда, где-нибудь в Бостоне. Нарастает драматизм. Это как если бы в свое время было два Солженицыных. Один в лагере, другой на CNN.

– Время теперь не измеряется в Солженицыных.

– Ладно, согласна, неудачный пример. Порок образования. Но Лапузиных, убеждена, надо разделить. Это очень задерет ставки, что, как я понимаю, нам и надо.

Олигарх сел, медленно кивая.

– Все что ты говоришь, имеет смысл. Вернее, имело бы смысл, если б я собирался продолжать эту партию. Я же решил ее закончить. Что ты так на меня смотришь? Хватит! Наигрались мы в эту «чистую силу». Мы-то с тобой знаем, что это чистая чушь, выдумка двух бородатых идиотов из затхлого институтского подвала. Признаю: увлеченных идиотов, талантливых идиотов, бескорыстных идиотов. Но я с самого начала понял, что это ерунда, пустая фишка. Идеальное топливо так же вероятно, как манна небесная. Мы дурачили самую разнообразную публику довольно длительное время. Даже повлияли на реальность в известном смысле: где-то на каких-то торгах какие-то акции взлетели на полпункта, а какие-то сползли на пункт. Но если смотреть рыночной правде в глаза, – все это в пределах обычного поведения цен.

Во время этой речи Нина смотрела на шефа несколько оторопело, но одновременно и с некоторым сочувствием.

– Честно говоря, Сережа, мне казалось, что настоящего успеха добивается тот, кто включает манну небесную в бизнес-план.

– Это все слова. Я финансист-реалист. Я олигарх. Я люблю делить бюджетные пироги, а не собирать крохи частной выгоды.

– Но ты же сам нашел информацию о том, что американцы тоже роют в этом направлении. И не на полпроцента, как ты говоришь, задвигались рейтинги продаж – больше, куда больше. Нужно только подтолкнуть. И я еще не сказала тебе самое главное.

Винглинский улыбнулся:

– Говори.

Нина тоже улыбнулась:

– Главное лучше показать. Поехали. Ребята, наверное, уже установили аппаратуру.

Олигарх вдруг как-то мгновенно осунулся. Он, как и все влиятельные люди, не любил, когда его загоняют в угол, даже если это происходит так изящно. Закон управления держится на том, что иногда важнее продемонстрировать, что это именно ты принимаешь решение, а не кто-то другой, чем принять решение правильное. Кроме того, у него было еще минимум два повода не соглашаться с предложением стремительной Нины.

– Позвони и скажи, что съемка отменяется. Нет, переносится. Заплати, извинись. Впрочем, деньги – это и есть лучшая форма извинения.

Нина остолбенела. То, что делал шеф, было настолько нелогично, что вызывало чувство, как ни странно, похожее на уважение. Раздражение придет позже.

Чтобы не добивать ее окончательно, Винглинский сказал:

– Послезавтра. Послезавтра я вернусь, и мы продолжим. Вернее, начнем съемку.

Нина пожала плечами, как бы говоря: ну, хоть что-то.

Глава восьмая
В круге первом

о. Тенерифе

Кирилл Капустин сидел на диване в переговорной комнате апартаментов, занимаемых его шефом Андреем Андреевичем Голодиным. Сидел, закинув ногу на ногу, и покачивал шлепанцем, повисшим на большом пальце. Все время казалось, что шлепанец вот-вот свалится.

В креслах, расставленных, как прибрежные скалы, в живописном беспорядке, располагались его подчиненные. Четверо мужчин разного возраста и опыта. Иванов, Петров, Сидоров и Шварц. Форма одежды – курортная. На этот момент им ничего еще не было известно о резком изменении в планах их командования, и они думали… ни о чем они не думали, может быть, только о том, упадет шлепанец с ноги шефа или нет. Капустин был информированней их, он точно знал, что шлепанцу никуда не деться, потому что от природы его ступни награждены несоразмерно вытянутыми большими пальцами.

Апартаменты располагались, естественно, в первой линии отелей, и в этот тихий вечерний час отчетливо слышалась ласковая игра атлантических волн.

– Вот что я вам скажу, дорогие мои, – начал Капустин, и подчиненные перестали смотреть на его ногу, сразу почувствовав, что речь пойдет отнюдь не о том, сколько и какого пива придется загружать на яхту для завтрашней прогулки между островами.

– Вам ведь нравится здесь. Канары в январе – идеальное место для отдыха. Но время отдыха кончается. Уже сегодня вам придется разъехаться по самым разным направлениям. Карта маршрутов такая: Северодвинск, штаб Северного флота; Три вокзала в Москве, вагонные бомжатники; Южный Лондон, Эбби Вуд.

Начальник службы безопасности чуть наклонился и достал из-под ягодицы три пластиковых файла с бумажками. Бросил на низенький стол между бутылками и вазами с фруктами.

– Можете разыграть. Должна же быть у человека какая-то степень свободы. Каждый – кузнечик своего счастья.

Кирилл Капустин любил броскую, хорошо сформулированную мысль и сам иногда грешил попытками что-нибудь сформулировать. Но только обращаясь к подчиненным.

– Люди, информация на которых там собрана, должны быть в нашем новом офисе не позже чем через неделю.

– А где наш новый офис? – спросил глухим низким голосом Сидоров.

– Этого даже я пока не знаю. Так что за работу. Посерьезневшие мужчины молча разобрали папки.

– Мне не хватило, – сказал Сидоров.

– Значит, остаешься пока при штабе. А теперь, господа, – в аэропорт. Я вас буду контролировать телефонным способом.

– А если они не захотят? – спросил Шварц.

– Мне кажется, захотят. Если станут упираться, средство одно – уговоры и деньги. Не бить, не пугать. Это не враги, не просто наемники – они должны стать союзниками. Как следует прочитайте бумажки, что я вам выдал, и импровизируйте. Можете обещать золотые горы, все равно не вам расплачиваться. До свидания.

Когда они вышли, Капустин приказал:

– Сидоров, иди осмотри машину, а потом заводи. После этого начальник службы безопасности поднялся и перешел в соседнее помещение. Там Андрей Андреевич играл на компьютере в футбол. Сборная России сражалась со сборной мира и вела со счетом 19:1. Кандидат пребывал в великолепном настроении. Сегодня он наконец сумел опуститься с аквалангом на 12 метров фактически без посторонней помощи и считал, что отныне нет такой задачи, которая была бы ему не по плечу.

– Ну что? – спросил он, не отрываясь от экрана и совершенно не интересуясь ответом.

– Я ведь уже докладывал. Первая партия документов уже в избирательной комиссии. Они нам их, конечно, вернут, им надо поиграть в свои игры, и я их понимаю. Но уже готовы и вторая и третья версии. Никаким комарам никакие носы не подточить.

– А эти твои однофамильцы?

– Петров, Иванов и Шварц уже на пути в аэропорт. Господин Шеддер обещал нам к понедельнику пару-тройку самых своих шустрых ребят, но, скажу честно, больше рассчитываю на своих.

– Каких своих?

– Своих опытных парней. Проверенных. Бывалых. В последние годы в стране не было реальной работы, поэтому их поразбросало по миру, но я – самый лучший в мире наводитель справок, и я их навел. Думаю, через неделю у нас будет великолепная семерка. Встреча на Эльбе.

– При чем здесь Эльба?

– Ну, ведь это будет русско-американская семерка. Кандидат на мгновение оторвался от мельтешащего экрана.

– И ты надеешься с шайкой каких-то политических отставников и парой самоуверенных гарвардских наглецов обратать такую махину, как Россия? Двадцать два миллиона квадратных километров!

– Теперь меньше. Всего семнадцать.

Кандидат нахмурился, как будто на него реально подействовала магия цифр, и снова вернулся к интересному – к футболу. Капустин некоторое время наблюдал за ним, стоя за спиной.

– Вы знаете, шеф, я, помимо прочего, получил сегодня хороший сигнал. Один из тех людей, что нам необходимы, находится здесь, неподалеку.

– В Испании?

– Нет, прямо на островах. Даже на нашем острове.

– Да-а?

– Да, и это дает нам возможность немедленно приступить к работе. Едемте, я его вам покажу.

– А почему не он к нам? Я все же…

– Да, вы потенциальный его работодатель. Но, мне кажется, мы засиделись в этих апартаментах. Проветримся заодно.

Андрей Андреевич с трудом оторвался от экрана и спросил в своей манере резко менять тему беседы, не считаясь с намерениями собеседника (он прочитал когда-то у старинного ритора, что именно так должно вести себя человеку великому, ибо одно из проявлений силы и власти – непредсказуемость. Правда, справедливости ради надо заметить, что ближайшее окружение кандидата воспринимало эту его манеру как неумение сосредоточиться):

– А вот скажи мне, что это за тип – Шеддер? Он разговаривает со мною… я даже не знаю, как это он так разговаривает со мною.

– В Госдепартаменте он шишка. Формально – советник. Одна шишка из многих. Кроме того, почти уверен, он подрабатывает в разведке. И, по правде говоря, я бы счел, что нас обижают, не давая соответствующего уровня, то есть какого-нибудь сенатора-куратора, если б о нем было известно только это. Но о нем известно еще, что он, говоря нашим языком, ногой открывает дверь в кабинет помощника по национальной безопасности и является сопредседателем какой-то важной финансовой комиссии. Короче, распределяет американские деньги между американскими целями. Так что при желании можно считать, что для работы с нами штатники выделили человека, наделенного если не особыми регалиями, то особыми полномочиями. В политике очень важно установить верное соотношение номинального веса вашего контрагента с реальным.

– Так ты установил?

– Мне кажется, да, Андрей Андреевич. Люди с регалиями выйдут из тени, когда выйдем из тени и станем расти мы.

Андрей Андреевич выключил компьютер.

– То есть мне не менять с ним тона, со Шеддером? А то учит, учит…

– Тона не меняйте, но действуйте на опережение. Как только он начинает учить, говорите, что вам это уже известно, что вы уже это делаете, а вот это уже проверено и оказалось ерундой.

Андрей Андреевич с интересом посмотрел на помощника.

– Сам дошел или у кого-нибудь прочитал?

– Все, до чего мы доходим сами, уже где-то кем-то написано.

Кандидат вздохнул и начал подниматься со стула.

– Ты говорил, что надо куда-то идти.

– Лучше съездить. И очки бы я на вашем месте нацепил потемнее.

– Кто меня здесь знает?

– Вчера на набережной я видел Черкесова.

– Футболиста, что ли?

– Не футболиста. Этого, из питерских.

– А-а, понял, наркомана.

– Скорее, антинаркомана.

– Все равно. И тот, кто торгует наркотиками, и тот, кто ловит торговцев, – оба знают, где хорошо понежиться да попить в январе на хорошем пляже.

Капустин не стал уж ему говорить, что Канары – как раз место не для современной модной знати, которая осваивает другие берега и горы, а для главбухов водочных заводов да футболистов подмосковного «Сатурна» с женами и подругами. Именно поэтому здесь разместился голодинский штаб – чтобы оказаться подальше от политической тусовки.

Сидоров доложил, что все «просветил» под пузом их «реношки», лазил и в двигатель, и в багажник. Ехать можно не взрываясь.

– Куда мы? – спросил Андрей Андреевич, когда они выскочили из города Санта-Крус. – В смысле, долго еще?

– Да, порядочно.

– Почему порядочно? Это что вам – Мадагаскар?

– Все равно восемьдесят километров с севера на юг. Вот вулкан объедем, там уже близко.

– А, вулкан… – сказал кандидат и заснул. Проснулся уже на месте. Стемнело. Вокруг все переливалось разноцветными огнями – курорт все-таки. Множество кафешек, на столах горит по одной свечке, как будто повсюду справляют день рождения годовалых.

– Вон там, посмотрите, шеф.

Андрей Андреевич вышел из машины. Где-то за третьей линией отелей торчали две высокие освещенные мачты, с каждой свисало по толстому, может быть, резиновому тросу. Троса эти держали за бока прозрачную круглую кабину. В кабине сидели два человека. Троса вдруг задергались, приводя кабину в движение. Она металась все истеричнее, непредсказуемое – броуновское движение одной-единственной молекулы.

– Что это за черт? – неприязненно спросил кандидат.

– Аттракцион, – ответил Сидоров.

– И сколько может выдержать человек в этом аду?

– Ну-у… – протянул Сидоров, не зная точно, какой срок мог бы устроить шефа.

– Сейчас все кончится, – разрешил ситуацию Капустин и позвонил по телефону.

Через несколько минут к группе Андрея Андреевича, огибая бок какого-то вечнозеленого, а сейчас абсолютно черного куста, подошел невысокий кривоногий человек с лицом настолько бледным, что это было видно даже в тропической ночи.

– Элем Лик, – представил его Капустин, – в прошлом кокаинист, теперь прибегает к несколько более слабым возбудителям. Говоря упрощенно, специалист по массовым реакциям азиатских менталитетов.

Андрей Андреевич повернул к нему голову, как бы спрашивая: ты сам-то хоть понял, что сказал?

Специалист по менталитетам икнул, по законам непонятно какой культуры щелкнул каблуками и резко удалился в упоминавшийся уже куст, откуда донеслись характерные звуки. Капустин взял Андрея Андреевича под локоть и повел в сторону, пока не стали доноситься характерные запахи.

– Слушай, а он не выблюет весь свой менталитет? – озабоченно поинтересовался кандидат.

– На работе – только кофе. А то, что мы наблюдали, – это всего лишь апофеоз безделья. Мечи ржавеют без употребления, мозги тоже.

Андрей Андреевич кивнул и сказал:

– Что-то Ниночка мне давно не звонила.