Текст книги "В пути"

Но вот издалека донёсся звук мчащегося автомобиля. Погорелец вскочил и бросился на дорогу. Вдали подрагивал огонёк фар. Нарастающий шум мотора, надвигающийся свет фар и боль ожога выводили его из шока; он вдруг понял, что ему сейчас предстоит сказать кому-то, что его автомобиль сгорел, произнести эти слова – и только теперь до него начало доходить, что произошло. Факт, что его автомобиля просто больше не существует, всё отчётливее приводил его, спазмами в животе и ёканьем под кадыком в реальность. В голове защёлкали суммы ущерба, риск упустить сделку, сгоревшие деньги, придвинулись осознанием катастрофичности ситуации и пробили оцепенение окончательно и закручиваясь жутким, до нехватки кислорода комом, запустили истерику. Свет фар всё разрастался, автомобиль приближался. Размахивая руками и крича «Э-э-э»! погорелец побежал навстречу автомобилю. Машина сбавляет скорость – его заметили! – она уже совсем близко, он остановился, но продолжал отчаянно махать руками. Машина уже совсем рядом, свет фар ослепил его, мотор заурчал на холостых оборотах, слышно, как шелестит протектор по асфальту, автомобиль остановился, не доехав до него несколько метров. Заслоняясь рукой от света, он бросился к машине. Взревел мотор, пискнула резина, машина быстро обогнула его и, ревя оборотами, легко помчалась в темноту ночи. Позабыв дышать, он смотрел, как быстро удаляются красные габаритные огоньки. Пятно света, быстро сжимаясь, превратилось в огонёк, звук стих; люди уехали. Погорелец огляделся; и не увидел ничего – вокруг темнота. Ни огонька. Ни звука. Повернувшись, он пошёл назад и прежде чем различил в темноте обгорелый остов, почувствовал гарь пожарища: резино-кислотно-пластиковый смрад. Подойдя, постоял возле горячего обезображенного каркаса, закашлялся, отошёл в сторону. Развернулся, пошёл в другую сторону, пошёл налево, пошёл направо – без разницы! Кругом ничего нет, ничего не видно потому, что нечего видеть – отсутствие чего-либо. Мужчина крутанулся на месте и замер; он вдруг понял, что это не простая тьма – это антивещество, которое поглотило его автомобиль, которое истребило его состояние, в котором исчезла вся его сила, его энергия и его будущее, и которая вот-вот поглотит и его жизнь. Наверное, он на скорости пробил какой-то тоннель и оказался в другой реальности. Нужно просто найти ту точку и вернуться назад, в нормальную реальность! Он стал метаться из стороны в сторону, уверенный, что где-то рядом есть какая-то дверь, распахнув которую, он впустит свет и в его лучах всё окажется на своих местах; и его автомобиль и его деньги и его уверенность…Ну не может всё так быть! Он остановился, сделал несколько глубоких вдохов и постарался успокоиться. Глаза привыкали к темноте и по мере увеличения способности видеть, к нему возвращалось самообладание. Он вышел на дорогу.

Жидкий пунктир осевой разметки виднеется на несколько шагов в обе стороны и исчезает в темноте – и всё, дальше, вокруг нет ничего кроме темноты. Только мерцающий звёздный покров где-то в вышине. Но в веществе этой темноты сияние звёздного неба теперь стало таким же отделённо нереальным, как иллюминация городов где-то, как зимние сугробы когда-то, как вся его прежняя жизнь – недосягаемо далеко. Реально есть только произошедшее с ним здесь – комок обгорелой жестяники, банкротство и он один в ночи – вот то, что есть сейчас. Но его сознание отказывалось принять это. Вот сейчас появится другой автомобиль – лихорадочно уговаривал он себя – добраться до города и там…. Он стоял в крошечной точке видимого в непроглядном пространстве ночи и как-то вдруг понял, что он не может ничего сделать. Рука постоянно рефлекторно хватала пустоту, ища смартфон, устремлённое внимание тупело килобайтами недостающего. Он никак не может действовать, никак не может повлиять на эту ситуацию; у него нет никаких инструментов, чтобы он мог что-то предпринять, нет никаких средств, никакой базы, ему нечем оперировать, у него нет ничего. Он быстро обшарил карманы: носовой платок, банковская карта, несколько монет мелочи – и всё. Ни денег, ни часов, ни документов – ничего. Он опять и опять приказывал себе сохранять спокойствие. Дуя на ожог на руке, он медленно пошёл по единственному видимому ориентиру – разметке. Он шёл, слушая звук собственных шагов; дыхание нормализовалось, постепенно он приходил в себя, и мало по малу возвращалась способность соображать. Но все его попытки рассуждать спокойно сметались эмоциональным вихрем: это насколько же я попал? Что по этому случаю прописано в страховке? Как доказать что она сама загорелась? Сколько я проехал после поворота? Как далеко до городка? Сколько всего у меня сейчас денег в обороте? Надо скорее привезти сюда страховщиков, экспертов. На этой карточке небольшая сумма. Надо быстрее добраться до любого населённого пункта. До деревни. Станции. Переезда. Заправки. До любого телефона… Он вдруг опешил – он опять как-то враз понял, что не помнит ни одного телефонного номера. Все номера в памяти смартфона. Уже давно он связывался с нужным человеком по имени. В его памяти были хаотичные груды, толпы, потоки разрозненных цифр и имён, и как он не напрягался, он не мог вспомнить ни одного телефонного номера точно. Попытки вспомнить карту атласа, так же приводили к пониманию, что он не представляет, где находится и совершенно не знает, что теперь делать. Осознание собственной беспомощности послужило запалом к взрыву отчаяния. Горечь потери автомобиля, утраты денег, срыв сделки, жалость к себе, возмущение, неприятие всего этого, так навалились на него, что он присел и, обхватив голову руками, застонал. Густая, плотная, угрожающая темнота сдавила его со всех сторон, и он остался один во всём безграничном мраке космоса. И что теперь делать, куда бежать и как вырваться из этого мрака он не знает. И никто его не хватится. Партнёры, к которым он спешил, соблюдая конспирацию, не предпримут ничего. Сотрудникам на работе, он сам, соблюдая конспирацию, объявил, что его не будет пару дней. Родителей он сам приучил, именно строго приучил контактировать только по выходным. Детей у него нет. С подругой, Верой, они недавно расстались. И расстались по его инициативе. Со всеми друзьями и знакомыми он установил такую дистанцию… какая теперь до города. Никто его искать не будет. Всё это, как и этот мрак, так сдавило его, ему стало так страшно и тошно, что он взорвался яростью: вскочив, он, крича, стал наносить удары в эту темноту. Быстро-быстро работая руками, он долбил по воздуху кулаками, взвизгивая, лягал ногами (иногда он смотрел какие-то бои) с выдохом размашисто атаковал боковыми, наступая, поддевал снизу и пробивал почти прямыми ударами. Запыхавшись, он остановился и запрыгал на месте, восстанавливая дыхание. «Ничего, – сказал он себе – стресс, паника, страх, истерика; всё это нужно оставить. Надо спокойно и хладнокровно взвесить ситуацию, принять оптимальное решение и действовать».

Но обдумывая, он заключал, что единственно верное, что он может предпринять – это только сидеть и ждать машины без всякого действия. Терпеливо ждать и всё. И он сел на обочину и, стараясь сдерживать свои эмоции, стал ждать. Но, как он не приказывал себе не смотреть на обгоревший остов автомобиля и не думать об ущербе – он всё время смотрел на обгоревший осотов автомобиля и думал об ущербе. Цифры сами складывались и вычитались в голове, мелькали пункты кредитного договора, проявлялись параграфы страхового полиса, упущенная прибыль, сорванные планы, суммы, проценты, сроки, сумбурно теребили его со всех сторон, пробивая защиту самообладания. Он встал и пошёл по линии разметки. Ритмично шагая, он стал считать шаги. Пройдя пятьдесят шагов, он развернулся и пошёл обратно, поравнявшись с пожарищем, отмерил пятьдесят шагов дальше, вернулся… Через какое-то время он стал проходить по семьдесят пять шагов в каждую сторону… Потом по сто… Потом сто пятьдесят…Машин не было. Он всматривался в темноту, прислушивался, но всё было стабильно темно и тихо. Его мучила жажда и то, что он никак не может определить – сколько времени прошло? Он абсолютно не мог даже предположить, сколько километров он проехал после поворота, сколько минут или часов прошло с момента пожара. «Какая-то чёрная дыра» – ругался он.

Когда он отсчитывал третью сотню шагов, вдали показался огонёк. Машина! Он заставил себя стоять и ждать. Огонёк, приближаясь, увеличивался, послышался гул мотора и, нарастая, перерос в рёв, машина мчалась к нему. И так же, как погорелец ни старался, возрастало его волнение; ноги затряслись, дыхание перехватило. Машина приближалась; свет всё ярче и шире, рокот всё громче… Знал бы, сидящий за рулём, каким чудом он обладает, какие в его руках возможности… Погорелец бросился навстречу автомобилю и побежал, размахивая руками. Свет ослепил его, шум оглушил. Автомобиль, низкий седан, не сбавляя скорости, пролетел мимо. Луч фар сжимаясь, потянулся в тёмную даль. У погорельца подкосились ноги, ругательства зашипели на языке – не может такого быть! Поражённый, оглушённый рёвом двигателя, он стоял, вдыхая выхлоп, и изо всех сил старался не истерить и не поддаваться панике. И восстанавливая дыхание, он опять принялся ходить взад и вперёд, считая шаги. Обдумывая ситуацию, он пришёл к выводу, что люди не останавливаются потому, что он сам ведёт себя неправильно. Ночью, на пустой трассе, на большой скорости, для водителя, он выскакивает совершенно неожиданно. И водитель, естественно, пугается, и у него рефлекторно срабатывает одно – не сбить человека, а потом уж и уехать поскорее от этого чокнутого… И он настраивал себя встретить следующий автомобиль спокойным голосованием на обочине. А ещё лучше было бы развести костёр, чтобы его заметили издалека. Он вернулся к пожарищу, но на чёрном каркасе не было уже никакого огня, ни одного язычка, никакого тлеющего уголька. Он постоял у остывающего железа, поморщился от гари и вернулся на дорогу. Ему стало страшно от чёткого понимания того, что он, как бы необходимо это не было в этой ночи, как бы он ни старался, он никак не сможет развести огня. Ни факелочка, ни костерочка, ни огонёчка он добыть не сумеет – ни лучика, ни пятнышка света в этом мраке он никаким образом сотворить не может. Это признание как-то так обескураживало, что он поспешил себя уверить, что никакой огонь ему не нужен. Огонь сегодня уже сделал своё дело – аргументировал он самому себе ненадобность костра – достаточно будет издали махать рукой. И когда вдали опять показался свет фар, он терпеливо замер на обочине.

Автомобиль быстро приближался, погорелец стоял на обочине и махал рукой, ловя свет фар. Чем ближе автомобиль подъезжал, тем энергичнее он взмахивал, но на дорогу не выскакивал. И автомобиль промчался мимо, не снижая скорости. Кислотно-пластиковый смрад миллионного пожарища из лёгких переместился в сердце. Он стоял, поражённый – что стало с людьми, почему они проезжают мимо? Как можно не остановиться, неужели не понятно, что здесь человек не просто так голосует, что сейчас ему нужна помощь? Его распирало от негодования и понимания собственной беспомощности; вот он клокочет, взывает, орёт, да хоть на голову встанет, но это никак ни каким образом не повлияет на ситуацию. Он ничего не может сделать, чтобы помочь себе.

Следующий автомобиль тоже не остановился. И он, не помня себя, бросился и побежал ему вслед, страшно крича ужасные ругательства. Бежал он, вцепившись взглядом в тускнеющий огонёк долго, не чуя ног, бежал и кричал, не понимая бессмысленности своих усилий. Наконец он остановился, задыхаясь, повалился на асфальт и, распластавшись и тяжело дыша, уставился в небо. Но смотрел он, ничего не видя, просто вверх, в пустоту, его бессмысленный взгляд рассеивался где-то в темноте. Звёзды, планеты, спутники, созвездия и галактики просто не попадали в зону его внимания, их сейчас и не могло быть просто потому, что ничего, что сейчас происходит, быть не может! Реальность дала какой-то сбой и если уж он выпал из неё, какие уж тут звёзды с их миллиардолетним порядком!? Он не может быть в таком положении, не может быть такой ситуации, в которой не за что ухватиться, чтоб исправить её. Всё это какой-то фэйк, бред, глюк! Если бы вчера ночью он, встав со своей постели и шагнув в туалет, оказался бы в ослепительном зале, полном народа или провалился бы вниз и полетел в потоке водопада, он был бы менее выбит из реальности… Острый камешек очень реально больно впился в копчик. Он повернулся, медленно встал, оправил одежду и ему вдруг показалось, что после такой мощной вспышки истерики ему стало словно как-то спокойнее, как будто бы даже как-то полегчало. В этом спринте выплеснулся переполнявший его излишек адреналина, лёгкие только теперь прочистились от гари и – словно он только что прозрел – он увидел в небе свечение. Огромное светло красноватое пятно сияло где-то вдалеке в небе над горизонтом. Это облако света было похоже на то свечение, какое видится ночью в небе за много километров до самого города. В поездках он не раз, приближаясь к городу, наблюдал подобное зарево; отсвет электрического света на небе. Значит город близко! Значит, он не доехал совсем немного! Но дорога направляется как будто не туда. «Значит можно пройти напрямик – уже уговаривал он сам себя – а шоссе подальше повернёт к этому свету. К этому городу».

Ноги сами рванулись вперёд. Но он остановился. Он хорошо знал правило потерпевших крушение – не отходи от машины, не сходи с дороги; чуть раньше, чуть позже, но тебя обязательно найдут. Но вспыхнувший шанс спасти сделку – аж дыхание перехватило – толкал его в путь железной мотивацией: ещё есть шанс не упустить деньги, возместить ущерб сегодня же. Вот перед ним светится возможность спасти положение, поправить случившееся, выправить ситуацию. Под этим заревом люди, банки, компьютеры, телефоны, магазины, банкоматы, страховые компании, юристы – это свет цивилизации. Это сияет надежда: выход из этого мрака, шанс взять ситуацию в свои руки, действовать и вернуть ход вещей в нормальный, хотя бы реалистичный порядок, возможность спасти сделку, не упустить прибыль, не выпасть из обоймы, не потерять время – все эти доводы толкали его в путь. Но боязнь расстояния, боязнь самой темноты, боязнь покинуть трассу – лишить себя возможной помощи – удерживали его на месте. И он топтался на асфальте – сейчас единственно осязаемом признаке цивилизации – разрываясь в противоречивых побуждениях.

Победила расчётливость. Расстояние определить трудно, но вполне вероятно, что до утра он дойдёт до городка; время есть, есть шанс. Он дойдёт и отыщет нужных людей и возьмёт ситуацию под контроль и совершит сделку. Трудности в связи с форс-мажёрными обстоятельствами, он уладит и всё вернётся на круги своя. Он шагнул с асфальта, спустился с насыпи и пошёл к облаку света вдалеке впереди в вышине. Вначале шёл он медленно; не видя ничего перед собой, каждый раз поднимал высоко ногу, ступал с опаской. Но шаг за шагом под ногой была ровная земля с низкой сухой травой, и он увереннее прибавлял шагу. Это зарево, этот свет вдали зажёг надежду в человеке, и он спешил к нему, туда, где рукотворный свет расставляет всё по определённому человеком порядку. Он шёл в темноте, ничего не видя вокруг, но чёткий маяк зарева, ровная земля под ногами, давали ему возможность идти прямо к цели. Пологие подъёмы и спуски он различал не зрением, а ногами. Это его даже несколько развлекало; кажется впереди гладкая поверхность, но вот нога раньше обычного уткнулась в землю, шаг стал короче, он поднимается на холм. Вот нога выскочила вперёд – он на вершине – вес перенёсся на пятку – плавный спуск. Через какое-то время он остановился и обернулся, чтобы посмотреть, сколько он прошёл от дороги. Дороги видно не было. Ничего кругом, кроме зарева видно не было. На секунду он испугался. Но только на секунду. Дороги назад к дороге нет – отодвинул он испуг каламбуром – только вперёд. Ему представилось, как когда-нибудь потом он будет вспоминать это приключение: как он пробивался сквозь мрак к своей цели. В воображении даже мелькнул огонь камина сквозь вино в бокале и чей-то восхищённый взор. Романтично, конечно, но он не был романтиком. И, глядя на зарево, он рвался вперёд, чтобы вырвать у этого гадского случая, у этой темноты свои деньги, вернуть происходящее в нужное ему русло.

Постепенно, над всеми волнениями, страхами и переживаниями этой ситуации выступала главенствующая мотивация – доказать страховщикам, дилеру, всем, что автомобиль загорелся сам, без внешнего воздействия, не по его вине – и добиться получения нового автомобиля с минимальными финансовыми потерями. Больше всего, острее всего сейчас ему хотелось именно этого – вернуть автомобиль. Такой же; в такой же точно комплектации, с теми же характеристиками, того же цвета… Он уже овладел, почувствовал разницу; он уже не сможет чувствовать себя полноценным за рулём автомобиля попроще. Это сейчас было для него главным: добраться до нужного места, до нужных людей, спасти сделку и вернуть автомобиль. И поскорее вернуться в дело, не допустить сбоя оборота, удержать планку, сохранить положение. Может, даже удастся что-то накрутить на этот форс-мажёр. Вот это имело смысл, вот это стимулировало к действию, и он шёл вперёд.

Он старался определить, сколько может быть километров до этого света? Он не знал, на каком расстоянии видно такое зарево, а определить визуально было весьма затруднительно. Но он уже почувствовал уверенность в своих силах; он в хорошей физической форме, местность ровная, цель видна, ставки высоки – он дойдёт. Препятствий всего два – темнота и расстояние. Он будет идти всю ночь, а уж утром… утром видно будет. Утром всё будет видно и всё будет по-другому. Он шёл прямо; легко и ритмично. Только взойдя на верхушку отлогого холма, спускался с него медленно и осторожно – боялся повредить ногу. Под самым маленьким холмиком может быть овраг, яма или канава и он может упасть, пораниться, подвернуть ногу, а это будет уж точно окончательной катастрофой. Он очень хорошо это понимал и очень берёгся и, спускаясь, ощупывал землю ногой. Но раз за разом спуск был отлогим и ровным, и он прибавлял шагу, торопясь как можно скорее оказаться в привычной среде. Но вот светлое облако опустилось своим краем за линию горизонта. Идущий к этому свету человек остановился, и оторопело вглядывался, не понимая, как такое возможно. Он бросился вперёд и побежал, будто желая ухватиться за облако этого света, бежал, не помня об опасности налететь на что-то или провалиться куда-то. Он бежал, и испуг проходил – он бежит в гору; просто он оказался в низине, и между ним и заревом показалась верхушка холма, которую он принял за горизонт. И взобравшись на которую, он увидел всё ту же картину: свечение впереди в вышине и всё… всё остальное темнота. Он усиленно вглядывался, стараясь рассмотреть, что же там на земле излучает этот свет? Но разобрать он ничего не мог; лишь мутное пятно, отсвет отсвета на черноте неба над чёрной равниной … И тут же появилась тревога. Тревога эта возникла от полнейшего отсутствия ощущения расстояния. Как он ни старался, но он не мог хотя бы примерно предположить расстояние до этого свечения. Это обескураживало до потерянности себя. Но он шёл дальше. Он шёл, шёл и шёл и на каждой, более-менее осязаемой возвышенности вглядывался вперёд, и эта неприятная тревога каждый раз возрастала; он не мог определить, сколько он прошёл, не понимал, приближается он к этому зареву или нет. Это вызывало сомнения в своих силах и в правильности действий.

Спускаясь с холма, он чувствовал, как погружается в прохладный и влажный воздух. Прохлада хорошо бодрила, но от влажности – словно что-то откликается в организме – нестерпимо хотелось пить. Во рту пересохло, и всё никак не истреблялся этот смрад кошмарного пожарища. И это отсутствие навигаторских способностей всё нагнетало тревогу и растерянность. И постоянно вспоминалась минеральная вода, которую он вылил в дым… Но он заставлял себя сгруппироваться и направлять все силы на движение. «Задача-то простая: идти прямо на маяк, – подбадривал он себя, – надо немного потерпеть, мобилизовать все силы и… Вот скоро взойдёт солнце и всё будет ясно». Может быть, он сейчас проходит мимо селений, садов, домов… Может быть, по этой слепой случайности, он сейчас движется замысловатой траекторией мимо каких-нибудь дач, коттеджей, ферм, прудов, станций, постов. Может, они тут просто электричество экономят, а утром окажется, что он плутал в нескольких шагах от людей, и только эта незрячая нелепость не давала ему наткнуться на них. Но пока ничего другого ему не остаётся, как только терпеливо идти к единственной видимой цели. Потом, когда-нибудь потом, этот марш-бросок будет в его капитале очень дорогим активом.

Под ногами потянулась ровная земля, зашуршала низкая трава, воздух стал суше, зарево обозначилось ярче. Он зашагал быстрее. Он побежал бы – уже совсем недалеко, кажется ещё совсем немного – и он спасён. Но он очень хорошо представлял, какие могут быть последствия, если он повредит ногу. Способность идти, передвигаться, перемещаться – это всё, что у него сейчас есть. И он шёл. Шёл, размеренным широким шагом. Во рту постоянно пересыхало и от усилий смочить слюной полость, на языке появилась оскомина. Никак не отвязывался запах гари. Боль от ожога на руке была сильной, постоянной, но он, зная, что с ожогом он ничего поделать не сможет, терпел. В темноте он не мог рассмотреть повреждений кожи, но боль физическая как-то накладываясь на эмоциональное потрясение, разрасталась и мучила не ослабевая. Но он уже умел перенаправлять боль в злость, злость на действие, движение и он шёл, пиная и эту боль, и этот страх и эту тьму, и всю эту ситуацию. Шёл, пытаясь внушить себе, что всё это мелочи, что ничего непоправимого не случилось, что пить ему не хочется, что он быстро преодолеет и эту дистанцию и все эти проблемы и всё поправит и возместит и всё будет, как надо.

Он шёл быстро, но осторожно, готовый в каждую секунду отреагировать на любое препятствие. Но шаг за шагом, минута за минутой, его всё более угнетало то, что он никак не может определить, сколько же он прошёл, какое расстояние преодолел? Насколько он удалился от дороги, насколько он приблизился к свечению – из-за отсутствия видимых окружающих ориентиров, ему было совершенно непонятно. Это ощущение дезориентации мало-помалу перерастало в отчаяние. И постепенно ему начинало казаться, что идёт он бесконечно долго, но при этом вообще не продвинулся вперёд, никак не переместился в пространстве. А чуть позже начало мерещиться, будто он просто перебирает под ногами один и тот же метр; выкидывает ногу вперёд, потом другую, но передвигается не он, а что-то под ногами, как лента тренажёра, а сам он остаётся на месте. Все расстояния куда-то исчезли, поглотились темнотой. И время как-то исказилось – соизмерить, отсчитать, сравнить, зафиксировать не чем. Сколько он шагает: час, два, неделю? Как измерить расстояние, когда нет объекта, относительно которого можно отмерить какой-то отрезок? Чем измерить время, если нет часов, тени, движения? Как определить координаты, если нет никакой точки, если вообще не за что зацепиться, нет ничего окружающего? Восприятие реального сузилось до ступней ног, до звуков собственных шагов и дыхания. Ноги чувствуют твёрдость земли, двигаются, шагают, толкают, ступают, но ничего вокруг не меняется. От постоянного напряжённого вглядывания в темноту и отсутствия видимого, зрение, словно отключило свои функции, и он, перестав доверять своим глазам, всё больше прислушивался. Но от постоянного напряжённого вслушивания и отсутствия звуков, кроме равномерного, равноудалённого гула массы насекомых, он перестал различать гул степи и шум в голове. И толи в темноте вокруг, толи в его воображении начинал порождаться какой-то сюрреалистичный сумбур; всплывала какая-то чушь о каких-то порталах, о перемещениях во времени и пространстве, об исчезновении людей, о каких-то аномальных зонах, возникали какие-то ассоциации: долго ли коротко ли, близко ли далеко ли, за тридевять земель, провалился в тартарары…

Он остановился – может, он просто спит за рулём? Он сел на землю, вытянул ноги, пощупал руками колючую траву вокруг, почувствовал твёрдость сухой почвы. Просто привык к одной окружающей среде – попытался он успокоить себя – а попал в другую и восприятие даёт сбой. Привык: квартира, машина, офис, клуб, квартира, всё предсказуемо, всё для тебя, всё удобно-приятно обслуживающее, а тут… Но от этого сопоставления только острее сдавило отчаяние: автомобиль сгорел, сделка срывается, ущерб, угроза разорения, складываясь в огромедные суммы в минусовом значении, ошеломляли до вибрации диафрагмы, до спазмов миндалин. Он резко поднялся – идти, идти, идти вперёд. Психолог не раз советовал: в стрессовой ситуации нужно энергично двигаться. Идти, идти. Добраться до города; а там уж он, действуя, примет, перемелет, преодолеет, выправит всю эту ситуацию. А сейчас не надо взвешивать ущерб. Кризис ещё не пройден. И он шёл, шёл и шёл. Но через какое-то время – он даже не смог бы сказать, через сколько минут или часов – ощущение передвижения опять исчезло: он идёт или вращает ногами невидимую ленту? И опять навалилось отчаяние: какой смысл вообще двигаться, если ты не двигаешься? В самом деле; лечь, вот тут трава вроде бы помягче, поспать, а утром будет видно – вон там дома, вот тут дорога, там трубы, столбы… А вдруг – ничего!? И как только мелькнула эта мысль – появился страх, и смысл двигаться тут же пропал, и темнота обступила осязаемой зловещей массой. И тут же померещилось, что из этой тьмы на него со всех сторон кто-то враждебно смотрит – по спине покатились панические мурашки. Он остановился, ничего не различая, посмотрел по сторонам, прислушался… И заорал громящим матом: он проклинал эту темноту со всеми её оттенками, склонял этот случай на все колена, видел и имел кого-то очень близко и далеко и проч. и проч. Закашлявшись, он замолчал, отдышался, но потом опять, посылая в темноту ругательства, словно перед ним был ненавистный враг, быстро пошёл вперёд.

Он шёл, как в атаку, отодвигая противника бранью, и не позволяя ничему препятствовать своему продвижению, готовый преодолеть и победить всё. И вновь ритмично шагая, он опять подбадривал себя: это летучие мыши, да кошки видят в темноте, а человек видит при свете, ничего удивительного, что в стрессовой ситуации, в темноте, в одиночку иногда появляется дезориентация и растерянность. С каждым шагом свет приближается, с каждым шагом он приближается к свету.

Ему только теперь пришло на ум, что ведь раньше люди как-то ориентировались по звёздам. Он остановился и, задрав голову, вгляделся в звёздное небо. Луны в эту ночь не было, не было и облаков и звёзды сияли всем своим бесчисленным великолепием. «Мать честная, сколько же их там»! – ахнул он. И как же во всём этом океане можно ориентироваться? Он, конечно, что-то слышал и о Полярной звезде и о какой-то Медведице и ещё о каких-то созвездиях. Но сейчас, глядя на звёзды, он даже предположить не мог, где какое созвездие и каким образом можно соотнести с ними своё местоположение и передвижение. Выбрать какую-то одну звезду, запомнить её положение и, и, и, что? Как вообще можно выделить в этой мозаике звёзд какую-то одну? Нет, функцию навигатора небесный атлас не выполнит. Холодная бесчисленность звёзд только усилила его ощущение потерянности и микроскопичности. Достаточно того, что свет далёкого Солнца, отражаясь от всех этих звёзд, планет и спутников, хоть немного отражается и на тёмную сторону Земли и делает хоть как-то видимым поверхность степи. Пятно электроотсвета в вышине впереди лучший маяк – решил он и опять подбадривал себя – ночи сейчас короткие, погода чудесная, обувь удобная – всё нормально. Под ногой что-то хрустнуло, в живот ткнулись какие-то колючки. Остановившись, он ощупывал темноту – кустарник. Он был уверен, что идёт вполне осторожно и хоть на несколько метров видит перед собой, но эти кусты оказались полной неожиданностью. Распознай тут тёмное в темноте. Запахло пыльной сухой листвой. Может это посадки вдоль дороги, с надеждой гадал он, может палисадник у дома, может заросли у пруда… Ощупывая руками сухо шелестящие ветки, тыкаясь ногами, он стал медленно продираться вперёд и тут же присел, испуганный оглушительным треском; со всех сторон захлопали крылья, стая птиц резко вырвалась из-под кустов и, рассекая воздух, улетела, исчезла во тьме и всё опять смолкло. Замерев в цепких зарослях, он громко выдохнул и почувствовал, что в него впивается множество иголок – испугавшись, он дёрнулся и запутался в ветках. Выразив птицам вслед своё изумление, а также послав им массу прилагательных, он осторожно выпутался из острых колючек и стал продираться дальше. Тонкие ветки, хрустя, цеплялись, кололись, царапались со всех сторон и все норовили прицельно воткнуться в обожжённую руку. Но через несколько шагов всё исчезло, кустарник закончился. Он, даже с каким-то разочарованием, ощупал пустоту впереди, потрогал кусты позади – просто полоска каких-то кустов – отряхнулся и пошёл дальше. Продолжая свой путь, он ощупывал уколы на руках и бёдрах; крови вроде бы нигде не было, но щипало в некоторых местах очень неприятно. Надо быть осторожнее, бдительнее. Но темпа сбавлять нельзя, шанс ещё есть. Не всё ещё упущено. И он шёл и шёл…

Постепенно, поначалу он боялся в этом признаться, но всё настойчивее ему начинало казаться, будто бы зарево становится ближе. Да, да, определённо зарево стало ближе. Ровным шагом (удивительно, как чутко ноги стали улавливать малейший угол) идти, идти, идти, оставляя всё позади. Уже недалеко, уже недолго осталось. Что же всё не светает? Пускай сейчас вокруг неизвестность, там впереди всё будет чётко и ясно и всё встанет на свои места. Поглядывая на звёзды, он признавал, что абсолютно не различает, сместились они или нет и даже не запоминает расположения наиболее ярких; какие уж там созвездия, какие уж тут координаты. Но то, что зарево стало ближе – это теперь он определял совершенно уверенно. Скорее, быстрее… Физическая усталость это даже хорошо – разгоняет мысли и притупляет эмоции. «Цель светится впереди, задача ясна и проста – иди вперёд и доберись, – подбадривал себя путник, – твоё спасение в твоих ногах». И он шёл и шёл. Шёл, шёл и шёл.

Но трава под ногами шуршала – нет края этой степи, а темнота вокруг гудела – нет конца этой ночи, и отчаяние подвывало – не надо было уходит с трассы. И тогда он выдвигал свои аргументы: «оставаться на месте и ждать, что кто-то тебя подвезёт – безнадёжное дело. Никто ночью не остановится. Только время потеряешь. Рассчитывать на кого-то – значит проиграть. Тут, как и по жизни: ты будешь иметь только то, что возьмёшь сам. Никто никогда не даст ничего хорошего. Иди и возьми. Впереди свет, цивилизация – увидел, пришёл, победил, Спартак не дурак был. И побеждал. И я действую и утром буду вновь на коне». И он шёл, шёл и шёл.