Текст книги "Большая волна любви"

В этот момент отворилась дверь, и в помещение вошел доктор Такахаси. Он пропустил внутрь медицинского сотрудника, который катил перед собой тележку с прибором, похожим на летательный аппарат. Не дожидаясь особого приглашения на выход, Михаил встал и, прежде чем покинуть комнату, пожал другу руку.

– Я сохраню ее, не переживай! – Он натянул бейсболку и подмигнул Тони.

Глава 7

За то время, пока длилось обследование, Михаил успел лишь сделать набросок, на котором гигантская волна несется на город, сметая все на своем пути. С того момента, как он увидел это жуткое зрелище, оно не выходило у него из головы. Ему невыносимо хотелось избавиться от навязчивого видения, но сделать это он мог единственным способом – перенести увиденное на бумагу. У Михаила уже не раз такое бывало: особо запавший в душу эпизод из жизни не давал ему покоя, но стоило только нарисовать его, как он тут же переставал терзать сознание. На его рисунке волна выглядела не такой, какой зачастую изображали ее художники. Воображение Михаила нарисовало ее гребень в виде раскрытой пасти огромной акулы, на острые клыки которой, словно на шампуры, были нанизаны корабли, машины и дома. Она нависла над небоскребами, выглядевшими по сравнению с ней спичечными коробками, будто собиралась их проглотить. Парень как раз прорисовывал глаз хищницы, когда над его головой раздался голос доктора Сиро.

– Майкл-сан, могу я с вами поговорить?

Он встрепенулся, спешно закрыл блокнот и поднялся с пола. Когда господин Такахаси выставил его из комнаты, он вышел в коридор, осмотрелся вокруг, думая, куда бы присесть, но, не обнаружив поблизости ни одной скамейки, ничего умнее не придумал, как сесть на пол. Конечно, Михаил мог пойти в зал для эвакуированных, где наверняка остались свободные кровати, но не хотелось заставлять врача искать его по всему спортивному комплексу. Ему и так забот хватает. Чтобы никому не мешать, Михаил устроился возле стены, подобрав под себя ноги по-турецки, и, как обычно, с головой погрузился в мир творчества, не замечая суеты вокруг. И пока он рисовал, людям не было до него дела. Никто из медицинского персонала не сделал ему замечания из серии: «Молодой человек, вы сидите в неположенном месте».

– Да, конечно. – Михаил кивнул.

– У меня для вас не очень хорошие новости. – Господин Такахаси поджал губы и печально вздохнул.

– Что вы имеете в виду? – Лицо Михаила напряглось от волнения.

– Только то, что состояние вашего друга очень тяжелое, – сообщил доктор Сиро. – Мы сделали рентген и обнаружили в мягких тканях брюшной полости посторонний предмет, похожий на осколок какого-то металла. Как он получил ранение? – спросил он.

– Я не могу точно сказать, но, думаю, это произошло в тот момент, когда «Хонду», в которой мы спасались от цунами, кинуло на корабль тем боком, где сидел Тони. В тот момент он ударился головой о стойку и потерял сознание. А потом машину выкинуло на крышу здания. Мы смогли из нее выбраться, и я обнаружил в обшивке двери отверстие размером с монету. Судя по тому, что оно находилось на одном уровне с его раной, я сделал вывод, что какая-то железяка, вроде арматуры, пробила дверь, а вместе с ней и его бок.

– Видимо, кусок этой железяки каким-то образом откололся и остался в нем, – предположил Сиро.

Представив эту картину, Михаил содрогнулся и почувствовал, как по коже побежали мурашки.

– Сэр, а почему тогда у него не было кровотечения? – спросил он. – Мы нашли в машине аптечку и с помощью перекиси очень быстро остановили кровь.

– В его случае осколок сыграл роль пробки. Он перекрыл рану, и крови некуда было деваться, – объяснил доктор. – Вашему другу срочно необходима операция, нужно как можно быстрей извлечь инородный предмет. Если ее не сделать в ближайшее время… – Он замолчал и шумно вздохнул. – Все может закончиться летальным исходом.

Михаил почувствовал ком в горле, стало трудно дышать.

– Сэр, что для этого нужно? – спросил он, судорожно сглотнув.

– Только его согласие, – ответил господин Такахаси.

– А он что, против? – Михаил округлил глаза и уже собрался ворваться в помещение, чтобы устроить Тони взбучку, но доктор опередил его.

– Сейчас уже нет, но, когда мы только сообщили ему об этом, первое, что он сказал: «Мне не нужна ваша операция». И даже хотел уйти. Начал вставать с кровати, но, когда понял, что не в состоянии этого сделать, согласился. Он сказал: «Док, делайте что хотите, только по-любому я должен вернуться в Америку. У меня там любимая девушка».

Услышав его слова, Михаил облегченно вздохнул. Хоть он и понимал: отказаться от операции в подобном случае – все равно что совершить харакири. Но, зная взбалмошного Тони, он нисколько бы не удивился, если бы тот так и поступил.

– Когда вы планируете ее делать? – спросил он.

– Прямо сейчас, – ответил господин Такахаси. – Нельзя медлить ни минуты.

– А сколько она будет длиться? – спросил Михаил, подумав о том, что, пока из Тони будут вытаскивать кусок железа, он смотается в университет на разведку.

Правда, как это сделать он пока не представлял. Когда они подлетали к Сендаю, Михаил видел с вертолета, как сильно затопило город. К тому же Котаро рассказал, что разрушена инфраструктура, нет электричества, газа, многие дома остались без водоснабжения и отопления, не ходит общественный транспорт, метро закрыто. Ну и натворила дел стихия!

– Только Будда знает ответ на ваш вопрос, – уклончиво ответил доктор Сиро.

– Понятно, – хмыкнул Михаил. – Это значит «долго». Я успею за это время съездить в университет? – спросил он. – Нужно выяснить, что с ним стало после цунами.

– А где вы учитесь? – поинтересовался доктор.

– В Тохоку.

Навстречу им два медбрата катили каталку. Посмотрев в их сторону, господин Такахаси махнул рукой и позвал на японском. Михаил без проблем разобрал: «Идите сюда».

«Не такой уж я и отрубленный, кое-что все-таки понимаю», – мысленно похвалил себя он и пообещал себе всерьез заняться языком.

– До вчерашнего дня дорога от этого спорткомплекса до вашего университета на общественном транспорте заняла бы максимум полтора часа, – вернулся к разговору господин Такахаси. – Но в нынешней ситуации я не могу ответить на ваш вопрос.

Тем временем санитары подошли к ним, господин Такахаси открыл дверь, пропустил их в помещение и произнес уже более сложную фразу на японском, из которой Михаил разобрал лишь первые два слова – «срочно» и «пострадавший». Третье он слышал впервые. Но, судя по тому, как мужчины подкатили каталку к кровати и стали перекладывать Тони, скорее всего, оно означало «операционная». Михаил поймал себя на мысли, что теперь запомнит его на всю жизнь. Увидев друга, Тони попытался улыбнуться, но улыбка вышла несколько печальной. Темные круги под глазами сильно выделялись на его болезненном лице.

– Давай, русский, до встречи. – Он протянул руку. – Когда из меня вытащат тот кусок железа, я повешу его на шею и буду носить как память о нашем с тобой путешествии на Мацусиму, – криво усмехнулся он. – Будь оно неладно.

– Американец, все будет хорошо. – Михаил ответил на рукопожатие. – Когда все это закончится, мы с тобой оторвемся по полной.

– Первое, что мы сделаем – слопаем по самому большому гамбургеру, какие только готовят в Японии, а потом пойдем в караоке и будем петь до утра. Только не говори, что мне гризли наступил на ухо, – сказал он, заставив друга и врача улыбнуться. Лица санитаров по-прежнему не выражали никаких эмоций, из чего Михаил сделал вывод, что они не понимают английский. – Если найдешь откуда позвонить своим старикам, позвони заодно и моим, – попросил Тони, а после того, как Михаил записал номер, продолжил: – Скажи им… – он замолчал, тяжело вздохнул и сморщился от боли. – В общем, сам решишь, что сказать.

Доктор сказал на японском «поехали» – и каталка двинулась по коридору. Посмотрев ей вслед, Михаил почувствовал странную изнуряющую тоску. Она сдавила сердце, будто он вошел в ледяную воду по грудь. За столь короткое время Тони стал для него близким человеком. А теперь он будто лишился частички себя.

«Пока не сделают операцию, никуда не поеду», – решил Михаил и бросил товарищу вслед:

– Тони, я буду ждать твоего возвращения здесь.

– Спасибо! – Он поднял руку вверх и показал знак победы. – Ты настоящий друг…

Тони увезли, а Михаил отправился искать место, где можно перекантоваться. Ему повезло, в зале для эвакуированных он нашел две свободные кровати и расположился на одной из них. С каким же удовольствием Михаил снял кроссовки и носки – они так и не высохли до конца. От долгого пребывания в сырой обуви его ступни напоминали лицо старого сморщенного гоблина. Михаил вытащил блокнот и карандаш из кармана куртки – благодаря Тони она была сухой – и накрыл ею свои страшные ноги. Оперся на спинку кровати, подложив под спину плоскую, как блин, подушку и огляделся вокруг, ища глазами, у кого можно было бы узнать время. С другой стороны от него лежал японец средних лет. Сложив руки на груди поверх клетчатого одеяла, он отрешенно смотрел на металлические балки под потолком и, пока Михаил копошился, укладываясь на кровати, ни разу не удостоил его своим взглядом. Подобное безразличие, совсем не свойственное любознательным японцам, говорило о том, что и у этого человека случилось горе. Как только Михаил оказался в этом зале, он понял: здесь нет людей, пришедших из праздного любопытства, их всех привела беда, внезапно свалившаяся на страну. Заметив на руке соседа наручные часы, Михаил вспомнил, как будет по-японски «который час» и уже открыл рот, собираясь спросить, но тут мужчина прижал ладони к глазам. Так делал Тони, когда пытался сдержать слезы. «Ему сейчас не до моих вопросов», – сообразил Михаил. К тому же электронный циферблат оказался повернут к нему, и он смог рассмотреть цифры. Михаил запомнил это время как примерное начало операции.

За первые полтора часа он успел закончить два рисунка, один из которых начал в вертолете, а другой – пока ждал окончания обследования Тони. Михаил почувствовал, как его начало клонить в сон. Пережитый стресс и долгая ночь давали о себе знать. Михаил сунул блокнот под подушку, следом положил карандаш, предварительно закрыв его колпачком. Еще не хватало, чтобы он опять поломался, хотя его и так уже надо было поточить. Грифель хорош для рисования, вот только очень быстро тупится.

Михаил улегся на спину и натянул на себя одеяло. В помещении стояла холодрыга жуткая, не лучше, чем ночью, разве только снег не валил. Стоило закрыть глаза, как в голове тут же поплыл калейдоскоп картинок: волна, накрывающая «Хонду», страшная болтанка в машине, Тони без сознания, крыша разрушенного дома, вид затопленного города в свете желтой луны…

«Неужели это все на самом деле происходит со мной? – в который раз спросил сам себя Михаил. – Вот это я съездил поучиться…»

Подумав о том, что произошло с ним за последние сутки, он невольно содрогнулся и почувствовал, как пружины кровати больно врезались в тело через тонкий матрас.

«Вот тебе и Страна восходящего солнца, а койки такие же допотопные, как у моей прабабки в деревне», – мысленно усмехнулся он и вспомнил, как ездил с отцом в Сибирь проведать его родителей. Михаил уже забыл, почему тогда матери не было с ними, но остальные события хорошенько врезались в память, потому что в тот год ему исполнилось четырнадцать лет и отец купил ему билет на самолет не по свидетельству о рождении, а по паспорту. Михаил так ждал, когда же получит заветную красную книженцию с золотыми буквами. Ему казалось: если она появится, его жизнь кардинально изменится и окружающие наконец-то станут относиться к нему по-взрослому. Но каково же было его разочарование, когда в жизни так ничего и не поменялось. Он как был школьником, так им и остался.

Пока гостили у бабушки с дедушкой, все было замечательно. Привыкший к жизни в мегаполисе, Михаил не испытывал дискомфорта, поскольку их дом находился в черте крупного областного центра. Но потом отцу захотелось проведать свою бабку – Пелагею Игнатьевну. Михаил хорошо помнит, как пытался уложить в своей подростковой голове размеры нашей страны. Только до города, в котором жили бабушка с дедушкой, они летели шесть часов на самолете, а потом еще почти сутки добирались до того места, где жила прабабушка. Шестнадцать часов тряслись на поезде в плацкартном вагоне, а все оставшееся время ехали на перекладных. Конечно, Михаил не раз слышал от отца рассказы о том, где и в каких условиях живет Пелагея Игнатьевна. Но слышать – это одно, а видеть – совсем другое. Когда наконец они добрались до глухой деревни, в которой было от силы двадцать дворов, у Михаила сложилось ощущение, что они оказались даже не в прошлом, а в позапрошлом веке. Он не верил, как в такой богатой стране люди могли так бедно жить. О газе и водопроводе речи даже не шло, ведь в домах не было элементарного – электричества. И это в двадцать первом веке! Вот там-то Михаил и узнал, что такое спать на железной кровати, таскать воду из колодца, если вдруг захотелось выпить чаю с шанежками – так бабуля называла разные плюшки, – или просто умыться над умывальником с ведром вместо канализации. При этом нужно было не забывать в него заглядывать, а то не дай бог переполнится.

Но больше всего Михаил изумился, когда отец предложил прабабушке купить жилье рядом с ними, а она наотрез отказалась: «Внучек, никуда я отсюда не поеду. Тут мой дом, моя родина. Да к тому же муж мой здесь похоронен. Уеду я, а кто ж будет за могилкой ухаживать?» После ее обоснования у отца не осталось ни вопросов, ни предложений. Как же Михаилу резало слух, когда она называла отца внучком. Все эти детские эпитеты никак не вязались со взрослым человеком. Те три дня, что они гостили у Пелагеи Игнатьевны, ему показались вечностью. Он искренне не понимал, как она могла прожить в такой глуши всю свою жизнь. «Да здесь можно в аборигена превратиться», – думал Михаил. А когда на четвертый день рано утром отец объявил, что они уезжают, он подскочил с кровати как ошпаренный, быстро собрался и уже через минуту стоял у калитки…

За всеми этими мыслями и воспоминаниями незаметно для себя Михаил провалился в тягучий сон.

Море блестело, ослепляя своим великолепием, и терялось за линией горизонта. Михаил обнимал Юми сзади за талию, а она раскинула руки в стороны, подставляя лицо солнечным лучам. Ее шоколадные волосы развевались на ветру, оголяя тонкую изящную шею. Михаил прижался губами к ямочке чуть ниже уха, ощущая солоноватый вкус ее кожи.

– Камидзу, посмотри, как красиво! – восхищенно воскликнула она.

– Как ты меня назвала? – шутливо спросил Михаил.

Он развернул ее и прижал к себе, глядя на пушистые облака, отражающиеся в ее ореховых глазах. Она тоже обняла его и звонко рассмеялась, откинув голову назад. Шелк ее волос приятно щекотал кожу его рук, отчего тело покрывалось мурашками.

– Так звучит твое имя на японском. «Камидзу» означает «подобный богу», – объяснила Юми. – Ты мой… – Она не договорила.

Михаил наклонился, собираясь поцеловать ее в раскрытые губы, но она уклонилась, будто дразнила его. Повернулась спиной и, снова раскинув руки в стороны, восхищенно воскликнула:

– До чего же сегодня красивое море!

Михаил в недоумении посмотрел на воду, которая еще несколько мгновений назад была бирюзовой и вдруг стала серо-черной.

– Что в нем красивого? – скривился он. – Оно похоже на грязную лужу.

Он посмотрел вниз и в ужасе обнаружил, что крыша дома, на которой они плывут, исчезает. Он крепче прижал Юми к себе, но она неожиданно выскользнула из его объятий и, прежде чем скрыться под серой толщей воды, воскликнула: «Камидзу, зачем ты меня отпустил?»

– Не-е-е-ет! – что есть сил закричал Михаил, в отчаянии глядя на пузырьки воздуха, которые поднимались из темной глубины…

Он резко открыл глаза и уставился в смуглое женское лицо, нависающее над ним, как на его рисунке волна-акула нависала над городом. Еще не отойдя от кошмарного сна, Михаил так испугался, что попятился на кровати и ударился головой о спинку.

– Вы не видели моего мальчика? – спросила женщина, показывая ему фотографию рыжеволосого подростка лет двенадцати в сине-зеленом полосатом свитере.

Несмотря на страх, сковавший тело, Михаил понял, что она спросила. Да и как можно не понять, когда тычут в лицо снимком? Михаил сразу вспомнил свою мать. Она точно так же называла его, только на итальянский манер – ragazzo mio. «Наверное, все матери в мире одинаковые», – подумал он и, мотнув головой, тихо ответил:

– Нет.

– Не пойму, куда он подевался. – Она пожала плечами, осматриваясь вокруг, и направилась к его соседу.

Проводив женщину взглядом, Михаил обессиленно уронил голову на подушку. Его словно окатили водой, волосы прилипли ко лбу, а тело сотрясала мелкая дрожь.

«Черт, это ж надо такому присниться. Вроде уже давно “Титаник” не смотрел».

Михаил не знал, сколько времени длился этот кошмарный, но в то же время приятный сон, но когда женщина подошла к японцу, тот по-прежнему рассматривал балки под потолком. Она показала ему фотографию, тот бросил на нее взгляд и, не сказав ни слова, отрицательно мотнул головой. В недоумении пожимая плечами, женщина вышла в проход между кроватями, огляделась по сторонам и направилась к следующей койке, на которой, сгорбившись, как вопросительный знак, сидела пожилая японка и ела палочками рис из пластиковой упаковки. Глядя, с каким аппетитом она его уплетает, Михаил невольно сглотнул слюну, а желудок заурчал, словно голодный лев. От той макрели, которую он съел в вертолете, даже привкуса во рту не осталось. И снова вспомнилась мамина еда. Эх, он бы сейчас с удовольствием стащил пару-тройку кусочков ее восхитительной пиццы. Да что там греха таить, теперь Михаил и от любимого отцова борща не отказался бы, хоть никогда не любил это блюдо и искренне не понимал, что в нем хорошего. Его приготовлением в их семье всегда занимался отец, он не доверял этот процесс матери. «Итальянцы пусть варят свои макароны, а борщ должен готовить русский человек», – шутя, говорил он. Мама особо не расстраивалась по этому поводу. «In casa sua ciascuno è re», – отвечала она, что означало «Каждый в своем деле король». Михаил вспомнил, как всякий раз возмущался отец, когда он отказывался пробовать его стряпню. «Пап, при всем моем уважении к твоим кулинарным способностям, я не могу есть эту красную мешанину, да еще и со сметаной», – говорил парень. Папа всегда отвечал: «Это ты сейчас не можешь, пока живешь у мамки под боком. А вот когда пойдешь служить в армию, тогда я посмотрю, как ты запоешь».

Хоть Михаилу еще и не довелось отдать долг Родине, но той ситуации, в которой он теперь оказался, уже было достаточно, чтобы пересмотреть свое отношение к борщу. «Прав был батя, когда говорил, что все относительно в нашей жизни», – в который раз он вспомнил любимое выражение отца.

– Она ищет своего сына, – голос соседа, прозвучавший как гром среди ясного неба, выдернул его из гастрономических грез.

Михаил нисколько не удивился, что тот заговорил с ним на английском. За время своего проживания в Стране восходящего солнца он уже давно понял: японцы очень воспитанные и культурные люди, они следят за тем, чтобы человеку, с которым они общаются, было максимально комфортно. Когда они видят перед собой европейца, стараются говорить с ним на английском языке, при условии, если знают его. Михаил посмотрел на мужчину, тот по-прежнему изучал потолок.

– Она отправила его в магазин до того, как случилось землетрясение и пришло цунами, – не поворачивая головы, продолжил японец. – Но мальчишка так и не вернулся, и она была вынуждена покинуть дом без него.

Когда женщина показала Михаилу снимок сына, первое, о чем он подумал: подросток куда-то вышел из зала, не предупредив ее. И только сейчас он понял, почему она ходит с его фотографией, и ему стало не по себе. Он представил на месте этой японки свою мать и почувствовал ком в горле. Лежать стало невмоготу. Михаил сел на кровати, опершись на спинку, и снова посмотрел на женщину. Получив отрицательный ответ у старушки, она направилась к следующей койке.

– Может, все еще обойдется? Возможно, мальчишка смог где-то спрятаться от цунами, – предположил он, а у самого перед глазами встала картина, как в лобовое стекло «Хонды» врезается волна.

Михаил до сих пор не понимал, как оно осталось целым под таким напором воды. Теперь даже страшно подумать, что было бы с ними, не запрыгни они тогда в чужую машину. От всех этих воспоминаний Михаила прошиб холодный пот. И законченный рисунок не помогал ему избавиться от страшных видений.

«Спасибо тебе, Господи, за то, что мы остались живы», – подумал Михаил и поймал себя на мысли, что уже второй раз за последнее время обращается к Богу.

– Теперь ей остается только молиться, чтобы так и было, – сказал японец.

– У вас тоже случилось какое-то горе? – поинтересовался Михаил.

Мужчина молчал несколько секунд, Михаил мысленно отругал себя за любопытство.

– Я был на работе, когда прозвучало сообщение о цунами, – все так же не глядя на Михаила, сказал сосед. – И сразу помчался домой, чтобы забрать отца и мать. Из-за преклонного возраста они не могут… – Он замолчал и тяжело вздохнул. – Не могли ходить, – поправился мужчина. – Но я не ус… – он осекся на полуслове и судорожно сглотнул. – Я застрял на мосту в пробке и оттуда видел, как волна уносит в океан наш дом…

Не обделенный фантазией, Михаил представил эту жуткую картину во всех возможных подробностях и невольно поежился.

«Сколько же горя принесла с собой вода», – подумал он и опять нашел глазами женщину.

Она продолжала ходить между кроватями, показывая снимок сына, но люди лишь разводили руками и отрицательно качали головами. По проходу навстречу ей шла медсестра. Она что-то говорила, но Михаил расслышал лишь обращение «госпожа Ямагути» и сделал вывод, что так зовут японку. Сотрудница подошла к ней, приобняла за худенькие плечи и, продолжая о чем-то разговаривать, повела в сторону дверей, ведущих в госпиталь. Японка показала ей фотографию, но та лишь отрицательно покачала головой и успокоительно погладила ее по руке.

После такого пробуждения о сне не могло быть и речи. Михаил сел на кровати, в отчаянии взъерошил волосы и обхватил голову руками, думая, как дальше выживать в чужой стране, когда нет денег и связи с родными. «Даже поесть не на что купить», – подумал он и вдруг вспомнил о сотке баксов, лежавшей у него в паспорте под обложкой. Эти деньги он выиграл у Тони в бильярд, но не стал тратить и оставил на черный день.

«Вот и настал этот день. Теперь надо молиться, чтобы общага осталась цела».

Михаил решил отправиться на поиски телефона, собираясь позвонить родителям, но, прежде чем уйти, спросил у соседа время. А когда понял, что с того момента, как увезли Тони, прошло уже больше четырех часов, занервничал.

«Потом найду телефон, – подумал он, надевая кроссовки. – Сначала надо узнать, что с Тони».

Михаил натянул его бейсболку, вытащил из-под подушки художественные принадлежности, засунул их в карман куртки и, на ходу накинув ее, пошел выяснять, почему так долго нет известий от врача. Оказавшись в помещении госпиталя, он огляделся вокруг, думая, к кому бы обратиться за помощью. Здесь царила суета, но какая-то упорядоченная, размеренная. Как и в зале для эвакуированных, кроватей тут было видимо-невидимо. Они стояли повсюду, даже в проходах. Между ними сновали сотрудники в белых халатах. Каждый из них был занят своим делом, и никто не обращал на Михаила внимания.

На одной из кушеток лежал мужчина европейской внешности, вокруг него хлопотала медсестра. Михаил собрался подойти к ней и уже направился в их сторону, но тут же передумал, едва заметил, что она делает ему перевязку. Михаил увидел окровавленную ногу мужчины, и ему стало не по себе. Он сглотнул, снимая напряжение, скопившееся в горле, и снова осмотрелся вокруг. По проходу между кроватями шла молоденькая сотрудница, она катила рядом с собой приспособление для капельницы, а в свободной руке несла пузырек с лекарством. Михаил бросился к ней.

– Мэм, простите, я не знаю, к кому обратиться, – сказал он на полу-английском, полу-японском. – Вы не могли бы мне помочь выяснить, что с моим другом?

– Как его зовут? – спросила она.

Ее детский голосок в стиле anime goe[10]10
  Anime goe (от anime – аниме и goe – голос) – высокий, детский голос, которым обычно разговаривают персонажи аниме.


[Закрыть] резанул слух. В самом начале своего пребывания в Стране восходящего солнца Михаил удивлялся странной моде местных женщин разговаривать неестественно высоко. Он никак не мог понять, для чего они это делают, пока однажды они с Тони не оказались в ночном клубе вместе с японскими друзьями. Веселье было в самом разгаре, когда в их мужской компании неизвестно откуда появилась довольно привлекательная девушка. Ее нарочито милое и стеснительное поведение за столом выглядело очень странным и даже отталкивающим. Вскоре девушка собралась «попудрить носик» и, скромно улыбаясь, извинилась и удалилась по своим девчоночьим делам. Следом за ней компанию покинули Михаил, Тони и его одногруппник Йоши. Пока парни шли в бильярдный зал, в коридоре клуба наш герой заметил девчонку. Он чуть дара речи не лишился, когда услышал, как она чуть ли не басом спрашивала у сотрудника, где находится уборная. От той милой стесняшки, которая сидела в их компании, не осталось и следа. Михаил был настолько потрясен столь резким перевоплощением, что не смог сдержать своих эмоций.

– А зачем она кривлялась за столом? – в недоумении воскликнул он, обращаясь к товарищам.

– Чтобы произвести на нас приятное впечатление и остаться у нас в памяти самой милой и нежной особой, – как ни в чем не бывало пояснил Йоши.

Услышав его обоснование, Михаил еще больше обалдел. Может, подобный прием и действовал на других парней, но только не на него. Он предпочитал естественных девушек. Потом Михаил еще не раз слышал, как коверкают голоса японки. Иногда их пристрастие к романтичному образу доходило до абсурда. Ладно, если кривляются молоденькие девчонки, но до чего же нелепо выглядит, когда так делают зрелые женщины. Он вспомнил госпожу Кисимото, она тоже говорила тонким голосом, но почему-то у нее это получалось не отталкивающе, скорее забавно.

– Тони Картер, – ответил Михаил. – Его увезли в операционную уже больше четырех часов назад, а от доктора Такахаси до сих пор нет никаких известий.

– Я постараюсь что-нибудь узнать для вас, подождите меня здесь.

Она подкатила приспособление к кровати, на которой лежал молодой японец. Его тело было почти полностью забинтовано, что делало бедолагу похожим на мумию. Рядом с ним суетилась медсестра. Девушка отдала ей пузырек с лекарством и направилась в ту часть госпиталя, куда увезли Тони.

Проводив ее взглядом, Михаил отошел в сторону и примостился у стены, наблюдая за происходящим вокруг. Мимо него санитары то и дело провозили на каталках пострадавших. Кого-то из них только доставили в госпиталь, других забирали из операционной. Те, кто мог самостоятельно передвигаться, ходили между кроватями, как привидения, что-то бормоча под нос. Невозможно было спокойно смотреть на их перекошенные от боли лица. Со всех сторон доносились стоны людей. Михаил буквально чувствовал их страдания. Глядя на раненых, он не понимал, как умудрился остаться целым в той страшной болтанке. Оставалось только гадать, было ли это счастливой случайностью или знаком судьбы. Он в который раз подумал об инспекторе курса и госпоже Кисимото, и снова в голове нарисовался вопрос, который не давал ему покоя всю дорогу: «Почему Кей рекомендовала именно меня?» Она будто знала о катастрофе и нарочно отправила его сюда, чтобы жизнь малиной не казалась. На перевоспитание, так сказать. Хоть парень и понимал, насколько бредово звучат эти мысли, он никак не мог избавиться от них.

Громкий шум, донесшийся со стороны входа в госпиталь, заставил Михаила посмотреть туда. Двое спасателей – парень узнал их по ярко-оранжевой форме – чуть ли не бегом бежали по проходу с носилками. Рядом с ними едва поспевал еще один, он прижимал кислородную маску к лицу пострадавшего. Говорят, мужчины в большинстве своем не переносят вида крови и ран. И несмотря на то, что Михаил относился к меньшинству, даже он, при всей его хладнокровности, едва не грохнулся в обморок, когда увидел то, что осталось от лица раненого. Оно походило на кровавое месиво. На первый взгляд невозможно было определить, кому оно принадлежало. И лишь одежда и обувь человека говорили о том, что на носилках мужчина.

В дверях операционной показалась медсестра. Увидев спасателей, она замахала рукой.

– Сюда! – выкрикнула она. – Несите его сюда!

Провожая их взглядом, Михаил заметил, как оттуда вышел доктор Такахаси. При виде его парень чуть не запрыгал от радости и кинулся навстречу. Но по мере приближения его радость постепенно угасала. Судя по усталому, изможденному лицу врача, операция была не из легких.

– Сэр, как Тони? – не дожидаясь, когда он заговорит, спросил Михаил.

– Майкл-сан, давайте отойдем, не будем загораживать проход. – Доктор показал рукой в сторону выхода из госпиталя. – Там и поговорим.

Услышав его ответ, Михаил невольно насторожился, и какое-то нехорошее чувство зашевелилось в груди.

– Док, мы пойдем, но сначала ответьте на мой вопрос. – Он посмотрел в уставшие глаза господина Такахаси. – С ним все нормально?

– Да. – Тот кивнул и отвел взгляд в сторону.

– Фух, – облегченно выдохнул Михаил, тряхнув головой. – Спасибо тебе, Господи, – пробормотал он и снова поймал себя на мысли, что уже третий раз за последние время обращается к нему. Оказывается, как много вещей, за которые человек может поблагодарить его.

Вскоре они расположились на пластмассовых креслах одной из трибун в зале для эвакуированных.

– Майкл-сан, у меня опять для вас не очень хорошие новости, – наконец заговорил доктор Такахаси.

– Вы же сказали, что с ним все нормально. – Михаил нахмурился.

– Мы сделали все, что в наших силах, – тяжело вздохнул врач и замолчал, а Михаил почувствовал, как бешено заколотилось сердце, мешая дышать. – Теперь остается надеяться только на Будду.

– Это значит, что его состояние по-прежнему тяжелое. Я правильно понимаю? – Михаил бросил на него взгляд.

– Да, – подтвердил господин Такахаси. – У него было сильное внутреннее кровотечение, он потерял много крови. – Доктор вытащил из кармана халата небольшой фрагмент той самой железяки, которая застряла в боку Тони, и протянул его Михаилу. – Ваш друг перед операцией попросил отдать его вам на хранение.

Рассматривая осколок размером чуть меньше мизинца, Михаил мысленно ухмыльнулся. «Сам с гулькин нос, но сколько же он причинил зла», – подумал он и посмотрел на врача. Тот складывал пальцы домиком, а потом разводил их в стороны, будто колдовал.