Текст книги "«Пиджак» в кителе. «Все выше и выше, и выше…»"

«Пиджак» в кителе
«Все выше и выше, и выше…»
Михаил Саталкин

Иллюстратор Сергей Гутник

© Михаил Саталкин, 2023

© Сергей Гутник, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-6096-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

1987 год. Осень

Короткие коричневые резиновые сапоги, совершенно не подходящие к форме офицера Военно-воздушных сил, смачно хлюпали по жидкой грязи. Заправленные в них офицерские брюки с намёком на наличие в прошлом стрелок негодующе пузырились, возмущаясь возникшей схожестью с казацкими шароварами, и сзади были до колен заляпаны той же жижей с дороги. Наличие фуражки с голубым околышем на голове и птичек в петлицах придавало особый комизм всему происходящему. Больший смех у меня вызывали только офицеры ВМФ, которые на парады в военном городке в степях Казахстана, где прошли мои школьные годы, надевали чёрные кители, белые фуражки и непременно кортик… Хотя уместнее были бы в тех широтах халат, папаха и кинжал. Перекрёсток, находившийся в двухстах метрах от станции Давлеканово, блестел на сентябрьском солнце, в большой коричневой луже отражалось сине-голубое небо. Мане на вас нет…

– Простите, где тут воинская часть? – спросил я у проходившей мимо женщины в чёрных коротких резиновых сапогах.

– А вот, – указала она рукой на зелёный забор и виднеющийся за ним высокий барак.

Вдоль забора неожиданно обнаружился бетонный тротуар. Это ободряло. Я подошёл к проходной, прошёл через вертушку и неожиданно для себя оказался в достаточно уютном месте. Посреди огороженной забором территории находился плац, окружённый восхитительными по воплощению плакатами с приёмами строевой подготовки, которые были написаны, несомненно, пером приплацного живописца, назначенного командиром из числа новобранцев. Думаю, что на выставках современного искусства в Европе они заняли бы самое почётное место. Но, надо заметить, они очень органично вписывались в архитектурный ансамбль, который состоял из уже упомянутого выше барака, в действительности оказавшегося штабом части, здания почти доромановской архитектуры, напоминающего подворье Ипатьевского монастыря, симпатичного дома-усадьбы прошлого века, оказавшегося клубом, на котором гремел матюгальник, хрипло изрыгающий бравурную музыку, дощатого аккуратного туалета, обитого горбылём, и караульного помещения, напоминающего украинскую мазанку без крыши. Растущие по всему периметру вековые липы несколько выбивались из этой стилистики, но, будучи побелёнными в нижней части ствола в один цвет с бордюрами, опоясывающими плац, как-то вынужденно вливались в общую тенденцию, хотя и несколько нелепо. Примерно так выглядели наши телефонистки на общем построении в зелёной форме и белых туфлях. Поскольку наступило время обеда, никого не было видно. Пустая такая воинская часть. Инженерно-строительный батальон №22666. Какое это отношение имело к авиации, предположить трудно. В советском концлагере – соответственно, и в армии – перераспределение пайков производилось всеми возможными способами: от порцайки масла хлеборезом в солдатской столовой до создания строительных частей в авиации – цемент, лес, плиты, фонды. До сих пор меня поражает эта упёртость в желании повторить и воспроизвести то чудовищное дерьмо, в котором мы жили. Если надо – повторим! Теперь даже молодые идиоты пишут на своих джипах этот лозунг и рисуют танк! ТАНК! И ведь повторят… танк на скрепах.

Я недавно умудрился заехать в Давлеканово в эту воинскую часть. Всё как прежде, только вместо солдат – студенты. Теперь там техникум. Колледж, млять. В Давлеканово! А чего не Стэнфорд? И на постаменте вертолёт стоит. С выбитыми стёклами, на месте туалета. На постаменте надпись: «В небе куем мы победу свою!» Куем! Куем, куём! Что делаем? Куём. Чем делаем? Куем, сказали же! Вот, сковали…

Ко мне подошёл офицер в портупее и сапогах, с красной повязкой на рукаве. Глаза его были неестественным образом выпучены. Позже я узнал, что это нормальное его состояние, ну, типа, взгляд такой.

– Служить прибыл?

– Ну, да, – говорю.

– На какую должность?

– Начфин.

– А-а-а… Ну, садись в курилке, жди, сейчас начальник штаба с обеда прибудет.

После этих слов старший лейтенант подошёл к зданию клуба, вытащил из-за пазухи пистолет Марголина и дважды выстрелил в матюгальник. Воцарилась тишина, только каркали вороны, взлетевшие от неожиданности с деревьев. Это был человек, как выяснилось, почти с дворянской фамилией. Александр Троицкий.

– Ни х… себе занесло.

Я сидел в курилке с независимым видом, с обеда подтягивались офицеры и прапорщики, курили, смеялись. Особняком стоял высокий старший лейтенант. И тоже курил. Внезапно все несколько подобрались, я бы сказал. Ну, я тоже встал. Из-за угла, от КПП вышел коренастый майор с рыжими усами. Его выражению лица, конечно, больше соответствовали бы фельдфебельские погоны. Это был начальник штаба майор Смирнов. За ним шёл человек такого же роста, но совершенно другой харизмы. Он был параллелепипед. Причём ближе к кубу. Его было проще перепрыгнуть, чем обойти. Одет он был в чёрное. Это называлось «техничка». Голова его, тоже кубической формы, отливала лиловыми цветами. Легендарная личность. Командир хозяйственного взвода старший прапорщик Пётр Сомов.

Там было много типажей, с которыми я позже познакомился. Например, прапорщик Шубко, начальник продовольственного склада. Мягкий, обаятельный человек, напоминающий пекаря в немецкой кондитерской. Шинель на его животе лоснилась тусклым блеском от непрерывного таскания коробок с маслом, маргарином и прочими прелестями. В его прозрачных голубых светящихся глазах под рыжей шевелюрой отражалась непосредственность всех поколений заведующих продовольственными складами прапорщиков, большей частью почему-то с украинскими фамилиями. А настоящий шок для меня был, когда я узнал, что он свободно говорил по-немецки и английски и чуть не защитил кандидатскую диссертацию на тему «Истоки зарождения немецкой литературы 15 века», что-то в этом роде. Но… выпивал. Выпивали все, но он выпивал красиво. Эстетично, я бы сказал. На закуску он делал канапе! Млять… На ящике из-под макарон, покрытом «Красной звездой» (газета Минобороны), под портвейн «777», он, сука, делал КАНАПЕ! И читал нам «Фауста»! На немецком языке! Из потрёпанного томика!

Через год у меня случилось дежавю! Тогда горком комсомола собрал нашу команду КВН города Уфы, так бесславно провалившуюся в борьбе против МГУ, посадил нас в автобус, назвал всё это «Машиной смеха» и повёз по городам Башкирии давать выездные концерты. И вот перед началом очередного концерта я оказался отправленным за закусью с человеком абсолютно колоритной внешности, называвшимся Александром Гулько. Удивлять он меня начал сразу. Во-первых, у него был кошелёк. Во-вторых, когда ему называли цену за что-то, его мясистый нос и оттопыренные розовые уши начинали необычным образом двигаться, демонстрируя ну абсолютно полное неудовлетворение услышанным! В-третьих, на сиденье автобуса и подложенной газете он начал делать КАНАПЕ! И цитировал Бродского. Я чуть не охренел! Подумал, наверное, Шубко тоже еврей. Или Гулько – завскладом.

Два брата – прапорщики Лайковы, Александр и Виктор. Этнические немцы, полностью соответствуя своей фамилии, смотрелись в этой части как две лайковые перчатки, торчащие немым укором из-под шинели Шубко.

Старшина Харисов – служака и татарин до мозга костей. Бойцы его боялись и уважали. Он всегда ходил в хромовых сапогах, хотя это было обязательно только один раз в неделю.

И ещё немало типажей. Постараюсь вспомнить.

Удивительное дело: я пробыл там чуть больше года, а воспоминаний и поучительных эпизодов – на всю жизнь. А сейчас – год пролетел, вспомнить нечего. Или не хочется. Видимо, армия – как первые эротические фантазии, которые незабываемы и неповторимы…

Так вот, появление майора вызвало некоторую не обычную для меня реакцию от действующих лиц. Первым в его сторону затоптал строевым шагом с приложенной к фуражке горстью рукой старший лейтенант Троицкий.

– Смирно!!! – заорал он.

Все побросали сигареты и сыграли в «Замри».

– Товарищ майор, за время вашего отсутствия на территории части ничего чрезвычайного не произошло. Докладывает дежурный по части старший лейтенант Троицкий.

– Вольно, – пробурчал майор.

Он повернул голову с рыжими жёсткими усами в мою сторону, потом – дальше, в сторону высокого старшего лейтенанта. Тот поймал его взгляд и затопал к нему, ещё яростнее колотя ботинками, почему-то очень чистыми, по асфальтовой дорожке. Рука, приложенная к фуражке, напоминала копьё жидкого терминатора (это я потом понял).

– Товарищ майор, – заорал он, – старший лейтенант Насыров на должность начальника вещевой и продовольственной службы прибыл!

– А-а-а… Афганец? – спросил Смирнов.

– Так точно, товарищ майор, – ответ прозвучал уже человеческим голосом.

– Хорошо, – сказал Смирнов и повернулся ко мне.

Мои заправленные в резиновые сапоги заляпанные форменные брюки на доброжелательный лад его явно не настраивали. (Кстати, сапоги ещё будут героями одного эпизода. Только не мои, а прапорщика Сомова.) Правда, в данную секунду маршировать в них в сторону майора мне совершенно не хотелось. Что делать, я не понимал. Уподобляться двум предыдущим участникам мизансцены не хотелось. Представляю, как бы я потешил присутствующих, превратившись в гвардейца кремлёвского полка. Это было бы гениально, конечно, если бы я, поднимая прямую ногу до уровня пояса, с оттяжкой и зависанием попёр бы на рыжего фельдфебеля. Думаю, что он бы убежал. Поэтому я стоял и смотрел на него. Майор начал багроветь.

– ТЫ кто такой? – говно, спрессованное долгими годами унижения от предыдущего начальства в потаённых глубинах сознания у подобных персонажей вскипает моментально. По отдельным законам термодинамики. – А-А-А?!?!?! – попытался заорать он. Но голос у него в принципе был глухой, и даже при максимальном усилии очень громко не получалось.

– А-А-А-А-А-А-А!!!!!! – заорал я ему в тон, только в три раза громче.

Маленькие глаза начальника штаба приняли форму глаз старшего лейтенанта Троицкого. Ему очень хотелось меня ударить. Окружающие продолжали играть в «Морская фигура, замри»

Воспользовавшись неожиданной паузой, совершенно спокойным голосом я спросил:

– А чего вы мне тыкаете? Это не по уставу…

Майор завис. Он многое видел, почти двадцать лет киздил прапоров. Угробил эшелон строительной техники. Продал тысячу аэродромных плит. Утопил скрепер в болоте. Это же было что-то новое. Шестерёнки не сцеплялись.

Стоящие позади него офицеры и прапорщики заинтересованно наблюдали и почти не двигались, ожидая развязки.

– Это начфин новый, товарищ майор, – произнёс разрядивший тишину Троицкий. Выпученные глаза смотрели куда-то в пространство. – Из Штаба округа звонили. «Пиджак». После института.

– А-а-а-а… – снисходительно, почти брезгливо проворчал майор. – Всем разойтись, вы оба в мой кабинет, – кивнул мне с высоким старлеем майор.

Так началась моя служба в Давлеканово. В воинской части 22666. В инженерно-строительном батальоне. Это было уже второе моё место службы. Первое было в Актюбинской области. В городке под названием Эмба-5. Это отдельная история.

Глава 2

Завод не отпускал. Пришла повестка из военкомата, я уволился, проставился, получил выходную зарплату, пропил её с друзьями, пришёл в военкомат за предписанием, а там говорят:

– Пока вас призывать некуда, погуляйте ещё, позовём. Когда надо будет.

– Может, совсем не надо?

– Приказ Верховного главнокомандующего! Будешь служить, иди-иди, позовём.

Когда я пришёл обратно в отдел кадров родного Агрегатного завода, там все вытаращили на меня свои очкастые глаза.

– Ты чего явился?

– Вот, – говорю, – отсрочку дали, – и протягиваю им какую-то шняжную бумаженцию с печатью.

– Что, обратно в цех? Мастером?

– Ну уж нет!!! Мне временно, куда-нибудь. В отдел.

– Ладно. Завтра приходи.

На следующий день мне сказали:

– Ты же экономист по образованию? Пойдёшь в Финансовый отдел. Старшим экономистом, там вакансия есть. (Потом меня друзья по КВН дразнили: «Ты, Мишка, старше Маркса. Маркс-то был просто экономист, а ты – старший!») Иди в заводоуправление. Заместителя начальника зовут Николай Фёдорович.

Я послушно потопал в двухэтажное здание напротив проходной.

Когда я открыл дверь с бодрящей надписью «Финансовый отдел», то медленно выдохнул. На меня посмотрели сразу шесть человек. Судя по столу, стоящему на оси, разделяющей кабинет пополам, за ним спиной к стене и сидел тот самый Николай Фёдорович. Внешне он был похож на артиста, который играл Бубликова в «Служебном романе», да и вся обстановка сильно напоминала антураж для съёмок, созданный в павильоне «Мосфильма». Николай Фёдорович внимательно смотрел на меня поверх очков, лысина была аккуратно прикрыта совсем редкими волосами.

– Что хотели? – голос был скрипучий, и каждое слово он выговаривал очень тщательно. Из него как будто не буквы выходили, а цифры. И сразу в квартальный отчёт.

– Саталкин моя фамилия, – говорю. – К вам работать пришёл.

– А-а… – проскрипел он. – Вон твой стол, у окна, там раньше твой предшественник сидел, – и уткнулся в бумажки.

Я сел. Кроме меня и Николая Фёдоровича в отделе были ещё пять женщин. Описать каждую по отдельности я не могу. Они были все одинаковые. Маленькие. Толстые. Очень сосредоточенные. Они считали на счётах, на калькуляторах, на каких-то адских машинах с залипающими кнопками, всё было завалено бумагами и заставлено папками. Для меня это был ад. Я на экономику-то случайно попал, а тут – в самое жерло…

– Садись, – выпала из моего шефа цифра шесть. – Твоё задание для начала будет следующее. 32846573957, – выкатилось из него, причём всё через паузу. – Берёшь банковскую выписку, коробку с платёжками и крыжишь.

– Чего я делаю?

Он посмотрел на меня – конечно, не как майор Смирнов в будущем, но тоже несколько удивлённо.

– Берёшь платёжку, находишь в банковской выписке совпадающий номер и сумму, ставишь галочку.

Он встал, обошёл стол и вытянул несколько метров бумаги, сплошь усыпанной цифрами. Надо сказать, что мужик он был кряжистый, ступал точно и отчётливо, как говорил. Несколько метров выписки смотрелись в его руках как мишура на ёлке. Белая лента легла на мой стол. Я сразу вспомнил скульптуру «Лаокоон и его сыновья». И был-таки прав. В ближайшие три дня я перепутал всё, что только можно было. Авизовки, платёжки, платежи и оплаты валились на меня снежной лавиной. Я ничего не успевал, а главное, что для меня это реально была каторга. Женщины на меня не обращали особого внимания, говорить мне с ними было не о чем, начальник, видимо, присматривался.

Главными событиями были обед и конец рабочего дня. Тут всё преображалось. В обед раскочегаривалась строго запрещённая плитка, на ней варились пельмени, грелись принесённые из дома борщи, жарилась картошка. Я, радостно пользуясь случаем, валил в заводскую столовую, а Николай Фёдорович вытаскивал «тормозок» и ел – обстоятельно, отдельно от всех. Видимо, его темп пережевывания никто не мог держать.

Кстати, о столовой. Через много лет, когда я открыл собственное производство в Москве, на заводе ВИЛС, и пришёл в столовую, то чуть не зарыдал. Запах был тот же самый. По точно такому же конвейеру ехали грязные подносы, на входе висел сваренный из проволоки силуэт лица девушки, у которой с кончиков волос почему-то свисали капли. У меня самого чуть из носа не брызнуло! Это была полная копия нашей столовой! Я понял, что достиг потолка своей карьеры, всё-таки стал начальником цеха… Потом уже я узнал, что ВИЛС был того же министерства, что и Агрегатный. Проектировали его в одном и том же институте.

За всё время работы в отделе случилось всего одно событие, оставшееся в моей памяти навсегда. Николай Фёдорович поручил мне какие-то бумаги подготовить и ему отдать. Ну, я там чего-то написал, сложил их вместе и скрепку на них надеваю. Тут в меня прилетел целый логарифм, как минимум.

– Не так скрепку надеваешь!

Эту интонацию – точь-в-точь! – я услышал, когда Борис Ельцин сказал из телевизора: «Не так сели!!! Степашин – первый зам!» Один в один!

Я, конечно, был в недоумении… Как ещё её, эту скрепку, можно надеть?!

– Дай сюда… – Николай Фёдорович нетерпеливо, что было ему не свойственно, взял в руки бумаги и скрепку и сказал: – Вот смотри, ты вот так надеваешь… Видишь, скрепочка подразогнулась и листочки ненадёжно скрепились. А надо вот как! Длинной стороной листочки подпираешь, а короткую туда, через неё просовываешь и подпружиниваешь! Хоп! Видишь, как держит? Вот так.

С тех пор каждый раз, когда я беру в руки скрепку, я вспоминаю Николая Фёдоровича, – мужика настоящего, крепкого, ответственного и доброго. Ещё я помню, что ножки его стула находились в небольших углублениях в полу. О чём он с гордостью говорил, что двадцать лет сидит на этом месте и уже пол проточил.

Когда все поняли, что бумажный зверь меня скоро удушит и у меня никаких сыновей не будет, добрые женщины сократили обед и в течение получаса разобрали все бумаги, а меня доблестно изгнали на территорию проверять сверхнормативные остатки, где среди куч никому не нужных проводов, кабелей, оплёток, ржавых станков и непонятных агрегатов я и дождался повторной повестки в армию.

Глава 3

В военкомате всё произошло быстро. Мне выдали предписание, проездные, ещё какую-то муру. Я пришёл домой, говорю:

– Мама, я уезжаю в армию.

К тому моменту мой студенческий брак, с таким усердием выхоженный, высиженный моей сокурсницей Таней у нас дома в моё отсутствие в ожидании меня и отполированный ложной беременностью, совершенно разладился. Моя тогдашняя жена крутила романы в своём проектном институте, я был в очередной раз безоговорочно влюблён в роскошную, продвинутую и начитанную сотрудницу Дома печати Лену. К моменту призыва у нас с Таней уже была дочь, умер папа… Вот я сейчас пишу – и понимаю, что даже одного из этих событий хватило бы для стресса на полжизни. Бедная моя мама, мы жили у неё… Никогда не забуду, как она собрала мне вещи и спросила:

– У тебя деньги есть?

– Пятьдесят рублей, – скромно ответил я.

Мама молча пошла в свою спальню, вышла и протянула мне коричневую купюру. Сто рублей. Мне стало ужасно стыдно. До сих пор помню то чувство: так стянуло душу, когда я увидел её абсолютную беззащитность. Похоронила мужа, за которым всегда жила, как «за МУЖЕМ». Их удивительная любовь стоит особняком в моей памяти. Очень редко я видел такое. Наверное, больше никогда. Сын уезжает неизвестно куда. Она остаётся с его женой, маленькой девочкой и приёмной дочерью шестнадцати лет. Мои родители забрали мою двоюродную сестру, когда ей было четырнадцать лет, из Костромы после трагедии с её родителями. И вот всё это на маме. Я, наверное, прямо сейчас бы заплакал, если бы мог… Тогда я поборол в себе жалость, будучи уверенным, что всё смогу в этой жизни, не потеряюсь. Стыдно…

Служить меня отправили недалече. В Приволжский ордена чего-то там военный округ. В город Куйбышев. Город оказался пыльным, замусоренным и совершенно без «Жигулёвского» пива. Настроение было не очень. Переться куда-то… В общем, не считая стройотряда, я надолго из дома ещё и не уезжал.

Штабом округа оказался комплекс зданий, посередине которых был… плац. Ну, как без него. Я не понимаю, кстати, на кой ляд до сих пор в армии есть строевая подготовка. Коробочкой на пушки ходить вроде бы не надо. Думаю, всё к одному сводится – шоб не пищали! Вот и дрючат молодых солдат и курсантов по принципу «нас дрючили – получай и ты».

Направили меня в отдел кадров. Там сидел абсолютно худой человек. Вернее, не худой. А плоский в узь. Мне захотелось заглянуть ему за спину: может, он в другой проекции шире. Начерталку-то я сдал!

– Ну, слушаю тебя.

– Вот, – я протянул ему предписание и военный билет.

– И куда я тебя должен девать? У меня вся штатка закрыта.

Были же времена!

– Домой, – говорю, – отпустите.

Он даже не ответил. Никак не среагировал.

– Садись, посиди.

Он взял в руки военный билет и внимательно начал его читать.

– Экономист – это что значит?

– Бухгалтер, – говорю я.

– А самолёт ты как чинить будешь?

– Не знаю, – говорю, – я болта от гайки не отличаю.

– Да уж, – человек-бамбук крутанулся на дерматиновом стуле. Поднял трубку. – Дай мне финчасть, – сказал он, видимо, телефонистке. – Товарищ полковник, тут ко мне бухгалтера занесло. Понял. Сейчас отправлю.

Крутнувшись ко мне (я даже испугался за дерматин – вдруг просверлит!), он сказал, что я должен брать свою сумку и идти в здание напротив. К начальнику финансовой службы округа. Жизнь пошла живее. Наметилась какая-то альтернатива. В финчасти оказалось тихо и уютно. Совершенно не так, как в инженерном отделе. За открытой дверью сидел седой, уверенный и упитанный мужчина. В звании полковника. Фамилию, к сожалению, не помню. Чем-то напоминающий, когда сейчас вспоминаю, бывшего президента Украины Порошенко. Увидев меня, он махнул рукой:

– Заходи. Рассказывай.

Становилось всё интереснее. Если на заводе от слова «финотдел» меня крутили судороги, то тут я явственно понимал перспективу. Самолёт заправлять – или бумажки переворачивать.

– Я по образованию экономист. После института работал в финансовом отделе завода. Старшим экономистом.

О своих мытарствах в роли мастера я скромно умолчал.

Полковник удовлетворённо кивал головой.

– Тут такое дело. Финансистов не хватает. Значит, так. Едешь в Уфу в ШМАС11
  ШМАС – Школа младших армейских специалистов.


[Закрыть]. Будешь числиться замкомандира роты. Работать в финчасти. Годится?

Я не верил своим ушам! От счастья и перспектив ходить на службу на улицу Карла Маркса напротив касс Аэрофлота я чуть не ошалел.

– Сейчас иди в кассу, получи талон на гостиницу, – он протянул мне записку.

Я смотрел на него как на бога! Вылетел пулей, сел не на тот троллейбус, часть пути пробежал бегом!!! «Ха-ха-ха!» хотелось мне кричать прохожим. В Самаре тогда были остатки набережной. Остатки былого величия. Там, на торговой улице с ободранными домами, в одной из подворотен и притаилась гостиница КЭЧ22
  КЭЧ – Квартирно-эксплуатационная часть.


[Закрыть].

Мне сказали номер моей комнаты. Я зашёл, включил свет. В комнате стояло четыре кровати, на одной из них, полностью, с головой, завернувшись в одеяло, лежала мумия. Иначе про этого человека не скажешь. При моём появлении он даже не пошевелился. Не шевелился он и ночью. В гостинице было холоднее, чем за окном. Был апрель. Кое-где ещё лежали сугробы чёрного, крепко приправленного бычками снега.

«Может, это морг?» – подумалось мне.

Спать я лёг в куртке и джинсах, укрывшись одеялом.

Проснулся рано. Мумия не шевелилась. Я почистил зубы ледяной водой из умывальника, висевшего в коридоре, взял сумку и радостно шагнул в Новый мир. Я очень хорошо представлял этот ШМАС. И солдат, которых строем водили в баню по улице Карла Маркса в сторону вокзала. Маленькие такие, пилотка полголовы занимает, рук из рукавов не видно. Жалкие такие, худые пацаны. От нашего завода до Карла Маркса был один квартал или два. Мы им сигареты давали, когда нам навстречу этот «отряд диверсантов» попадался. Они походили больше на пленных вьетнамцев. С вениками в руках, мешком полотенец и вещмешком мыла. Мы их гордо называли «Советская военная угроза»! Вот там мне и предстояло служить замкомандира роты. Вот оно! Бинго!!!

Приехал я в штаб очень рано, ещё никого не было. Сумку свою нёс, чуть ли не на вытянутой руке – чтобы быстрее ленточку пересечь, наверное!

Уселся в коридоре, начал ждать. Приходили секретари, бухгалтеры, какие-то офицеры. Моего полковника не было. В десять часов я осторожно, чтобы не спугнуть удачу, спросил у секретаря:

– А когда товарищ полковник будет?

– На совещании у командующего. Неизвестно когда.

Я ждал. А что оставалось делать? Очень хотелось есть. Примерно к обеду зашёл полкан. Я радостно вытянулся ему навстречу. Но в его жестах уже не было благодушия. Холодное предположение поползло в душу.

– Зайди, лейтенант. Короче, так, – снимая шинель, произнёс полковник. – На совещании командующий влепил два служебных несоответствия, четыре выговора и десяток лишений тринадцатой зарплаты. За нарушение штатного расписания. Так что с Уфой ничего не выйдет. Иди обратно в инженерный отдел. Я позвоню им.

Софиты погасли, Арлекин превратился в пыльный валик, ноги его бессильно и бесформенно лежали на арене… Цирк переезжает…

Я пошёл обратно через долбаный плац. Сумку волок по земле.

– Здравствуйте, я обратно пришёл.

– Вижу, – сказал очень тонкий человек, – садись.

Я сел на тот же стул, с которого чуть не стартанул в счастливую жизнь. Кадровик сел за стол, взял телефонную трубку и начал говорить телефонистке:

– Набери мне «Берёзу»… Алло, «Берёза», тут техник самолёта. Нет вакансий?.. Алло, «Гранит», техник самолёта… Нет вакансий?..

Так он обзванивал, наверное, час каких-то «рябин», «калин», «берега Волги» и всяких птиц. Все отказывались меня брать. Совершенно утомлённый, он повернулся ко мне, уставился и абсолютно без эмоций спокойно спросил:

– Ну, что мне с тобой делать?..

Я пожал плечами. И вдруг священный свет пробежал по его узкому лбу! Он схватил телефон и как заорёт телефонистке:

– ЛУНУ! ЛУНУ МНЕ СРОЧНО ДАЙ!

Тут я понял, что мне кабздец. На Луну.

Худой быстро и жёстко поговорил с кем-то с Луны. Сказал, что я еду, никаких разговоров. Решайте. И, устало выдохнув, сказал:

– Иди, получай проездные.

– А где это, Луна?

– Город Эмба-5, Актюбинская область. Казахстан. Вперёд!!!

Млять, опять в Казахстан… Э-эх…