Текст книги "Без страховки"

– А правда, что с нашей стороны здесь только альпинисты воевали?

– Откуда же столько альпинистов наберешься, да еще в самый разгар войны? Их ведь надо по всем фронтам собирать. Никто же не предполагал, что немцы на Кавказ прорвутся. Что, заранее сформировать целые дивизии из одних альпинистов? Нет, воевали самые обычные солдаты. Были, конечно, и специальные подразделения, и целые полки, сформированные из альпинистов, но применялись они для специальных и особо сложных операций. Фильм «Белый взрыв» никто из вас не видел? Хотя вы фильмы шестидесятых – семидесятых годов и смотреть не станете... Там как раз и показывалась такая операция, когда альпинисты поднимались на снежник, чтобы взрывом вызвать лавину на немцев, оседлавших перевал.

– А вы оружия здесь не находили во время восхождений? – с горящими глазами спросил еще один паренек.

– Находили, конечно, – ответил Чистяков. – И с прошлой войны, и еще с царской кавказской войны. Кстати, и останки солдат находили. И наших, и немецких. Потом еще не разорвавшиеся снаряды и мины тоже находили. Кстати, сами ими и занимались. Не я, конечно, но у нас в МЧС есть спецподразделения по разминированию и особо опасным ситуациям.

– А что еще интересного здесь в горах находили? – снова спросила первая девчушка.

Чистяков понял, что пора разряжать обстановку, которую он сам напряг, попрекая сопливую молодежь незнанием отечественной истории и старых советских фильмов. Придется развлекать обычным способом, решил он.

– Много чего находили, – с показным равнодушием ответил Игорь. – Клады, например.

– Клады? – оживилась молодежь.

Вот так всегда, с сожалением подумал спасатель, про людей им неинтересно, события и подвиги им неинтересны, а про золотые побрякушки готовы слушать часами. Вот она, молодежь современная. Игорь не считал, что по возрасту он слишком уж отличается от своих слушателей, но то, что восемнадцати– и двадцатилетние интересуются больше материальными ценностями больше, чем духовными, его порядком раздражало.

– Конечно, не клады как таковые, – стал он рассказывать, – не закопанные в землю сундуки с дублонами. Находили то, что перевозилось через горы и каким-то образом здесь терялось. Или в пропасть срывалось, или под обвал попало. Кто-то свои ценности, например, перевозил, а кто-то государственные. В свое время здесь было много разбойников. Награбленное тоже находили.

– И много находили? – с горящими от возбуждения глазами спросил один из парней.

Чистякову невооруженным глазом было видно, что паренек уже готов участвовать во всевозможных экспедициях по поиску сокровищ в горах. Причем не в исторических целях, а исключительно в корыстных. Вот из этой среды и берутся «черные копатели», с сожалением подумал Чистяков. Найти, выкопать и загнать на черном рынке. Вот и весь интерес. А чье, как сюда попало, в связи с какими событиями – это им неинтересно. Даже если это жизнь и история целого региона.

– Нет, конечно, – ответил Чистяков, – не мешками и сундуками находили. Однажды нашли полусгнивший чемоданчик. В нем золотые и серебряные украшения, гнилое тряпье и бумаги. Наверное, какие-то акции, документы, ценные бумаги. Может, путешественник или ростовщик какой-нибудь погиб. Неизвестно, в результате несчастного случая, а может, и ограбили, кто-то из грабителей потерял чемоданчик. А может, сам со скалы сорвался. Например, когда его преследовала полиция. Находили и среди остатков вещей, иногда у человеческих останков. Надо сказать, что на Кавказе грабежом занимались всегда и с большим удовольствием. Они даже бандитами себя не считали. Просто такой образ жизни и такой вид, как это сейчас принято называть, «финансово-хозяйственной деятельности». Кто-то занимался сельским хозяйством, кто-то скотоводством, кто-то торговал, а кто-то грабил богатых. Так сказать, налог на богатство, взимаемый помимо государства. И все, надо сказать, с этим мирились. Даже полиция. Не трогаешь государственные учреждения и госслужащих, значит, на твои делишки смотрят сквозь пальцы. Как на малое стихийное бедствие, неизбежное и вполне типичное для этих «детей гор».

– Это что же, в те времена полиция тоже была продажной? – с усмешкой спросил один из туристов.

– А что вы хотите? – развел руками Чистяков. – Это же Россия. Здесь воровали и брали взятки всегда. Еще Петр Первый столкнулся с этой проблемой и попытался ее решить.

– Ой, как будто это так сложно! – ехидно заметила одна из девушек, юная блондинка.

– Ой, как будто это так просто! – передразнил девушку Чистяков. – Да будь ты самым честным, умным и порядочным президентом у себя там, в Москве. Контролировать-то надо деятельность каждого мало-мальски крупного чиновника. Причем не столько в Москве, сколько на местах. Каждого губернатора, начальника областного или краевого УВД и руководителя федерального округа. Это же миллионная армия! И для такого контроля нужна еще одна такая же. А где вы, милочка, найдете на миллион воров и взяточников миллион честных и неподкупных контролеров? Да половина из них через месяц вскроет темные делишки тех, кого проверяет, и будет иметь с них хороший кусок за молчание. Предполагая это, надо вводить еще и контроль за контролем. И до бесконечности. Так вся страна превратится в контролеров, а работать будет некому.

– Вот-вот, – хмуро заметил еще один парень, – а у нас на Сталина ополчились. Он-то нашел методы. Пусть жестоко, десять лет – за украденный дырявый мешок, зато порядок был в стране же-лез-ный.

– Ты так уверен? – удивился Чистяков. – А что ты об этом знаешь? Да знаешь ли ты, какой беспредел чинили те, кому было дано право принимать решения и карать? В них же не было ничего человеческого, как и в самой системе. Поймите вы, молодые и горячие, что любое отступление от хоть каких-то демократических принципов – это шаг назад в истории. Социальные и экономические проблемы решаются только своим специфическим путем, потому что они развиваются по своим собственным законам. Их нужно учитывать. Это долгий путь постепенных реформ, эволюционного развития, воспитания законопослушного населения. Человек сам должен понять, что жить в богатой и демократической стране ему самому, детям и внукам выгоднее, чем жить в темном беспредельном государстве, где можно безнаказанно украсть и убить. Сегодня ты, а завтра тебя. Перспективы никакой даже у одного поколения. Понимаете? Не бывает так, чтобы все и сразу.

Чистяков понял, что он слишком разошелся, но удовольствие от того, что высказался – получил.

– Ладно, заканчивайте привал. Собирайте свои манатки, а то дотемна не успеем вернуться. Объедки закопать вон под тем камнем, полиэтиленовые пакеты, пустые банки забрать всем с собой. В горах у альпинистов гадить не принято!

Игорь поднялся и сладко потянулся. Еще несколько часов – и дома. Горячая ванна, мыло, чистое белье и мягкий диван. Чистяков ценил удовольствие не только от восхождений, но и возвращение с гор. Для него был сладок не только процесс, но и отдых после него. Неплохо бы сходить по-маленькому перед последним спуском, решил он. Чистякову, как инструктору, не подобало справлять нужду рядом с молокососами. Ему надлежало поддерживать свой «божественный» имидж бесплотного существа, которое все знает, умеет, никогда не устает и не справляет естественных надобностей. На какое обожествление можно надеяться, когда ты сидишь за кустом рядом с новичком, со спущенными штанами и все такое прочее? Только авторитет терять!

Свои умозаключения на эту тему Чистяков громко именовал теорией. А когда однажды в разговоре с Борей Мостовым об этом проболтался, друг Боря навесил на Игоря ярлык носителя комплекса неполноценности. «Ты просто стесняешься, Игорек, – заявил тогда Боря, – но хуже всего то, что ты не борешься со своими комплексами. Не пытаешься их преодолеть, а ищешь им оправдание, да еще такое красивое, как теория. Тут, знаешь ли, Игорь, недалеко и до импотенции», – заявил тогда Мостовой и улыбнулся, когда Чистяков с энтузиазмом заорал «чур меня». Стеснение в интимных вопросах – первый признак возможной психологической импотенции. Чистяков друга выслушал, но остался при своем мнении – в некоторых вопросах он был еще упрямее Мостового.

Отойдя от лагеря метров на тридцать и демонстрируя походку человека, который отошел полюбоваться окрестностями, Чистяков приглядел большой валун, за которым он мог бы спокойно, без ущерба для имиджа, помочиться. И только когда спасатель уже застегивал штаны, его взгляд совершенно случайно наткнулся на тело. Первым делом Игорь подумал о том, что он увидел его лишь потому, что мочился. Только в этот глубоко интимный момент взгляд беззаботно скользит по окружающим предметам и схватывает мелкие, неприметные детали. Чистяков имел и на этот счет очередную и давнюю теорию. Например, в лесу, когда ищешь грибы, то можешь тысячу раз пройти мимо какого-нибудь белого груздя, спрятавшегося под шапкой листьев и сухой травы. Но стоит только остановиться для того, чтобы справить нужду, как блуждающий взгляд невольно выхватывает из общей картины заветную находку. Игорь с Борисом эту теорию даже как-то решились проверить под соответствующее настроение. Дело было под Самарой, куда спасатели летали в командировку. Они взяли с собой в лес четыре полу– торалитровые пластиковые бутылки «Жигулевского». Расчет был на то, что, потягивая пивко, друзья будут то и дело останавливаться, поскольку пиво является весьма эффективным мочегонным средством. Очень скоро красоты самарской Луки и три литра пива на человека своеобразно повлияли на эксперимент. Кончилось тем, что друзья бросили свою «тихую охоту», уселись на берегу Волги и прикончили все пиво. Под настроение.

Чистяков застегнул штаны и уставился на тело. Оно лежало «комком», застряв среди скалистых выступов в неглубокой расщелине. То, что это был труп, сомневаться не приходилось. Раненые и живые так не лежат. Спасатель прикинул, откуда человек мог упасть. Получалось, что с почти вертикальной северо-западной стены. Высота там была метров шестьдесят или восемьдесят. Что он там делал? По этой стене альпинисты не ходят, даже ради тренировки. Неинтересная она. В верхней части скала была сильно испещрена глубокими вертикальными трещинами. Чистяков приложил к глазам ладонь «козырьком». Кажется, там есть какой-то уступ, по которому можно было пройти вдоль стены, как по тропе. Но почему он был один? Хотя если это случилось, скажем, несколько часов назад и уже вызвали горных спасателей, то Чистяков об этом мог просто еще не знать. Смущало его другое. Ни на стене и нигде рядом он не видел людей. Альпинисты так просто тел своих товарищей не бросают. Даже если уже вызвали спасателей, то кто-то должен был остаться, чтобы показать место трагедии. Да, и наверняка кто-нибудь из товарищей погибшего уже спустился бы в расщелину, хотя надежды, что упавший выжил, не было. Странно все это.

Чистяков нутром почуял, что здесь не все чисто. Дело попахивало преступлением. Либо убийство, либо несчастный случай по чьей-то вине и брошенное тело. При своей страсти к разгадке сложных загадок спасатель не удержался и немедленно выдвинул еще одну гипотезу. Таинственный погибший альпинист шел в горы один, поэтому рядом никого и не видно. Куда и зачем он мог идти один, ведь альпинисты поодиночке в горы не ходят? Значит, ему что-то было нужно, причем в отсутствие свидетелей. Может, что-то искал. Или прятал. Что, клад? Шутки шутками, а кое-какие старинные ценности в горах находят до сих пор. И оружие времен войны тоже находят. Значит, здесь какая-то тайна.

Все эти мысли промелькнули в голове Чистякова за пару секунд, пока он рассматривал тело, лежащее в расщелине. Все гласные и негласные законы альпинистов требовали немедленных действий, и Чистяков к ним приступил. Самое главное было теперь отправить группу, которую он вел. Был в ней один более-менее опытный альпинист, который по своей квалификации мог бы пойти и на настоящее восхождение. В этот маршрут, который иначе как турпоходом и не назовешь, он отправился из-за своей девчонки. Девочка была совсем начинающая, но стремилась приобщиться к альпинистскому братству своего ухажера. «Вот его-то, – решил Чистяков, – я и отправлю вести группу домой. Лучше всего было бы, конечно, оставить его с собой, для спуска к телу, в качестве подстраховки, но тогда некому будет вывести из гор группу. Ладно, обойдусь один, не мальчик, – решил Игорь».

Объяснив ситуацию под оханье и аханье перепуганных девочек, Чистяков объяснил новому старшему группы, каким маршрутом лучше всего вывести группу. Особенно тщательно он объяснил, как и что нужно сделать по прибытии на базу. В смысле, доклада о трупе в расщелине. Сам же Игорь, собрав необходимое снаряжение, хотел в одиночку спуститься в расщелину и осмотреть место происшествия. Хотя делать это придется все равно с самого верха.

Некоторое время Чистяков еще стоял и курил, глядя вслед уходившей группе. Нелепость гибели человека не давала ему покоя. Объяснение всему могло быть очень простым. Например, альпинистов было двое: один сорвался, а второй отправился к спасателям докладывать о происшествии. Все просто и никаких тайн. Но Чистяков не был бы Чистяковым, если бы поверил в это предположение. Не ходят альпинисты на эту стену, и все тут. Идти в горы вдвоем, одной связкой – такого он тоже не мог припомнить. Идут всегда группой, по две-три связки, иначе это не тренировка.

Около часа Чистяков поднимался по отлогому склону, выбирая место прохода к северо-западной стене. Наконец он ступил на узкий карниз, по которому он мог пройти почти полпути к тому месту, откуда предположительно и сорвался альпинист. Еще через двадцать минут нашлось и место для спуска к телу. Оно было очень удобным, но, спустившись здесь, Чистяков оставил бы без осмотра точку, откуда человек сорвался, а эта информация очень будет нужна при расследовании обстоятельств гибели. Пришлось Чистякову идти дальше. Карниз неожиданно закончился, и спасатель стал осматриваться. До нужного места было рукой подать, но простого пути туда не было. Нужно подняться на стену в том месте, где он сейчас находился, пройти гребнем, а потом спуститься на карниз. Или сразу спуститься метров на пять-десять и пройти стену по горизонтали, а потом подняться к нужной точке.

«Не стоит, – решил Чистяков. – Без подстраховки сверху не стоит и пробовать, а в одиночку у меня на это уйдет несколько часов. А сколько у меня вообще времени-то в запасе до наступления темноты? – Он посмотрел на часы – половина четвертого. – Солнце начинает садиться в это время года около семи. Значит, три с половиной часа на спуск и подъем. В принципе – реально, только вот ночевать придется в горах, а мне завтра на работу. Ладно, не это главное, все равно это мой долг как альпиниста и спасателя. Из любых соображений я должен все выяснить, начальство это одобрит».

Место, откуда человек сорвался в расщелину, Чистяков нашел почти сразу. Очень характерные следы. А если он их увидел и они до сих пор сохранились, то все произошло не более суток назад. Сорваться тут мог только совсем неопытный человек. На самом краю карниза остался очень заметный и характерный след от камня. Достаточно было на него только наступить. А вот рядом следы чего-то острого. Чего? Скорее всего, ледоруба, которым пытались удержаться на карнизе. Острая сталь вгрызалась в камни, оставляя четкие царапины, выворачивая мелкое крошево. Значит, был не один, шел в связке, и напарник пытался удержаться сам, когда веревка рванула его в пропасть, и удержать друга. Не удержался? Тогда там должно быть два тела. Значит, ответы на все вопросы лежат сейчас внизу.

Чистяков еще раз посмотрел на часы – без пятнадцати пять. Осталось всего два часа светлого времени суток. Он посмотрел вниз, в расщелину, конец его веревки лежал на камнях. Это хорошо, что длины хватило, обрадовался Чистяков, это облегчит спуск. Проверив петлю в карабине, как она тормозит на скольжении, он повернулся спиной к обрыву, выбрал слабину и пошел вниз по стене, отталкиваясь ногами от камней. Пришлось обойти пару острых, выпирающих выступов. Около одного он остановился. Здесь были следы крови и волокна одежды. Понятно, этого уступа при падении бедняга не миновал.

Еще несколько секунд, и Чистяков опустился на камни на дне расщелины. Ясно, парень падал после встречи с выступом уже почти вниз головой. Удар пришелся на шею и правое плечо. Нечего и надеяться – сломаны шея и позвоночник в грудном отделе. Изо рта вышло много крови, значит, переломаны ребра и, скорее всего, ребром пробито легкое. Естественно, при таком падении обширное повреждение внутренних органов. Что с головой, пока неясно, но кожа с правой стороны собрана основательно.

Чистяков не стал прикасаться к трупу и переворачивать его. Это дело специалистов. На всякий случай, уже скорее «для галочки», он приложил пальцы к сонной артерии на шее. Пульса, разумеется, не было. Тело было холодным, но это ни о чем не говорило. Оно и в жару остыло бы до трупной температуры за шесть-восемь часов, а здесь, на этой высоте, сейчас было не выше тринадцати. Это если ориентироваться на легкий парок, выходящий изо рта во время дыхания. Лицо погибшего, насколько Чистяков видел сбоку, было ему незнакомым. Даже если сделать поправку на гримасу смерти, то все равно лицо никого не напоминало. Скорее всего, он этого парня никогда раньше не видел. Кстати, гримасы смерти пропадают с лиц покойников примерно на вторые сутки. Потом лицо становится спокойным и умиротворенным. Здесь еще сохранилось выражение страха и боли. Опять же, время смерти – никак не больше суток.

Но самым интересным было не это. Чистяков осмотрел страховочную обвязку на трупе. Сделана она была профессионально, не придерешься. И кольца, и карабины были целы. Интересным было другое – на трупе лежала упавшая следом веревка. Немного, метров пять, и конец ее был перерезан. Это было очевидно и совершенно точно. Так веревки не перетираются, тем более не рвутся под действием тяжести. Несколько волокон были перерезаны острым ножом, причем было видно, что на веревке в этот момент был груз. Надо понимать, человек. Синтетическую веревку, которой пользуются альпинисты, так просто одним взмахом ножа, каким бы острым он ни был, не перережешь. Ее резали, когда этот парень на ней висел, это было очевидно. Сначала перерезался один жгут волокон, остальные немного вытянулись под нагрузкой, надрез на следующем жгуте на несколько миллиметров ниже, а вот последний лопнул под тяжестью тела, когда его перерезали почти наполовину.

Чистяков задумался. Значит, парень сорвался с карниза и висел над пропастью. Его не стали вытаскивать, а перерезали веревку, чтобы он улетел вниз. Сам он этого сделать не мог. Ни в руке, ни рядом ножа нет. Улететь при падении ножу тут некуда. Нет, это он не сам сделал, а тот человек, с которым он был в связке. Почему? Чтобы не сорваться вниз вместе с ним? Честно говоря, такое бывало, о таком Чистякову слышать приходилось. Но это если альпинистов было двое. А Игорь знал, что по двое в горы, как правило, не ходят. Значит, были и другие? Что же, это значит, парня сознательно угробили? Для чего? Или из-за чего?

Когда Чистяков поднялся на гребень, начало темнеть. Он выбрал глубокую трещину, чтобы иметь защиту от ветра, уселся на моток веревки и закутался в куртку. Ночь предстояла долгая и мучительная. Развести костер было не из чего. Первым делом начнут мерзнуть ноги, потому что куртка с синтетическим утеплителем практически не дала бы ему замерзнуть. Значит, через каждые минут тридцать придется вставать, отогревать конечности и разминаться. Если утром придут спасатели – хорошо, если нет – придется спускаться одному.

* * *

Вечеринка на даче у Синицких проходила в обычном стиле и со своеобразным колоритом. Когда собиралась молодежь, было не так. А вот когда собирались солидные дяди и тети, друзья и коллеги родителей Ольги, тогда бывало очень интересно. Мостовой и Чистяков любили бывать на таких вечеринках, благо Ольга считала необходимым в воспитательных целях приглашать ребят. Среди именитых и солидных гостей Боря Мостовой как-то уменьшался в размерах, а сам Чистяков терялся, становился тихим и незаметным. Спасатели толкались среди ученых, в ряды которых очень часто затесывались журналисты, писатели и артисты – все те из учеников и сокурсников родителей Ольги, кто не пошел по медицинской линии после окончания вуза. Было очень интересно слушать их разговоры, воспоминания, рассуждения, даже смотреть, как они дурачатся. Ольга поглядывала на своих друзей немного свысока, когда именитые гости шутили. Она намекала взглядом, что такому тонкому и изысканному юмору не мешало бы поучиться и спасателям. Юмор Мостового, а уж тем более Чистякова она считала низкопробным и казарменным.

Профессор Воронин тоже бывал у Синицких, где спасатели с ним, собственно, и познакомились. Но в последнее время Никита Савельевич на людях почти не появлялся, ссылаясь то на здоровье, то на работу над очередной книгой или статьей. Сегодня его на даче тоже не было. Зато звездой и изюминкой вечера была Зинаида Ивановна Кушнарева – актриса оперетты.

Чистяков на певицу глядел с большим обожанием. Вот ведь женщина, в такие годы (а она была сокурсницей и ровесницей Синицких-старших) и так шикарно выглядеть! Украшали Кушнареву и делали ее привлекательной, по мнению Игоря, не маски и SPA-процедуры, а манеры и природная кокетливость. Он уважал женщин, которые и в солидном возрасте умели сохранять моложавость взглядов и жестов. Один такой небрежный жестик руки, чуть игриво приподнятая бровь, движение плечиком, и ты уже видишь в женщине не ее возраст, а ее суть. Юная жеманница и кокетка, но не переходящая зыбкую грань между легкостью, обаянием и пошлой наигранностью зрелой женщины.

Кушнарева бывала у Синицких очень редко. Мостовой видел ее второй раз в жизни, а Чистяков вообще впервые, если не считать сцены театра.

– Игорь, не ешь Зинаиду Ивановну так откровенно глазами, – посоветовал Мостовой, заметив восхищенный взгляд Чистякова.

– Боря, я ею восхищаюсь как явлением, – заявил Чистяков. – Женщина, которая в любом возрасте может себя подать и так держаться, достойна истинного восхищения!

– Тем более такого ценителя, как ты, – не удержался от замечания Боря.

– А что? Кто-то сомневается, что я разбираюсь в женщинах?

– Ты разбираешься в девушках, Игорь, – послышался рядом голос Ольги, которая слышала разговор друзей. – Точнее, ты научился им кружить голову. А Зинаида Ивановна – настоящая женщина, из тех, из-за кого во все времена стрелялись на дуэлях. Ты из-за кого-нибудь из своих пассий будешь стреляться?

– В морду дать могу, – неопределенно ответил Чистяков.

– Фи! – скривила Ольга губки. – Смотреть на таких женщин, как Кушнарева, и произносить такие слова! Сопернику надо не морду бить, а уничтожать морально своим превосходством над ним. Лучшим владением шпагой, пистолетом и красивым слогом. Ты девушкам стихи писал когда-нибудь?

– Да ладно, что ты насела на парня, – добродушно пробасил Мостовой. – Игорь у нас не поэт, он герой. У него другая стезя – совершать подвиги во славу прекрасных дам на поле спасательной деятельности.

– Ага, – со смехом согласилась Синицкая, – не мыслитель, но воин.

– Сама язва, – неудачно парировал Чистяков, которого Ольга уже окончательно достала своими придирками относительно его слишком частых и легких любовных увлечений.

Кушнарева на вечеринке почти постоянно была в центре внимания. Сейчас, когда улеглись первые восторги и дифирамбы, связанные с ее сегодняшним приездом, около актрисы щебетали женщины, разглядывая золотое колье на ее шее. Спасатели неожиданно услышали фамилию Воронина. Оказалось, что на последний юбилей актрисы старый профессор преподнес ей этот дорогой подарок, о чем Зинаида Ивановна не поленилась упомянуть. Чистяков давно заметил, что чем женщины старше, тем охотнее они рассказывают о своих поклонниках и воздыхателях.

– Интересно, – сказал Игорь друзьям, – не ожидал я от Никиты Савельевича такого романтического поступка. Вроде бы такой старый кабинетный гриб, которого, кроме науки, ничего и не интересует, а вот на тебе! Да и вещь кажется старинной, не в современном стиле сделана. Небось фамильная драгоценность Ворониных.

– Ладно уж, расскажу вам маленькую тайну, – зашептала Ольга, чтобы ее не услышали другие гости. – Никита Савельевич Кушнареву знает очень и очень давно. У них в молодости, в студенческие годы, был роман. Но она предпочла другого, известного театрального режиссера. Она всегда мечтала о сцене. Теперь оказалось, что Воронин всю жизнь ее любил. Он потом женился, но жена его бросила и уехала куда-то на север. Там она родила от кого-то дочь. Дочь тоже оказалась еще той вертихвосткой и сбросила своего сына Сергея на деда.

– Ну и стервы, – глубокомысленно заключил Мостовой. – А почему у Сергея такая же фамилия, как и у деда?

– А потому что ни жена, ни дочь официально замуж не выходили, детям давали свои фамилии. Вот и остался Сергей Ворониным, как и дед.

– А это что за хлыщ? – спросил Чистяков, показав глазами на молодого белобрысого мужчину лет сорока с элегантной косынкой на шее в вороте рубахи. – Тоже из актеров?

– Это какой-то Александр Гумер, врач из Германии, – ответила Ольга.

– По-русски он шпарит нормально!

– Да, он наш бывший немец, из-под Саратова. Я так поняла со слов отца, что он закончил мединститут, потом уехал в Германию с очередной волной эмигрантов на ПМЖ. Теперь вот потянуло на родину.

– Где Саратов, а где Кавказ, – усмехнулся Чистяков.

– А он говорит, что по горам соскучился. Якобы в молодости увлекался альпинизмом.

– Ему там Альпы-то ближе, – заметил Чистяков, который почувствовал какую-то необъяснимую неприязнь к этому русскому немцу.

– Не знаю, – пожала Ольга плечами. – Он около отца что-то крутится с какими-то прожектами, а тот уши и распустил.

– Он тебе, по-моему, не очень нравится.

– Типичный западный делец, – ответила Синицкая. – Отец все надеется, что он ему выбьет какой-нибудь немецкий грант.

Чистяков усмехнулся и вдруг изменился в лице. Ольга заметила эту перемену в спасателе и вздохнула с сожалением. Игорь увидел впереди заманчивую цель. У ворот дачи остановилась машина, из которой вышла пожилая интеллигентная дама. С водительского сиденья показалась худощавая стройная девушка. Прибыли новые гости.

Игорь тут же, как уж, проскользнул к столу с напитками и закусками. Его опыт подсказал смелое и безотказное решение. Наверняка заслуженная бабушка привезла с собой свою медицинскую внучку. Внучке будет скучновато в этом обществе, где почти не было молодежи. Зато в этом обществе был он, Чистяков. И ему ужасно понравились стройные загорелые ножки под короткой белой юбкой.

Предполагая, что незнакомка не станет употреблять алкоголь, будучи за рулем, Игорь налил в два высоких стакана для коктейля сок и двинулся вперед. Атаку пришлось отложить, потому что заслуженная бабушка начала представлять свою медицинскую внучку Синицкому-старшему. Чистяков остановился и занял позицию выжидания. Случайно эта позиция оказалась вблизи от Кушнаревой, которая ни минуты не оставалась одна. Сейчас около нее распушил хвост русский немец Гумер. Голос у него был неприятно сиплым, с немного странным выговором. Наверно, выговор был следствием артикуляции человека, который много лет говорил на немецком.

– Это очень интересная вещь, дорогая Зинаида Ивановна, – сипло ворковал Гумер, – уверяю вас. Поверьте, я повидал драгоценностей. Сейчас в таком стиле не делают. Попробую угадать – это первая половина XX века. Советского производства, годов тридцатых или сороковых. Так?

– Ну, Александр, – рассмеялась Кушнарева, – тут я вас не могу опровергнуть, и вы этим пользуетесь. Это же подарок моего давнего знакомого, и я не могу его расспрашивать о происхождении этого чуда. Вам ведь она нравится?

– Безусловно, – согласился Гумер, – вещь выполнена с большим вкусом, потому и привлекла мое внимание. Тот, кто вам ее подарил, сам отличается большим художественным вкусом. Это кто-то из вашей артистической среды?

– Нет, это один старый профессор и мой старый друг.

– И кто же это? – спросил Гумер.

Господи, какой навязчивый человек, с раздражением подумал Чистяков, который стал невольным слушателем этого диалога. Какие они, эти перекати-поле, все-таки беспардонные люди.

– Вы его не знаете. Это профессор Воронин, известный краевед. Правда, известен он только здесь у нас.

– А известные краеведы часто находят клады, – не удержался и вставил фразу Чистяков, с большим трудом скрывая иронию.

Игорь не стал дожидаться реакции на свою ремарку и двинулся к намеченной цели, потому что заинтересовавшая его девушка наконец освободилась и в некотором замешательстве осматривала общество. Ее бабушка остановилась поздороваться с кем-то из знакомых, и Чистяков понял, что наступил самый удобный момент для знакомства.

– Игорек, – послышался за спиной голос Мостового с некоторыми нотками вины, – давай я к тебе после обеда зайду? Ольга просит, чтобы я помог ей выбрать и привезти электрическую швейную машинку. Я часа за два утром управлюсь, а потом к тебе.

Речь шла о договоренности посмотреть машину Чистякова, двигатель которой начал барахлить. Вчера они договорились, что Боря утром посмотрит.

– Боря, не вопрос, – отозвался Чистяков, даже не обернувшись. Все его внимание было нацелено вперед. – Как придешь, так и придешь... и я пошел.

* * *

Мостовой с Ольгой подъехали к торговому центру около девяти часов утра. С трудом втиснув машину на парковке, Боря повел Синицкую через лабиринт машин ко входу. Ольга, предвкушая поход по магазинам, щебетала, не переставая. У девушки появилось новое увлечение. Она насмотрелась телевизионных передач, каких-то журналов и теперь собиралась заняться созданием интерьеров в своей квартире. Она собрала кучу фотографий и эскизов с изображением замысловатых и сложных штор, покрывал и драпировок.

У самого входа в торговый центр Мостовой, тащивший с собой за руку через поток покупателей Синицкую, столкнулся нос к носу с Сергеем Ворониным. Альпинист как раз выходил из дверей с яркой вывеской «Ломбард. Скупка ювелирных изделий». То, что Воронин растерялся, спасатель понял сразу. Сергей как-то странно засуетился, его глаза забегали по сторонам.

– Здорово, спасатели, – с наигранным радушием воскликнул Воронин. – Выходные проводите?

Тут альпинист совсем сконфузился, причем это было так хорошо по нему видно, что Мостовой решил не задавать ему вопросов. Что-то парень суетится, подумал Борис. Не хочешь, чтобы тебе задавали вопрос – что ты здесь сам делаешь, не задавай другим подобных вопросов. Ему стало жалко этого, в общем-то, неплохого парня, которому приходится прилагать столько усилий, чтобы скрывать свою страсть к игровым автоматам. Причем всем вокруг прекрасно видно, что он это скрывает и стыдится этого, но ничего с собой поделать не может. Мостовой решил дальше не конфузить Воронина и воздержаться от вопросов, задаваемых для приличия: «А ты чего здесь?», «По магазинам решил пройтись?». Ведь ясно же, что Сергей что-то сдавал в скупку. Совсем докатился, если уже из дома тащит. Не начал бы воровать!