Текст книги "Когда стреляет мишень"

Глава 6

Свиридов спокойно и без эксцессов довел автомобиль с мирно спящей Аней до виллы Коваленко и, просигналив охранникам, чтобы те открыли ворота и впустили их во внутренний двор, подъехал прямо к парадной лестнице.

Он не стал будить Аню, а просто легко поднял ее на руки и понес по ступенькам. Сидевший в вестибюле охранник взглянул на него с плохо скрытым недоумением, но, увидев, что хозяйка виллы просто крепко спит и, очевидно, не без влияния алкоголя и прочих паров ментола и эвкалипта, успокоился.

Он донес ее до первой же спальни и аккуратно уложил на широкий низкий диван. Потом прикрыл пледом и, присев на самый край дивана, задумчиво посмотрел на ее бледное лицо и чуть шевелящиеся губы, даже сейчас чувственные и манящие. Глупо. Глупо сидеть здесь и рвать нервы, тем более что нет ничего более бессмысленного, чем это ночное просиживание в позе ополоумевшего от любовной чесотки Ромео.

Он наклонился над ней, чтобы в последний раз проверить, удобно ли ей лежать и плотно ли она укутана пледом, как вдруг ее руки обвились вокруг его шеи и властно притянули к себе. Он не сопротивлялся. Куда легче противостоять медвежьей хватке чемпиона мира по греко-римской борьбе в супертяжелом весе Александру Карелину, с которым Владимир был знаком лично и даже провел пару спаррингов.

Карелину, разумеется, он проиграл, но еще легче он проиграл этим тонким нежным рукам, которые прижали его к себе, и губы Ани едва слышно прошептали:

– Почему ты обманул меня, когда сказал, что не видел того человека?

Владимир чуть приподнялся и посмотрел на потухшее лицо Ани с полуприкрытыми темными глазами.

– Только не спрашивай, какого человека. Ты мог обмануть Сергея... но ведь меня ты не обманешь так, Володя?

– Какое все это имеет значение?

– Ты прав. – Аня посмотрела на него, и он увидел, что у нее глаза безнадежно загнанной, затравленной лисицы. Глаза, еще пытающиеся удержать первородную хитрость и инстинкт самосохранения, но уже остывающие перед неумолимым натиском много превосходящих гибельных страстей. Беспомощные и почти по-детски доверчивые. – Ты прав, – повторила она. – Это не имеет никакого значения. Для меня. Хотя я видела по тебе, что ты что-то упорно скрываешь. Ты говорил про того человека так, как будто им был ты сам... Возможно, я так бы и подумала, что это ты... Но ты был все время со мной. Со мной, – еще раз слепо повторила она.

– Ты пьяна, Анечка, – сказал он. Владимир не узнал собственный голос, безнадежно кружилась голова, и без права на высвобождение и пощаду затягивало в дурманящий и свирепо баламутящий кровь омут, из которого нет спасения и нет возврата.

И пусть еще кто-то скажет, что такого не бывает и что все давным-давно получило свою цену.

– Он купил меня, – пробормотала Аня, – и я была счастлива до небес, что... вот так. Устроилась в жизни, как называют это нищеброды. Я не могу... зачем, зачем я вызвала тебя сюда?

Она приподнялась на одном локте, всклокоченные спутанные волосы упали ей на лицо, но она не обратила на них ни малейшего внимания.

– Я хочу уехать отсюда, Володя, – твердо выговорила она. – Мы снимем с моего личного счета деньги и уедем... навсегда. А Сергею я потом напишу... по Интернету или как... все объясню. Ну вот, – она уронила голову на плечо Владимира и засмеялась, а потом тут же заплакала, – ну вот... я опять пришла к тому, от чего так хотела убежать. Я заговариваюсь... я схожу с ума. Правда, Владик?

– Правда, – с трудом выговорил он и вдруг резко поднялся на ноги. – Ты не понимаешь, что делаешь, Анечка... Господи! Это же не сцена из мексиканского сериала, а мои нервы не арматура... в железобетонном блоке. Нельзя... ты понимаешь, нельзя!

– Почему нельзя? – тихо и покорно спросила она.

– Потому что нельзя... так много пить. – Он попытался засмеяться своей мнимой злободневной остроте, но из горла вырвался только невнятный хриплый звук. Он сел на пороге и, обхватив голову руками, что-то нечленораздельно забормотал.

В этот момент дверь открылась и вошла горничная – почтенная дама лет пятидесяти, одна из трех прислуживающих по штату Анне Михайловне Коваленко.

– А, вы приехали? – проговорила она. – А я думала, вы останетесь в Москве. Где вам постелить, Владимир Антонович?

– На дне бассейна, – зло ответил он и, рывком поднявшись с пола, вышел из спальни.

– Что-то случилось? – спросила горничная, обеспокоенно глядя на Аню. – Господи, деточка, да на тебе ж лица нет! Что-то произошло?

– Произошло, – спокойным чужим голосом ответила Аня, а в голове почему-то всплыли обрывки песни Высоцкого... «или это колокольчик весь зашелся от рыданий... не несли так быстро сани...», – произошло. Сегодня на банкете было плохое вино.

* * *

В то же самое время Фокин, наевшись, напившись и натанцевавшись, поднялся со своей случайной подружкой в номер, где предложил в кои-то веки культурно распить бутылочку – на этот раз очень неплохого и дорогого шампанского.

Нет смысла говорить, что эта глубокомысленная идея была принята на «ура», а уже через пятнадцать минут, благополучно выглотив все ледяное содержимое запотевшего сосуда, окончательно окосевшая парочка не нашла ничего лучшего, как завалиться в койку и перевести знакомство в самую приятную стадию.

Что и говорить, Афанасию Фокину выпала весьма занимательная и изобилующая хитросплетениями событий ночь.

* * *

– Так что же там у тебя произошло, Андрей? – Сергей Всеволодович склонился над полулежащим на заднем сиденье коваленковского «Кадиллака» Чечеткиным и пытливо посмотрел в его еще мутноватые, но уже приобретшие острое осмысленное выражение глаза.

– А тебе разве еще не доложили, Сергей Вселч? – буркнул тот.

– Доложить-то доложили, но я хотел бы выслушать твою версию. Из первых уст, так сказать.

Чечеткин сделал недюжинное – если судить по его побагровевшему и искривившемуся от вступившей в раненую голову острой боли лицу – усилие и сел.

– Мы едем, что ли? – проговорил он. – Или у меня в чердаке все плывет... уф!

– Можно сказать, что уже приехали, – ответил Коваленко, – хотел отправить тебя в больницу, а ты сам очухался. Интересная получается петрушка: босс носится со своим начальником охраны, как будто все не должно быть с точностью до наоборот.

Чечеткин вздохнул и пощупал голову кончиками пальцев.

– Здорово меня приложил этот черт, – пробормотал он, а потом осторожно помассировал виски и после некоторой паузы спросил: – А что рассказывал тут Свиридов?

Сергей Всеволодович криво усмехнулся.

– Свиридов превозносил до небес того ублюдка... Говорил, что, судя по почерку, это профессионал высочайшего класса. Не исключено, что бывший или даже нынешний работник спецслужб. Их много сейчас ходит без работы, сам такой был, знаешь.

– Очень хорошо, – глухо отозвался Чечеткин. – Что еще он говорил?

Коваленко посмотрел на него по меньшей мере подозрительно.

– Тебе что-то известно... что мог не рассказать мне Свиридов?

– Почему ты так решил?

– Потому что у тебя на лбу написано, что хочешь выложить мне что-то сенсационное и из ряда вон выходящее, как говорят газетчики! – рявкнул Коваленко, неожиданно выходя из себя.

Чечеткин покосился на своего всегда спокойного шефа и, отвернувшись в сторону, проговорил:

– Да, ты прав. Я не знаю, получилось ли это спонтанно или было подстроено с самого начала, но только... – Он нервно постучал согнутым указательным пальцем по колену и наконец выговорил то, что никак не решался выставлять на свет божий: – Дело в том, что я знаю, кто убил Рябинина.

Сергей Всеволодович тоскливо посмотрел за окно на пролетающие мимо придорожные лесопосадки, как будто не было произнесено ничего особенно интригующего и неожиданного, а потом повернулся к Андрею Васильевичу всем телом и бросил с сухими искорками остро вспыхнувшего интереса – если такое слово применительно к той гамме чувств, что заполонила анемичный и сонный до этого момента взгляд нефтемагната:

– Ну, рассказывай.

– Дело в том, что Свиридов обманул тебя, Сергей Всеволодович.

– Вот как? Что же, он поймал этого убийцу? Или узнал и отпустил? – Коваленко приблизил к Чечеткину суровое лицо с остро сощурившимися глазами и как-то по-особенному произнес: – Или, быть может, милейший Владимир Антонович и есть убийца?

– Разумеется, нет. Но убийца известен тебе, Сергей Вселыч. Это твой бывший начальник охраны Фокин Афанасий Сергеевич. И его давний приятель Свиридов с ним заодно.

– Что?!

– Я не видел Фокина, потому что дожидался Свиридова у двери той квартиры, на пороге которой был убит человек. Фокин вырубил меня одним ударом, но не рассчитал своих сил, – глубоко посаженные глаза Чечеткина угрюмо сверкнули в темных глазницах, – ему нужно было бить второй раз. Ошибка. И я слышал, как они переговаривались между собой.

– Что же ты слышал?

– Я слышал достаточно, чтобы утверждать, что Рябинина убил Фокин и что Свиридов его прикрывает.

– Ты уверен, что все это не почудилось тебе в бреду? Тебя сильно приложили...

– Уверен, что я слышал голос Фокина и то, как он говорил Свиридову, что хочет встретиться с ним сегодня вечером и позвонит, чтобы договориться о точном времени и месте.

– Все это стоит проверить, – задумчиво сказал Коваленко. – А может, поговорить со Свиридовым откровенно?

– Да ты что, шеф, совсем двинулся рассудком? – словно позабыв о субординационных отличиях, бесцеремонно спросил Чечеткин. – Или ты забыл, с кем имеешь дело? Этот человек опасен как никто... мне было бы предпочтительнее сказать группе солнцевских братков, что они га-алимое лошье, чем глупейшим образом предупреждать Свиридова о том, что его подозревают. И еще...

– Что? – настороженно спросил Коваленко, которому слова Андрея, кажется, начали западать в душу и медленно, но верно разжигать мучительное пламя подозрения.

– Ты не заметил, как он общается с твоей женой?

– Как?

– Так, как если бы он был давно и близко с ней знаком и не прочь это знакомство продолжить или же возобновить.

– А он и был с ней знаком, – криво улыбнувшись, проговорил Коваленко. – Не стала же она звонить в провинцию и просить заняться ее личной охраной человека, которого она знает недостаточно хорошо. И я вовсе не исключаю, что когда-то у них были близкие отношения.

Чечеткин присвистнул.

– Дождесся-а геморроя на задницу, Сергей Вселч, – протянул он, – из-под носа уведут жену. Ты видел глаза этого молодца?

– По-моему, у тебя все-таки что-то стронулось в мозгах, Чечеткин, – досадливо сказал вице-президент «Сибирь-Трансойла». – Приехали.

* * *

Утро выдалось на редкость мерзкое и унылое. Моросил отвратительный мелкий дождь, серое небо с редкими белыми налетами не давало ни малейшего проблеска надежды на жизнь при ярком солнце, а налетавшие время от времени порывы резкого ветра срывали с растущих во дворе коваленковской виллы кленов и тополей последние листья.

Свиридов проснулся рано утром и тотчас вышел на парадную лестницу. Сел на мокрую ступеньку, не обращая внимания на дождь, и уставился на безжалостно оставленный под открытым небом черный «Кадиллак» и рядом с ним огромный «мерседесовский» джип охраны.

Значит, на виллу пожаловал сам хозяин.

Нельзя сказать, что настроение Володи было из ряда вон плохим, но и приподнятым его тоже назвать было достаточно сложно. Прошедшая ночь была весьма насыщенной, день же обещал быть не менее интригующим, и в хмурых утренних тучах вырисовывались контуры продолжения фокинской киллерской эпопеи.

У Владимира было немало вопросов к Афанасию. Что произошло позапрошлой ночью в офисе «Сибирь-Трансойла»? Кто подвигнул его исполнить роль киллера, на каких условиях, и зачем все это Фокину нужно?

...И еще много вопросов.

Простите, а это еще что такое?

Свиридов поднял голову и увидел, что мощная стальная панель ворот, через которые осуществлялся проезд во внутренний двор, – поспешно отодвигается, а во все более расширяющемся проеме показалась фигура одного из охранников.

Тот скакал, размахивая автоматом, одним словом, вел себя как клинический буйнопомешанный. Что мало напоминало обычно невозмутимых и эмоционально пуленепробиваемых охранников коваленковской виллы.

Свиридов встал и сошел по ступенькам. Кто-то явно пожаловал с утра пораньше.

Но кто бы это мог быть?

Панель наконец-то отъехала до конца, и охранник махнул рукой еще невидимому визитеру: путь свободен.

Свиридов прищурился.

Во двор не въехала, а буквально влетела... Нет, вовсе не какая-нибудь там навороченная иномарка типа «Крайслера» или «Линкольна», на каких ездило большинство деловых партнеров Сергея Всеволодовича и просто его знакомых. Ну на крайний случай захудалая «БМВ». Так нет же... гость, появление которого привело в телячий восторг парня с «калашом», мирно церберящего у ворот загородного дома, приехал на «копейке». Автомашине «Жигули-2101».

Таких средств передвижения для обитателей этой виллы просто не существовало по определению.

Более того, если бы это была обычная – мало-мальски исправная – «копейка»...

Дребезжа единственным – передним – бампером с забрызганным грязью номером под ним, суперавто остановилось в десяти сантиметрах от крыла великолепного коваленковского «Кадиллака». Судя по всему, ни о какой исправности ручного и ножного тормозов не могло идти и речи, ко всему прочему, руль также действовал с перебоями – поворачивался только вправо, а влево периодически заклинивал. Как вот сейчас, когда автомонстр едва не вписался в крыло «Кадиллака» – крыло, которое само по себе стоило раз в десять дороже, чем чудом не покалечивший его рыдван. Зато что уж работало бесперебойно, так это выхлопная труба, которая чадила с интенсивностью и ядовитостью, достойной поставарийного «КамАЗа», заправленного термоядерной чернобыльской соляркой.

Еще одна умилительная деталь – у жалкого урода семейства «Жигулевых» отсутствовала крышка капота. Так что все сиротливо обмотанные резиночками и тряпочками старческие внутренности несчастного рыдвана выпирали наружу, вызывая горькие бензиносодержащие слезы истых автолюбителей.

При остановке все это хозяйство забренчало, задребезжало и угрожающе заухало, заскрипело и застонало с угрозой немедленного демонтажа прямо под окнами великолепного особняка, с закладки своего первого камня не знавшего таких возмутительных безобразий.

– С ума сойти... – пробормотал Владимир и спустился еще на три ступеньки.

Внезапно громовой удар потряс до основания тело несчастного ветерана еще раннебрежневского автомобилестроения, и передняя левая дверь, из которой по идее должен был выходить водитель, оторвалась, как лепесток ромашки – «любит не любит!» – пролетела метров пять и с грохотом и лязгом впечаталась в ступеньку у самых ног Свиридова.

– И снится нам не рокот космодрома... – выдохнул Свиридов, отпрыгивая в сторону.

Из проема – на одной же ноге – ловко выпрыгнул здоровенный мужик с разодранной на спине рубахе. Его тут же качнуло в одну сторону, потом занесло в другую, и спустившийся к его машине Свиридов едва успел перехватить бессвязно ругающегося громилу, который, по всей видимости, был мертвецки пьян.

Владимир уже не удивился, когда признал этого человека. Как говорится, ex ungue leonem, то бишь льва узнают по его когтям, а Афоню Фокина – по манере появления на арене событий. Правда, самыми примечательными событиями до его появления на коваленковской вилле были локальные драки воробьев за невесть откуда взявшиеся крошки у входа в дом.

– А интересно, как я тебе дойду в таком виде? – с хитрым видом прогнусавил Свиридов, смеющимися глазами глядя на рассеявшего тучи на горизонте мрачно-антипохмельного – в кои-то веки Влад проснулся не с бодуна! – настроения.

– Ымм.. ча-а-а...в-вво?

– Это у Михаила Задорнова есть такой эпизод... в смысле сатирика, а не бывшего министра финансов. Пьяный мужик, наверно, еще похуже тебя, строго по синусоиде подходит к своей тачке и начинает в нее проникать... но вот было одно «но»: никак он не мог в нее ключиком... м-м-м... то в стекло попадал, то в бампер... в днище ты... тыкал. – Свиридов закатил глаза и выстроил на лице вдохновенно-алкогольную гримасу, за которую в свое время один народный артист СССР обещал взять его на свой курс актерского мастерства без отбора, собеседования и экзаменов. – Подходит к нему «мусор» и говорит: «Вы собрались ехать в таком виде?» А тот, недолго думая, отвечает: «А интерр... э-э-э... сно... как я тебе да-а-айду в таком... мм виде?»

– Хы-хы... как?

– Ладно, Афоня, – сказал Свиридов уже на полном серьезе, – я не знаю, зачем ты сюда приехал и кто тебя так отделал... – Он выразительно посмотрел на разукрашенное кровоподтеками и синяками помятое багрово-красное лицо Фокина с одним только побелевшим кончиком носа и договорил: – Но в любом случае – отправляйся спать. Идем, я тебя уложу.

– Пррроклятое солнце, – басовито пролепетал тот, – так и светит...тит в глаза.

Владимир недоуменно посмотрел на затянутое мутной пеленой в бледно-серых и редких белесых разводах небо и пожал плечами.

– Где пил-то?

– В каком-то клубе... – с трудом выговорил Афанасий, повисая на руке и плече друга. – Типа танцы и все такое...

– Ясно, – буркнул Владимир, – напился с теми ребятами, которые радостно верещали мне в трубку. Передозировка общения, так сказать. А подрался-то с кем? – Свиридов открыл перед Фокиным дверь и втащил его в вестибюль. Неподвижно сидевший в кресле аморфный охранник сначала недоуменно вскочил, потом пристально вгляделся в разбитое лицо притащенного Владимиром здоровенного мужика в испачканной рваной рубахе, и вдруг с радостным возгласом: «Афанась Сергейч!» – подскочил к восставшему из пепла начальнику охраны Сергея Всеволодовича Коваленко.

– Н-да... любят они тебя, Афоня, ничего не скажешь, – ухмыльнулся Свиридов, вспомнив неподдельный восторг на лице первого охранника – того, что открывал ворота, – и теперь читая абсолютно то же на кирпичной физиономии второго. Как будто бы и не способного испытывать какие бы то ни было человеческие чувства.

– Ох, рррано... встает охр-рана! – пробулькал Афанасий и, выдав носом басовитый аккорд, сполз в кресло, поддерживаемый с одной стороны Владимиром, с другой – просиявшим при появлении любимого шефа охранником.

– Надо его отнести в спальню, – предложил последний.

Свиридов молча кивнул.

Глава 7

– Ну, рассказывай.

Фокин, бледно-зеленый с перепоя, с всклокоченными мокрыми волосами – благо он только что совал голову под струю холодной воды, а потом, по совету Свиридова, искупался в бассейне и выпил превосходного холодного квасу, – посмотрел на сосредоточенное лицо Владимира и шумно выдохнул.

– Ну, это рассказывать не обязательно, – опередил его Свиридов. – Все твои приключения проходят обычно по одному наезженному сценарию с незначительными вариациями, так сказать, применительно к местности. Познакомился с какими-нибудь оболтусами, пьянствовал, предавался всем смертным грехам, а под конец угнал чью-то машину и приехал сюда. Чья хоть машина-то?

Фокин вздохнул вторично.

– Понятно, – откомментировал Свиридов. – Стояла ближе всего к выходу из клуба, ты ее и позаимствовал у заочно щедрых хозяев. Наверно, какие-нибудь молокососы на ней рассекали, благо что врезаться на ней можно куда угодно, а также падать в кювет, переворачиваться и так далее. Не исключаю, что во время поездки сюда ты опробовал кое-что из названного. Как еще доехал-то, сукин ты сын!

– На автопилоте, сукин ты сам, – прохрипел Афанасий Сергеевич.

– М-м-м... замечательно.

– Во всем виноваты жиды, – ни с того ни с сего брякнул Фокин, – спаивают, понимаешь, рррусский народ... вот и...

– Что-то нехорошие у тебя симптомы, Афоня, – проговорил Свиридов. – Помнишь, на одной площадке с Илюхой жил Иван Палыч, жуткий синемор... его все еще Анапыч звали? Так вот, он каждый день заводил ту же шарманку...

Фокин вздохнул в третий раз.

– Ладно, – проговорил Свиридов и посмотрел на часы: половина второго. – Хватит об этом... есть разговор поважнее.

К тому времени Коваленко уехал обратно в Москву, а его супруга, так отличившаяся накануне в употреблении спиртных напитков, еще спала крепким сном. Веселое пробуждение ей только предстояло.

– Ты в состоянии говорить относительно членораздельно и мало-мальски соображать?

– Ну, Свиридов, мать твою, за кого ты меня держишь? – вполне ясным и осмысленным голосом ответил Фокин, который после холодного душа, бассейна и кваса приходил в себя просто-таки с угрожающей быстротой.

– Хорошо. Теперь скажи мне, пожалуйста, каким образом ты попал в начальники охраны Коваленко и кто тебя порекомендовал? Ведь, насколько я понимаю, просто так на это место никого не возьмут. А ты всегда так тщательно это от меня скрывал.

– Кто, я? Да и не думал даже, – запротестовал Фокин. – Просто ты раньше не спрашивал. М-да. А какое это сейчас имеет значение?

– Имеет, если спрашиваю. Мы ввязались в опасную игру, Афоня. Вернее, в нее ввязался ты, а меня потянул за собой. Нет, я не жалею. Раз так сложилось, значит, так оно и должно было быть.

– Да что тут рассказывать? В начале июля этого года, как ты, наверно, сам помнишь, мне позвонили из Москвы и довели до моего сведения, что меня рекомендовал на работу человек, хорошо знающий меня по работе в «Капелле». Имени его мне не сообщили, мотивировав это тем, что в данный момент этот человек работает в спецслужбах на должности, проходящей по сверхсекретному списку ФСБ и потому не подлежащей ни малейшей огласке. Я спросил, как это так, предлагать кота в мешке? Ты меня понимаешь?

Владимир кивнул.

– Так вот, – продолжал Фокин, – мне вежливо возразили, что человек, рекомендовавший меня, подчиняется только лично Путину, директору ФСБ, а в отдельных случаях даже непосредственно премьер-министру Степашину через голову Путина. Вот так, – выговорил Фокин. – Мне сказали, что никакого обмана быть не может, и порекомендовали вылететь в Москву, не сообщая о цели этой поездки никому, даже ближайшим родственникам и друзьям. – Афанасий криво усмехнулся и добавил: – И это я выполнил. А куда мне было деваться? Из церкви меня выгнал дядя Фил, то бишь Его Святейшество митрополит Феофил. Работать я, сам знаешь, не хочу и не умею, а деньги никогда не считал. Так что когда мне предложили умопомрачительную сумму в баксах, я без промедления согласился, тем более что работа для меня не самая тяжелая... начальник охраны вице-президента «Сибирь-Трансойла».

Дело не пыльное и денежное, а опасности не больше, чем в ходе ежедневной литургии... тогда, в Воздвиженском соборе, когда я каждую секунду рисковал нарваться на линчевание моей преподобной особы злобными бабушками-прихожанками. Особенно когда я однажды по пьянке вместо «и отца, и сына, и святаго духа» ляпнул нечто вроде «и овса, и сена, и свинаго уха», а вместо «аминь» сказал: «Ой, бля!» и икнул до полного колорита. Какие на меня тогда петиции накатали в митрополию!

– Да, я помню, – задумчиво сказал Владимир. – Мы еще тогда с тобой с горя напились и сильно побили патруль ППС, который нас собрался упечь в «обезьянник» Фрунзенского РОВД. Было дело.

– Когда я приехал в Москву, ничего такого, что бы напомнило мне сверхсекретность того звонка, здесь я не увидел. Хорошая работа, приличный шеф... в смысле Коваленко. Конечно, я был несколько удивлен, когда узнал, кто его жена, и подумал, что, быть может, это Аня пристроила меня по старому знакомству. Впрочем, я так думал недолго, потому как была бы ее воля, она скорее взяла бы тебя... у вас же там было...

– Нет, – медленно выговорил Владимир, – нет, не взяла бы. Она мне и позвонила-то потому, что была до смерти напугана этим взрывом в офисе, выстрелом в окно ее квартиры и твоим исчезновением. Кстати... – Свиридов пристально посмотрел на Афанасия, но тот опередил его:

– Ты хочешь спросить, не я ли стрелял в окно?

– Не сходится по времени, – отрицательно покачал головой Свиридов. – Хотя, откровенно говоря, у меня была такая мысль. Впрочем, я думаю, в Москве найдется немало исполнителей для этого трюка с разбитым кривым зеркалом.

– Только почему-то из всего этого огромного количества исполнителей, как ты выразился, свет белый сошелся клином только на одном, – произнес Афанасий Сергеевич, – а именно на мне. А насчет окна... их просто хотели припугнуть.

– Их?

– Коваленко и Аню. По крайней мере, Аня точно мало интересует недоброжелателей ее мужа, и убить ее могут только по чистой случайности.

– Так что же было в том офисе?

– А что в офисе? Ко мне пришли в гости три серых улыбающихся человека и сказали, что их шеф очень хочет со мной встретиться.

– Пришли? – недоуменно спросил Свиридов. – В полночь? У вас там что, главный офис или постоялый двор?

– Я, честно говоря, и не помню, что это такое, потому что за два месяца спокойной жизни так расслабился... Что в офисе, что в борделе, что в ночном клубе... в общем, сам понимаешь.

– Понимаю, – печально подтвердил Свиридов, – теперь понятно, за что тебя так любят охранники.

– За эти два месяца поработать по-настоящему пришлось только один раз – это когда я на моем «Ягуаре»... Да ты так не смотри – он старенький, я его на «Фольксваген» сменял да еще четыре «штуки» приплатил... Вот я на нем ткнулся в какой-то наглый «мерс», который, как и я, ехал на красный свет, да еще сто пятьдесят, сволочь. Вышли из него ребята, посмотрели на мой «Ягуар» и...

В общем, пришлось мне вдвоем с парнем – он как раз погиб при взрыве – убедительно доказывать тем пятерым ублюдкам, что они не правы. Доказали. Один, кажется, кони двинул. Оказались то ли солнцевские, то ли подольские... уже не помню. Потом они набили стрелы на следующий день... Ну, мы с моими хлопцами да с ребятами из ФСБ троих расстреляли в упор, чтобы много не разговаривали, а потом майор эфэсбэшный подошел к тем браткам и что-то сказал... Так их и след простыл, даром что они за минуту до того пыжились на нас почем зря. Вот.

– Ты лучше про офис, – напомнил Свиридов.

– А что про офис? Сказал я тем парням, что если так нужен я их шефу, пусть сам подъедет, а мне к нему недосуг, хоть он там и важный... Ну, они и устроили нам преисподнюю, аз тя, господи, воспомянем. А очнулся я на каком-то диване, меня наскоро привели в чувство, а потом весьма важный господин в сером пиджаке милостиво соизволил заявить мне, что я отныне буду работать на него, потому что Коваленко исчерпал кредит его доверия и «Сибирь-Трансойл» нужно передать другим людям.

– Что за господин?

– Эрудированный такой... эстет, понимаешь ли. Он мне все классику цитировал да латинские пословицы приводил. Кстати, к месту. И знаешь что... – Фокин наклонился к Владимиру и негромко проговорил: – Есть у меня подозрения, что это именно он рекомендовал меня в службу безопасности Коваленко.

– То есть это именно он знает тебя по работе в «Капелле», – закончил Свиридов. – А если он знает тебя, то и я ему, без сомнения, хорошо известен. И наоборот.

– Про тебя он не упоминал, но у меня почему-то создалось впечатление, что ты ему хорошо известен. Особенно когда он говорил про то, что в случае моего отказа по отработке Рябинина он будет вынужден найти другого человек, который, к несчастью... он так и сказал: к несчастью... убьет и Коваленко, и Аню. Того требует неумолимый идол – бизнес и государство, – сказал он.

– Как ловко твой работодатель воссоединил в одной фразе два малосовместимых понятия, – саркастически усмехнулся Владимир.

– Он привел мне ряд причин, по которым мне не стоит отказываться от работы, которую к тому же хорошо оплатят. Я подумал, что ничто не мешает мне сделать то, за что этот ублюдок из ФСБ, или откуда он там, предлагает такие деньги. И согласился.

– А какая сумма, если не секрет?

– Пятьдесят тысяч долларов.

Свиридов присвистнул.

– А еще говорят, что у государства нет денег, – сказал он. – Вероятно, я тоже согласился бы на такое предложение. Пятьдесят тысяч... это очень недурно.

– Тем более что я не получил всей суммы полностью, – сказал Афанасий, – только половину. Двадцать пять тысяч. И они у меня с собой. Мой заказчик то ли решил, что я слишком опасен для него, то ли подумал, что нет смысла платить такую сумму. Он послал контркиллера, чтобы тот разделался со мной сразу же, как я уберу Рабиновича.

– А, капитана Теплакова?

– Его, родимого. Он был одним из тех троих, что пришел в трансойловский офис тогда ночью. Возможно, он и принес с собой взрывчатку. Теплаков выскочил из квартиры в тот момент, когда я разбирал винтовку. Правда, ему не очень повезло... я оказался ему не по зубам, несмотря на то что он, безусловно, человек подготовленный и компетентный.

– А откуда в квартире появилась та женщина?

– Вероятно, капитан совмещал приятное с полезным... потому как эта мымра была пьяна просто-таки мертвецки... она узнала меня и радостно полезла совокупляться, наверно, тут же забыв, что в квартире наличествует еще и Теплаков.

– Так ты с ней знаком?

– Относительно. Теплаков сам меня с ней познакомил... можно сказать, что подложил в постель. Как ее... то ли Катя, то ли Лариса.

– И чего же ты тогда, зная, что тебе надо срочно сваливать...

– А я тоже люблю совмещать приятное с полезным, – перебил Свиридова Афанасий. – А если серьезно – я услышал, что кто-то находится за дверью, и подумал, что неплохо было бы сыграть роль любящего мужа. А под подушкой у меня был пистолет, и, когда ты купился...

– А, ты видел мое отражение в зеркале трельяжа? – улыбнулся Владимир. – Вернее, мой силуэт. Я-то подумал, что ты слишком увлечен процессом, чтобы примечать такую мелочь, как наличие в доме третьего – в смысле живого – лица. Оказалось, я ошибся. Кстати, а как ты ушел из этой квартиры?

– С лоджии по стальному тросику, катушка которого находилась у меня в пряжке ремня. Зацепился крюком фиксатора за решетку и сбежал по стене... Помнишь, как Весельчак в «Гостье из будущего»? – улыбнулся Фокин. – «Капелловское» снаряжение, чего тебе объяснять...

– А та баба, которая была с Теплаковым... она не припомнит, что ты был в квартире?

– Не припомнит. Я ей немного приложил на память... для ума, не повредит, как говорится. Хорошо, что она вот сейчас хотя бы имя свое вспомнит.

– То ли Катя, то ли Лариса, – засмеялся Свиридов. – Ладно, с этим разобрались. Что будем делать дальше? Боюсь, что тебе находиться в Москве больше нельзя, потому как... сам понимаешь, этот эфэсбэшник может тебя достать, и тогда нам обоим не поздоровится. Ты же убрал его человека, и он это наверняка знает и сообщит кому следует, и тогда тайна смерти Рябинина станет, мягко говоря, секретом Полишинеля.

– Что-что? – переспросил Фокин. – Чьим секретом, Вовка?

– Это так называют секрет, который всем известен, – пояснил Владимир. – Полишинель – это такое комическое лицо средневекового французского театра... нечто вроде русского Петрушки. Ты на него, кстати, изрядно смахиваешь.