Текст книги "Приговор воров"

Михаил Серегин
Приговор воров

Глава 1

Больше всего на свете Иван Пучков ненавидел дрянную звукоизоляцию своего старенького панельного дома и соседку Таньку Степанову – одна проблема логически вытекала из другой, а из квартиры Таньки, располагавшейся прямо над квартирой Ивана, помимо почти еженощных богомерзких воплей и криков, периодически извергались потоки грязной воды из вечно неисправной канализации.

Иван Пучков неоднократно грозил Таньке судебным разбирательством и физической расправой, но пока не смог осуществить ни одной своей угрозы, поскольку был робок, хил и немолод – по этой, кстати, причине от Ивана на протяжении последних десяти лет ушли одна за другой три жены, и ему, уже три года жившему в полном одиночестве, и вовсе невыносимо было слышать грохот разгульных попоек и страстные стоны распутной Таньки, каждый вечер приводившей к себе гостей.

И в это летнее утро, когда солнце начало жарить вовсю уже с девяти часов, Иван Пучков встал с постели с разламывающейся от боли головой, потому что не спал всю ночь из-за очередной Танькиной гулянки.

Он подтянул сползающие семейные трусы и, морщась, подошел к окну. На работу идти уже не имело смысла – Пучков работал старшим мастером в ювелирной мастерской, а такими безобразно трясущимися из-за бессонной ночи руками он теперь и ложки не удержит, не то что ювелирные инструменты.

Наверху опять что-то грохнуло. Пучков поморщился и задрал голову к потолку, испещренному следами от древка швабры, с помощью которой Иван обычно пытался усовестить свою соседку.

Швабра стояла тут же – прислоненная к стене.

Пучков потянулся к ней, когда прямо над ним глухо прозвенел женский смех, а потом снова – уже в десятый, наверное, раз за сегодняшнюю ночь – ритмично закряхтела кровать.

А через несколько секунд стал слышен визгливый Танькин голос, восторженно выкрикивавший такие скабрезности, что Пучков, привыкший за долгие годы неприятного соседства ко многому, опустил руки и покраснел.

– Ладно, – проговорил он, потирая лоб дрожащей рукой, – я тебе покажу. Вот только отвалит твой ухажер сегодняшний, я тебе устрою Варфоломеевскую ночь. То есть утро стрелецкой казни. Вот эту швабру возьму и выбью из тебя всю дурь.

* * *

Иван Пучков терпеливо дождался, пока в квартире Татьяны затихнет очередная оргия. Потом он услышал грохот хлопнувшей входной металлической двери и привычно определил:

– Танькина. Значит, ушел ее ухажер.

Он самодовольно усмехнулся, натянул на свои худые, покрытые рыжим пухом ноги старые треники, затем надел свитер из толстой верблюжьей шерсти – чтобы хилые плечи казались мощнее – и взял в руки любимую швабру. Перед тем как выйти из квартиры, он подошел к зеркалу, грозно нахмурился и взмахнул шваброй, как древний воин двуручным мечом, оскалился и зарычал.

Вполне довольный впечатлением, которое сам на себя произвел, Пучков передернул покрытыми толстым свитером плечами и вышел за дверь.

«Хватит, – думал он, шагая через две ступеньки по лестнице наверх, – хватит. Сколько можно терпеть эти пьянки и этот немыслимый разврат! Ее только раз отутюжить шваброй – она шелковой станет. В ментовку ведь жаловаться не побежит? А если ухажерам что-нибудь скажет своим, так я у себя в квартире закроюсь. А если они ломиться будут – пожалуйста, дверь железная. Взвод омоновцев ломать будет – не сломает. А ментов я и сам вызову в случае чего».

И Пучков даже захихикал, представляя, как пьяные Танькины ухажеры ломятся в его дверь, в предвкушении расправы не подозревая, что за их спинами уже стоит наряд бравых милиционеров. А потом всю компанию – и Таньку тоже – волокут в ментовский воронок, а позади, неспешно беседуя с каким-нибудь суровым седоусым майором, идет сам Пучков, готовясь давать какие угодно показания только для того, чтобы Таньку и всех ее барбосов упекли как можно дальше.

Перед самой дверью в квартиру паскудной Таньки Пучков остановился, покрепче сжал в руках верную швабру и, набравшись храбрости для последнего и решительного шага, стукнул ногой, обутой в давно прохудившийся домашний тапочек, по двери.

И прислушался.

Несколько секунд не было слышно ничего, потом за дверью скрипнула кровать, и зашлепали по полу прихожей босые ноги.

«Неодетая, – мелькнула мысль в голове у Пучкова. – Только с постели встала. А что, если?..»

Тут мысли Ивана приняли совсем неожиданное направление, но, когда дверь отворилась, направление мыслей снова изменилось, а когда Пучков хорошенько разглядел того, кто стоял перед ним на пороге квартиры, он с изумлением обнаружил, что какие бы то ни было мысли из его головы испарились вовсе.

– Тебе чего? – осведомился открывший дверь, с интересом разглядывая тщедушного Ивана.

– Ничего… – промямлил Пучков и попятился, опуская швабру, как знаменосец сдающегося в плен войска опускает победный штандарт.

– Тогда зачем приперся?

Иван не нашелся, что ответить, и только судорожно сглотнул. Он никак не мог предположить, что стукнувшая минуту назад дверь Танькиной квартиры предвещала вовсе не уход очередного ухажера беспутной соседки. Это сама Танька, судя по всему, ушла, а вот ее кавалер остался.

Это он открыл дверь и снисходительно разглядывал теперь Пучкова. Боевой пыл Ивана исчез, будто его и не было. Конечно, что такой доходяга, как Пучков, мог сказать мужчине, оказавшемуся в Танькиной квартире? Особенно если учесть, что мужчина этот был высок и широкоплеч; простыня, обернутая вокруг его худых бедер, скрывала ноги, несомненно, стройные и сильные, но оставляла на обозрение Пучкова мускулистый торс, свидетельствующий о том, что силенок у незнакомца имеется в достатке. Кроме того, на плечах мужчины скалились черные звери, в миг безумной ярости запечатленные неведомым тату-мастером, череп мужчины был выбрит до синевы, физиономия покрыта жесткой черной щетиной, через несколько дней грозившей перерасти в густую бороду, а широкий и крепкий лоб незнакомца пересекал страшный багровый шрам.

«Вот это бандюга, – ошарашенно подумал Пучков, – что же мне теперь делать? Как мне отвалить отсюда? А вдруг Танька уже нажаловалась на меня? А вдруг он вспомнит, что я стучал сегодня ночью шваброй в потолок».

– Мужик! – лениво позвал завернутый в простыню бандюга. – Ты чего, уснул? Постучал и молчишь. Чего приперся-то?

– Подъезд, – неожиданно для себя вякнул Пучков, – подъезд убираем.

И продемонстрировал свою швабру.

Незнакомец поскреб сильными пальцами татуированное плечо.

– А в дверь зачем стучаться? – спросил он.

– Платить за уборку, – вякнул Пучков.

– Сколько?

– Пять.

– Баксов? – осклабился незнакомец.

– Рублей.

– Погоди.

Незнакомец неторопливо отвернулся к туалетному столику, стоящему в прихожей, а когда с купюрой в руке повернулся к Пучкову, никого на лестничной площадке уже не было.

Незнакомец пожал плечами и закрыл дверь.

Иван Пучков пулей слетел на свой этаж и только там позволил себе перевести дыхание.

– Ни за что на свете не пойду больше к Таньке, – прошептал он, дрожащими руками отпирая собственную дверь, – своя жизнь дороже. Надо же, какая зверская рожа у этого мужика. А все-таки ловко я вывернулся.

Он посмотрел на свою швабру и нервно захихикал.

* * *

Незнакомец со зверской рожей запер за незваным гостем дверь и вернулся в комнату. По дороге он поддел босой ногой интимно белеющие на полу женские трусики и запустил их в угол. Потом глянул на часы и присвистнул.

Ему пора было уходить.

Он сбросил простыню на вспученную, словно застывшее молочное море, кровать и быстро начал одеваться.

«Не буду Таньку дожидаться, – думал он, натягивая на себя кожаные штаны, – и так с ней много времени потерял. Дел в этом городе у меня много – не для того я сюда приехал, чтобы с девками кувыркаться. Хотя это было неплохо».

Вспомнив о бурно проведенной ночи, незнакомец хмыкнул. Впрочем, снова бросив взгляд на часы, он тут же стер со своего лица улыбку, проворно влез в черную майку из плотной ткани, прошел в прихожую, сунул ноги в ботинки и надел длинную, но легкую кожаную куртку.

Немного помедлил, оглядывая себя в зеркале, затем, припомнив, очевидно, что-то еще, он достал из кармана крупную денежную купюру и оставил ее на туалетном столике.

«Хватит, – подумал он, – для Таньки вполне достаточно».

Потом он достал из кармана сотовый телефон и набрал номер.

– Алло, – проговорил он, когда его собеседник на том конце провода поднял трубку. – Я от Рустама. Того, что приехал из Алма-Аты.

Больше он не произнес ни слова. Пару минут он слушал то, что говорил его собеседник, потом кивнул своему отражению в зеркале и отключил телефон.

А через несколько секунд человек, назвавший имя Рустама, покинул квартиру Таньки, с которой познакомился вчера вечером на железнодорожном вокзале, и скрылся в неизвестном направлении.

* * *

Вор в законе Седой скончался неожиданно. Хотя Седому шел уже седьмой десяток, такой внезапной кончины не ожидал никто. И его заявление, сделанное им на очередном воровском сходняке относительно того, кто займет его место в случае смерти, сочли старческим чудачеством, хотя никто поспорить не посмел.

А кандидатуру, которую назвал Седой, обсудили и решили утвердить. Через неделю после сходняка Седой умер.

Кто-то говорил, что старый вор предчувствовал свою смерть, а кто-то – нашлись и такие – утверждал, что смерть Седого была вовсе не от старости, тут постарался тот, чье имя Седой назвал на сходняке.

Среди этих людей были ближайшие сподвижники Седого: двое гориллоподобных парней, довольно молодых, но вполне компетентных в делах, которыми ведал Седой, Петя Злой и Филин.

Именно для них заявление Седого на сходняке прозвучало громом с небес. Они-то считали себя наследниками старого вора, а появление неожиданного кандидата повергло их в шок.

Тем более что этого кандидата они знали близко – пришлось им познакомиться с ним больше года назад при очень серьезных обстоятельствах.

Да, дело было год назад. И дело было в том…

* * *

Дело было в том, что у Седого была дочь. Конечно, по воровским понятиям коронованный вор в законе не может иметь семью и, следовательно, законную дочь. Лиля была дочерью Седого, и тот скрывал ее как от своих братков, так и от ментов – и любил, как символ спокойного и мирного существования, к которому подсознательно стремился, потому что был уже немолод и звериным миром утомлен.

Все вокруг считали, что Лилька – просто девушка Седого. Сожительница, так сказать. Никто, кроме самого Седого и Лильки, не знал, что она на самом деле дочь ему. Знал еще один человек, но тот бы не сказал ни за что и никому. Имя этого человека было Семен, и он погиб в той самой заварушке год назад, из которой только Петя Злой и Филин выбрались живыми.

Теперь об этой заварушке в криминальном мире России ходят легенды, а начиналась она, как начинаются дрянные детективы. В один прекрасный день Лилю похитили. Кто? Зачем? Вряд ли стали бы похищать ее, если б считали просто сожительницей Седого. Кто-то наверняка знал, что она – его дочь. Но кто? Откуда кто мог знать про это? Это ведь было строжайшим секретом! Все, кто мог хоть о чем-то подозревать, давно в земле гнили.

Разве что сама Лилька проболталась? Но нет, она была девушкой серьезной – не болтала зря. Понимала, что, если откроется ее близкое родство с Седым, жизнь ее будет в очень большой опасности. У Седого врагов много, да и мусора с фээсбэшниками не дремлют – так и ждут, чтобы Седого захомутать. И захомутали бы, если б нашли, к чему придраться. А Седой – битый волк, его на фуфло не возьмешь…

И кто знает, как все это дело повернулось бы, если б на этой большой игровой доске не появилась новая фигура – сначала в роли пешки, но дошагавшая до самого финала и превратившаяся в фигуру значительной величины, решившую в конце концов исход всей истории.

Его звали Николай Щукин. Он был.

Щукин не имел определенной воровской специализации – он не был исключительно карманником, хотя мог легко залезть в карман; он не был медвежатником, хотя мог шутя взломать любой сейф; мог в крайнем случае и на гоп-стоп пойти, если обстоятельства складывались соответствующим образом, хотя ни в коей мере не был похож на гопника. Да и мало ли чем мог промышлять Николай Владимирович Щукин…

Главное, что он был своего рода художником, как рыба свободно себя чувствовал в мутной водичке аферистских дел и запутанных махинаций – и никогда не повторялся ни в своих удачных делах, ни в своих ошибках, поэтому прокалывался очень редко, считая неудачников, не вылезающих из тюрем, людьми тупоумными и лишенными фантазии и азарта, изобретательности и холодного расчета, смелости и способности вовремя остановиться и отойти в тень – словом, тех самых качеств, которые и сделали Николая Владимировича Щукина тем, кем он был.

Это было больше года назад. После одного из своих громких и удачных дел в Москве Щукин – по понятным причинам – покидает центр России и оседает в одном из провинциальных городков между Санкт-Петербургом и границей с Эстонией. Городок был Щукину прекрасно знаком – он не раз уже здесь бывал, – поэтому Щукин, как только прибыл, отметился в лучшем ресторане города и после этого отправился к знакомой женщине, встреченной им в ресторане, у которой и остался ночевать.

А вот утро следующего дня выдается для Щукина на редкость отвратительное – проснувшись, Щукин констатирует, что, во-первых, накануне слишком много принял на грудь, а во-вторых, хозяйка квартиры, лежащая рядом с ним в постели, мертва, по всей видимости, отравлена.

Мигом оценив ситуацию, Щукин собирает свои вещи, уничтожает следы своего пребывания в квартире и уходит. Похмеляясь на вокзале, Щукин размышляет о странном происшествии и приходит к выводу, что женщина могла скончаться вследствие несчастного случая, однако не исключает и такую возможность, что его – Щукина – подставили. Кто и зачем это сделал – он не имеет ни малейшего понятия и решает, что лучший выход из создавшейся ситуации – поскорее уехать, хотя бы на время, чтобы на него не вышли менты.

Но просто так уехать ему не удается. Милицейский патруль непонятно почему проявляет к нему особый интерес. Щукин бежит, оставляя на вокзальной скамейке свои вещи и в руках ментов свои документы, естественно, фальшивые, потому что работать и отдыхать под своей настоящей фамилией Щукин давно отвык.

Удрученный очередным неожиданным поворотом событий, Щукин сидит в грязной кафешке на окраине города, пьет кофе, собираясь рвануть на попутке куда-нибудь подальше отсюда, денег у него почти нет – вместе с документами и вещами остались на вокзале. К нему подходит мужчина, оказавшийся знакомым Щукина по последней отсидке, угощает и очень радуется встрече, говоря при этом, что давно искал надежного человека для одного рискованного дельца. Щукин не соглашается на дельце, потому что подобное стечение обстоятельств и общий расклад ему не очень нравятся – Щукин вспоминает этого своего знакомца по зоне как довольно паскудного человека, про которого даже ходили слухи, что он откололся от «честных воров» и переметнулся к «сукам».

Знакомец – толстенький маленький мужичок, действительно довольно паскудного вида, по фамилии Лажечников, а по кличке Ляжечка – эти слухи с негодованием отвергает и говорит Щукину, что если тот передумает, то он будет ждать его в таком-то месте на трассе в такой-то машине. Щукин расстается с Ляжечкой и выбирается на трассу в поисках попутки, где натыкается на ментов, которые, как окончательно убеждается Щукин, ищут именно его.

После небольшой, но яростной стычки Щукин спасается от ментов бегством, и ему ничего не остается, как прыгнуть в машину Ляжечки, тем самым приняв его предложение. Щукин, конечно, еще не догадывается о том, что Ляжечка, узнав о приезде Щукина в провинциальный городок и зная о щукинской щепетильности в выборе дел и подельников, планирует и встречу Щукина с женщиной, и убийство последней, и гонки с ментами.

А дельце, предложенное Ляжечкой Щукину, заключается в следующем: переправить из городка в Санкт-Петербург, а потом из Санкт-Петербурга в Швецию на пароме SILYA LINE похищенную с целью выкупа дочь чрезвычайно состоятельного столичного бизнесмена. Ляжечка передает Щукину новые поддельные документы, деньги на расходы, оружие, автомобиль и саму девушку, то ли находящуюся под воздействием наркотиков, то ли сильно запуганную – во всяком случае, Щукину не удается выжать из заложницы ни одного вразумительного слова.

Щукин перевозит девушку (ее зовут, как легко можно догадаться, Лиля) в Санкт-Петербург – по дороге его машина подвергается нападению каких-то отморозков, от которых Щукин успешно отбивается.

В Питере со Щукиным связывается Ляжечка и передает ему билеты на паром и кое-какие инструкции. Щукин рассказывает Ляжечке о нападении, тот в ответ сетует на конкурирующих сволочей-беспредельщиков, от которых честным ворам в последнее время нет никакого спасения. Ляжечка под благовидным предлогом уединяется с Лилей, Щукин наблюдает за ними и видит, что Ляжечка сделал Лиле укол, и окончательно убеждается, что девушку держат в постоянном наркотическом трансе.

Ляжечка оставляет Щукина и Лилю на ночь одних – утром на паром. В эту ночь на квартиру, где ночуют Щукин и Лиля, снова нападают. Щукину удается бежать, прихватив с собой Лилю, – за ними начинается погоня, завершающаяся на окраинном пустыре Питера. На этом пустыре Щукин отстреливается от нападающих и внезапно узнает одного из отморозков – это один его давний знакомый, никакой не отморозок, а «честный» бродяга Семен. Семен смертельно ранен и многого сказать Щукину не успевает, но последний из сказанного понимает, что Ляжечка его бессовестно обманывает и Лиля – дочь вовсе не бизнесмена, а вора в законе, хорошего знакомого и почти друга Щукина – Седого, о чем сама Лиля по причине постоянной невменяемости ничего сказать не может.

Щукин в давнем и неоплаченном долгу перед Седым еще по зоне, к тому же он зол на Ляжечку, водящему его за нос, поэтому решает играть по своим правилам.

Тут-то Щукин и понимает полный расклад. В похищении Лили замешаны спецслужбы, которые очень хотят добраться до Седого, но никак не могут – и ничего не придумали лучше, как похитить его дочь. Естественно, ни один уважающий себя вор на такую подлость не пойдет, а пойдет такой человек, как Ляжечка, который сам рисковать не хочет, а подставляет вместо себя Щукина. Щукин догадывается, кстати, что и предыдущее его дело было слишком уж неправдоподобно удачным – и если до этого он списывал удивительное стечение обстоятельств, с помощью которого поймал большой куш, на собственное везение, то теперь понял, что его просто-напросто «пасли» спецслужбы, давая возможность сделать дело и гужануться, а уж после этого собирались развести и взять втемную, поскольку понимали, что такой вариант лучше другого варианта – прихватить Щукина в Москве и поставить его перед выбором: свобода или служба федералам. Щукин обязательно отказался бы ссучиться и играть против Седого.

Щукин, получив полный расклад, решает разработать план, при удачном осуществлении которого Лиля возвращается к своему отцу, спецслужбы остаются с носом, Ляжечка оказывается в полном дерьме, а сам Щукин – подальше отсюда.

План успешно разрабатывается, Седому отправляется весточка, чтобы он отозвал своих людей, а сам Шукин возвращается к Ляжечке, с которым пьет, уверяя его в дружеских чувствах и в необходимости предоставить Щукину оплату за услуги не по окончании дела, а сейчас – по принципу «деньги сердце согреют». Ляжечка соглашается передать деньги, когда Щукин будет на пароме, понимая, что с парома Щукина вместе с бабками и Лилей под белы руки снимут агенты спецслужб. Щукин вычисляет агента, с которым общается Ляжечка, хитро отшивает этого агента, а Ляжечку, одурманенного препаратом, предназначенным для Лили, с подложенным чемоданом, в котором находятся якобы деньги, и с подставной девицей-проституткой сажает на паром, но не в Швецию, а в Финляндию. Щукин с Лилей незаметно уходят, а Ляжечку берут, но не в Финляндии, а на морвокзале, считая, что он решил сбежать от чекистов с Лилей и деньгами, – и только потом разбираются, что их «кинули». Кидаются за Щукиным, а того и след простыл.

Тут бы и делу конец, но выясняется, что Лиля не просто пешка в большой игре, а она сама, продавшись спецслужбам, подставила отца в надежде получить деньги, но получила от подлых чекистов только одурманивающий препарат и Ляжечку.

Теперь, когда Щукин ее спас, она в обмен на свою свободу сдает его спецслужбам, а сама с чемоданом, полным денег, пытается скрыться. Но Щукин, которого на поезде в наручниках перевозят в Москву, ускользает от агентов и, верно рассудив, что чекисты не дураки и никуда девчонку не отпустят, находит ее в том же поезде и возвращает-таки отцу для примерного наказания.

Лиля возвращена Седому, а дальше о судьбе ее ничего не известно. Да и самих свидетелей происшествия осталось немного – только Петя Злой и Филин, которых Седой посылал в Питер и которым посчастливилось вернуться живыми после того, как они столкнулись с Щукиным, считавшим их тогда противниками, способными помешать его делу.

Щукин и был тем самым человеком, чье имя Седой назвал на воровском сходняке. Именно Щукин по завещанию Седого должен был занять место старого вора в случае смерти последнего.

Нетрудно понять, почему Седой сделал этот выбор, – Николай Щукин ведь доказал свою преданность воровским понятиям и проявил в такой сложной ситуации должную силу духа, приняв нужную сторону. Понятно также и отношение Пети Злого и Филина к человеку, который едва не угробил их. Они больше всего на свете не хотели, чтобы Щукин занял место Седого и стал их предводителем.

Ради того, чтобы этого не случилось, они готовы были пойти на все.