Текст книги "Палач в белом"

– А что он за человек, этот ваш Четыкин? – сосредоточенно спросила Марина.

– Боюсь, что здесь я буду слишком субъективен, – заметил я. – Человек он очень неприятный, нелюдимый и несимпатичный. Такого сразу хочется записать в убийцы.

– Чаще всего они такими и бывают, – рассеянно заметила Марина.

– Должен я понимать твои слова как одобрение? – удивленно спросил я. – Ты не возражаешь против моей самодеятельности?

– В общем-то, возражаю, – мягко сказала Марина. – Но до меня доходили некоторые слухи... Эвтаназия становится модным поветрием. Родственники предпочитают побыстрее избавиться от больных, убогих и старых, чтобы они не мешали им двигаться вперед по пути прогресса... Причем поветрие это распространено именно в тех кругах, где люди довольно состоятельны... то есть происходит это не от отчаяния и безысходности. Но доказательств нет. Есть одни слухи. Впрочем, я думаю, что в этих кругах никто особенно и не ищет доказательств. Ищут обычно там, где очевидно, – муж зарубил, скажем, благоверную топором, сын забил мать молотком... Аккуратная смерть на конце иглы – это очень удобно. И незаметно, кстати. – Она посмотрела на меня серьезными, широко раскрытыми глазами. – Между прочим, в отличие от твоего скептического Чехова я почти уверена, что убийство все-таки состоялось. Судя по твоим словам, супруга больного была настроена весьма решительно. Думаю, ей не очень сложно было отыскать исполнителя. Сейчас границы между добром и злом стерлись... Твой врач-убийца вполне может считать, что чем выше оплачивается работа, тем она нравственнее.

– Ты тоже считаешь, что это кто-то из наших троих?..

– Я не уверена, конечно, – сказала Марина. – Но проверить стоило бы. Знаешь, с момента смерти того больного прошло уже много времени... Кто знает, не появился ли у убийцы соблазн увеличить капитал. Тем более что среди своих молва расходится, как круги на воде... Интересно было бы посмотреть, кого еще за это время навещали Светлышев, Четыкин и Виноградов и чем закончились эти визиты, – из этой информации многое бы стало яснее...

– Но где же взять такую информацию? – спросил я.

– Например, в компьютере, – ответила Марина. – Ведь у вас на «Скорой» есть компьютер?

– Есть! – обрадованно сказал я. – Верно ведь, диспетчер фиксирует все вызовы... Но как эту информацию оттуда извлечь? К стыду своему, я очень слаб в электронике... Калькулятор я еще освоил, но дальше дело не пошло.

– Господи, и с такой серостью я делю свое общество! – трагически вздохнула Марина. – Интересно, а в науке врачевания ты ушел дальше кровопусканий и лакричных порошков?

– Интересно, где вы будете со своими компьютерами, – ворчливо сказал я, – когда начнутся вечерние отключения электричества?

– Какой ты ужасный ретроград! – возмутилась Марина. – Даже школьники знают, что за электроникой будущее... Однако шутки в сторону. В каких ты отношениях с теми людьми, которые работают на вашем компьютере? Или у тебя с ними нет ничего общего?

– Ну почему это нет? – мрачно сказал я. – Они тоже умеют пускать кровь... Но я понял твою мысль – попросить диспетчера скачать информацию?

– Да, ты угадал. Я бы без труда сделала это сама, но ведь проникнуть к вам сложнее, чем в Кремль. Если ты в приятельских отношениях с диспетчером, то попроси его заархивировать для тебя информацию о всех вызовах за последние, скажем, полгода. Конкретную фамилию упоминать, разумеется, не надо. Разберемся потом сами. Только не забудь приобрести в магазине чистую дискету!

– И ты думаешь, что-то удастся из этой информации выудить? – с сомнением спросил я.

– Когда информации много, из нее всегда можно что-то выудить, – заверила Марина. – По крайней мере мы сможем, например, убедиться, что твой Четыкин чист, как невинный младенец... Или обнаружить какие-то закономерности подозрительного характера в твоей, например, работе... Ты ведь, строго говоря, лицо очень сомнительное. Иначе почему тебе первому предложили эту грязную работу? И где у нас полная уверенность, что ты на самом деле от нее отказался? У нас есть твое устное заявление, но можно ли ему доверять? Это как в нестандартном детективе – главный сыщик как раз и оказывается преступником...

– Фильм есть такой, – кисло сказал я. – «Сердце ангела» называется. Но там герой одержим дьяволом... А я если и одержим, то только тобой...

– А вот это оставим! – весело сказала Марина. – Не пытайтесь записать меня в сообщницы! Только полное и окончательное признание облегчит вашу участь!

Так, посмеиваясь и дурачась, мы приняли довольно серьезное решение, исполнение которого вполне могло иметь неприятные последствия. Не уверен, что начальство отнеслось бы с пониманием к хищению информации из служебного компьютера. Не говоря уже о том, что я собирался бессовестнейшим образом нарушить обещание, данное Борису Иосифовичу.

Тем более не было никакой уверенности, что удастся сохранить мои разыскания в тайне. Довериться в этом деле я мог только хладнокровному Хоменко. Но удастся ли склонить его на нарушение профессиональной этики, я не знал. Если бы удалось, то он, конечно, не стал бы афишировать свой поступок. Как я уже упоминал, Хоменко был неразговорчив и нелюбопытен. Но благодаря этому он очень удачно скрывал свои слабости, и подобрать к нему ключик было делом непростым.

На следующий день у меня было ночное дежурство на «Скорой». Днем я купил в магазине чистую дискету и захватил ее с собой. Не люблю откладывать дела в долгий ящик и тянуть кота за хвост. Все должно было решиться сегодня же.

Около половины восьмого я вошел через КПП на территорию клиники. Все вокруг было залито тяжеловатым вечерним светом, мешающимся с голубыми тенями, в которых уже угадывалась прохлада сумерек. Давно отцветшие сиреневые кусты вдоль асфальтовой дорожки казались осунувшимися после жаркого долгого дня. Высокие мраморные коридоры старого корпуса, как обычно, были гулки, холодны и пустынны. Они настраивали на строгий лад любого, кто входил под их своды. Я постарался побыстрее проскочить их и перешел в новый корпус, сверкающий функциональной белизной и простотой. Гладкие стены, широкие окна, плоские светильники. Здесь тоже все было строго, но без ощущения величественного давления, которое исходило от стен старого корпуса. В отделении уже собрались обе смены – та, что сдавала дежурство, и та, что принимала. Вечерняя сдача смены проводилась без особых формальностей, поэтому, наскоро поздоровавшись с коллегами, я поспешил найти врача Петковского, который ездил на моей машине. Все мои мысли были заняты предстоящим разговором с Хоменко по поводу компьютера, но он тоже был сейчас занят приемом смены. Нужно было и мне отвлечься и разделаться с рутинными делами.

Петковский уже год как ушел на пенсию, но продолжал работать, убежденный, что только работа продлевает жизнь. Это был маленький, сухонький старичок с необычайно строгим лицом и пронзительными настойчивыми глазами. Свои густые, абсолютно седые волосы он стриг у лучшего парикмахера, а одевался с тщательностью, свойственной работникам дипломатического корпуса. Белые халаты и шапочки на нем выглядели всегда безукоризненно, точно лишь минуту назад вышли из-под утюга. В принципе он мог обходиться в своей работе без лекарств и манипуляций – его внешность была как бы воплощением народной мечты о старом и опытном докторе, творящем чудеса: от одного взгляда Петковского больным делалось лучше.

– Здравствуйте, коллега! – церемонно приветствовал он меня, когда мы встретились на полпути к гаражу. – Желаете принять автомобиль? Пойдемте. Хотя со своей стороны хочу вас заверить, что вся аппаратура работает нормально, как в космосе, – медикаменты в комплексе, баллоны заправлены. Но порядок, разумеется, есть порядок!

Честно говоря, ничего мне принимать не хотелось, потому что старикан был ответственнейшим человеком и не мог сдать смену с какими-то недочетами. Но и отлынивать я не мог – Петковский никому не прощал безответственности.

Водитель Степаныч поздоровался со мной и незаметно подмигнул в сторону Петковского. Дотошность старика его забавляла. Но Петковский неукоснительно продемонстрировал мне исправность каждого аппарата, глядя мне в глаза испытующе и строго, будто сомневался, что мне известно назначение этих хитрых штуковин. Когда он закончил, я даже испытал некоторое облегчение, будто вышел из душной комнаты на свежий воздух.

Потом мы действительно вышли из гаража во двор, и вдруг Петковский, не поворачивая головы и понизив голос, произнес:

– Знаете, Владимир Сергеевич, я хочу с вами серьезно поговорить. Может быть, я не прав и попросту выжил из ума, но на всякий случай прислушайтесь к словам старика. Мне хотелось бы вас предостеречь. Работаете вы у нас недавно, и вы, уж меня простите, многих вещей не замечаете... Может быть, так и должно быть в молодости, но в нашем заведении следует быть чуть-чуть настороже. Вы меня понимаете?

Я посмотрел на старика озадаченно и признался, что не очень.

– Ну как же! – почти расстроился он. – Вот вы ведь ездите вдвоем с Инной, верно?

– Ну да, – недоуменно сказал я. – А с ней нужно быть настороже?

– Вы напрасно иронизируете, – строго сказал Петковский. – Вам известно, чья она племянница?

– Откровенно говоря, неизвестно, – сознался я. – А это важно?

– В вашем случае – абсолютно! – непреклонно сказал старик.

– И чья же? – несколько легкомысленно произнес я.

– Бориса Иосифовича Штейнберга! – значительно сказал Петковский и посмотрел на меня, любуясь произведенным эффектом.

Собственно, любоваться особенно было нечем – новость не произвела на меня большого впечатления. Просто было немного странно, что у громовержца имеется такая красивая и аппетитная племянница с медовыми волосами и ореховыми глазами.

– М-да, любопытно, – промямлил я. – Но только что из этого следует?

– Непростительное заблуждение! – сказал Петковский. – У вас уже были неприятности – я наслышан. И еще будут, если вы не внесете некоторые коррективы в стиль своей работы.

– Коррективы? В стиль работы? – удивился я. – Первый раз слышу, что у меня есть стиль.

– А вот Борис Иосифович, боюсь, слышит, – мрачно объявил Петковский. – И не в первый раз! И боюсь, он его не одобряет, равно как и уважаемая Инна Васильевна!

– Вы меня окончательно заинтриговали, – недовольно сказал я. – Не вижу, чего такого крамольного может открыть в моей работе Инна Васильевна. Спасибо за предостережение, но думаю, вы преувеличиваете...

– Ну смотрите! – тоже не слишком любезно ответил старик. – Ваше легкомыслие может дорого вам обойтись. Но, может быть, в молодости так и должно быть?

И он ушел, ворча себе под нос.

Его туманные предостережения расстроили меня на некоторое время. Если в них была хотя бы доля правды – а она, несомненно, была, – меня мог ожидать новый вызов на ковер. А это уже явный перебор – для рядового врача я слишком зачастил в начальственный кабинет, такое добром не кончится.

Но долго размышлять на эту щекотливую тему я не собирался – впереди у меня была еще целая ночь. Пока же я решил переговорить с Хоменко.

Между тем наша смена начала жить в обычном рабочем ритме. Хоменко уже отправил на вызов надменную Екатерину Игнатьевну. Часов до одиннадцати ночи звонков на «Скорую» будет особенно много. Это правило касается и обычной «Скорой», и нас. В этот момент – перед отходом ко сну – народ особенно чутко прислушивается к собственному организму и выявляет множество недочетов. Затем самые стойкие засыпают и, как правило, держатся до утра. А часов с пяти болезни опять заявляют о себе – с новой силой.

Улучив момент, я проник в диспетчерскую и с решительным видом уселся напротив Хоменко.

– У тебя такой вид, – меланхолично заметил он, – будто ты только что кого-то зарезал.

– Дело у меня к тебе, – заявил я без предисловий. – На миллион долларов.

Начиная какой-нибудь важный деликатный разговор, я клянусь себе, что буду крайне дипломатичен и изворотлив. А потом ляпаю первое, что взбредет в голову.

– Сумма интересная, – откликнулся Хоменко. – Что ты хочешь – угнать реанимобиль? Списать суточный запас наркотиков? Уничтожить главный компьютер?

– Наоборот, – рубанул я сплеча. – Хочу попросить тебя заархивировать для меня всю информацию по вызовам за последние полгода. – И для пущей убедительности выложил на стол дискету.

Хоменко посмотрел спокойно на дискету, потом на меня и осведомился:

– Диссертацию решил писать?

Он подал прекрасную идею – и как я сам не додумался до этого! Я радостно закивал, надеясь, что теперь никаких вопросов ко мне не возникнет. Но я был чересчур наивен.

– Учитывая невысокую сложность задания и некоторую мою симпатию к тебе, – деловито заявил Хоменко, – эта услуга обойдется тебе в ноль-семь шотландского виски «Ройал салют»...

– Это же больше ста долларов! – вырвалось у меня невольно.

Хоменко посмотрел на меня немигающим взглядом.

– Кто-то начинал тут торг с миллиона, – веско заметил он. – Или мне показалось?

– Я слышал, «Белая лошадь» – тоже хорошее виски, – жалобно проговорил я, глядя на диспетчера умоляющими глазами.

– Вот ты его и выпьешь, – тонко улыбнулся Хоменко. – Когда твоя интрига увенчается успехом...

– Интрига? – удивился я. – Какая интрига?

Хоменко деликатно посмотрел на дверь.

– Ну ты же берешь эту информацию не просто так, верно? – замороженным голосом произнес он. – Кому-то ты надеешься вставить через нее фитиль в задницу? И я готов понять влиятельного человека. «Белой лошадью» тут не отделаешься. Тут, знаешь, как в рекламе кофе «Чибо», – мы собрали для вас все самое лучшее.

Первое время у меня попросту отнялся язык – настолько неожиданным оказалось заявление Хоменко. Пока я, как идиот, радовался дурацкой версии о диссертации, дотошный диспетчер раскусил меня, как орех. Он и в самом деле решил, что я под кого-то копаю в карьерных целях.

В каком-то смысле он был близок к истине, поэтому у меня не хватило духу разубеждать его. Судорожно прикидывая в уме свои капиталы, я поклялся, что необходимый «Ройал салют» будет в распоряжении диспетчера не далее как через три дня.

Удовлетворенный моей клятвой, Хоменко милостиво сгреб со стола дискету и обнадеживающе кивнул мне.

– Ночью скачаю, – небрежно пообещал он. – Когда выдастся свободное время. К утру будешь с компроматом. Надеюсь, ты не под меня копаешь? – со смешком добавил он. – Это был бы изящный ход!

Смущенно пробормотав что-то, я поспешно покинул диспетчерскую. Почему-то так происходит, что мне всегда приписывают какие-то дерзкие замыслы и коварные поползновения. Потом выясняется, что все это – плод воображения, но осадок на душе у людей все равно остается.

Исправить я ничего не мог и поэтому пошел в комнату отдыха, где коллеги по неписаной традиции пялились на экран телевизора. Я уселся подальше от всех – в углу – и принялся наблюдать за своей напарницей Инной Васильевной.

Она сидела – юная, изящная, преисполненная достоинства и, как обычно, серьезная – и с этой же непрошибаемой серьезностью отслеживала по телевизору перипетии очередного сериала. Теперь, после намеков Петковского, эта неулыбчивая девушка приобрела в моих глазах некий зловещий ореол. Но, как я ни ломал голову, а постичь суть ее неведомых претензий к моей работе так и не смог.

Наконец Хоменко отправил нас на вызов. И только тут до меня дошло, что наших верных санитаров – Вадика и Славика – нигде не видно. Едва я открыл рот, чтобы выразить недоумение по этому поводу, как моя прекрасная напарница снисходительно объяснила, что Вадик и Славик сдали сессию, закончили практику и отправились на каникулы.

– Но ведь это означает, что носилки ложатся тяжким бременем на нас с вами! – воскликнул я.

Инна смерила меня холодным изучающим взглядом.

– Я не привыкла увиливать от работы! – заявила она гордо. – Какая бы она ни была!

– А я, выходит, привык? – задал я наводящий вопрос не слишком твердым голосом.

Но ответа, разумеется, не получил.

* * *

Когда я шел по коридору, мне навстречу попался Лешка Виноградов. Причем в приподнятом настроении, и я этому слегка удивился – в последнее время Лешка был хмур и неразговорчив.

Сегодня же он остановился, поздоровался со мной за руку, достал пачку сигарет «Мальборо» и, небрежно протянув ее мне, предложил:

– Угощайся.

– Шикуешь, Леша? – удивленно спросил я, отказываясь от сигареты. – Я не курю, ты же знаешь.

– Забыл, – беспечно махнул рукой Леша.

– Ты же, помнится, еще недавно бегал в поисках кредитора? – снова напомнил я. – А теперь «Мальборо» куришь.

– Все эфемерно в этом мире, – со снисходительной улыбкой ответил Леша. – Вчера не было денег – сегодня есть.

– Где же ты взял? – не удержавшись, спросил я.

– Ну, знаете ли, батенька, – с пафосом ответил Леша. – Есть вопросы, ответы на которые я предпочитаю держать при себе.

И, откланявшись, Леша Виноградов зашагал по коридору. Я некоторое время в задумчивости смотрел ему вслед, потом пошел к себе. То, что Леша сегодня угощал меня «Мальборо», могло ровным счетом ничего не значить, он и раньше предпочитал эту марку сигарет. Да и тот факт, что у него появились на них деньги, ничего еще не доказывал. Леша часто кредитовался у кого попало, так что вполне мог в очередной раз занять небольшую сумму, из которой легко можно было выкроить на сигареты. Вот если бы он вдруг приобрел машину, этим уже можно было заинтересоваться. Но на всякий случай я зафиксировал эту мелочь в своем мозгу.

Вечером я решил проследить за Лешкой, посмотреть, куда он отправится после работы. Зная, что он никогда не задерживается, я собрался побыстрее, чтобы выйти сразу следом за Виноградовым. Я видел, как Лешка зашел в свой кабинет, снимая на ходу шапочку. Значит, уйдет максимум через пять минут.

Я решил не дожидаться его в клинике и выскользнул на улицу. Встав за углом, стал ждать. Лешка вышел очень быстро – и пяти минут не прошло – и, весело насвистывая что-то, зашагал к дороге. Там он остановился и, подняв руку, стал ловить машину. Я на миг растерялся. Если Лешка сейчас укатит, что делать мне? Нужно тоже срочно ловить машину.

Почти сразу же перед Лешкой остановилась серая «восьмерка». Он, не торгуясь, согласился на цену, названную водителем, и небрежно опустился на переднее сиденье, откинувшись на подголовник.

Едва машина отъехала, я выскочил из своего укрытия и, выбежав на дорогу, поднял руку. Чуть не сбив меня с ног, тормознулся старенький «Москвич». Сидевший за рулем дедуля возмущенно завопил:

– Тьфу, мать твою, ненормальный! Куда ты выскакиваешь?

– Папаша, миленький, – скороговоркой заговорил я. – Позарез нужно вон ту «восьмерку» догнать. Будь другом, выручи! Плачу, сколько скажешь.

Дед подозрительно оглядел меня, ворча что-то под нос, потом буркнул:

– Садись.

Я с облегчением плюхнулся на переднее сиденье.

– Пристегнись! – строго сказал дед.

– Папаша! – взмолился я, перекидывая ремень безопасности через плечо. – Быстрее, потеряем же!

Старик, ворча что-то под нос, нажал на педаль акселератора, и «Москвич» тронулся за удаляющейся «восьмеркой». Конечно, машину я поймал неудачно – ездить с водителем-стариком очень напряженно, к тому же «Москвич» по мощности – это не «восьмерка», но, на мое счастье, водитель, который вез Лешку, не очень спешил.

Что меня беспокоило в ту минуту больше всего – это необходимость расплачиваться за проезд. С этими расследованиями я бездумно тратил деньги и теперь понял, что если так будет продолжаться и дальше, то зарплата моя ахнет вмиг.

Погруженный в невеселые мысли, я не заметил, как «восьмерка» остановилась.

– Слышь, приехали, похоже, – сказал мне водитель, останавливая машину.

Я встрепенулся, выглянув в окно. Лешка Виноградов уже направлялся к одному из зданий. Я хотел расплатиться и тоже выйти, но заметил, что «восьмерка» не уезжает. Значит, Лешка просил водителя подождать его. Я сделал то же самое.

Дед посмотрел на меня совсем уже недоверчиво. Чтобы успокоить его, я достал деньги и со вздохом спросил:

– Сколько с меня сейчас и сколько за то, что подождете?

Дед назвал сумму, от которой меня мороз прошиб по коже, но спорить я был не в силах. Молча протянув старику деньги, я мрачно уставился в окно, ожидая выхода Лешки. Бросив взгляд на табличку на двери, за которой он скрылся, увидел надпись: «Похоронное бюро „Реквием“.

Признаться, у меня мурашки пошли по коже. Какие дела у Лешки могут быть в похоронном бюро? Найти хоть какой-то ответ на этот вопрос я не успел – дверь отворилась, и Лешка вышел на улицу, держа в руке небольшой пакет. Когда он входил туда, пакета у него не было. Он снова сел в «восьмерку», она сорвалась с места, следом запыхтел и «Москвич».

«Восьмерка» довезла Виноградова до ночного клуба «Восток». Он расплатился – при этом я заметил, что деньги Виноградов достает из своего пакета – и спокойной, уверенной походкой направился к клубу.

Я потоптался на месте, видя, как закрылась за ним дверь, и думая, что же делать дальше. Если я начну еще и ходить по ночным клубам, то тогда мне точно пора менять место работы. Позволить себе такую роскошь я просто не мог.

Устало опустившись на лавочку в сквере напротив клуба, я стал смотреть, как подъезжают к клубу автомобили, из них выходят солидные, респектабельные мужчины, ведя под руку женщин в шикарных нарядах, коротко стриженные ребята в одежде спортивного стиля и с массивными цепями на бычьих шеях, одинокие молодые люди щеголеватого вида – типа Лешки Виноградова.

Глядя на них, я понимал только одно – мне в этот клуб путь закрыт. И остается только сидеть и ждать, что будет дальше. А дальше ничего интересного и не произошло.

Примерно в первом часу ночи, когда я почти засыпал на своей лавочке, умирая при этом от голода и проклиная Лешку Виноградова, он сам появился в дверях клуба. Под руку он вел высокую, стройную девушку с высокой прической из светлых волос. На ней было длинное вечернее платье темно-зеленого цвета. Она слушала Виноградова, который с ироничной улыбкой рассказывал ей что-то, и мило улыбалась в ответ.

Они перешли через дорогу и остановились у обочины, рядом со сквером, чтобы поймать машину. Лавочка моя находилась совсем близко к этому месту. Я уже приготовился проститься с остатками денег, но тут услышал, как Лешка спросил девушку:

– Я надеюсь, тебе не нужно торопиться?

– Нет, – покачала головой девушка. – Только надо позвонить домой и предупредить, что я не приду ночевать.

– Это без проблем, – кивнул Лешка, целуя девушку в губы.

Вскоре они сели в машину, Лешка назвал свой адрес, и они уехали. Я остался сидеть на лавочке. Ехать за Виноградовым не имело смысла. Очевидно же, что он повез девушку к себе с определенной целью, поэтому до утра там ничего интересного – для меня по крайней мере – происходить не будет. Так что сидел я здесь, пожалуй, зря. Но зато не зря поехал за Виноградовым с работы. Теперь я знал, что у него какие-то дела в похоронном бюро. И это наводило на очень нехорошие мысли. Решив, что поговорю с Лешкой при первой же возможности, я поплелся домой.

* * *

Вениамин Павлович Светлышев только что вернулся с вызова и прошел в кабинет, как его позвали с вахты:

– Вениамин Павлович, вас там какой-то человек спрашивает.

Спустившись, он увидел в вестибюле своего одноклубника. Тот стоял с озабоченным видом и в нетерпении покусывал ногти.

Это был маленький, плюгавенький мужичонка лет сорока, с редкими волосами непонятного, какого-то серого цвета и водянистыми глазами. Было в этих глазах что-то такое, что заставляло думать, будто у их обладателя не все в порядке с головой. И фамилия у него была такая же непонятная и безликая – Мелин.

Светлышев не любил этого человека, но сейчас, увидев его у себя на работе, понял, что случилось нечто важное.

– Вениамин Павлович! – Увидев Светлышева, он ухватил его своей маленькой потной ручонкой. – Срочное дело. Мне нужно было связаться с вами именно сегодня.

– Что за спешка? – поморщился Светлышев. – Я, знаете ли, не очень люблю, когда меня отрывают от работы, уж извините.

– Это вынужденно, вынужденно, – заговорил Мелин и добавил, понизив голос: – Меня прислал гуру.

Светлышев смягчился.

– Но ведь у нас завтра занятия, – напомнил он. – Неужели нельзя было подождать?

– Нельзя, – категорично заявил Мелин. – Вы же знаете, раз гуру сказал...

– Хорошо, что он просил передать? – нетерпеливо спросил Светлышев.

Мелин вытащил из-за пазухи белый конверт и протянул его Светлышеву.

– Вот здесь все написано, – многозначительно сказал он. – И постарайтесь, чтобы было готово к завтрашнему дню.

– Хорошо, я постараюсь, – принимая пакет у Мелина, ответил Светлышев и поспешил уйти, бросив на ходу: – Всего доброго.

Мелин ничего не ответил. Он постоял немного, глядя вслед Светлышеву своими маленькими глазками, затем вышел из клиники.

Поднявшись к себе, Светлышев вскрыл конверт. Записка была короткой. В ней были лишь проставлены цифры и еще несколько слов. Но Светлышеву этого было достаточно. Он прекрасно понимал, что это означает. И понимал, что действительно успеть нужно до завтра, иначе... Иначе ему будет очень плохо.

Ему уже сейчас было плохо. Светлышев чувствовал, что попал в западню, но боялся признаться в этом даже самому себе. До последнего момента не осознавал, как он, врач, мог дойти до такого...

Он с тоской посмотрел на ясное светлое небо, потом бросил взгляд на конверт и подумал, как отличается радостная картина за окном от той мерзости, что царит сейчас у него в душе.

* * *

Всю дневную смену он чувствовал себя как на иголках. Не мог дождаться конца рабочего дня и одновременно страшился его. Утром, в начале смены, его позвали к телефону. Ничего не подозревая, он взял трубку. Смутно знакомый голос с вопросительной интонацией выговорил его фамилию, имя и отчество.

Екнуло сердце, и доктор, помедлив, с тревогой спросил:

– Да, а вы кто?

– Это говорит Артур, – медленно и внятно произнес голос. – Сообразили? Ну так слушайте внимательно...

У него перехватило дыхание и застучало в висках. Он ждал появления этого загадочного Артура уже несколько дней – с тех пор как окончательно попал в мышеловку. Ожидание тяжело давалось ему. Он отмечал за собой нервозность и раздражительность, ранее ему не свойственные, стал невнимателен и рассеян в работе, с трудом выслушивал больных и путался в назначениях – это почти скандал. Нужно было взять себя в руки. Но запутавшийся врач никак не мог справиться с пугающей неизвестностью, которая окружала его со всех сторон, потерял аппетит, стал плохо спать. В каждом сотруднике больницы ему мерещился Артур. Взгляд у доктора сделался подозрительным и измученным.

Он так долго ждал и готовился, что, когда неведомый Артур наконец дал о себе знать, врач растерялся. Потной рукой прижимая трубку к уху, он вслушивался в этот странно знакомый голос и не понимал ни слова. В результате получился конфуз.

– Все поняли? – произнес Артур, закончив речь.

– Простите... э-э... – беспомощно протянул доктор, с ужасом сознавая, что не понял ничего. – Нельзя ли... повторить?

– Экий вы валенок! – после секундной паузы сказал недовольно Артур. – Повторяю последний раз... Зайдите в мужской туалет своего отделения. Третья кабинка. Посмотрите за сливным бачком. Все. Отбой.

– А-а... – пробормотал он, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Врач повернулся и вышел. Не останавливаясь, он промаршировал до конца коридора, где находился мужской туалет – со стороны могло показаться, что у него внезапно прихватило живот. Войдя в помещение, освещенное неоновыми лампами и выложенное голубым кафелем, доктор подозрительно огляделся. В туалете никого не было. С бьющимся сердцем он зашел в третью кабинку и пошарил рукой за сливным бачком. Пальцы наткнулись на какой-то пакет, приклеенный скотчем. Волнуясь, он оторвал липкую полоску и вытащил длинный узкий конверт. Еще раз оглянувшись, распечатал конверт и заглянул внутрь – там лежали какие-то бумаги. Доктор пробежал их глазами. Это оказалась распечатанная на компьютере выписка из истории болезни. Особым шрифтом был выделен домашний адрес и число. Число сегодняшнее. Значит, сегодня снова...

Он сунул бумагу в карман и опять заглянул в конверт – пусто. Посмотрел на просвет и опять ничего не увидел.

– Позвольте, – прошептал он с обидой. – А где же деньги?

Денег ему так и не уплатили. Ни за тот раз и, выходит, ни за этот. Такого удара он не ожидал. Скривившись, точно от зубной боли, он прислонился к стене и бессильно обмяк. Его обманули. И, самое страшное, обман грозил стать явлением постоянным и не имеющим конца. Если бы доктор мог хотя бы выговориться, излить кому-нибудь душу! Но даже этой возможности он был лишен. Он даже не мог бросить в лицо Артуру слова упрека – тот был невидим и неосязаем, словно злой дух, растворившийся в простерилизованном, наполненном больничными запахами воздухе.

«Что же делать, что же делать?» – беззвучно бормотал он, шаря бессмысленным взглядом по гладким, отливающим голубым блеском стенам. Но вопрос этот тоже был бессмыслен – выбора не было.

Он постарался взять себя в руки и приступил к работе. Нужно было думать, как выжить. Прежде всего не привлекать к себе внимания, превратиться в прежнего доктора частной клиники, холодного, циничного и отстраненного, внутреннюю сущность которого сотрудники клиники никогда не знали.

Это было похоже на сеанс психотерапии – он подавлял вспышки гнева и раздражения, рвавшиеся откуда-то из глубин подсознания, логически очерчивая наиболее выгодную линию поведения, убеждал сам себя в необоснованности страхов. Трудно сказать, насколько ему удалось убедить самого себя, но по крайней мере в глазах коллег он не видел недоумения и любопытства.

Сложнее обстояло дело с тем заданием, которое он получил. Требовалось покончить с клиентом сегодня же. А ведь он должен находиться на работе до восьми вечера, и служебную машину использовать нельзя ни в коем случае.

Так же неясно, как воспримет больной поздний визит врача. Правда, проживал он неподалеку – на Варшавском шоссе. Видимо, заказчики учли и это. И тем не менее раньше чем в десятом часу он попасть к больному не мог. Нужно было добраться после работы до дома, захватить необходимые медикаменты, самому выкручиваться из щекотливой ситуации.

Но горше всего было то, что ему, кажется, не собирались платить денег. Едва он вспоминал об этом, как опускались руки. Будущее представлялось ему беспросветным, точно затянутое пеленой осеннего дождя. Он мог, конечно, взбунтоваться, он мог попытаться бежать, но и тогда впереди его ждали туман и неопределенность.

Рабочий день прошел словно в бреду. Измученный сомнениями, но внешне все-таки спокойный, доктор ехал домой в метро по Замоскворецкой линии. Он хотел было поймать машину, но потом все-таки пошел к метро. Час пик давно миновал, в вагоне было свободно. Расслабленный, с обвисшими плечами, он безучастно пялился в окно вагона, где чернота туннеля периодически сменялась вспышками одиноких электрических лампад, свисающих с каменных стен, и короткими сверкающими панорамами станций, наполненных пассажирами и теплым ветром – они менялись так быстро и часто, что казались нереальными.