Текст книги "Избранные работы по уголовному праву"

1) При возникновении дела об убийстве матерью ребенка тщательно выяснить личность отца ребенка и его роль в преступлении: допущено ли им подстрекательство матери к убийству или пособничество убийству, знал ли он о предстоящих родах и убийстве, обращалась ли мать ребенка за помощью, в которой он отказал, оставляя мать и ребенка в беспомощном положении.

2) В случаях, когда следствие установит, что отец ребенка являлся прямым соучастником убийства последнего (подстрекателем или пособником), к нему надлежит применять ст. 136 УК РСФСР применительно к ст. 17, причем меры социальной защиты в этих случаях должны определяться судом достаточно жесткие, так как в подобных случаях главная тяжесть социальной опасности, по общему правилу, лежит в действиях отца – подстрекателя или пособника, а не матери – физической исполнительницы.

3) В случаях, когда подстрекательство или пособничество отца не установлено, а установлено, что ему было известно о предстоящем рождении от него ребенка и о беспомощном материальном положении матери, что мать ребенка обращалась к отцу за помощью, но последний отказал в ней, хотя он таковую фактически, по своему имущественному состоянию, имел возможность оказать, результатом чего и явилось убийство ребенка матерью, отец ребенка должен привлекаться к делу по обвинению по ч. 2 ст. 158 УК РСФСР.

Между тем приведенная выше статистика показывает, что усиление репрессии за детоубийство, которое, как мы увидим ниже, действительно имело место, привело к тому, что процент привлекаемых мужчин сократился, а между тем мы полагаем, что при правильном проведении указаний Верховного Суда этот процент должен был бы увеличиться.

Все еще в силе остается то положение, что «роль отца очень часто вовсе не исследуется по делам такого рода или исследуется недостаточно. А между тем практика знает случаи, когда убийство ребенка матерью явилось результатом отказа отца оказать материальную поддержку находящейся в нужде матери».

Следует, конечно, учесть, что сейчас, в связи с указом от 8 июля 1944 г. и, в частности, в связи с отменой права «обращения матери в суд с иском об установлении отцовства и о взыскании алиментов на содержание ребенка, родившегося от лица, с которым она не состоит в зарегистрированном браке» (ст. 20), случаи подстрекательства к убийству со стороны фактического отца ребенка, что чаще всего имело место, резко сократятся.

Анализируя судебную практику, мы видим, что за последние годы имело место усиление репрессии за это преступление:

Таким образом, указание Верховного Суда сыграло свою роль, это видно также из того, что удлиняются сроки лишения свободы; если в 1935 г. по СССР на срок 5 лет и выше было осуждено только 34 % всех осужденных за детоубийство, то в 1939 г. (1-е полугодие) этот процент повысился до 42, но сравнение этих данных с мерами наказания, применяемыми в отношении лиц, судимых за квалифицированное убийство, показывает, что наказание за детоубийство мягче, чем за другие виды убийства.

Анализ сроков лишения свободы, к которым осуждаются детоубийцы, также показывает, что наказание за детоубийство мягче, чем за убийство вообще. Так, среди осужденных за убийство по ст. 136 УК РСФСР на срок свыше 5 лет за первую половину 1939 г. было осуждено 73 %, а за детоубийство – только 42 %. Есть все основания полагать, что это снижение репрессии объясняется именно указанными выше причинами.

В связи с этим мы видим решение вопроса в том, чтобы:

1. Сохранить в уголовном кодексе детоубийство, как более тяжко наказуемый случай убийства.

2. Выделить из состава детоубийства случаи, когда оно совершено матерью во время или непосредственно после родов, с установлением только в этом случае более мягкого наказания.

3. Установить за пособничество к детоубийству или подстрекательство к нему ответственность как за квалифицированное убийство, вне зависимости от смягчения ответственности для матери ввиду наличия субъективных обстоятельств.

В советском уголовном праве квалифицирующим обстоятельством по объекту является также убийство лица, находящегося в беспомощном состоянии, или, как выражается закон, «с использованием беспомощного положения убитого» (п. «е» ст. 136 УК РСФСР). Этот пункт может конкурировать с предыдущим в отношении квалификации детоубийства, однако он распространяется не только на лиц, имеющих специальные обязанности, но и на всякое другое лицо, таким образом, по п. «е» должно быть квалифицировано вообще убийство детей, стариков, тяжелобольных, лиц, находящихся в беспомощном состоянии, спящих и т. д.

Для всех этих случаев общим является то, что убитый лишен был возможности оказать сопротивление убийце или каким-либо иным способом спастись от угрожавшей ему опасности.

В УССР квалифицирующим обстоятельством по объекту является также убийство заведомо беременной женщины (п. «ж» ст. 138 УК УССР). Это обстоятельство было известно уже Уложению 1649 г. (ст. 7 гл. XXII). Фигурировало оно также в Уложении 1885 г. (ст. 1452). Сохранение такого квалифицирующего обстоятельства в нашем праве в дальнейшем не может быть признано целесообразным.

Ответственность за убийство может иметь место как тогда, когда с объективной стороны имело место действие, так и тогда, когда имело место бездействие.

Преступления, совершенные бездействием, могут заключаться:

а) в несовершении действий, которые данное лицо юридически обязано было совершить, без требования наступления какого-либо результата (например, составы, предусмотренные ст. 156, 158 УК РСФСР), так называемое delictum omissionis;

б) в несовершении действий, которые данное лицо юридически обязано было совершить и требующие для признания наличия оконченного состава установленного в законе результата, так называемые delicta commisiones per omissionem. В подобных случаях следует различать две категории преступлений:

1. Общие преступления, совершенные путем бездействия (например, убийство, совершенное врачом, умышленно не давшим необходимого противоядия).

2. Специально предусмотренные составы (например, ст. 158¹ ч. II – непринятие мер охраны и заботы о воспитании детей-сирот председателями сельских советов и опекунами, если в результате бездействия дети вступили на путь бродяжничества).

Сложен вопрос о возможности причинной связи между бездействием и наступившей смертью.

Вопрос об уголовной ответственности за убийство возникает при бездействии лишь в том случае, если у виновного был умысел в отношении наступления смерти. Никто не привлечет к уголовной ответственности за убийство врача, не прописавшего по халатности лекарство, которое могло бы спасти больного, точно так же не квалифицируют как убийство действие сестры, которая заснула и не произвела своевременно инъекцию камфоры, которая могла бы спасти больному жизнь, но если сестра не произвела инъекцию, желая смерти больного, то ее деяние безусловно можно и должно квалифицировать как умышленное убийство. Отсюда, однако, вовсе не следует, что «больной умер, так как ему не сделали инъекцию». Как совершенно ясно, причинность от того, было ли действие врача или сестры умышленное или неосторожное, не изменилась, а все дело заключается только в том, что умышленное бездействие мы караем как причинение, чего в случаях неосторожного бездействия мы не делаем.

Бездействие вообще не может «причинить». Принятые, обычно, бытовые определения, когда опадение плодов с дерева приписывается недостатку дождя, а кража – отсутствию милиции, вовсе не означают, что дождь, не выпадая, сбрасывает плоды с дерева.[87]87
  Зигварт X. Логика. Т. II. В. II. С. 340, прим. 22.


[Закрыть] Философски правильное решение заключается в том, что «где нет момента «действия», там не может быть в сущности и речи о причинной связи».[88]88
  Деборин. Введение в философию диалектического материализма. ОГИЗ. 1922. С. 284.


[Закрыть]

Гоббс писал: «Там, где нет никакого действия, нет и никакой причины. Ибо ничего нельзя назвать причиной там, где нет ничего, что можно было бы назвать действием».[89]89
  Гоббс. Избранные сочинения. ГИЗ. 1926. С. 85.


[Закрыть]

Иной точки зрения на этот вопрос придерживалось каноническое право, которое исходило из того, что бездействие (попустительство) есть прямое виновничество «Qui potuit hominem liberare morte et non liberavit cum occidit» (cap. 6X de homic. 5, 12).

В теории уголовного права неоднократно различные авторы пытались обосновать ответственность за бездействие. Борст считал, что «Преступное деяние есть нарушение права, причиняемое или путем свободного действия или путем невоспрепятствования». Убийцей, с точки зрения Борста, является «и тот, кто дал другому яд, и тот, кто не дал умирающему от голода хлеба».[90]90
  Borst. Ueber die Teilnahme an einem Verbrechen, Archiv de Kriminalrecht, B. VII. S. 670–706.


[Закрыть] Люден писал, что при «результате» бездействия, совершенное другое действие является причиной запрещенного результата.[91]91
  Luden. Abhandlungen aus dem gemeinen Deutschen Strafrechte. Göttingen, 1840. B. II. S. 221.


[Закрыть] Такого же мнения придерживались Круг и Глазер. Так, например, если сторож, охраняющий имущество, во время пожара играл в карты, то игру в карты они рассматривали как причину пожара, а Таганцев исходил из того, что… «ответственность за невмешательство… должна иметь основанием причинное отношение невмешательства к возникшему преступному посягательству, к созданию опасности или вреда для правоохраняемого интереса».[92]92
  Таганцев. Русское уголовное право. Т. I. С. 651, изд. 1902 г. – Познышев также полагал, что «бездействие может быть причиной…» (Познышев. Основные начала науки уголовного права. М., 1909. В. II. С. 335). Мокринский и Натансон писали, что «причинить или обусловить смерть можно как действием (сознательным телодвижением), так и сознательным отказом от действия…» (Мокринский, Натансон. Преступления против личности, Харьков, 1928. С. 8). Пионтковский и сейчас признает причинение бездействием, он пишет: «… наступивший результат должен быть последствием бездействия лица» (Пионтковский. Уголовное право. Общая часть. М., 1943. C. 122).


[Закрыть]

Все эти авторы, таким образом, признают при бездействии причинную связь. Однако многие правильно отрицают возможность причинения бездействием; так решают этот вопрос Сергиевский, Немировский, Фойницкий,[93]93
  Сергиевский. Русское уголовное право. СПб., 1911. С. 279; Немировский Э. Я. Советское уголовное право. Одесса, 1926. С. 111. «…зависимость результата от бездействия не есть причинение». Фойницкий считал, что «причинная связь существует, когда виновный своей деятельностью или 1) вызывает действие сил, производящих смерть… или 2) если виновный отвращает своей деятельностью проявление таких сил, вследствие применения которых жизнь сохранилась бы… от причинения смерти нужно отличать допущение смерти, происходящей от иных причин» (Фойницкий. Указ. соч. С. 21).


[Закрыть] Лист, Штосс, Гиппель и др. Многие авторы вопрос о причинении бездействием сводят к практическому вопросу: когда человек отвечает за бездействие, что совсем не то же самое.

По мнению Бури, тот, кто может предупредить результат и ничего для этого не предпринимает, допускает наступление результата и может без наличия специальной обязанности рассматриваться как причинивший непредотвращенный результат (Interferenztheorie).[94]94
  Buri. Über die Kausalität der Unterlassung, ZStrRW. B. I. S. 400 и далее.


[Закрыть]

Утверждение А. Фейербаха, что основание для наказуемости бездействия, невмешательства заключается не в нарушении общеуголовной обязанности, а в нарушении специальной обязанности,[95]95
  Feuerbach A. Lehrbuch des gemeinen in Deutschland gültigen peinlichen Rechts. Giessen, 1828, 10 Aus., § 24. S. 21.


[Закрыть] было господствующим в германской практике многие годы.

Другие авторы – Биндинг, Меркель, Липман – считают, что основание для ответственности за преступное бездействие нужно искать в предшествующем действии, которое создало обязанность действовать (так называемые конклюдентные факты). Биндинг считает, что «для наличия ответственности за бездействие необходима наличность условий, относящихся к первоначальной деятельности, к невмешательству и к воле невмешавшегося».[96]96
  Binding. Die Normen und ihre Übertretung. Leipzig, 1877. Bd. II. § 48.


[Закрыть]

Таким образом, Бури, Фейербах, Биндинг и другие ставят лишь вопрос об основании ответственности. По мнению Бури, достаточно того, что человек мог совершить необходимое действие, по мнению Фейербаха, нужно, чтобы он должен был это действие совершить, а Биндинг и другие требуют конклюдентных фактов.

При бездействии причинная связь отсутствует, и вопрос, который нужно решить, это не вопрос о том, когда бездействие является причиной наступившего результата, а только о том, когда человек отвечает за бездействие. Если преступник не желал наступления преступного результата, его действие может рассматриваться лишь как самостоятельное преступление и карается, таким образом, только тогда, когда оно специально предусмотрено законом (delictum sui generis) (например, неоказание помощи погибающему и т. д.). При наличии формального преступления путем бездействия (например, лицо не приписалось к призывному участку) вопрос о причинной связи вообще не возникает. Возникает вопрос о «причинении» только тогда, когда имеет место преступное деяние материального характера, совершенное путем бездействия.

Уголовное право должно обосновать привлечение к уголовной ответственности за наступившую смерть потерпевшего того, кто, не исполняя определенной правовой обязанности, допускает ее наступление. Когда преступник в этих условиях желал наступления смерти потерпевшего и сознательно бездействовал для того, чтобы смерть наступила, то хотя причинной связи нет, но лицо отвечает как за причинение, так как оно обязано было действовать.[97]97
  Сейчас во многих законодательствах указывается, что бездействие лишь приравнивается к причинению, например, Итальянский Уголовный кодекс ст. 40, Китайский Уголовный кодекс ст. 15, где устанавливается, что «невоспрепятствование наступлению результата, который лицо, согласно закону, обязано было предупредить и который оно могло предупредить, равносильно причинению этого результата положительным действием лица».


[Закрыть] В тех же случаях, когда умысла в отношении результата не было, например, бездействие со стороны врача, обязанного принять соответствующие меры для лечения больных, бездействие не может рассматриваться как причина их смерти, а следовательно, и квалифицироваться как убийство, но виновный должен отвечать за свое бездействие как за самостоятельное преступление (иногда как за должностное преступление, иногда за оставление без помощи – ст. 111, 156 и 157 УК РСФСР).

Ответственность за смерть, наступившую в «результате» бездействия, по советскому уголовному праву может быть признана лишь в случаях, когда человек мог и должен был сделать то, в невыполнении чего его обвиняют, что и составит объективную сторону состава, с субъективной же стороны дело должно обстоять таким образом, что лицо сознает свою обязанность совершить определенное действие и возможность его совершения и предвидит или может предвидеть, что если это действие будет совершено, то наступление смерти будет предотвращено. Если один из этих элементов отсутствует, не будет и уголовной ответственности за «результат». Судебная практика дает возможность для утверждения всех этих положений:

а) Нужно, чтобы субъект мог предотвратить наступление последствий – «подсудимый не может отвечать за последствия, устранение которых было вне пределов его возможностей.[98]98
  Советская юстиция. 1940. № 3. С. 42. Пленум Верховного Суда СССР 31 декабря 1939 г. Дело Джаядилова.


[Закрыть]

б) Нужно, чтобы субъект должен был предупредить наступление последствий – так, самоубийство на почве личных отношений между потерпевшим и подсудимым не может быть поставлено в вину подсудимому, если по делу не установлено, что самоубийство является результатом жестокого или иного подобного обращения подсудимого с потерпевшим, находившимся от него в зависимости.[99]99
  Советская юстиция. 1939. № 15–16. С. 63. Пленум Верховного Суда СССР 8 июня 1939 г. Дело Мкртычян.


[Закрыть]

в) Нужно, чтобы субъект мог предвидеть возможность предупреждения последствий – «вредные последствия… не могут быть положены в основу его обвинения, если он был поставлен в условия, исключающие для него возможность предотвращения последствий, которые он заранее не мог предвидеть».[100]100
  Советская юстиция. 1940. № 3. С. 43. Пленум Верховного Суда СССР, Дело Швецова.


[Закрыть]

г) Нужно, чтобы субъект должен был предвидеть возможность наступления последствий – «подсудимый, руководившийся законными указаниями уполномоченного на то третьего лица, не может отвечать за вредные последствия, предусмотреть которые обязано было лицо, давшее эти указания».[101]101
  Советская юстиция. 1940. № 9. С. 31. Дело Котлярова 23 марта 1940 г.


[Закрыть]

Необходимость наличия для ответственности за бездействие как того, чтобы человек мог, так и того, чтобы он должен был действовать, вытекает также из текста действующей статьи 156 УК РСФСР, где говорится о случаях, когда «оставивший без помощи обязан был иметь заботу об оставленной и имел возможность оказать помощь».[102]102
  Напротив, в УССР требование о том, чтобы лицо должно было оказать помощь, отсутствует, и достаточно того, что оно могло это сделать (ст. 159 УК УССР). De lege ferenda мы согласны с таким решением вопроса (см. статью Преступления против личности в проекте Уголовного кодекса СССР // Советская юстиция. 1939. № 17–18. С. 14).


[Закрыть]

Обязанность виновного совершить действие может вытекать из:

а) его служебного положения (врач скорой помощи, пожарный),

б) его личных отношений к погибшему (родители, дети, супруги, опекун, няня и т. д.) и в) из предыдущей его деятельности – конклюдентных фактов (лицо, поставившее кого-либо в опасность, обязано принять меры для спасения).

При наличии указанных условий лицо отвечает за самый факт бездействия и за непредотвращенный результат, хотя причинная связь отсутствует.

То, что законодатель не признает причинения бездействием, ясно из того, что лицо, не сообщившее о готовящемся преступлении (бездействие), не рассматривается как соучастник, а либо совсем не отвечает (недоносительство об убийстве), либо отвечает за особое самостоятельное преступление (недоносительство о террористическом акте). Между тем когда виновный сообщить мог, то он и должен был это сделать (юридическая обязанность установлена в Уголовном кодексе), а если знал о подготовляемом преступлении, то мог предотвратить результат, при этом вполне возможно, что несообщавший желал наступления результата (например, жена бандита, знавшая, что он готовит нападение), однако как соучастник он отвечать не будет. Только заранее обещанное недоносительство будет рассматриваться как соучастие, но в причинной связи с результатом будет находиться не бездействие, а самый факт обещания, являющийся пособничеством.

Определенное отношение к результату может вытекать не только из того, что человек своим действием причиняет результат или своим бездействием допускает его наступление, но и из того, что благодаря действию субъекта устраняются препятствия для наступления результата. Например, А., задержавший милиционера, который хотел помешать В., убивавшему X., безусловно способствовал наступлению результата.

По мнению Rohland’a, «можно, с одной стороны, причинить результат прямым путем создания положительных условий, а с другой стороны, и путем уничтожения сдерживающих условий. В первом случае причинность заключается в создании причины, во втором случае в уничтожении противопричины… кто мешает спасти человека, также виновен в причинении ему смерти».[103]103
  RоhIand. Kausalzusammenhang, Handeln und Unterlassen Verg., Darst. Allg. Teil. B. I. S. 363.


[Закрыть] Мы полагаем, однако, что здесь, как и при бездействии, не может быть речи о причинении и что вопрос должен решаться по тем же основаниям, что и выше.

Способ действия причиняющего смерть не имеет значения для признания наличия уголовно наказуемого убийства и может лишь оказывать то или иное влияние на размер наказания.[104]104
  Gаrraud. Traité du droit pénal français. Paris, 1891. V. 4. P. 210.


[Закрыть]

Действие при лишении жизни состоит в причинении смерти, что возможно как физическими, так и психическими средствами.[105]105
  Возможность причинения смерти психическими средствами признают Таганцев (О преступлениях против жизни. Т. I. С. 245), Будзинский (О преступлениях в особенности. М., 1887. С. 45) и многие другие авторы.


[Закрыть]

Практически средства убийства весьма разнообразны и мы встречаем холодное и огнестрельное оружие, яд, удушение и много других. В средние века наиболее распространенными средствами убийства были холодное оружие и яд. В начале XIX в. французская статистика дала о средствах убийства следующие сведения:

Средства убийства во Франции с 1826 по 1831 г.[106]106
  По ст.: Лафарга П. Преступность во Франции с 1840 по 1866 г. Сб. «Проблема преступности». ГИЗ. 1924. С. 129 (он заимствовал эти данные у Кетле).


[Закрыть]

До войны наиболее распространенным средством убийства было холодное оружие, во время войны и вскоре после нее наиболее распространенным средством убийства являлось огнестрельное оружие.

Статистика показывает, что женщины в значительно большей степени, чем мужчины, пользуются как средством убийства ядом.[107]107
  «Яд часто употребляется женщинами. Это явление имеет свое основание в слабости женщины, которая не допускает открытого употребления силы. Согласно Ливию, в Риме в 424 г. по его основании случилось первое исследование об отравах. Тогда разом 170 знатных женщин были осуждены за отравление» (Бериер. Учебник уголовного права. Особенная часть. Т. II. С. 132).


[Закрыть]

Квалифицирующим обстоятельством по объективной стороне состава является в советском праве то, что убийство совершено способом, опасным для жизни многих людей (п. «в» ст. 136 УК РСФСР).

Как соединение убийства с общеопасными преступлениями это квалифицирующее обстоятельство известно ряду законодательств. В некоторых штатах Северной Америки такое соединение дает квалификацию murder; в старом испанском и итальянском законодательстве упоминались как общеопасные средства поджог и затопление (ст. 149³ и 355⁴), это квалифицирующее обстоятельство было в старом русском праве (ст. 1453¹ Уложения о наказаниях 1885 г. и ст. 455⁸ Уложения 1903 г.).

Кубинский Уголовный кодекс предусматривает убийство, совершенное с использованием взрывчатых веществ, отравляющих газов, поджога, яда, наркотиков или каких-либо других веществ, которые могут вызвать бедствия общего характера (ст. 431 п. 6). Турецкий Уголовный кодекс карает смертью за убийство более чем одного лица вместе и за убийство общеопасными средствами (поджог, потопление и т. д.) (§ 450, п. 5 и 6). В Германии после исключения из законодательства понятия Überlegung одним из обстоятельств, упоминаемых в § 211 StGB, является «общеопасное средство» (закон 4 сентября 1941 г.).

В нашем праве имеются в виду случаи, когда человек, действуя с прямым умыслом убить определенное лицо, при этом ставит в опасность жизнь других лиц. Такими способами будут: взрыв, поджог, бомба, обвал и т. д. Наше законодательство совершенно правильно отказывается от метода перечисления способов, и таким образом, любой способ, если он мог оказаться опасным для окружающих или действительно оказался таковым, создает квалификацию по п. «в» ст. 136 УК РСФСР.

Наличие прямого умысла в отношении большого числа лиц, безразличных для субъекта преступления, превратит это действие, как правило, в диверсионный акт (ст. 58–9 УК РСФСР), так как его невозможно себе представить без наличия контрреволюционных целей. Точка зрения Жижиленко, что виновный при квалификации по п. «в» ст. 136 УК РСФСР мог желать смерти остальных лиц, нам представляется неправильной.[108]108
  Жижиленко. Преступления против личности. М.;Л., 1927. С. 23.


[Закрыть]

Если виновный с целью кого-нибудь убить вызвал крушение поезда, то имеется идеальная совокупность ст. 136 со ст. 59^3б УК РСФСР.

Квалифицированным будет также убийство, совершенное способом, особо мучительным для убитого (ст. 136, п. «в» УК РСФСР). Особо мучительный способ характерен тем, что субъект преступления не только хочет смерти потерпевшего, но и желает самим способом убийства причинить ему мучения, которые для наступления смерти не являются необходимыми. Таким образом, под это понятие подойдет пытка перед смертью, разрезание человека живым на части и т. д.

Жестокость при убийстве как квалифицирующее обстоятельство мы находим как в старых памятниках законодательства, так и в действующем законодательстве ряда стран; она фигурировала в двух основных кодексах начала XIX в. (Code pénal 1810 г. и Баварском кодексе 1813 г.), мы находим ее затем как квалифицирующее обстоятельство в Испании, Португалии, России, Италии, Турции, Япония, Кубе (ожесточение, садизм, грубая извращенность – ст. 431, п. 4 и 8). Сейчас она также введена в Германии в редакцию § 211 StGB.

Советская судебная практика довольно часто и неправильно, с нашей точки зрения, квалифицирует убийство, совершенное особо мучительным способом, а иногда даже и с разрезанием трупа уже убитого человека на части по ст. 59³. В уголовном законодательстве СССР наказание при рассматриваемом квалифицирующем обстоятельстве должно быть повышено по сравнению с тем, что мы имеем сейчас, но по действующему уголовному кодексу квалификация по ст. 59³ неправильна, так как этот состав специально предусмотрен п. «в» ст. 136 УК РСФСР.

Условия разложения капиталистического общества в период между войной 1914 г. и войной 1939 г. неизбежно порождали резкий рост в капиталистических странах и особенно в Германии подобного рода зверских убийств. В условиях СССР такие случаи представляют собой единичные явления.

Законодательство СССР не знает ряда обстоятельств, квалифицирующих убийство по способу действия в других странах. К таким обстоятельствам, в первую очередь, относится отравление,[109]109
  Таганцев определяет отравление как «…прекращение чьего-либо существования в силу введения в организм разрушающих его веществ» («О преступлениях против жизни по русскому праву». Т. I. С. 310).


[Закрыть] которое мы находим в кодексах большинства стран. В древней Греции отравление рассматривалось как тягчайшее преступление, в Риме по закону Корнелия (Lex Cornelia de sicariis et veneficis) преследовались отравители или лица, применявшие для убийства всякого рода магические средства. Яд был широко распространен в средние века как средство убийства в особенности в высших слоях общества (стоит вспомнить Екатерину Медичи и Цезаря Борджиа).

По положениям средневекового права отравление было рассматриваемо как чародейство и составляло, таким образом, преступление против веры, так, например, Саксонское и Швабское Зерцало рассматривали отравление как отступление от веры, вследствие этого оно влекло жесточайшую репрессию – в большинстве случаев сожжение, как и вообще за религиозные преступления. Бамбергское уложение, Каролина (ст. 120), старофранцузское право назначали за отравление колесование и утопление. В Англии отравление во времена Вильгельма Завоевателя и ранее рассматривалось как квалифицированное убийство, затем оно было отнесено к группе религиозных преступлений. При Генрихе VIII отравление квалифицировалось как treason и каралось погружением преступника в кипящую воду, пока не умрет, а с Эдуарда VI и по ОРА сейчас оно квалифицируется как felony (ст. 24).

В истории русского уголовного права отравление долгое время рассматривалось наряду с колдовством и чародейством и подлежало ведению церковных судов (зелейничество церковных уставов). Особо оно было предусмотрено Уложением царя Алексея Михайловича 1649 г.: «А будет кто кого отравить зелием, и от той отравы того, кто отравят умрет и того, кто такое злое дело учинит, пытать на крепко, наперед того он над кем такого дела не делывал ли и пытав его, казнити смертью» (гл. XXII, ст. 23), Воинский устав Петра устанавливал, что «ежели, кто другаго отравою погубить онаго надлежит колесовать» (арт. 162). Усиливалась ответственность за отравление также Уложением 1845–1885 гг. (п. 5 ст. 1453). При обсуждении проекта Уголовного уложения 1903 г. очень многие высказывались за признание отравления отягчающим вину обстоятельством. В частности, Санкт-Петербургское Юридическое общество считало, что «отравление гораздо легче может быть совершено с тем коварством и скрытностью, которые трудно найти в других видах убийства».[110]110
  Свод замечаний на проект Особенной части уголовного уложения. СПб., 1888. Т. 1. С. 125.


[Закрыть]

В современном праве отравление выделяется особо в кодексах Франции (Art. 301),[111]111
  Отравление было особо выделено и кодексе 1791 г. (убийство «посредством яда» ст. 12 первого раздела II главы).


[Закрыть] Италии (ст. 577, п. 2), Турции (§ 499, п. 3), Германии (§ 229). Напротив, его нет в Норвегии, Швейцарии и других странах.

Убийство с применением особой хитрости (коварства), которое исторически занимало весьма важное место, сейчас также встречается в законодательствах в различных формах, например засада (guet-apens) французского права (Art. 298), «коварный способ» итальянского права (ст. 577, п. 2). Сейчас коварство вновь является обстоятельством, квалифицирующим убийство в Германии (§ 211 StGB в редакции 4 сентября 1941 г.), в РСФСР она (хитрость) может служить квалифицирующим обстоятельством лишь в соответствии с п. «д» ст. 47 УК РСФСР, но Уголовный кодекс Грузинской ССР знает как квалифицированное «убийство из засады» (п. «е» ст. 144).

Включение этих обстоятельств в дальнейшем в наше законодательство нам не представляется целесообразным. Отравление все больше исключается из кодексов как потерявшее особое значение, а хитрость ничуть не хуже, чем любой другой способ убийства и может быть учтена в рамках относительно определенной санкции судом при назначении наказания.[112]112
  Подробнее мы рассматриваем вопрос об отравлении при анализе телесных повреждений (гл. II, § 5). Против выделения отравления в особый состав высказывается большинство теоретиков (Таганцев. О преступлениях против жизни. Т. II. С. 79). Необходимость сохранения самостоятельного значения отравления отстаивал Есипов (Есипов. Отравление. Варшава, 1896. С. 412).


[Закрыть]