Текст книги "Простись с невинностью, бумага! (сборник)"

Дожди

 
Клубится туча, ждёт атаки,
и вместе с ней –
ждут восклицательные знаки
студёных, проливных дождей.
 

* * *

 
Подсолнечный лиловый дым,
неповоротливый на вид,
роняя капельки воды,
худеет в голос и навзрыд.
 

* * *

 
ГРОм КРОшит неба пеРЛАмуТРЫ.
Змеится трещинами утро.
Через края небесной чаши
плеСНЁт, обруШИтся, запляШЕт.
 

* * *

 
Каплепады, каплепады…
корненожки, торчуны
и другой народ из сада –
не сказать «удручены»,
но, пожалуй, от печали
в непогодах заскучали.
Рыбье счастье – тучий дом.
Позже… может быть, потом…
 

* * *

 
Когда пространства бороздят
и жалят влажные пунктиры,
я тоже –
                раз-два-три-четыре! –
и это тема для дождя,
и повод для всего хорошего
из тучи шорохом проросшего,
где крошево быть может зрелищем
для понимающих и млеющих.
 

* * *

 
Дождь – грифель острый –
штрихует небо.
Чернит пространство,
стволы деревьев,
висок твой метит
лучом морщины.
День, истончившись,
совсем стал плоским.
Дождь – грифель острый –
холст дня расчертит,
проткнёт и взрежет.
В прореху ветер
и ночь рванутся,
в домах затлеют
уголья окон.
Что ж, день не склеить?
Висок твой, что же,
дождём клеймёный
мне не разгладить?
 

* * *

 
ШЁЛ ДОЖДЬ…
куЛЁк
обязанностей вымок,
                                 ползЛА
           бумага,
                       сыпаЛИсь деЛА,
и с хрустом
                 (кто-то ябЛОки грызет?)
                                                       бежаЛА
трещина
              по стекЛАм дня.
 
 
ШЁЛ ДОЖДЬ…
ты с вЛАжного ЛИца в ЛАдонях капЛИ прятаЛА,
                                                                теряЛА и прятаЛА.
 
 
ШЁЛ ДОЖДЬ…
тебе защитоЙ ЛИшь
                                     туфЕЛЬКи,
                                                        петЕЛЬКи,
                                                                            шпИЛЬКи.
 

* * *

этюд

 
Дрогнув, двинулся лес.
И картинку небес
молнии корешок
на секунду прожёг.
 
 
В небе корчится гром –
звуков ломаных ком.
 
 
Над землёй дождь повис,
но в пространствах увяз.
Что же, вверх или вниз
он сорвётся сейчас?
 

* * *

 
День с дождём.
                          Пожалуй, сносный:
гром-ба-бах!-молниеносный,
но зато
             в словах задорный:
смехо-стихо-плодотворный.
 

* * *

 
Месяц август дышит влагой.
Гром ударит –
                          звучно благо! –
Ловля яблок, не иначе,
объявляется на дачах.
Ждать грибной охоты, значит…
 

* * *

 
Я из влажного пространства
в эту ночь лепил фигурки
вороных коней,
                           и женщин
с черносливами-глазами,
чернокожих музыкантов,
чернокрылых птиц,
                                 бокалы
тёмно-синего стекла.
Кто-то зачерпнул горстями
из чернильного простора,
и зарница полыхнула,
в серебро оправив нитку
воронёного клинка.
 

* * *

 
Приглашение к прозреньям –
голубое небо наше –
испытанье на дерзанья,
знак, намёк, частенько даже –
бестолковым указанье
и причина для участья
в многочисленных летаньях,
из зерна произрастаньях,
разрешениях на счастье,
единеньях и братаньях!
 

Птицы

 
Я мог не встретиться ни разу
с застенчивой, серьёзной птицей –
с тобой, такой зеленоглазой!
Никто б не стал со мной делиться
секретами, что в небе есть твоём.
Куда срываются вдвоём.
 

* * *

 
Я работаю редкой птицей.
Моё дело – встречать рассветы,
любоваться и даже гордиться
(но не вслух, про себя, по секрету)…
 
 
Любоваться и даже гордиться,
как вокруг белый свет хорошеет
для того, кто заметить умеет,
улучшаясь без остановки!
 
 
Как вокруг белый свет хорошеет
среди тех, кто грызёт морковки
или, может быть, тянется шеей,
чтоб с цветка на цветок перебраться.
 
 
Что за славный труд – любоваться,
как хвостом рассекают водицу!
 
 
Что за доброе дело – гордиться,
на рассвете работать птицей!
 

* * *

 
Под сердцем иногда хранится
случайно пойманная птица,
бьёт изнутри грудную клеть,
грызёт, и пробует взлететь…
 

* * *

 
На подоконнике, от года прошлого
радужное осиное крыло
оставлено.
                  Пускай крыло поношено,
исправное.
                   Исправное, но для меня – мало.
 

* * *

июнь

 
Солнца раннего латунь –
лучше нет зарплаты!
Млечный, утренний июнь,
горсть росы в каратах.
 

* * *

 
Растенья требуют вниманья,
пуляя запахом и цветом.
 
 
Жужжит пейзаж в ответ на это
и рассыпает щебетанья.
 
 
Легчайший вздох из поднебесья
нас осеняет равновесьем.
 

* * *

 
Продолжается везенье
в диалогах и движении
(очень может быть, и в плясках),
с настроеньем и в подсказках,
с ясным небом или в тучах,
в этих свежестью пахучих
окружающих пейзажах
(на речных просторах даже
или в поле при цветах)…
Где, как часть произведенья –
твой восторг от совпаденья
с общим «ну и ну!» и «ах!».
 

* * *

 
Среди сплошного «как ни странно»
здесь – скрипочка, там – фортепьяно.
Хмельно от счастья, но не пьяно,
а утро – солнечной поляной –
цветно, благоуханно, пряно
среди сплошного «как ни странно».
И откровенье у окна:
– А небо… небо-то без дна!
Вдохнуть и взять с собой успеть,
сколь уместит грудная клеть
от малой, но небесной части.
Что за пронзительное счастье!
Да ты влюблён, как оказалось…
Или всего лишь показалось?
Да ты – поэт! Какая милость…
Или, быть может, не сложилось?
Здесь – скрипочка, там – фортепьяно
среди сплошного «как ни странно».
 

Сны

 
Мы потолки-паркеты покидаем
и налегке в пространства ночи
мы падаем, а может быть, взлетаем,
теряя в измереньях прочих, –
в невероятных построеньях
и странных самых настроеньях, –
рассудка собственного клочья.
 
 
Но утром, солнечный пучок
тяжеловесно бьёт в зрачок.
Мы снова в измеренье этом,
мы –
           между потолков-паркетов.
 

* * *

 
Что моей девочке снится? –
Если взмахнуть ресницами,
если сейчас разбежаться
в улицах, шёпотах, лицах, –
быть моей девочке с птицами,
горлом звать, серебриться,
если не удержаться,
если взмахнуть ресницами…
 

* * *

 
Я сплю и вижу сон,
что…
            вижу сон и сплю!
В какой из этих двух сторон
я с раздражением терплю
подушки неуклюжий ком?
Как я теперь определю
где сон, а что резон?
И как найти ответ на счёт:
я здесь уже? Я там ещё?
 

* * *

 
…на скрипочке играя
и улыбаясь чуть,
расхаживал по краю
того, что рано утром
названья не имеет,
но очень впечатляет
и дышит свежим ветром,
арбузом и ромашкой… –
и тот, кто это видел
во сне, был горд и счастлив.
А тот, кто не заметил –
печалился, вздыхал,
и всё просил: – Подробней!
А третий, кто не верил
и криво усмехался,
он тоже очень даже
хотел бы прикоснуться,
запомнить, взять с собою
и в памяти хранить.
Чтоб стало, чем похвастать,
где в мыслях прогуляться,
хотя бы раз сто двадцать.
Такое дело, братцы!
 

* * *

 
Всю ночь в цветных объёмных снах
мир возлежит на трёх слонах.
Но утро…но ресницы взмах –
покатится клубок земной
вполне инопланетный, мой…
 

* * *

 
Ночь. Самое глухое дно.
Глаза нет смысла открывать.
И остаётся лишь одно:
расслабившись, слонов считать.
Большие, тёплые слоны
приходят, чтобы мне помочь.
И босиком шагаем мы
в заснеженную эту ночь.
 

Луна

 
Выставляет
лишь на миг
свой нагой, надменный лик
та, что в облаках витает.
Миг полна ночи глазница:
подвигает
ночь границы,
будто у гигантской птицы
раскрываются крыла.
                                     Миг…
И вновь темно кромешно.
Птица спит ещё, конечно.
 

* * *

 
Лунный рублик светит скупо.
Девки с мётлами и в ступах
стынут меж землёй и небом.
Дядька:
             – А ведь я там не был,
барышни скучают, кстати…
А в ответ:
                 – Садись, прокатим! –
похотлив оскал свирепый.
Дядька млеет, чешет репу,
не спешит покуда можно.
Девки ржут, а дядьке тошно.
 

* * *

 
Ночь. Весна.
Голова
кружится!
Мысли-кружева
сплелись шалашом.
На ночь, в углу шалаша притаится
голышом,
белотела
                девочка-Луна.
 

* * *

 
Наступает вечер, только
месяц – мандарина долькой –
зависает в облаках.
Так и тянется рука!
Полюбуешься, устанешь:
как тот мандарин достанешь?
Утром глянешь в облака –
в небе долька чеснока.
 

Сыну

 
Поверь, что я был счастлив тоже…
Но это выясняешь позже,
когда созреешь угадать
событий прошлых благодать.
Через немалые года –
внезапно, звёздно, иногда!
 

* * *

 
Шар земной давно измерен.
Я не проверял, но верю.
Может быть, проверишь ты
шагом стран чужих черты?
 
 
Справедливость побеждает.
Как и где? Не представляю.
Но победа, уж конечно,
выйдет полной и конечной.
Ты захочешь, может быть,
в общем деле пособить?
 
 
Мир наш полон доброты.
Допускаю. И признаюсь,
сам я в этом сомневаюсь,
но хочу, чтоб верил ты:
мир наш полон доброты.
 

* * *

 
Когда живётся не спеша –
висит булыжником душа,
но гладок телом и лицом.
Когда согнёт судьба кольцом,
возьмёт когда три шкуры с нас
(так найденный в земле алмаз
шлифуют и гранят) –
окрепнешь духом троекрат.
Поди-ка, выбери здесь, брат…
 

* * *

 
Что есть силы, будь храбрей,
не завидуй, не болей…
Вызревать живым зерном –
как ни странно –
                               мудрено.
 

Из весёлых настроений
(детские стихи)

 
Я знаю, где слоняются ежи
и, как слоны, от смеха ёжатся,
когда змея вдруг сбросит кожицу
и голенькой в траве лежит.
Я помню:
             если не умеешь корчить рожицы
среди бананов и лиан –
не ври, что «свой», что «сам из обезьян»!
 

* * *

заспорили семь ежей:

 
– Который из нас рыжей?
– Кто больше поймает мышей?
– Подпрыгнет выше ушей?
– Не вредно ль от смеха глазами блистать?
– Насколько полезно другом стать
                                            тому, кто желал бы вас съесть?
– Что если усы в косичку заплесть?
– Зачем приставучей двуножке
                                                       две ласковые ладошки?
 
 
– …от смеха полезней!
                                            –…двуножке в ладошки!
– …глазами блистать и в косичку заплесть!
– …насколько желал бы!
                                               –…кто больше, который!
– …невредно подпрыгнуть!
                                                   –…и рыжего съесть!
 
 
Кричали, кричали всю ночь, всю неделю,
охрипли, устали и как похудели,
и как отощали –
                                ежей было семь –
а если б, сто семь, –
                                    испарились совсем.
 

* * *

 
Ах, какая красота! –
Есть свободные места,
чтобы пузыри топтать,
брызгаться и хохотать.
Вам же хуже
быть не в луже,
где чем глубже –
тем мокрей,
дальше –
                  больше пузырей.
 

* * *

как делается море

 
Море делается так:
вспухает небо, как синяк,
дожди идут, идут, идут…
И мокро там, и лужи тут.
Уже детёныши китовые
заглядывают – не готово ли?
Уже акулы и дельфины
хвостами бьют, пружиня спины…
Дожди не прекращают лить!
Здесь надо круто посолить
всё то, что расплескалось вдруг.
Здесь камешков цветных вокруг
необходимо разбросать.
И можно уже чаек звать,
медузу прилепить ко дну,
гонять туда-сюда волну.
 

* * *

 
Ночь. Темно вокруг.
«Стук!» под сердцем, «стук!».
Где-то выше крыш
«ж-ж-ж» летает, «ш-ш-ш».
Это кто такой
спотыкает, – ой?!
Не хватало, чтоб
«шлёп!» по попе, «шлёп!».
 

* * *

1.

 
Ночь – луна – лягушки – пруд
булькнут, жалобно вздохнут,
сразу хочется помочь.
 
 
Пруд, луна, лягушки, ночь,
светится воды лоскут –
будто в зеркале, точь-в-точь,
россыпь звёздного зерна.
 
 
Ночь, лягушки, пруд, луна…
тот, кто гол, зеленогруд
с детства горло драть охоч,
но артисту – грош цена
без сочувствия подружки!
 
 
Ночь, луна, в пруду –
                                      лягушки –
комаров и мух ловушки.
 

2.

 
Подружились лягушка и старушка.
Обе дамы встречались на скамейке,
обливались водою из лейки,
пели песни тихонько друг дружке.
И старушка хлопала в ладоши,
называла лягушку «малышкой»,
а лягушка радовалась вприпрыжку
и блистала зелёненькой кожей.
 
 
Вот и всё.
                  Только я люблю пчёлку –
трудолюбия крылатый образчик!
Быть влюблённым в такую девчонку
веселее
              (и, главное, слаще).
 

* * *

 
Кто бы и представить мог,
что на завтрак, летучие бабульки,
предпочитают леденцовые сосульки?!
А я-то приготовил клубничный пирог…
Сиди теперь, скучай
за пирогом и чаем,
а веселья молоточки
и шипучие смешинки,
и цветные выкрутасы,
и пружинки, пузыри
уплывают толстой тучей.
И хохочет
и стрекочет
всё, что в небе есть летучего –
и снаружи и внутри –
а ты
         завидуй и смотри.
 

* * *

начинающему художнику

 
Пусть кажется, что этот лист
не больше прочих бел и чист,
исполни круг. А в нём пожар.
Лучами брызнет с чертежа!
Наступит пыл и жар. Тогда
рисуй места, где есть вода,
чтоб окунуть себя скорей.
Пиши траву и спину грей.
 

* * *

 
– Что ты понимаешь в одуванчиках…
– То же, что в пал-палычах на палочках.
– В жизни не встречал таких обманщиков!
Где они живут, скажи пожалуйста?
– На лужайках диких вань-о-дунчиков,
где порхают галочки изящные
и трещат назойливо петюнчики,
где росой напитаны пьянящие
сладкие о-ленки с острой косточкой…
Там-то и пасутся палы-палычи
в шёрстке, с коготками и на палочках.
 

* * *

 
Подойди к величайшему Шматьке!
Может быть, он тебя не укусит.
А когда и укусит – не больно.
Если больно – пожалуй, не насмерть.
А уж, если до смерти укусит,
что поделаешь, значит, так надо:
каждый знает, что Шматька – добрый.
А когда он не добрый, то умный.
И для всякого дела – полезный.
А в свободное время – красивый,
даже, если кому-нибудь страшно.
 

Приятноаппетитс-С-С
(сглатываем слюнку!)Ские стихи

1.

 
Сочинили б, наконец,
музыкальный леденец!
Выпекали б пирожки,
где начинкою – смешки.
Из весёлых настроений
наварили бы варений.
А того, кто ходит грустный,
 
 
лечили б кисленькой капустой.
 

2.

 
Моё оружье – сливочный пломбир:
сдавайся, первый встречный,
                                                   МИРУ-МИР!
 

3.

про мороженое

 
(Жаркое летнее утро)
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
 
 
– Скажите, профессор! Где всего надёжнее
припрятать эту порцию мороженого?
«ПРОФЕССОР»
– Отвечаю, как знаток жевательных наук:
среди метелей и вьюг, мой друг!
В Антарктиде, разумеется,
где прохлада имеется.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
– Неужели поблизости не найдется мест?
«ПРОФЕССОР» (сглатывая слюну)
– Ест…
то есть я, конечно, хотел сказать «есть»!
И напомнить о том,
что в случае нашем таком непростом,
я – бесстрашный испытатель эклеров,
сочинитель хруста леденцов и других аппетитных
                                                                                 примеров
для толстозадых девочек и мальчиков с тихими
                                                                              голосами…
так, что или мучайтесь с этим мороженым сами,
или эту порцию (так уж и быть),
готов на время для вас сохранить.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК (растеряно)
– Но где же теперь моё мороженое?
                                                    Почему…и как же так?
«ПРОФЕССОР» (сытым голосом)
– Во мне. Внутри специалиста по отращиванью живота.
 

* * *

 
Нам, скромным, испытанье:
быть всех умней,
                             но в тайне,
но-шёпотом-на-ушко –
украдкой-под-подушкой.
 

* * *

 
Я у одной знакомой кошки
спросил бы ловкости немножко.
Добавил к этому силёнки,
как у слонёнка или львёнка.
И очень может быть, потом,
себя порадовал хвостом
расцветки море-океанской,
чтоб щёлкать пастью пеликанской
и, постепенно хорошея,
гордиться лебединой шеей.
 

* * *

 
Необъяснимки –
невидимки,
но любят вздохи и смешки,
топ-топы, скрипчики, прыжки.
Они, конечно же, немножко
ещё и не-пойми-чего-жки.
Они внезапны, как веснушки,
чтоб честно сообщить на ушко
когда ты в чём-нибудь «хи-хи!».
Необъяснимки –
невидимки,
для их хотя бы раз поимки
нужны нескучные стихи.
 

* * *

о механизмах и конструкциях

1.

 
Вот –
            «пониже-спины-ударялочка» –
обещаний и дел проверялочка,
чтоб играть иногда в догонялочки
Николаю, Серёге и Аллочке.
 

2.

 
А это –
              «деньгинаходилка» –
небритый шланг на батарейках.
Его храните в морозилке,
чтоб зря не тратить нюх ищейки,
необходимый для поимки
червонца, рублика, копейки.
 

3.

 
Ускоритель пониманья –
замечательный прибор!
Всё на свете узнаватель,
изуча-запоминатель
и на-место-положитель
(мол, любуйтесь и храните,
я – всего лишь наблюдатель).
 
 
Господа, прошу вниманья!
 
 
Чтоб не знать обид и ссор,
запретите жать на кнопки
злым, обидчивым и робким:
тайна следствий и причин
их серьёзно огорчит.
 

* * *

имена детей наших

 
«Следопыт Андрей, конечно,
вмиг в лесу найдёт орешник.
С высоты орех достанет
верхолаз – девчонка Таня.
Вам любой орех расколет
юный техник мальчик Коля.
Но придёт толстяк Олег,
где он будет, тот орех?» –
размышлял философ Ваня,
лёжа дома на диване.
(Точка)
Мальчик Михаил
эту басню сочинил.
 

* * *

зоопарк

 
Клетка. Жадные глаза
тех, кто хочет нам сказать.
 
 
Клетка. Равнодушен взглядом
тот, кому сказать не надо.
 
 
На толпу зевает львица:
– Просьба к неумытым лицам!
Зверю в пасть голов не класть,
ему чумазые – не всласть.
 
 
Дядя Лев берёт разбег…
Толстый папа-человек
ближе всех стоит, глазеет,
вафлю ест, лицом худеет…
Лев ударит клетку лапой!
Рассмеётся толстый папа.
 
 
Шуба за решёткой бродит,
ищет выход, не находит.
И волочится, поник –
хвост – от шубы воротник.
 
 
Спит семейство белых мишек
в белых шерстяных штанишках.
Пятка спящего папаши –
будто шлёпанец домашний.
 
 
– Тише, дети! Тётя свинка
с дымчатого цвета спинкой –
отдыхает у корыта.
Морщит лоб, глаза закрыты,
ждёт прихода аппетита.
 
 
Шипит на публику змея:
– Не вижу здесь таких, как я!
И, по секрету говоря,
не пресмыкаться – это зря…
– Да, – соглашается удав, –
кто не ползучий, тот не прав.
Вокруг меня почти всегда
все те, кто не удав – еда.
 
 
Голубое небо гладко.
Утро солнечно подкладкой.
Слушай восклицанья птичьи:
– Счастье – редкая добыча!
– Но запасы не иссякли!
– Хватит каждому, не так ли?
 
 
Хотя на всякий случай здесь
таблички с надписями есть, –
не каждый, кто трясёт крылом
у нас считается орлом.
Какой ты есть наверняка –
проверишь только в облаках!
 
 
Личность невесомей пуха,
жизнь на ножках, два крыла, –
путешественница муха,
села ослику на ухо,
посидела и ушла.
 
 
Крокодила, кто ни встретит –
сразу хочет пробежаться!
– Эй, двуногие соседи!
Люди! Взрослые и дети!
Не стесняйтесь приближаться,
полюбуйтесь гадом, братцы!
 
 
Жаль, не носят крокодилы
кепку, майку и штаны!
Это было б очень мило
с крокодильской стороны…
 
 
У порядочного тигра
как из проволоки ус,
глотка зверского калибра,
сорок дыр – один укус.
– Если хочешь, подарю!
– Нет, спасибо, – говорю. –
Сорок дыр прибереги,
мы с тобою не враги.
 
 
Дядя Слон не изволили быть.
Так о чём говорить?
 
 
Главное, что в зоопарке,
перед выходом, под аркой:
там НАСОС КАЧАЕТ ВОДУ,
а вокруг толпа народа.
– Потеснитесь, граж-да-не!
Дайте посмотреть и мне…
 

* * *

щенки

 
– Ты кто?
                 – Я? Что-нибудь хорошее,
пушистой шерстью по уши обросшее.
А ты случайно не еда?
– Еда? Скорее нет, чем да.
– А ты не чья-то злая пасть,
не выжидаешь, чтоб напасть?
– Зачем? Я тоже шерстяной.
– Ты пахнешь аппетитно… Мной,
а я… чудесное творенье.
Я даже лучше, чем варенье.
 
 
– Ва…как?
                 – Варенье! Это – счастье,
и вообще, и каждой частью.
Кто ты?
              – Пока что не решил.
– Вот насмешил, так насмешил!
Откуда?
            – С наступленьем света
я есть и точно знаю это.
Не пища я, не злая пасть,
А… вся оставшаяся часть
того, что в мире шерстяное!
Всё, что не ты. Всё остальное.
 

* * *

завистник

 
Я часто думаю о том,
что первый встречный –
                                         надо ведь! –
решает бултыхать хвостом
и личный океан иметь.
О том, какая чепуха
летает в синем небе!
Я рукавом три дня махал,
но там ни разу не был.
Что мне досталось объяснять
вам всем без перерыва:
ошибка –
                   быть ловчей меня,
ошибка –
                   быть счастливей.
 

* * *

 
– Клоун – это… существо,
сделанное из чего?
– Там, на двух ногах, дружок,
смеха горького мешок
и пузырь для сладких слёз.
Оба – рваные насквозь.
 

* * *

 
Всё дело в том
па-ра-ру-рам,
что мне пора
ри-ри-ту-ту,
из этой стороны, вон, в ту…
Ти-рли-бом-бом,
ти-рли-бом-бом
я объяснить готов потом,
зачем оно и почему.
Прощаясь, говорю:
                                 – Му-му!
(Что произносят на скаку
и переводят, как
                               «ку-ку»!)
 

Реплики

1.

 
– Я тоже взрослый, но не очень
и без восторга.
                         Между прочим.
Чтоб хоть в каких-то быть пределах
для пользы окружающего дела.
 

2.

 
Что за нелепая игра –
в газету глядя, исчезать,
быть взрослым с самого утра
и толстым голосом всё знать.
 

3.

 
Сочная мякоть, жёлтая кожа.
Капля на лезвии влажном ножа.
Брошу на блюдце лимона кольцо –
дедов портрет перекосит лицо.
 

4.

 
…и даже мчась,
ты только часть
того, что мчится,
как частица, –
ЕДИНОГО ВОСТОРГА МЧАТЬ
от Сотворенья без границы!
 

Фрагмент, тебе сегодня данный

 
Не будет ли какой работы
для подходящего клиента
из заскучавших?
                             Для кого-то,
желающего комплиментов?
У нас найдётся для него
раскатистый, хвалебный «О-о-о!»,
туманы дифирамбов свежих,
завистников зубовный скрежет,
лакеи всяческой цены,
восторга полные штаны.
 

* * *

 
Извините, тороплюсь, бе-гу да-ле-е,
во всеобщее кругом бе-гу бо-ле-е…
Никудышней остальных буду-что-ли-я?
Широка моя страна – Бегудалия!
Для того нам и даны сила с волею –
совершенствовать свои «будучтолия».
 

* * *

 
Этот дядя –
толстый сзади,
металлический внутри,
наступая, говорит:
– Быть железным тяжело.
Мир непрочен,
между прочим,
мир непрочен остальной.
Мне на пользу, вам на зло,
о! Стальной я! О! Стальной!
 

* * *

встреча

 
– Скажи, твой выдох ядовит?
Скрежещет как и дребезжит
внутри тебя! Глаза пусты.
Ты гад или голубчик ты?
Пришёл сюда такой зачем?
Мне б угостить тебя, но чем?
– Расслабься. И не гнись дугой.
А надо – угощусь тобой.
 

* * *

если не возражаете…

 
Переделаем шар свой земной
очень скоро в земной осколочек:
лысый, в шкуре бетонной, больной…
И уже на асфальты вступила
наша молодость, смена и сила –
поколенье оленей и тёлочек.
 

* * *

 
Как из пламени, пшика, дымка –
сочиняет старуха блины,
чтоб в сметану и масло макать
кружева в лепесток толщины.
Тараторит экран голубой –
сплетни злобны, а шутки длинны,
кто-то смерть сочинил со стрельбой,
чтоб старуху язвить под блины,
чтоб из пламени, пшика, дымка –
всё уверенней страх выпекать.
 

* * *

иностранцу о России

 
Есть под водочку у нас
всероссийский «ананас» –
малосольный огурец,
весь в пупырышках, подлец.
 
 
И хорош под водку, верно,
«финик» наш (сказать примерно) –
с солью молодой лучок,
за двугривенный пучок.
 
 
Солона наша закуска,
солон на слово всяк русский.
 
 
Крепко наше питие,
развесёло житие:
что тебе «балет» почти,
но с поправками, учти.