Текст книги "Бриллиант и крот"

Глава 3

«Ещё тогда, в годы юности я считал алмазы Откровением, не сомневаясь ни на миг в их божественном происхождении. Счастливые времена, не знавшие проклятых вопросов и тревог… Впрочем, я и теперь не сомневаюсь, что удивительные прозрачные камни, способные превращать обычный свет в радужное сиянье, твёрдые, как ничто другое, и такие же дорогие, они даны нам Господом как знак. Даны как весть о том, что лишь чистое и простое имеет настоящую цену, лишь оно твёрже и надёжнее всего. Но нынче мне кажется, что алмазы суть Слёзы Господа. И пролиты они, я полагаю, оттого, что нет в человеке чего-то подобного – чистого и простого, но всё с какой-то скверной примесью».

Крохин рассуждал вслух, негромко и не торопясь.

– Люба попросит олигарха принести камень. Это сработает. Сработает по двум причинам. Первое: Любе очень понравилась эта идея – подержать на ладони бриллиант, принадлежавший королевской семье. Поиграть с ним у себя дома. Взяв его из рук, тоже весьма могущественных, почувствовать себя королевой. Пусть ненадолго, пусть только на час. Второе: олигарх в душе своей аферист, и такие штучки ему по душе. И опять же, не надо тратить деньги. Принеся камень, он подарит Любе незабываемый вечер, не потратив копейки. А та на следующий день под впечатлением напишет статью, да какую! На выставку толпой пойдут. Значит, камень он принесёт. Не испугается? В этом городе он давно уже никого не боится. Итак, охрана будет внизу у подъезда и на лестнице. Люба с другом войдут в квартиру, и дверь за ними захлопнется. Теперь выход Славика. А Славик сработает?

Крохин снова прокрутил в памяти их последний разговор. Обговаривали детали предстоящего дела. Крохин задавал вопросы, пытаясь в очередной раз обнаружить слабые места, но не столько в сценарии будущих событий, сколько в Славином настрое, в его готовности и решительности. Славик был холоден до апатичности. Могло показаться, что ему скучно и предстоящее его никак не тревожит. Эту манеру держаться он выработал на долгих перекрёстных допросах, на очных ставках, при общении с лагерным начальством. Выработал ещё в подростковом возрасте в колонии «на малолетке». Сквозь этот образ безразличия пробиться было невозможно, как невозможно было понять, что там внутри, за маской, изображающей дремотное и отсутствующее состояние. Но Крохин знал Славу и другим. Если бы Крохина попросили охарактеризовать этого человека, вышло бы что-то вроде: сангвиник, хорошее чувство юмора, интеллект выше среднего, приятный собеседник, артистичен, душа компании… Крохин знал, что вести себя таким образом – отстранённо и незаинтересованно – Слава начинает, лишь когда становится не до шуточек. Когда начинается игра по-крупному. Тогда, во время их последнего разговора, Крохин так и подумал: «Ведёт себя как хороший игрок в покер, сколько на него ни смотри, всё равно не поймёшь, что за карты он держит, насколько он блефует, когда так невозмутимо продолжает эту партию. Какой собранный человек! Взрослый и целостный. Сейчас он на пике своих возможностей в лучших своих годах». Итак, сработает ли Слава? Раз он ведёт себя на этот лад, стало быть, настроен серьёзно, и потом, ничего сложного на этом этапе от него не требуется. Вывод: здесь сработает. Хорошо, парочка войдёт, и дверь за ними закроется, а Слава будет уже внутри, в одном из огромных Любиных шкафов. Любовники пройдут в комнату и сядут рядышком на большом кожаном диване. Выпьют вина, и олигарх достанет из кармана футляр с бриллиантом. Он сам откроет футляр, сам достанет камень. Люба улыбнётся своей эйфорической долгой улыбкой и протянет открытую ладонь. Чистейший камень, Слеза Господня, выскользнет из грубых пальцев и упадёт на узкую Любину ладошку, никогда не знавшую тяжёлой чёрной работы и от этого хрупкую, женственную, очень красивую! – Крохину подумалось: «Она выпускница музыкальной школы. Класс фортепиано. Сначала её пальчики царственно переступали по клавиатуре фоно, потом стали скакать с клетки на клетку по клавишам компьютерным… Она ни разу не отдраивала бельё на стиральной доске, не окучивала картошку тяжёлой тяпкой, как это приходилось всем почти женщинам из поколения мамы…» Хорошо. Что дальше? Дальше она станет играть бриллиантом и подумает: «Это мой камень! До утра – мой! В этой жизни всё ненадолго. Самые яркие эпизоды длятся несколько мгновений…» Так я её учил, так она и подумает. Что потом? Потом вино, болтовня, объятия, поцелуи, секс. Когда появится Славик? В самый разгар, когда двое одуреют и взбесятся от грубых, но таких блаженных движений, или потом, когда всё будет позади и наступит забвение, покой? Это не важно. Это по ситуации. Так или иначе, но Слава войдёт в комнату и обоих прихлопнет. Возьмёт бриллиант и с безразличным выражением лица выйдет из квартиры. Охрана давно уже уйдёт с площадки, обычно они стоят не более десяти минут. Славик выйдет из подъезда, пройдёт мимо джипа с телохранителями и даже в самой глубине души своей не шелохнётся. Вообще никак не отреагирует на четырёх тяжеловесов со стволами за пазухой. Всё же великий, по-своему, человек. Пройдёт мимо и принесёт камень мне. Тут сомневаться нет никаких возможностей? Стальные нервы, редкостный цинизм, огромный криминальный опыт не позволят Славе попасть под чары этого бриллианта, обезумев, пожелать оставить его себе, исчезнуть с ним – куда-нибудь. Да и голос разума напомнит то, что я втемяшивал всё последнее время. Первое. Камень слишком известный, его так вот, запросто, не продашь. Второе. В деле завязаны люди, которых огорчать нельзя. Дело общее. Славик понимает: камень необходимо отдать мне, так как это я связан с ними. Они все проблемы возьмут на себя. Им можно доверять. Слава отдаёт камень и тут же получает кредитку. И можно уходить. И не надо прятаться, не надо суетиться, искать надёжного человека, который распилит бриллиант на четыре части. Их тоже ещё надо продать и остаться живым. А так – пришёл, отдал, взял карточку – свободен. Камень распилят и продадут без тебя. И, собственно, без меня.

Олег Анатольевич, конечно же, был довольно сильно возбуждён. Приближался очень важный, один из ключевых моментов в его жизни. Да, Крохин был несколько на взводе. Ему казалось, будто по телу пустили слабый электроток. Дабы справиться с лёгкой дрожью и приливами тепла Крохин усаживался в кресло и поочерёдно расслаблял ноги, руки, туловище, лицо, глаза. Или читал в сотый раз историю камня и его создателя. Но потом снова проверял комбинацию, задавал себе кучу провокационных вопросов, представлял, как всё выглядит с точки зрения каждого действующего лица. Этим Олег Анатольевич был занят последние сутки. Иногда он отчётливо чувствовал, как энергия волнения, этот мандраж трансформируется, перерождается в аналитическую деятельность. В такие минуты мысль его становилась особо изощренна. Он как будто видел сцену, подвергнутую в этот момент анализу, всю целиком, с её внутренним наполнением и логикой. Видел и чувствовал состояния задействованных людей, понимал, что движет каждым, что ведёт их вперёд по его выстраданному, долгими месяцами выношенному сценарию. Правда, потом эти минуты озарения проходили, и вновь возвращалась дрожь и приливы то ли тепла, то ли, наоборот, озноба. Безусловно, решалось всё. В случае неудачи или же успеха – всё равно, скоро всё будет иначе. Вся жизнь Крохина.

Видимо, мозг Олега Анатольевича решил передохнуть. Крохину мало-помалу стали вспоминаться – то одно, то другое – два далёких теперь события. Первое – это защита кандидатской, второе – суд. «Почему я вдруг вспомнил про это?» Олег Анатольевич разделся, прошёл в ванну и встал под душ. Тёплая вода смывала пот и усталость. «Я тогда тоже здорово волновался. Чувствовал себя как кур, попавший в ощип». Через пару минут Крохин решил, что стоит всё же принять ванну. Горячую ванну, а потом восстанавливающий контрастный душ. «А где-то соль была морская?..»

Нынешним знакомым Крохина мало что известно о его прошлом. Неизвестно практически ничего. Однажды за столом, при большом собрании, Крохин глубоко задумался, уставившись в тарелку с праздничным пурпурно-красным борщом. Сидевший рядом коллега Владимир Соломонович тихонько толкнул Крохина локтём и вполголоса спросил: «Олег, что там?» Крохин поднял голову, посмотрел в окно и вдруг сказал: «Я долго жил в Киеве. Знаешь, в этом городе борщ варят совсем по-другому». Это, пожалуй, единственное упоминание о своей биографии Олег Анатольевич немедленно запил стопкой водки и закусил тем же самым, кровавого цвета, борщом, которым гордая хозяйка баловала гостей по особым праздникам. Тогда как раз собрались по поводу вручения премии «Репортаж года». «Какая она молодчина всё же, – думал Крохин, потихоньку разглядывая обстановку квартиры и собравшихся гостей. – Репортаж написала – аж слеза прошибает, протолкнула его на премию. Умудрилась ведь, интересно, как? Теперь, наверняка, заместителем главного редактора станет, так и хотела. И дома уютно, чистенько, и готовит вон что, и муж – майор!» На этом именно празднике хозяйка и представила Крохину свою подругу Любу.

Однажды Любовь Ивановна забыла у Олега Анатольевича ключи. Крохин проводил тест. После нескольких десятков вопросов он попросил Любу показать связку ключей. Люба без колебаний достала из сумочки кольцо с пятью ключами и протянула доктору.

– Я, собственно, хочу посмотреть, какой у Вас брелок. Что он есть, я не сомневаюсь, – говорил Олег Анатольевич, принимая связку.

Брелок действительно был, причём самый банальный, в виде сердечка алого цвета.

– Была презентация бижутерии и стразов, – разъясняла Люба, сильно смутившись. – Я там делала репортаж. Вот, мне подарили…

– Понятно, понятно… – сказал Крохин и пригласил Любу пройти на лоджию. С высоты шестнадцатого этажа в лёгких, чуть фиолетовых сумерках, открывался сказочно красивый вид на городскую панораму. Любе было предложено постоять с минутку молча и просто полюбоваться разноцветными огнями машин и рекламных вывесок, которые светились далеко внизу, как будто на дне, и превращали улицы в радужные, золотистые ручейки. Через минуту последовали новые вопросы. Что почувствовала? Что заметила? О чём подумала, стоя высоко, над этим миром человеческих судеб и страстей? Крохин задавал вопросы и внимательно слушал Любу, в правой руке его была крепко зажата связка ключей с брелоком в виде алого сердечка. Почему?! Позже он часто вспоминал этот вечер и никогда не мог понять, почему он так поступил. Интуитивно. Без каких либо объяснимых причин он сжал в ладони кольцо с ключами вместо того, чтобы положить его на журнальный столик, за которым беседовал с Любой. «Но! Я не выпустил тогда из рук ключи, и я не упустил свой шанс! И всё равно странно. Тогда у меня не было никаких планов на Любу. Она со своим олигархом в те времена даже не была знакома. Что меня тогда подтолкнуло? Будто кто-то незаметно подсказал…» С лоджии вернулись в комнату. Олег Анатольевич незаметно и аккуратно, не издавая звука, положил ключи на кресло и под предлогом чаепития увёл свою гостью на кухню. За чаем шутили, смеялись. Люба рассказала историю про одну знакомую, которая очень хотела получить помощь от своего психолога, помощь по одному семейному вопросу, но ни за что не могла рассказать ему, в чём именно суть проблемы. Вместо этого она все полтора часа обливалась слезами, повторяла, что не собирается идти на поводу прихотей, опять ревела, говорила, что итак разбаловала мужа, во всём потакая. А потом, когда от души проревелась, вдруг сказала доктору, что сегодня он ей очень помог и что всё уладится. Крохин искренне рассмеялся и поведал в свою очередь, как к его коллеге пришёл однажды новый клиент, весьма беспокойный и дёрганый, и сказал: «Доктор, мне сейчас очень нужна ваша помощь! Только, видите ли, в чём дело… Мне надо немного выпить. Иначе я не смогу вполне объяснить, что меня заставило… Вы не против? И выпейте, пожалуйста, со мной, доктор. Очень прошу вас!»

Зазвонил Любин телефон. После короткого разговора она сказала:

– Ну, спасибо вам. Мне идти надо в редакцию. Сейчас за мной машина подойдёт. Давайте… я не знаю точно… ну, наверно, в пятницу или в субботу… лучше в субботу… На этой неделе обязательно ещё раз надо поговорить…

– Поработать.

– Вы знаете, как-то всё так легко идёт, что называть работой… Извините…

– Ничего, ничего. Это хорошо, если легко. Созвонимся.

– Обязательно!

Пока Люба в коридоре надевала туфли, Крохин зашёл в комнату, взял Любину сумку и, возвратившись, передал её хозяйке. Попрощались. Крохин закрыл за Любой дверь и стал слушать. Вот она вызвала лифт, вот лифт приехал. Зашла, лифт пошёл вниз. Всё, спустилась. Минут через десять она будет в редакции – времени в обрез. Крохин вошёл в комнату и взял связку. «Так, вот эти три от квартиры. Не особо сложные. Один отдать в дом быта через дорогу и пойти с двумя остальными в мастерскую в переулке. Так быстрее и безопасней. И брелок отцепить. А кольцо? Кольцо самое обычное, можно оставить», – думал Крохин, обуваясь.

Два слесаря трудились над дубликатами. Было уже прохладно. Крохин сидел в парке на лавочке, среди золотых листьев, в чёрном плаще, с непокрытой седой головой. Ждал ответа на звонок.

– Алло! – прозвучал в трубке знакомый Любин голос.

– Любовь Ивановна, вы у меня ключи оставили…

– Правда?!

– Я сейчас на улицу вышел, захотелось прогуляться. Тут до вашей редакции пешком минут двадцать, могу занести.

– Если вам нетрудно… Извините, Олег Анатольевич.

– Нет, мне нетрудно. Скоро буду.

Крохин сидел на лавочке и тихонько, играючи подбрасывал на ладошке Любино алое сердечко.

«Теперь забрать дубликаты и брелок не забыть пристегнуть на место. Слесаря его не видели, и никто из них не видел все три ключика вместе. Через пару дней они вообще не вспомнят… Хорошо». Олег Анатольевич не знал, зачем он это делает, но был глубоко убеждён, что сделать это необходимо. Поэтому, вернувшись домой и убрав подальше новенькие блестящие дубликаты, он с удовольствием достал из бара бутылку коньяка, нарезал лимон тонкими дольками и залез, точно медведь в берлогу, в своё любимое мягкое кресло. Ласковый огонь согрел язык, пролился в горло, потёк по нутру. Ещё одна стопочка. Что-то приятно качнулось внутри. Крохин улыбнулся и произнёс тихим голосом, наполненным дорогим коньячным ароматом: «Теперь у меня есть ключи как от её души, так и от квартиры».

Через месяц Люба познакомилась с олигархом, ещё через месяц задала вопрос: как бы его не потерять? В какой-то момент той беседы сердце у Крохина забилось сильно-сильно, и он почувствовал, как приятная тёплая волна пробежала по ногам и по животу. В это самое мгновение он даже успел подумать, что давно с ним такого не было. Подобные приступы телесного восторга остались так далеко в прошлом, когда, например, семилетний Крохин стоял с отцом в зоомагазине напротив аквариумов с рыбками. Олежа уставился околдованным взглядом на жемчужных гурами. Крупные рыбки лениво двигались в просторном аквариуме, переливаясь нежными оттенками розового и серебристого перламутра. Зоомагазин стоял как раз по дороге в школу. Крохин заходил сюда каждый день, возвращаясь из школы домой. Олежа любовался на загадочных рыбок в мерцающую жемчужную крапинку и вдруг услышал, как отец окликнул продавца, а сам потянулся рукой ко внутреннему карману, в котором хранился бумажник. Тогда Крохин тоже почувствовал прилив волнующего тепла, и сердце мальчишки чуть не выпрыгнуло от счастья. Потом Олежа с отцом шагали домой. День был весенний, солнечный. Приятно было после недавней суровой зимы идти теперь в лёгонькой курточке на молнии. Солнышко грело с каждым днём всё сильней. Весна выдалась тёплая, началась рано и уже не хотела уступать холоду и метелям. Во дворах, по закоулкам ещё лежал серый снег, а по улицам вовсю бежали ручьи. Олежа шёл в новых резиновых сапогах, ступал по журчащей, солнечной воде и нёс домой банку с двумя встревоженными сказочными рыбками… Теперь, после разговора с Любой про её нового знакомого толстосума, Крохин подумал: «Опять мне две рыбки в руки попались, так же, как и тогда: самец и самочка». Опять-таки, как и с ключами, Олег Анатольевич не знал, что ему тут за интерес, и предположений ровным счётом никаких не имелось. Но это было уже и не важно.

Вдохновение! Теперь он чувствовал вдохновение! Его душу подхватило и понесло, его мозг заработал точно на ядерном топливе, поражая неожиданной изощрённостью и точностью мысли. А порой и дерзостью. «Он мне сам принесёт!» – однажды осенило Крохина. Он усмехнулся. «Понесёт Любе, а принесёт мне!»

Через какое-то время Люба слушала очередную речь, произносимую негромким твёрдым голосом.

– Нам, я говорю о людях, ужасно много лет, может быть, миллионы. И почти всё это время род человеческий прожил среди диких зверей, борясь за жизнь, за выживание. Ведя войну с людьми, с животными, со стихией. Кстати, война или охота – это не важно, это по сути одно и то же. А важно вот что: «Что с боя взято, то свято!» Так говорили ещё относительно недавно. Ну и конечно, это дело мужчин. Что же получается?

– Что же?

– Пока очень просто: мужчина по своей природе воин и добытчик. Мужчина, перешагнувший порог жилища, в котором его ждёт женщина, перешагнувший с добычей на плечах, выполнил миссию, определённую ему самой природой, небесами, чем угодно… И он это чувствует, поверьте мне, чувствует весьма глубоко.

Люба задумалась и спросила:

– А если нет?

Крохин понял суть вопроса, услышал тревожную интонацию в голосе и, сделав над собой усилие, чтобы не улыбнуться, ответил всё тем же твёрдым и тихим голосом:

– Тогда худо дело. Отсюда, наверно, две трети алкоголизма и разводов…

Любу так поддели эти слова, что она, кажется впервые, перебила Крохина и практически вскрикнула:

– Но вы же сами мне говорили: никогда не просить… Что же делать?

Крохин подумал: «Быстро она вспыхнула. А я неделю собирался огонь раздувать. Что ж, пора погреть ручки у костра ваших нежных чувств», – и сказал вслух:

– Да! Что делать? Как быть?

Олег Анатольевич посмотрел на свою подопечную долгим, чуть лукавым взглядом папаши, задавшего трудную загадку несмышлёной дочке. Выдержал нужную паузу и продолжил уверенно и спокойно:

– Тут чуть сложнее. Современный мир вообще любит всё усложнять да запутывать. А я разбирайся. А раз так, давайте, для начала, представим, как обстоят дела. Итак, ваш друг вкладывает какую-то часть своих прибылей в произведения искусства. Что ж, это мудрое решение. Шедевры не дешевеют, совсем даже наоборот, и могут ещё приносить выгоду, как выставочные экспонаты. Они создают своему владельцу имидж человека культурного, с хорошим вкусом, несущего культуру, как говорится, в массы. Ну, а вы? Вы – искусствовед. Вы такой человек, который гуляет по лесу, а сам уверен, что очутился внутри картины Шишкина. Человек, который проснулся в хорошем настроении и в голове у него заиграл первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром. И направляет стопы свои такой человек не куда попало, а на выставку нэцкэ, организованную как раз вашим другом. Кстати, скажите, хотелось бы вам, чтобы эти самые нэцкэ немножко погостили у вас дома? Полюбоваться этими загадочными фигурками, осторожно поиграть с ними хотелось бы?

– Конечно! Очень! – у Любы загорелись глаза. Крохин подумал: «Действительно, искусствовед. Ставка на любовь к прекрасному, кажется, сыграла! Идём дальше».

– Тогда вот вам и ответ на вопрос «Что делать, как быть?». Попросите Степана Сергеевича, пусть он принесёт вам эти фигурки. Давайте представим себе, что из этого выйдет. Вы, я полагаю, обрадуетесь?

– Конечно! Как же, это непревзойдённые шедевры! Этим артефактам не одно столетие! Японский император…

– Я вас прекрасно понял. Ещё раз повторим, вы искренне и сильно обрадуетесь, и ваш друг, конечно же, это заметит. Я думаю, он получит неменьшее удовольствие и вообще почувствует себя чуть ли не полубогом. В самом деле, кто из простых смертных может принести домой брелок японского императора? Хорошо всё-таки, что вы в состоянии всё это оценить… Знаете, Любовь Ивановна, давно хочу вам сказать, вы человек по-настоящему духовный, вы мудрая и очаровательная женщина. И вполне заслуживаете быть счастливой. Вас нужно ценить гораздо выше, чем все эти «артефакты», как вы выражаетесь. Но вернёмся к вашему другу. Он перешагнул порог с добычей в руках! Любимая женщина в восторге, сам чувствует себя орлом, и деньги целы, опять ничего не пришлось потратить. Никто с него не вымогает, своими чарами опутав. У него самая лучшая, самая благородная и утончённая женщина на свете! Разве можно такую потерять? Нельзя ни за что! Это и требовалось доказать в который уже раз.

Это был пробный шар. Всё получилось. Степан Сергеевич принёс нэцкэ, и Любиному восторгу не было конца и края. Она расставляла их на низенькой стеклянной платформе на полу, брала по очереди в ладоши, подносила к лицу, разглядывала, обнюхивала и всё рассказывала, рассказывала что-то про Японию, про нэцкэ, про императоров и мастеров миниатюр… Стёпа сидел на кожаном диване и, опрокинув третью рюмку, смотрел с нескрываемым удовольствием, как его подружка ползает по полу на четвереньках. «Хорошая какая… Много ли для счастья нужно – в куклы поиграть, как девочке. Даже завидно», – подумал Стёпа, выпил четвёртую и вдруг, неожиданно для себя, присоединился к Любе, к её беспечной игре.

– Смотри, Стёпочка, вот девушка с цветами, это я.

– А я тогда мудрый старец с посохом. И мы идём с тобой по стеклянной пустыне…

– Нет, Стёпа, это пустыня ледяная, и нам очень холодно. Мы хотим согреться и прижимаемся друг к другу.

– Это правда. А вокруг нас страшные чудовища. Вон крыса огромная с меня почти ростом, вон тигр крадётся, а драконов-то сколько вокруг…

– А мне с тобой не страшно! Мне, Стёпа, за тебя иногда страшно…

Степан Сергеевич положил руку Любе на талию, скользнул ниже, повернул Любу к себе лицом и сказал, расстёгивая пуговицу и молнию на юбке:

– Не бойся. Они сами меня боятся.

– Стёпочка, любимый мой…

На другой день Крохин услышал в телефонной трубке знакомый радостный голос. «Олег Анатольевич, вы знаете, так всё чудесно получилось! У меня до сих пор настроение праздничное, и Стёпе тоже интересно было и понравилось… Олег Анатольевич, вы – волшебник!» Крохин ухмыльнулся и сказал в ответ: «Отнеситесь к этому проще. Ну, скажем, я организовал вам интересную тематическую вечеринку. Досуг ваш разнообразил. Проводите такие мероприятия время от времени. Хороший повод блеснуть вашей редкой эрудицией, и для вашего Степана прекрасная возможность заставить поработать свои инвестиции.»

Вот так вот, с лёгкой руки Олега Анатольевича, и вошло в обиход устраивать у Любы подобные мероприятия. Всем это нравилось, и Крохину оставалось лишь ждать, когда же волны судьбы принесут что-нибудь эдакое в его невидимую и прочную сеть. Что ж, время пришло. Крохин узнал из газет о том, что олигарх приобрёл на аукционе бриллиант «Душа Затворника». Дальнейшее развитие событий представлялось вполне прозрачно. Рано или поздно камень будет выставляться напоказ местным зевакам. И конечно, будет принесён Любе поиграться.

Предстояло сделать очень много. Время поджимало. Нужно было как можно более чётко представить себе это недалёкое будущее: когда, где и как долго будет выставляться камень? Затем, кто тот человек, который даст знать о том, что Степан Сергеевич забрал камень с выставки? Где в это время будет Люба? Нужно подготовить Славика. Он должен проверить, подходят ли ключи, проследить за Любой и вовремя оказаться у неё в шкафу. Возможно, Славику понадобится помощник. Нужно, наконец, обсудить с «уважаемыми людьми» всю эту затею, заручиться их поддержкой, но при этом не сказать лишнего, не раскрыть всех карт. И ещё очень-очень много разных нюансов, ни один из которых нельзя было недооценить.

Крохин вышел из ванной. Нужно было снова включаться в работу. Перелистнув несколько страниц, он опять стал читать уже потрёпанную книжку, как бы для разминки.

«Вот практически все записи, оставшиеся и уцелевшие до наших дней после смерти огранщика. Он умер у себя. Его нашли ученики, когда днём по обыкновению пришли к нему в мастерскую в тихом узком переулочке. Огранщик умер сидя в кресле, в котором он обычно отдыхал. Кресло стояло напротив окна, за окном видны были черепичные крыши окрестных домишек. Видно было, как по синему небу плывут молочные облака. “Глазам и душе нужен отдых”. Мастер сидел, ссутулившись, низко опустив голову, положив руки на колени. Левая рука лежала ладонью вверх. На ладони поблёскивал огранённый камень, удивительно крупный и чистый. Вошедшие ученики, перешагнув через порог, замерли. Обоим показалось, что старик пристально вглядывается, сосредоточив всё своё внимание, в самую глубину этого редкостного бриллианта. Казалось, будто он задал какой-то важный вопрос и в ожидании ответа замер, боясь шелохнуться. В этот день была пасмурная погода. Пока подмастерья стояли, в недоумении глядя на своего учителя, который их совсем не замечал, из-за туч ненадолго пробились солнечные лучи. В комнате стало светло. Словно в ответ на вопрос огранщика, камень заиграл, ожил, переливаясь радужным светом в лучах проблеснувшего солнца. Простая, по-детски наивная красота радуги! Как будто она и была ответом на все вопросы. А быть может, и неким пророчеством для старика, переступившего порог смерти.

При дворе мастера давно считали философом, не то аскетом, порой даже колдуном. Время от времени оживали слухи о том, например, что огранщик знает заклинания, может любой предмет заставить притягивать к себе лучи света и взгляды людей. Придворные дамы, особенно те, что были постарше, всегда начинали шептаться при его появлении во дворце. Подолгу, внимательно глядели вслед нелюдимому старику. Теперь же, после его смерти, стали появляться самые причудливые и невероятные предположения относительно личности и смерти этого человека. Так сама собой сложилась красивая сказочка о том, как душа огранщика, устав, отчаявшись, переселилась в бриллиант, удивительно чистый и крупный, окружённый ореолом радужного сияния. Говорили ещё, будто этот алмаз огранщик ждал всю свою жизнь, видел его во снах и оттого был нелюдим и, быть может, чуть безумен. А теперь, когда камень пришёл к нему, когда стал величественным бриллиантом в гениальных руках старика, мастер уже не мог с ним расстаться… Камень получил имя “Душа Затворника”».

– – – – – – – – – —

Олег Анатольевич Крохин был известен некоторым и немногим в криминальных кругах по прозвищу Крот. Теперь он спал, развалившись в кресле – всё-таки стоило отдохнуть. Как будто кто-то бережно раскрыл чёрное крыло над его седой головой, и в этой магической тени от крыла можно было забыться глубоким исцеляющим сном, совсем без сновидений, провалившись точно в небытие. Слово кто-то заботливый решил: пусть полчаса поспит. Через полчаса позвонит один человек, разбудит и скажет, что игра началась.