Текст книги "Утес над озером"

Михаил Теверовский
Утес над озером

Пролог

Четверо мальчишек шли по тропинке, петлявшей меж одиноких стволов уходивших ввысь сосен и погруженных в землю громадных валунов, словно рассыпанных по всему лесу неведомым великаном. Троим из них четырнадцать лет, и лишь самому худенькому и низкорослому – тринадцать.

– Мне мама запрещает сюда ходить, – потупив глаза, признался как раз последний, когда лес расступился и мальчики вышли на пологий утес, возвышавшийся над кронами остальной части леса. Где-то там, под ним, пролегало небольшое озеро.

– Да ла-а-адно тебе, Сём. Тут же не опасно совсем, – пренебрежительно махнул рукой мальчик по имени Саша, в очках и с брекетами на зубах. Он попытался успокоить друга. – Мы ей не расскажем.

– Она говорит, тут опасно. Очень опасно, – продолжил стоять на своем Сёма, став от волнения совсем уж красным как рак.

– То есть ты не матери боишься, а типа того, что опасно здесь? – рассмеялся третий мальчик. Коротко подстриженные волосы были растрепаны ежиком, а слегка пухловатые щеки колыхались, когда он во весь голос хохотал над другом. – Тогда зачем пошел с нами, если трусливый такой? Шел бы к мамочке тогда уж.

– Не будь сволочью, Федь, – вступился за самого младшего второй мальчик из компании.

– Ладно-ладно. Может, его мама и права. Ведь тут, говорят, властвуют потусторонние силы! – напуская излишнюю загадочность, произнес Федя, таинственно понизив тон. При этом он внимательно следил за реакцией друзей, переводя взгляд с одного изумленного лица на другое. – Что, не слышали?

– Не-а… – хором ответили те двое.

– А ты, Никит? – обратился Федя к четвертому мальчику, который во время всего этого спора сохранял молчание и держался слегка поодаль.

У Никиты были острые черты лица, карие глаза и черные, словно уголь, волосы средней длины, колыхавшиеся под порывами учащающегося к позднему вечеру ветра. Одет он был в красную байковую рубашку в крупную клетку, широкие синие джинсы и белые кроссовки.

– А что в твоей байке должно произойти? Давай поподробнее. Или на факте существования неких сил типа ставится точка? – недоверчиво ответил Никита, присев на выступ одного из валунов и не сводя немигающего взгляда с Феди.

Тот задумался, засуетился, покусывая краешек губы, и лишь спустя пару минут затянувшегося молчания принялся рассказывать. При этом в его голосе слышалась твердая уверенность в своих словах, а в блестящих глазах словно замерцали искры.

– Говорят, что когда рабочие здесь занимались добычей чего-то там, то прокопали слишком глубоко. Их вроде как даже предупреждали, что так делать нельзя – но алчность взяла верх! И тем самым они пробудили страшное древнее зло. Иначе почему, думаете, карьер этот заброшен?..

– Всё выкопали, что могли? – предположил Сёма, почесывая затылок и своей репликой разрушая атмосферу, столь неумело созданную Федей.

– Да нет же! Блин, зачем говорить, если не знаешь нифига? – вспылил тот, насупившись. – Так вот, это зло все еще обитает здесь. И вызвать его можно, если встать на краю утеса и, не отрывая взгляда от озера, трижды произнести: «Древнее зло, приди ко мне».

Саша громко рассмеялся, согнувшись пополам:

– Федь, ну и бред же ты напридумывал. Какие потусторонние силы, какая заброшенная разработка… Какой призыв темных сил?!

– Не веришь, тогда подойди к краю и произнеси трижды, – побагровев, процедил сквозь зубы Федя. – Что, страшно?

– Мне? – смутился Саша, рассматривая лица товарищей. – Не страшно, конечно. Просто зачем этот бред делать? На слабо разыграть решил?

– Я так и понял – испугался. Можешь не оправдываться.

– Нет, не испугался! – нахмурив брови, выкрикнул Саша.

– Так сделай! В чем проблема-то?

– Ладно, фиг с тобой. Я сделаю, но если ты после меня не пойдешь, то до конца жизни будем называть тебя трусом. Договорились? – бросил в ответ встречное пари Саша.

– Договорились! – с жаром крикнул Федя и, пожимая руку своему оппоненту, обратился к Никите: – Разбей наш спор.

После чего Саша, поправив очки, уверенным быстрым шагом направился к краю утеса. Но чем ближе был этот самый край, тем слабее становились его ноги, а шаг замедлялся. Один раз он едва не поскользнулся на все еще влажноватых после прошедшего дождя камнях. За три метра до уходящего вниз обрыва Саша пригнулся и теперь очень внимательно смотрел, куда ставит начавшую затекать и подрагивать ногу. Наконец, чуть ли не ползком, он подобрался к краю и, вытянув шею, смотрел на темно-синюю гладь озера, простиравшуюся внизу.

– Древнее зло, приди ко мне… – произнес Саша едва слышно.

– Надо громче, а то не сработает! – прокричал Федя.

– Ладно, хорошо! – обернувшись через плечо, ответил Саша. Стараясь держать голос твердым и не давая ему дрожать, он трижды крикнул как можно быстрее: – Древнее зло, приди ко мне!

После чего все также ползком двинулся обратно. Сначала спиной, затем, когда его от края отделял целый метр, повернулся, сделал еще несколько шагов и, чуть ли не вскочив на ноги, вприпрыжку широкими шагами вернулся обратно к друзьям.

– Ну что, вот я здесь. Не забрал меня никто, – победно бросил он, обращаясь к Феде и протирая вспотевшие линзы очков. – Твоя очередь.

– М-моя? – запнулся Федя. Его глаза бегали из стороны в сторону. Мальчик судорожно пытался придумать выход из ситуации, ведь у него самый настоящий страх высоты, доходивший чуть ли не до фобии. – Договаривались же, что все проверим. Вы все. И после я. Теперь очередь Сёмы. Или Никиты, пусть сами решают.

– Не было такого! – запротестовал Семён. Его, разумеется, поддержал Саша.

– Понятно все. Нет, ну если договор отменяем, то и я не пойду – какой смысл? – картинно закатив глаза, сказал Федя и скрестил на груди руки.

– Не было такого уговора!

– Хорошо, я тоже пойду. Но Сёма пусть не ходит, он… слишком волнуется, – вступил в спор Никита.

– Так не пойдет… – вновь запротестовал Федя.

– Он младше. Мало ли, поскользнется или еще что. Иду я, потом ты. И уходим отсюда, – продолжал стоять на своем Никита. Остальные мальчики уже чуть ли не кричали друг на друга, а на лице Никиты не дернулся ни один мускул – внешне он оставался совершенно спокойным и равнодушным. И даже было скорее похоже на то, что он устал от всей этой ситуации, чем злился, в отличие от других.

– Ладно! Но только делай все правильно, а не как Саша. Он почти шепотом слова произнес. Конечно же ничего не сработало.

Смерив Федю презрительным взглядом, Никита сделал первый шаг. С утеса открывался потрясающий вид на простиравшийся до самого горизонта смешанный лес. Деревья мерно покачивались и убаюкивающе тихонько шелестели кронами. Глубоко вдохнув, стараясь успокоить разыгравшиеся нервы, Никита сделал еще один шаг, затем еще. Мальчик успокаивал себя мыслью, что если Саша справился, то и он справится. Шаг за шагом он приближался к краю утеса. От волнения вспотели ладошки, а чем ближе был край, тем усиливалась дрожь в коленках и все непослушнее и скованнее казались ноги.

Надо сделать это быстрее. Подошел, прокричал, пошел обратно!

Так думал про себя Никита, но, когда до края оставалось метра полтора-два, он так же, как и Саша, опустился на четвереньки и остолбенел. Понял, что из-за сковавшего его страха не может сделать более ни шага…

– Древнее зло, приди ко мне! Древнее зло, приди ко мне! Древнее зло, приди ко мне! – скороговоркой прокричал Никита, вытянув шею так, чтобы как можно сильнее приблизиться к краю – ему едва виден кусочек озера.

После чего поворачивается к мальчикам и уже собирается идти к ним, но окрик Феди останавливает его:

– Не считается! Ты так далеко стоишь, что и озера, небось, не видел!

– Вот урод… – прошептал под нос Никита, поворачиваясь обратно к краю. – Хорошо, фиг с тобой!

Никита приподнимается, наклоняет вперед корпус, делает шаг. После чего оступается – и камнем летит вниз…

Часть 1. Возвращение домой

 
Чуть протоптана тропинка,
В нужный час уйду по ней,
Только утренняя дымка
Укрывает свет огней.
Тех, что светят днем и ночью,
Освещают этот путь…
Не задумывайся очень:
Я вернусь когда-нибудь.
 

Теверовская Е. Г.

Глава 1

Пятница, 5 июля 2024 года

Спустя практически сорокаминутную поездку на такси, напоминавшую, судя по ни разу не отпущенной водителем педали газа, скорее попытку сокрытия от погони, Милана наконец пулей выскочила из машины, обклеенной поободравшейся желтой пленкой. За практически год она успела отвыкнуть от таких поездок – все же в Москве и Санкт-Петербурге улицы, утыканные камерами для измерения скорости, отучили многих водителей от «гоночного» стиля вождения.

На улице стояла уже глубокая темная ночь, слабо освещаемая лишь полумесяцем, выглядывавшим из плывущих по небу темной волной облаков, и несколькими тусклыми фонарями, пользы от которых было немногим больше.

Целый год… Когда-то ей казалось, что она всю свою жизнь проведет в Менделеевском. В детстве эта мысль грела ей душу – тогда Милана не понимала, почему ее старшая сестра, как только закончила девятый класс, упорхнула в столицу, поступив в медицинский колледж. И теперь успела уже окончить институт по специальности врач-стоматолог и даже пройти первичную аккредитацию – разумеется, все вдалеке от Менделеевского. В подростковые же годы Милана возненавидела родной городок. За однообразность, затхлость, за начинавшие сыпаться дома и споры с коммунальщиками, наполовину деревенские обычаи, когда все обо всех всё знают. Да и другие вечные проблемы небольшого захолустного городка в шестистах километрах от столицы. И сейчас большие города скорее влюбили в себя Милану, чем оттолкнули. Особенно те, что были застроены интересной архитектурой, имевшей корни в тех эпохах истории, когда странами еще управляли цари, императоры и иные монархи. Ей нравились изящные фасады зданий, длинные улицы с тротуарами, мощеные плиткой. Кафе, рестораны, торговые центры. Вся городская суета. В Менделеевском же теперь Милане еще больше показалось как-то пусто, грязно и тускло. Особенно этой, пусть и летней, темной ночью.

Вдохнув полной грудью свежий, даже какой-то приторный июльский воздух, Милана, поправив на плече лямку рюкзака, уверенным шагом направилась к двери подъезда. Она представляла себе, как обрадуются ее непредупрежденные о визите родители – единственные, ради кого она приехала сюда после сданной, пусть и еле-еле, сессии. Конечно, с одной стороны, девушку слегка тревожила совесть, что она разбудит их столь поздно. Но с другой – скажи Милана им о своем приезде, те наверняка бы сами потащились встречать ее аж на железнодорожную станцию. Нервничали, переживали. Да и, в конце концов, родителям пришлось бы еще и ждать, придумывая, как убить время. Ведь Милана должна была приехать на два часа раньше, но из-за какой-то неурядицы на путях поезд сильно отбился от расписания.

В любом случае деваться было некуда. Потому, преодолев расписанный граффити и побитыми почтовыми ящиками подъезд, Милана поднялась на лифте на родной десятый этаж, после чего открыла своим ключом всю ту же железную массивную дверь, которую помнила с самого детства.

– Это я, не пугайтесь! Ваша дочка, – щелкнув выключателем в коридоре, не очень громко, как бы не зная, будить ли ей родителей, сказала Милана в темноту их спальни, а через несколько мгновений уже утопала в объятиях хоть и сонных, но безумно счастливых отца и матери.

Глава 2

Суббота, 6 июля 2024 года

– …вот правда, ночью, часа в четыре, проснулась – в голове пульсирует мысль, что выпадет либо третий билет, либо тридцать третий. И я прямо как будто уверена в этом – не знаю, почему. В итоге сидела, учила до семи утра эти билеты от первой до последней буквы. И… Мне выпадает третий билет из первой половины вопросов. Я прямо в шоке была. И двадцать девятый, правда. Который я… ну учи-и-ила, но он довольно сложный, по судебной практике уголовных преступлений, там много всего, нюансов всяких. Так вот! Преподу выпаливаю тот самый третий вопрос, и он, впечатленный моим ответом, ставит мне отлично за экзамен! Ничего не спросив по второму вопросу… – тараторила без умолку Милана, рассказывая утром следующего дня о последнем экзамене летней сессии, делая паузы лишь на то, чтобы перевести дыхание и глотнуть сваренного мамой ароматного кофе. Единственный закрытый ею на отлично.

На часах было уже двенадцать часов, но Милана лишь совсем недавно, наконец собравшись с силами, выползла на кухню, потягиваясь и зевая. Родители же, хоть и в субботнее утро, проснулись по привычке довольно рано, но не стали будить сладко спящую в своей комнате дочь. Отец Миланы, Игорь Степанович Лугарден, в прошлом военный, дослужившийся до звания полковника, теперь работал специалистом по защите информации на научном предприятии, на базе которого в свое время и разросся городок Менделеевский. Некогда стройный и статный, после стольких лет сидячей работы, да и из-за возраста, катящегося к пожилому – весной ему исполнилось пятьдесят восемь лет – Игорь Степанович начал горбиться и увеличиваться вширь. В молодости угольно-черная пышная шевелюра теперь седела и редела, но он не обращал на это практически никакого внимания. Изменил лишь прическу: теперь зачесывал волосы вбок, прикрывая тем самым начинавшую образовываться лысину. Маме Миланы же, Алине Владимировне, исполнилось лишь пятьдесят два. Невысокая, слегка полноватая блондинка с прямыми волосами по плечи, кончики которых она каждую ночь завивала при помощи бигуди. В прошлом учительница, давно не работала, приняв на свои плечи весь домашний быт. А также занималась сдачей в аренду двух квартир, одна из которых досталась в наследство, а другую они с мужем приобрели когда-то на всякий случай для той дочери, которая первая решит жить отдельно. Так и решили обе дочери, но правда не в Менделеевском. Зато эта квартира позволяла отцу с матерью в числе прочих доходов помогать дочерям финансово. Они очень гордились как старшей, Светой, так и Миланой – ведь обе получали высшее образование, пусть Милана и училась на платной основе. Зато на юриста – а в этой специальности всегда была огромная конкуренция на бюджетные места, но зато и высокий спрос на выпускников.

– А у вас тут как? Хоть что-то новое произошло? – закончив рассказ и развалившись на диванчике за столом, подтянув под себя ноги, спросила Милана, сконцентрировавшись теперь на любимых ею маминых ватрушках с клубникой и кофе.

– На предприятии из-за недостатка комплектующих нескольких парней-сборщиков в отпуск за свой счет отправили, – вздохнув и почесав подбородок, принялся рассказывать Игорь Степанович. – В принципе если меня отправят, то ничего, жить есть на что, но как-то не нравится мне все это. Еще и коммунальщики обещают со среды следующей недели какие-то ремонтные работы по трубам делать. Опять, небось, воды нормально не будет какое-то время… хоть бы не на два месяца все это растянулось, как в прошлом году. А ну еще Витька, друг мой из института, окончательно спился, как вернулся… сама знаешь откуда. Каждую неделю звонит, в долг просит. Каждый раз у него повод, понимаешь. То один, то другой. В общем, я его в черный список добавил. А так жаль, конечно, хороший был паренек в свое время, толковый…

– Да ну тебя, все, хватит тут бурчать. Тебя как жизнь спросили, а ты панихиду устроил. У нас все по-старому, более-менее. Интересного мало, но все хорошо, одним словом. Так что лучше будет отмечать твой переход на второй курс института, а не нырять с головой в наш менделеевский омут, ведь правильно? – перебила мужа мама Миланы и, вынимая из духовки новую порцию свежеиспеченных ватрушек, вдруг хлопнула себя по лбу. – Я совсем забыла! Мила, буквально во вторник или среду навестить своих приехала Женя. Подруга твоя со старшей школы. Как там…

– Салтыкова?

– Да, она самая. В общем, если что, может, сходите погулять вместе, тебе не так скучно хоть будет. А то я-то знаю, что тебе в Менделеевском в этом плане… скучновато.

После завтрака Милана отправилась в свою комнату переодеваться – родители решили отпраздновать возвращение дочери шашлыками на даче, которая располагалась в небольшом поселочке километрах в десяти от Менделеевского. Двухэтажный домик из кирпича с летней верандой и пустоватым участочком в десять соток. С самого детства Миланы ее мама все хотела заняться садом и огородом: копать грядки, сажать цветы, привести в порядок растущие по забору яблони и сливы, но так до сих пор и не погрузилась в полноценную дачную жизнь. Поэтому все поездки на дачу непременно были наполнены только лишь вкусной едой, лежанием на траве или в гамаке и чтением книг. Сначала родители прятались от полуденного солнца в тени веранды, усевшись в глубокие кресла и шелестя страницами, а затем с годами и сестры последовали их примеру, найдя каждая в мировой литературе что-то интересное для себя. Остальное пространство участка состояло из газона, который было нужно лишь изредка подстригать газонокосилкой – что чаще всего выполняли разнорабочие за умеренную плату, – и сарая, заваленного купленными в магазине сухими бревнышками, пачками с углем, барбекю, мангалом и иными принадлежностями для все того же шашлыка.

На полу в комнате Миланы, прислоненный к ножке стола, стоял неразобранный рюкзак. Вещей девушка взяла с собой немного, зная, что дома остался почти весь ее гардероб, который она носила вплоть до самого конца одиннадцатого класса. А с тех пор совершенно не выросла и не поправилась. В конце концов, даже из зеркала, встроенного в дверцу шкафа, на нее смотрела не девятнадцатилетняя девушка-студентка, а все та же шестнадцатилетняя школьница-подросток: тонкие губы, маленький аккуратный носик, острые черты лица и серо-зеленые глаза, которыми Милана гордилась с самого детства. В отличие от остальной своей фигуры, кажущейся ей всегда неказистой, слишком миниатюрной, без нужных «выпуклостей». Даже кудрявые, со средней школы длиной по плечи, русые волосы скорее раздражали Милану, а по отношению к обладательницам прямых, да еще и цвета блонд волос, она испытывала чуть ли не черную зависть. При этом некоторые подруги наоборот говорили Милане, что завидуют ее всегда такой объемной и выделяющейся прическе. Но до дисморфофобии, да и даже кардинальных попыток поменять что-то в своей внешности, у Миланы никогда не доходило. Проще говоря, это была обыкновенная, довольно распространенная особенность психологии человека по отношению к своей внешности, когда он не ценит того, что имеет. И считает, что иначе было бы намного лучше, завидуя кому-то – а те, вполне вероятно, в то же время завидуют по тому же элементу внешности обратно ему.

По левую руку от стола, наполненного всякой всячиной – от разложенных в ряд карандашей и ручек, до персонального компьютера, монитор которого был подвинут вплотную к стене, – стояла полутораспальная кровать Миланы, казавшаяся ей огромной не только в детстве, но и теперь, в девятнадцать лет. Застеленная розовым, со звездочками, постельным бельем, с двумя подушками и разложенными у ног вереницей различных плюшевых игрушек, каждая из которых успела побывать у Миланы самой-самой любимой. У изголовья – книжный шкаф со стеклянными прозрачными дверцами, забитый сверху донизу книгами и привезенными из поездок маленькими сувенирчиками: шарами с блестками, кружащимися и искрящимися, словно снежный вихрь, если потрясти; фигурки ангелочков и зверят; оловянный солдатик; и несколько куколок, сшитых самой Миланой на уроках труда. Все сохранено точно также, как и было с год назад, когда Милана выпорхнула из родительского гнезда. Только нигде не было ни фантика, ни пылинки. Милана не смогла сдержать улыбку от чувства благодарности и тепла к маме, когда представила, как та аккуратно вытирала пыль, стараясь не потревожить ту обстановку, что оставила в своей комнате дочь.

Милана, чуть не заснув пару раз пока расчесывалась, сидя на стуле напротив дверцы с зеркалом, наконец надела на себя растянутую белую футболку с Т-образным вырезом, потертые джинсы бренда Lee цвета морской волны, которые носила с девятого класса и легонькую черную толстовку Adidas с серыми тремя полосками. Затем взглянула на свой прикид и вновь улыбнулась – за целый год она ни разу не позволила себе одеться во что-либо подобное, тщательно выбирая еще с вечера одежду на утро, наглаживая ее и после аккуратно развешивая на многочисленных вешалочках. Никакой косметики, никакого стиля. Зато Милана почувствовала себя настоящей. Той самой, какой она была в детстве: девчонкой-сорвиголовой.

В дверь комнаты раздались три уверенных стука.

– Да-да, можно! – звонко крикнула Милана, садясь обратно на стул и натягивая коротенькие носки-лодочки.

– Ого, ты уже готова, – вскинув кустистые брови, заметил отец. – А вот твоя мама все еще думает, надеть ли ей синюю футболку или бежевую. Если добавится еще и третий вариант – пиши пропало все…

– Нулевая дисциплина, понятное дело. Все же ее отец был инженером. Это у меня – полковник. Надеюсь, сэр, я все успела, пока горела спичка? – отшутилась Милана, саркастично отдав честь левой рукой.

– Ха-ха-ха, очень смешно. Я таким бредом не страдал никогда. И да, надень носки подлиннее. Будем забрызгиваться средством против клещей, конечно, но и такая защита не помешает, а то их из года в год все больше… А наши безголовые эффективные идиоты расформировывают лесничества и не могут ничего придумать на замену излишне вредному дусту. Вот помню раньше… ладно, неважно. В общем, надевай носки как можно длиннее, иначе если клещ вопьется в пятую точку – я тебя в больницу не повезу.

– А что, портянки уже не в ходу?

– Я попробую уговорить маму оставить тебя дома, – закатив глаза ответил отец и вышел из комнаты дочери.

Дожидаясь, пока соберутся родители, вернее, мама, Милана залезла в свой смартфон и, пролистав список друзей в социальной сети, примерно из середины выудила страничку Жени Салтыковой. Последним сообщением была благодарность Миланы на поздравление с днем рождения в декабре. И с тех пор – тишина. Поразмыслив пару секунд, Милана все же вбила, быстро перебирая большими пальцами по виртуальной клавиатуре, сообщение для школьной подруги: «Привет! Жень, я тут в Менделеевском, мама сказала, что ты тоже. Может, встретимся, погуляем? Как в старые-добрые». Отправила, затем отредактировала сообщение, добавив в конец смеющийся смайлик. И вновь изменила его, поменяв смайлик на две обыкновенные скобочки. Судя по значку над аватаркой, Женя была онлайн, но сообщение не читала. Отбросив странное волнение, зародившееся ни с того ни с сего где-то в глубине души, Милана отключила мобильный интернет и, спрятав телефон в карман джинсов, направилась в комнату родителей, чтобы поторопить их.