Текст книги "Труды по истории Москвы"

Черные люди и слобожане дворцовых, княжеских и боярских слобод составляли преобладающую массу населения Москвы в XIV–XV веках. Но духовные и договорные московских князей знают еще такие категории, как «численые люди», ординцы и делюи.

Новейшее объяснение названия численых людей принадлежит такому видному ученому, каким был С. Б. Веселовский: «Это были тяглые люди, специальное назначение которых заключалось в обслуживании татарских послов. Числом (числением) татары называли перепись своих данников. Отсюда название „числяки“. Для обслуживания татарских послов были необходимы тележники, колесники, седельники и другие ремесленные деловые люди. Их называли делюями. Естественно, что наибольшее количество поселков ординцев и числяков находилось вдоль дорог, шедших из Москвы на юг, – Боровской, Серпуховской и Каширской».[355]355
  Подмосковье: Памятные места в истории русской культуры XIV–XIX веков. М., 1955. С. 16.


[Закрыть]

Такое объяснение названия «числяки», «численые люди», на первый взгляд кажется убедительным, но не подтверждается источниками. Уже в первом завещании Ивана Калиты численые люди выделены в особую категорию, о которой должны заботиться все князья – наследники Калиты: «А численые люди, а те ведают сынове мои собча, а блюдуть вси с одиного». То же распоряжение повторено во второй духовной Калиты и в завещании великого князя Ивана Ивановича. Некоторое пояснение к скудным словам о численых людях находим в междукняжеских договорах. Дмитрий Донской договаривается со своим двоюродным братом ведать («блюсти») численых людей, «а земль их не купити».[356]356
  ДДГ. С. 8, 15, 31, 33, 37, 46.


[Закрыть] Тут уже речь идет о землях численых людей, следовательно, численых людей тем самым нельзя считать холопами или зависимыми княжескими людьми. Численые люди жили в Москве в разных частях города, по городским «жеребьям», треть их передавалась князьям по наследству. В начале XVI века численые люди уже называются просто «числяками».[357]357
  Там же. С. 354.


[Закрыть]

Более подробные сведения о численых людях и численых землях находим в грамотах XVI века. При разграничении Дмитровского княжества от других станов «численые земли» были отнесены к Москве, хотя бы они находились в пределах Дмитровского уезда, «и тем численым людем и ординцом тягль всякую тянути по старине с числяки и с ординцы» к великому князю.[358]358
  Там же. С. 374.


[Закрыть]

При всей краткости сведений о численых людях, или числяках, видно, что это были люди свободные, которые несли тягло («тягль») и земли которых находились под общей охраной великих князей и их князей—сородичей. Обязательство не покупать земли численых людей вытекало из стремления оставить эту категорию людей свободными, в основном это было запрещение обращать численых людей в закладников, что применялось к черным людям. Таким образом, в положении черных людей и численых людей было что—то общее.[359]359
  Насонов А. Н. Монголы и Русь. М.; Л., 1940. С. 12 и дальше.


[Закрыть]

Возможно, вся разница между черными и числеными людьми заключалась не в их общественном положении, а в происхождении. С. Б. Веселовский правильно связывает происхождение численых людей с «числом» – татарской переписью населения русских земель. «Числениками» на Руси XIII века называли татарских чиновников, проводивших перепись. А. Н. Насонов с большим основанием говорит о какой—то организации для проведения переписи и сбора дани на Руси, об особых баскаческих отрядах, созданных татарскими числениками. Поэтому первой мыслью о том, кем были численые люди в XIV–XV веках, могло бы быть предположение, что это были люди, занимавшиеся сбором татарской дани. Но это предположение нельзя принять, так как численые люди появляются перед нами как люди тяглые.

Одна статья в завещании Владимира Андреевича Серпуховского прямо связывает численых людей с данью в Орду. «А переменит Бог Орду, – читаем в ней, – князь велики не имет выхода давати во Орду, и дети мои. А что возмут дани на Московских станех и на городе на Москве и на численых людех, и дети мои возмут свою треть дани московские и численых людей, а поделятся дети мои с матерью вси равно, по частем».[360]360
  ДДГ. С. 49.


[Закрыть]

Из других документов вытекает, что московская дань значительно превышала тот «выход», который в XIV столетии великие князья платили в Орду. По завещанию Владимира Андреевича, из общего размера дани в 5 тысяч рублей на его долю приходилось 320 рублей. Но тут же дан расчет, кто из наследников Владимира Андреевича и сколько должен платить в московскую дань. По расчету все наследники вместе должны получить почти в два раза больше, чем они платят в ординскую дань, вместо 320 рублей наследники Владимира Андреевича должны были собрать 585 рублей («шестьсот рублев без пятинатцати рублев»).

Отсюда становится более или менее ясным, кто такие были численые люди. По—видимому, к ним относились те же черные люди, но только положенные в «число», по которому устанавливался размер «выхода», ординской дани.

Что касается ординцев, то они были связаны со службами «по старине». Название «ординцы» указывает на характер их службы, связанной с Ордой или ординскими послами. В Переяславле Рязанском в самом конце XV века, уже после свержения татарского ига, жили «люди тяглые, кои послов кормят».[361]361
  Там же. С. 49 и 334.


[Закрыть] Ординская служба в том или ином виде представляла собой повинность тяглецов Ординской сотни в Москве. С течением времени эта служба все больше теряла свое значение, и Ординская сотня сделалась обычной московской черной сотней или слободой.

Делюи также обязывались службой «по старине», но характер этой службы более неясен.

ТОРГОВЛЯ МОСКВЫ И МОСКОВСКОЕ КУПЕЧЕСТВО

Москва XIV–XV веков принадлежала к числу крупнейших торговых центров Восточной Европы. По своему центральному положению она выделялась из числа других русских городов и имела несомненные преимущества и перед Тверью, и перед Рязанью, и перед Нижним Новгородом, и перед Смоленском. По отношению ко всем этим городам Москва занимала центральное место и одинаково была связана как с верхним течением Волги, так и с Окой, имея своими выдвинутыми вперед аванпостами Дмитров и Коломну.

Можно сказать без ошибки и без преувеличения, что ни в каком другом средневековом русском городе мы не найдем такого пестрого смешения народов, как в Москве, потому что в ней сталкивались самые разнородные элементы: немецкие и литовские гости – с запада, татарские, среднеазиатские и армянские купцы – с востока, итальянцы и греки – с юга. В главе об иностранцах мы увидим, как этот пестрый элемент уживался в нашем городе, придавая ему своеобразный международный характер в те столетия, когда Москву в нашей литературе представляют порой небольшим городом.

Для иностранца, прибывшего в Москву с запада, русские земли представлялись последней культурной страной, за которой расстилались неизмеримые пространства татарской степи. «12 сентября 1476 года вступили мы, наконец, с благословением Божиим, в Русскую землю», – пишет итальянский путешественник, повествуя о своей поездке из Астрахани в Москву. «26–го числа (сентября того же года) прибыл я, наконец, в город Москву, славя и благодаря всемогущего Бога, избавившего меня от стольких бед и напастей», – вырывается у того же путешественника вздох облегчения. В пределах Русской земли итальянец—путешественник считает себя в безопасности. «Светлейшая» Венецианская республика поддерживает сношения с Москвой; если русские обычаи кажутся итальянцу грубыми, а русская вера – еретичеством, то не забудем об обычном заблуждении многих путешественников считать другие народы грубыми, невежественными и отсталыми.

В Москве итальянцы и немцы сталкивались с татарами, сведения о которых у Матфея Меховского и Герберштейна явно получены через русские руки. Здесь они узнавали о далеких странах севера, богатых драгоценными мехами. Через Москву легче всего было добраться в Среднюю Азию, как это позже сделал Дженкинсон.

Москву XIV–XV веков по праву надо считать важнейшим международным пунктом средневековой Восточной Европы. Европейские и азиатские костюмы причудливо перемешивались на ее улицах.

Основной водной магистралью, которая способствовала росту нашего города, была река Москва. Под городом Москва—река достигала значительной ширины, а для древнего судоходства была вполне доступна и выше, по крайней мере, до впадения в нее реки Истры. От Москвы течение реки становилось глубже и удобнее для судоходства, хотя даже в XVII веке большие речные суда нередко ходили только от Нижнего Новгорода, так как путь по Москве—реке и Оке изобиловал прихотливыми мелями.

Важнейшими направлениями, куда выводила Москва—река, были Ока и Волга. По Москве—реке добирались до Коломны, получившей крупное торговое и стратегическое значение. Существование особой коломенской епархии, известной с XIV века, подчеркивает значение этого города.

От Москвы до Коломны добирались в среднем за 4–5 суток.[362]362
  Митрополит Пимен поехал из Москвы во вторник 13 апреля, а в Коломну прибыл в субботу; от Москвы до Коломны он проехал сухим путем, так как на реках не прошел еще лед. В летописи так и сказано, что от Коломны митрополит поехал к Рязани «по реце по Оке» (ПСРЛ. Т. XI. С. 95 и далее).


[Закрыть] У Коломны речной путь раздваивался: с одной стороны, можно было спускаться по Оке к Рязани и Мурому, с другой – подняться к ее верховьям. Важнейшее направление было первое – вниз по Оке, потому что оно было связано с двумя великими водными путями: донским и волжским.

От Коломны доходили до Переяславля Рязанского (современной Рязани) по Оке в летнее время примерно в 4–5 суток. Отсюда начинался сухой путь к верховьям Дона, где по списку русских городов указан город Дубок. Митрополит Пимен вез из Переяславля к Дону на колесах 3 струга и 1 насад. Весь путь от Переяславля до Дона был пройден в 4 суток, а всего от Москвы до Дона путешествие Пимена продолжалось менее двух недель. Место, где митрополит и его спутники сели на суда, в сказании о поездке Пимена в Царьград не указано, но его можно установить приблизительно. Суда были опущены на реку в четверг на Фоминой неделе, а во второй день путники прибыли к урочищу Чюр—Михайлов, где кончалась Рязанская земля. В этом месте рязанский епископ и бояре простились с митрополитом и вернулись обратно. Значит, суда были спущены на реку севернее Чюр—Михайлова, в районе Дубка. От него начиналось судоходство по Дону до Азова. Этот путь занимал около 30 дней.

Пимен и его спутники потратили на проезд от верховьев Дона до Азова примерно 30 дней (от четверга на Фоминой неделе до Вознесенья). Расчет длительности прохождения отдельных речных участков можно сделать на основании точных записей о времени их прохождения Пименом и его спутниками. Сделаем его в переводе на числа, имея в виду, что путешествие началось 13 апреля, в великий вторник на страстной неделе. Тогда получим следующие даты (датировка дается по праздникам, как показано в записях о путешествии Пимена).

Отъезд из Москвы – 13 апреля (великий вторник).

Прибытие в Коломну – 17 апреля (великая суббота).

Отъезд из Коломны – 18 апреля (Пасха).

Отъезд из Рязани – 25 апреля (воскресенье на Фоминой неделе).

Прибытие к Дону – 29 апреля (четверг на той же неделе).

Прибытие к Чюр—Михайлову – 1 мая (на второй день путешествия по Дону).

Прибытие к устью Воронежа – 9 мая (Николин день).

Прибытие к устью Медведицы – 16 мая (воскресенье недели о самарянке).

Прибытие к Великой Луке (поворот Дона, делающего своем нижнем течении громадную излучину) и первое появление татар – 19 мая (в среду на той же неделе).

Прибытие в Азов – 26 мая (канун Вознесенья).

Пересадка на морские корабли в устье Дона – 30 мая (седьмая неделя св. отец).

Таким образом, все путешествие от Москвы до устья Дона продолжалось примерно 40 дней.

В устье Дона путники пересаживались на морские корабли, имевшие «помост» – палубу, под которой помещались путешественники.

Корабль Пимена плыл по следующему маршруту: по Азовскому морю до Керченского пролива, а оттуда «на великое море», то есть по Черному морю, на Кафу и Сурож. От Сурожа переплывали Черное море поперек и доходили до Синопа, от которого шли вдоль берега Малой Азии, мимо Амастрии и Пандораклии до Константинополя.

Расчет этого пути можно уложить в следующие даты.

Выход в Азовское море – 1 июня (во второй день после остановки в устье Дона).

Проезд мимо Кафы – 5 июня (в субботу).

Прибытие в Синоп – 10 июня (в четверг на следующей неделе, и 2 дня в нем).

Прибытие в Пандораклию – 15 июня (во вторник, и 9 дней в этом городе).

Проезд Диополя – 25 июня (в пятницу).

Устье реки Сахары – 26 июня (в субботу).

Прибытие в Астровию – 27 июня (в воскресенье).

Выезд из Астровии – 27 июня (в воскресенье перед Петровым днем).

Прибытие в Царьград (Константинополь) – 28 июня (канун Петрова дня).

Морское путешествие от устья Дона до Царьграда занимало, как мы видим, месяц, а весь путь от Москвы до Царьграда продолжался 2 ¹ / 2 месяца.[363]363
  В 1390 году этой же Донской дорогой приехал в Москву митрополит Киприан, встреченный великим князем на Коломенской дороге.


[Закрыть]

Путешествие Пимена дает возможность установить маршрут от Москвы до Константинополя и время, нужное для его прохождения, но оно мало типично для торговых поездок, совершаемых купцами. Митрополит спешил в Константинополь и не остановился в Кафе и Судаке. А между тем именно эти места более всего посещались русскими купцами, торговавшими со средиземноморскими странами.

Из крымских городов для московской торговли наибольшее значение имели Судак (Сурож) и Кафа (Феодосия). Русские поселения в том и другом городе восходят к очень отдаленному времени. Так, в одном известии начала XIV века упоминается русская церковь в Кафе. В 1318 году папа Иоанн XXII создал в Кафе епископию, которой подчинена была вся территория до Сарая и России.[364]364
  Murait Е. Essai de chronographie byzantine. S. – Pb., 1871. Р. 517–520.


[Закрыть] Однако торговавшие с черноморским побережьем русские купцы носили название именно сурожан, а не какое—либо иное имя, которое мы могли бы произвести от Кафы.

С какого же времени именно Сурож, или Судак, стал играть такую видную роль в русской торговле» Время это, кажется, можно определить первой половиной XIV века. Так, уже в греческих записях одного иерарха XIV века, вероятно, русского митрополита Феогноста, находим имена двух сугдайцев (то есть сурожан). В одной записи сказано, что Георгий сугдаец дал иерарху один кавкий (византийскую монету), в другой – назван Порник, сугдаец. Обе записи издатели документа относят к 1330 году.[365]365
  Приселков М. Д., Фасмер М. Р. Отрывки В. Н. Бенешевича // Известия отделения русского языка и словесности. Академии наук. 1916. Т. XXI, кн. 1.


[Закрыть]

Причины, выдвинувшие Судак (Сурож) на первое место в русской торговле, находят объяснение в его географическом положении и в политической обстановке XIV века. Судак с его прекрасной гаванью являлся особенно близким пунктом к Синопу на малоазиатском берегу. Он, естественно, сделался городом, куда съезжались с севера русские и золотоордынские купцы, с юга – греки и итальянцы. Русские источники иногда даже называли Азовское море Сурожским. Город находился под непосредственным управлением ханских наместников. Таким образом, русские купцы, торговавшие в Судаке, подпадали под непосредственное покровительство хана, а это облегчало им трудное путешествие в пределах Золотой Орды. Положение в корне изменилось, когда генуэзцы в 1365 году овладели Судаком, воспользовавшись смутами между ханами. Однако уже вскоре Мамай, стоявший во главе Золотой Орды, попытался снова овладеть Судаком. Энергичные действия Мамая против генуэзцев увенчались только частичным успехом и захватом нескольких местечек на берегу Крыма. Судак остался в руках генуэзцев.[366]366
  Heyd W. Geschichte des Levants handels im Mittelalter. Zweiter Band. St.; Ph., 1879. S. 204–210.


[Закрыть]

Вопрос о владении Судаком имел немаловажное значение для московских князей. Столкновение между Мамаем и Дмитрием Донским в немалой степени объясняется стремлением Мамая наложить свою руку на русскую торговлю со Средиземноморьем. В торговле Средиземноморья с Москвой самое видное место принадлежало итальянским колониям, а торговый путь к Москве шел по территориям, подвластным Золотой Орде. Этим объясняется участие фрягов, то есть итальянцев, в походах Мамая и позже Тохтамыша на Москву. В войсках Дмитрия Донского также находилось 10 гостей—сурожан. После поражения Мамай побежал в Кафу, где он был убит, потому что кафинцы «свещашася и сотвориша над ним облесть». Иными словами, кафинцы завлекли его в западню. Темные и неясные известия летописей об отношениях Мамая к кафинцам становятся нам понятными, если мы вспомним о договорах генуэзцев с татарскими ханами в 1380–1381 годах. В числе других условий договоров имеются гарантии безопасности проезда купцов по территории Золотой Орды.[367]367
  См.: Heyd W. Op. cit. S. 207–208; первый договор относится к 28 ноября 1380 года, второй к 23 февраля 1381 года. Следовательно оба договора были заключены после разгрома татар на Куликовом поле, тотчас же после ослабления Золотой Орды.


[Закрыть]

Генуэзцы волей или неволей должны были идти на сделки с ханами и оказывать им поддержку. Поэтому в подготовке враждебных действий против Москвы принимал участие и некий Некомат «сурожанин». Торговые интересы Москвы требовали непрерывного внимания к событиям, развертывавшимся в XIV веке на берегах Черного моря. Это нашло свое отражение в хождении Пимена, который раньше чем добраться до Константинополя, где патриарх должен был его поставить в митрополиты, добивался «вестей о Амурате царе», то есть о турецком султане Мураде и его войне с сербами. Позже мы узнаем об особых отношениях Пимена с турками.

Судак был, впрочем, только перевалочным пунктом; конечной точкой русской торговли на юге является Константинополь. Об этом нам убедительно говорят русские паломники, упоминающие о встречах с соотечественниками на улицах византийской столицы. Митрополит Пимен и его спутники после долгого и трудного путешествия добрались до Константинополя. «Ветер был для нас попутным, и мы приплыли в Царьград с радостью неизреченною. В понедельник же в канун Петрова дня во время вечерни пришла к нам Русь, живущая там, и была нам всем великая радость». Так пишет спутник Пимена, оставивший записки о своей поездке в Царьград. Среди этой «Руси» найдем, конечно, монахов, временно живущих или осевших в Константинополе, но не только они радостно встречали русского митрополита и его спутников. Когда приезжие посетили церковь Иоанна Предтечи (Продром), их ожидало угощение – «и упокоиша нас добре тамо живущая Русь». Угощение происходило в монастыре, но «тамо живущая Русь» – это не только монахи. Не только монахи и те русские, которые приходили для встречи Пимена и его спутников на корабль. Возможно, русские группировались, проще сказать, жили колонией, расположенной где—то в районе церкви Ивана Предтечи.[368]368
  ПСРЛ. Т. XI. С. 39. О местоположении церкви Иоанна см.: Кондаков Н. Византийские церкви и памятники Константинополя. Одесса, 1886. С. 203–205.


[Закрыть]

Русь жила в непосредственной близости к Золотому Рогу, на северном берегу которого располагалась Галата, город генуэзцев, с его пестрым населением и особыми правами.[369]369
  Тихомиров М. Н. Византия и Московская Русь // Исторический журнал. 1945. № 1–2.


[Закрыть] Русские жили и в самой Галате, иначе непонятно, почему неудачный кандидат на митрополию Митяй, умерший на корабле в виду самого Константинополя, был отвезен в Галату и там погребен.

Путь из Москвы в Константинополь по Дону был кратчайшим, но вовсе не единственным. В некоторых случаях из Москвы ездили по Волжскому пути до Сарай—Берке на средней Волге, а оттуда сухим путем к Дону и вниз по нему до Азова. Этой дорогой ходил в Царьград суздальский епископ Дионисий в 1379 году. Он на судах спустился к Сараю.[370]370
  ПСРЛ. Т. XXIII. С. 123: «Поиде Волгою в судех к Сараю, хотя ити в Царьгород».


[Закрыть]

Наконец, существовал и третий путь из Москвы в Константинополь, который, впрочем, имел важное значение не столько для самой Москвы, сколько для западных русских городов: Новгорода, Смоленска, Твери. Этот путь шел по территории Литовского великого княжества к Белгороду, или Аккерману, имевшему на Черном море немаловажное значение в XIV–XV веках. Такой дорогой ехал, например, в Константинополь иеродиакон Троице—Сергиева монастыря Зосима. От Белгорода он добрался морским путем до Константинополя, испытав все опасности непривычного для него морского путешествия: «С нужей доидохом устья цареградского, тогда бывает фуртина великая и валове страшнии». Фуртина – буря, непогода. Это слово было взято русским путешественником от корабельщиков итальянцев или греков (итальянское и новогреческое fortuna – непогода). Зосима шел из стольного города Москвы на Киев и оттуда на Белгород.[371]371
  Палестинский православный сборник. СПб., 1889. Т. VIII, вып. 3. С. 3. Маршрут от Новгорода до Константинополя показан в хождении Епифания в 1415–1417 годах. Он считает от Новгорода до Великих Лук 300 верст, до Полоцка – 180, до Минска – 200, до Слуц—ка – 90, до Великого Слуцка – 250, до Белгорода – 500, от Белгорода до Царьграда – 500. (Сказание Епифания // Палестинский православный сборник. Т. V, вып. 3. С. 1). О фуртине см. в «Материалах» И. И. Срезневского.


[Закрыть]

В конечном итоге все дороги с русского севера сходились к Константинополю. Прямой же кратчайший путь на север шел по Дону и выводил к Москве. Таким образом, Константинополь на юге и Москва на севере были конечными пунктами великого торгового пути, связывавшего Россию со Средиземноморьем.

Торговля с Сурожем и Константинополем получила особенное развитие во второй половине XIV столетия. В это время она была, можно сказать, определяющей торговое значение Москвы. Торговые связи с югом интенсивно поддерживались и в XV веке, но наряду с ними все более усиливается торговля Москвы с Востоком и Западом. В конце XV века главным средоточием русской торговли на берегах Черного моря становится уже не Судак, а Кафа. В Кафе, как и в Азове, сидел турецкий губернатор. Поэтому главный поток русской торговли, по—прежнему направлявшийся в Константинополь и другие города Малой Азии, в основном проходил через эти города.

Уже И. Е. Забелин предполагал, что «Москва, как только начала свое историческое поприще, по счастливым обстоятельствам торгового и именно итальянского движения в наших южных краях, успела привлечь к себе, по—видимому, особую колонию итальянских торговцев, которые под именем сурожан вместе с русскими заняли очень видное и влиятельное положение во внутренних делах великокняжеской столицы и впоследствии много способствовали ее сношениями и связям с итальянскою, фряжскою Европою».[372]372
  Забелин И. Е. История Москвы. С. 86.


[Закрыть] С этим замечанием соглашается новейший исследователь московской торговли веков В. Е. Сыроечковский.[373]373
  Сыроечковский В. Е. Гости—сурожане. С. 24.


[Закрыть]

Связи Москвы с итальянскими колониями в Крыму были постоянными. Поэтому фряги, или «фрязины», не являлись для Москвы новыми людьми. Исследователи, впрочем, до сих пор не отметили ту любопытную черту, что московские торговые круги в основном были связаны не вообще с итальянскими купцами, а именно с генуэзцами. Выдвижение в митрополиты Митяя и посвящение в митрополиты Пимена не прошли без участия генуэзцев, как это отметил еще Платон Соколов в исследовании о взаимоотношениях русской церкви с Византией.[374]374
  Соколов П. П. Русский архиерей из Византии. Киев, 1913.


[Закрыть] Пимен прибыл в Константинополь осенью 1376 года, вскоре после воцарения Андроника IV, свергнувшего с помощью генуэзцев своего отца Иоанна V. Деньги, понадобившиеся Пимену для поставления в митрополиты, были заняты «у фряз и бесермен» под проценты. Упоминание о бесерменах чрезвычайно любопытно, так как речь идет явно о турках, с которыми генуэзцы старались поддерживать хорошие отношения, заботясь о безопасности торговых связей с Причерноморьем. Перед нами приподнимается завеса над крупными политическими интересами, которые вступали в борьбу между собой под прикрытием чисто церковного вопроса о том, кто будет русским митрополитом. Недаром соперник Митяя, митрополит Киприан, заявлял: те на деньги надеются и на фрягов, я же на Бога и на свою правду. В деле поставления Пимена итальянцы сыграли, несомненно, крупную роль.