Текст книги "Желтая линия"

Вот трое работяг прут, выбиваясь из сил, огромную гнутую железку. Вот выстроились новобранцы в необмятых робах, а перед ними – то ли начальник, то ли инструктор. А вот грузят на гусеничную платформу грязные баки, из которых выплескивается какая-то жижа.

С трудом верилось, что мы причастны к совершенной, достигшей всех мыслимых высот Цивилизации. Но, может быть, это только ее задворки? Скорее всего так и есть.

– Щербатин, а есть где-нибудь другая Цивилизация?

– Понятия не имею. А тебе этой мало?

Мы наконец пришли. В гулком холодном ангаре я увидел машину, на которой нам предстояло работать ближайшие два периода, добывая питательную пульпу. На вид она напоминала муравья, у которого выросло в три раза больше ног и усов, чем положено. Впереди – круглая вытянутая кабина с окошками из толстого стекла. За ней такой же округлый корпус. А вокруг – десятки раздвижных штанг с пиками и крючьями на концах. И еще снизу кабины – гофрированный хобот с наискось срезанной стальной трубкой. И все это размерами с локомотив.

Машина пребывала в состоянии ремонта. Несколько работников вяло ползали по ней, звеня инструментами. Двое сидели у стены и дули на озябшие пальцы.

– Вот она, – с теплотой проговорил Дядюшка Лу. – Ледоход. Кормилец. Нет, «Кормилец» у другого экипажа, а наш – «Добыватель уцим».

– Это название? – спросил я.

– Имя, – многозначительно поправил Дядюшка.

– А почему такое прозаическое? Хотите, я придумаю?

– Что придумаешь?

– Другое имя, получше. Ну, скажем, «Снежная королева»…

– Не надо нам никаких королев, – забеспокоился капитан. – Нам надо уцим добывать, нам добыватель нужен, а не королева. Ребятишки! – позвал он.

Вылезли трое. Чумазые, изодранные, с обмороженными лицами.

– Вот, ребятишки мои. Вместе на червя пойдем. Это Джи, это Ну-Ну, а это вот – Пок. Знакомьтесь, это наши новенькие. Беня и Щерба.

Мы со Щербатиным постарались выглядеть вежливыми и дружески настроенными. Я, чтобы не перепутать имена, запомнил новых соратников по особым приметам: у Джи не хватало нескольких передних зубов, Пок все время икал и кашлял, а Ну-Ну то и дело нервно оглядывался, словно опасался слежки. Нашему появлению, как мне показалось, они были очень рады.

– Ну вот, – развел руками Дядюшка, добродушно улыбаясь. – Сейчас гаечки завертим, болтики подкрутим – и в дорожку.

Подкручивание болтиков затянулось надолго. Мне и Щербатину пришлось еще помогать устанавливать чистые баки для пульпы – они крепились на корпус ледохода с помощью проволочных узлов.

Потом пришел транспорт – гусеничный вездеход и длинная платформа, на которую погрузили «Добывателя уцим». При этом, мне показалось, сломали две штанги.

Нам пришлось трястись на платформе, на самом морозе. Я сидел, завернувшись во все тряпки, которые только удалось найти по углам и закоулкам. Вместо варежек я приспособил тройной слой белых носков. Однако Джи при этом, кажется, поглядывал на меня неодобрительно.

База давно скрылась за горизонтом, вокруг простиралась ледяная степь, кое-где перечеркнутая трещинами. Ветер гнал впереди нас бог весть как попавший сюда одноразовый носок. Я откровенно тосковал и завистливо поглядывал на кабину, где в тепле и уюте пребывал наш капитан.

– Щербатин, ты жив еще?

– Не дождешься…

– Щербатин, неужели Цивилизация не придумала теплых вагончиков для нас?

– А Цивилизация не раздает свои блага кому попало.

– Я не кто попало, я все-таки человек.

– Ты ноль. – Щербатин ядовито засмеялся. – Ты – серая масса.

На бритвенно-ровном краю горизонта затемнела крошечная точка. Она приблизилась и распалась на потрепанный брезентовый купол и два гусеничных вездехода. Нас ждали. Несколько человек махали нам руками и подпрыгивали – то ли от холода, то ли от нетерпения.

Дядюшка Лу на ходу выскочил из кабины и зашагал к встречающим. Шарфы, шнурки и тесемки трепетали на ледяном ветру. Потом нас подвели к широкой расщелине во льду, которая, как мне показалась, была искусственно расширена.

– Здесь червь! Здесь большой червь! – тараторил незнакомый человек, на котором было напялено, по всей видимости, три или четыре теплые робы. – Я лед слушал: у-у-у! У-у-у! И воздух дышит, чуете?

Дядюшка и его многоопытная команда с профессиональным интересом оглядели расщелину, послушали, потом зачем-то взяли с краев и примяли на ладонях комки снега. Покивали друг другу. Дядюшка посмотрел по сторонам и махнул рукой: можно начинать.

– А вы чего? – кликнул он нас. – Лезьте в машину-то, лезьте!

Мы с Щербатиным панически переглянулись. В кабину пришлось влезать кое-как через крошечную дверцу в самом низу. Внутри была жуткая теснота, мне даже пришлось снова выбираться, чтобы Ну-Ну смог протиснуться в машинное отделение.

Мы разглядели небольшое железное креслице, перед которым торчал целый куст рычагов и рукояток. Было темно, свет пробивался через узкое исцарапанное стекло перед креслом. Я то и дело натыкался боками на какие-то торчащие детали. Стало ясно, почему на всех промысловиках так изодрана одежда.

– Вон там примоститесь как-нибудь, – посоветовал Дядюшка, занимая свое капитанское кресло. – И обвяжитесь, бросать же будет.

Наконец мы кое-как устроились. Щербатин – на полу, я – на узком металлическом ящике у стены. Неподалеку приспособились и Джи с Поком. Со стен свисали обрывки засаленных веревок, которые мы обвязали вокруг себя. Затем капитан постучал ногой в железную стену, и наш ледоход начали стаскивать с грузовой платформы.

С гулким скрежетом «Добыватель уцим» воткнулся в расщелину. Мы повисли на своих веревках, не в силах вдохнуть или выдохнуть.

– Можно! – крикнул Ну-Ну из своего отсека, и Дядюшка взялся за свои рычаги.

Заработали фрезы, застучали неведомые механизмы внутри корпуса, и наша железная скорлупка принялась протискиваться в ледяной мир. Свет померк. Дядюшка включил внешнюю фару, но ее свет видел только он сам через смотровое стекло.

– Стой! – крикнул через минуту Ну-Ну и затем начал долбить чем-то тяжелым по металлу. – Можно! – разрешил он, закончив.

Действительно, начало бросать. Веревки врезались в тело, кроме того, с непривычки начало тошнить. Я пока держался, лишь издавал иногда сдавленные всхлипы. Щербатин же только поругивался вполголоса.

Я заметил, что Пок поглядывает на наши мучения с понимающей усмешкой. Вдруг подумал: что будет, если меня вырвет и все разнесет по кабине. Тогда им будет не до усмешек.

– Страшно? – крикнул Пок, перекрывая лязг шестеренок.

– Весело, – ответил ему Щербатин. А я спросил:

– Черви не очень опасные?

– Не-ет! – рассмеялся Пок. – Червь – он тебя и не заметит. Да ты все равно в кабине… – Он закашлялся и примолк.

Тут ледоход начало очень уж сильно швырять, и мы вцепились в свои веревки. Наверно, трещина пошла зигзагами. Вдобавок по корпусу стали бить ледяные глыбы, которые отваливались от прикосновений машины. Я уже решил, что вернусь наверх в виде отдельных кусков, как вдруг тряска закончилась, сменившись ритмичным покачиванием.

– Ну все, – вздохнул Дядюшка. – Нора началась, можно передохнуть.

Он бросил рычаги, а из машинного отсека высунулась физиономия Ну-Ну.

– Штанга четвертая выпадает, – сообщил он, настороженно оглянувшись. – И крюки в двух местах уже сточены.

– А куда смотрели? – немного рассердился капитан. – Чего тогда ремонтировали? Ладно… – Он махнул рукой. – Покушаем, пока тихо.

Выяснилось, что я сижу на ящике с комбикормом. Чтобы с него слезть, пришлось потеснить Щербатина, а тот в свою очередь сдвинул с места Джи. Пок, стараясь кашлять в сторону, раскидал кормежку по картонным тарелкам, раздал дощечки-ложки. С великим трудом к нам втиснулся и Ну-Ну.

Машина, плавно покачиваясь, шла по тоннелю, а мы жевали перетертую траву, скорчившись в три погибели.

– Нравится у нас? – поинтересовался Дядюшка, облизывая свою дощечку.

Щербатин бросил на меня предостерегающий взгляд, потом ответил:

– Конечно! Хорошая работа, хорошие люди.

– М-да… – умиротворенно закивал капитан. – Догоним червя – будет для нас чего-нибудь вкусненькое. А вы надолго хотите тут остаться?

– До первого холо, – пожал плечами Щербатин.

– А вот и зря. Куда вы с этим первым холо? В такую же дыру, только в другом месте. Я тут уже двадцатый сезон, к вашему сведению.

– Да, – присоединился Джи, обнажив беззубую улыбку. – Дядюшка у нас ветеран. Самый опытный промысловик. У него пятое холо.

– Пятое холо? – Щербатин с сомнением оглядел изодранный наряд капитана. Тот это заметил.

– А ты на одежку не гляди, – с укоризной сказал он. – Ты вот куда гляди…

Он полез под свои рычаги и выудил оттуда некий сверток. Встряхнул, расправил – и перед нами заблестел длинный расшитый золотом халат.

– Вот! – со значением проговорил капитан. – Вот в чем я войду в Цивилизацию. И не с первым холо, а с шестым. Сразу как уважаемый гражданин. Посмотрят и увидят: Человек! – Он поднял палец. – А вы говорите, первое холо…

– Правильно, Дядюшка Лу, – почтительно согласился Ну-Ну.

– Я не буду размениваться на мелочи. – Тон капитана вдруг сделался резче, в глазах блеснули психопатические искорки. – Я приду в дом из нескольких комнат. У меня будет домашний помощник. У меня будет право каждый день посещать развлекательные центры, причем с отдельным столиком. За этот столик я смогу садиться с любой женщиной. Меня будет возить наземная машина…

Дядюшка распалялся. Стало страшно, что он сейчас взорвется или лопнет. Чувствовалось, что ему хочется встать в полный рост, но тогда он въехал бы головой в потолок кабины.

– Посмотрим, кто кому будет кланяться! – рычал наш капитан. – Посмотрим, кто будет выпрашивать лишнюю пару ботинок или деталь для ледохода! Вот тогда-то сразу станет ясно, кто человек, а кто просто так…

Он вдруг резко сник, скомкал свой халат и затолкал его под рычаги. Оглядел нас чуть виноватым взглядом, потом вернул на лицо обычную ласковую улыбку.

– Ну, кушайте, кушайте…

Я передвинулся ближе к смотровому стеклу, пригляделся. В желтом свете фары уходил в неведомую даль ледовый тоннель. Машина двигалась по нему, расставив в стороны свои штанги и распорки, упираясь ими в стены. Наверно, со стороны «Добыватель уцим» напоминал раскоряченного паука, ползущего в трубе.

Звенели и щелкали шестеренки в механизме, скрипели сочленения штанг. Тихо шуршал осыпающийся лед. Кабина уже согрелась нашим дыханием, потянуло в сон.

– А вы поспите, – посоветовал Дядюшка, заметив мой нечаянный зевок. – Червя еще долго будем гнать. Вам пока и заняться нечем. Поспите…

Собравшись в клубок и обмотав себя веревками на случай кувырков и тряски, я затих на полу кабины. Перед тем как погрузиться в сон, я еще долго слышал, как кашляет Пок, как Ну-Ну перекликается с капитаном и долбит чем-то тяжелым по железному.

* * *

Я подумал, меня бьют ногами человек десять. Но оказалось, это ледоход так трясется, что я болтаюсь на своих веревках, подобно марионетке.

– Давай, шевелись! – орал мне в лицо Джи. – Подымайся! Спать сюда пришел?

– Червь, червь… – бормотал Дядюшка, и его голос дрожал от возбуждения.

В полутьме кабины я налетел на кого-то головой и тут же в ответ получил по этой голове коленом.

– Обвязывай здесь и здесь, – донесся голос Пока.

Я разглядел, как Щербатин и Джи возятся вокруг Пока, опутывая его длинным канатом. Из машинного отделения неслась ругань Ну-Ну и частый громкий стук.

– Помогай! – крикнул мне Джи.

Я тупо взялся за край каната.

– Ребятушки, торопитесь, – стонал капитан. – Шибко быстро ползет.

Я на мгновение вгляделся в смотровое стекло. Фара светила слабо и неровно, однако я увидел червя. Мне показалась, что впереди нас глухая черная стена. Она колыхалась, то сжималась, то снова надувалась и постоянно уходила от нас.

– Жми на полную, цепляемся! – крикнул Джи и грохнул ногой в переборку машинного отсека. Стук оттуда участился.

Джи прыгнул и опустился на корточки рядом с капитанским креслом и тоже уцепился за рычаги. Я поражался, как его не сносит с места ужасающая качка и тряска. Видимо, дело привычки.

Ледоход ускорил движение, живая стена стала приближаться.

– Еще малость… – бормотал капитан. – Еще чуточки…

– Есть! – крикнул Джи. – Зацепили.

– Еще одну, – отозвался Дядюшка.

– И еще одну, – охотно кивнул Джи.

Они втыкали в тело червя свои пики и гарпуны, чтобы закрепиться. Крючья заскрежетали по льду, обваливая стены – теперь уже ледоход не сам двигался, его тащил червь.

– Четыре точки, – доложил Джи. – Еще?

– Хорош. Опускайте Пока.

– Опускайте Пока! – крикнул Джи, повернувшись к нам со Щербатиным.

Мой приятель, видимо, уже знал, что делать. Он согнулся к люку в полу и распахнул дверцу. Подуло ледяным сквозняком. В черном провале едва заметно мелькали белые стены тоннеля.

– Давай, Пок! – ободрил Джи.

Пок начал осторожно вылезать в люк. Я придерживал канат, перепустив его через плечо, Щербатин подстраховывал нас обоих. Мне было, наверно, так же страшно, как Поку. Вылезать из ледохода навстречу холодному, бегущему на тебя мраку – все равно что прыгать из поезда в тоннеле метро. Именно тогда мне стало ясно, почему на разработках так быстро присваиваются холо.

– Закрепляюсь! – сообщил Пок. Он делал подвижную петлю на скобе, приваренной снаружи кабины.

«Как бы не свалиться, – мимоходом подумал я. – Костей потом не соберешь».

Мы не видели, как Пок перебрался на тело червя. Либо перепрыгнул, либо острожно перешел по гарпунам.

– Порядок! – крикнул Джи. – Ребята, к насосу, живо!

Щербатин первым начал протискиваться в машинное отделение. У меня было несколько секунд, чтобы выглянуть наружу. Пок взялся за гофрированный шланг-хобот, что висел спереди кабины, и теперь осторожно втыкал острый металлический конец в тело червя.

Я вслед за Щербатиным влез в машинный отсек. Мы скорчились в тесноте, нащупывая рукоятки насоса.

– Качайте, качайте! – донесся голос капитана.

Насос сначала шел совсем легко, потом в нем захлюпало, и рукоятки стали тормозиться. Ну-Ну приложил ухо к корпусу, потом выглянул в кабину.

– Нету ничего! – крикнул он Дядюшке. – Глубже надо.

Качать стало тяжело – пульпа пошла в баки. Через минуту я понял, что выдыхаюсь. Если бы стоять, широко расставив ноги, тогда ничего. Но в положении полусидя и на весу физическая работа превратилась в пытку.

– Не сачкуй! – разозлился Щербатин, заметив, как слабеет мой трудовой пыл. – Я за тебя уцим зарабатывать не буду.

Силы кончались, но снова откуда-то брались. У меня болела спина, бока, шея. И руки, конечно. Насос с аппетитным чавканьем перегонял червячью пульпу, она выползала через неплотности, и скоро под ногами стало скользко. Вдобавок завоняло желчью.

Потом насос начал снова хлюпать, и вскоре качать стало легко.

– Все, кончайте! – дал отмашку Ну-Ну. – Надо место менять.

Мы со Щербатиным, обессиленные, вывалились в кабину. Руки тряслись, как после отбойного молотка.

– Уморились, – улыбнулся Дядюшка Лу. – Ну, отдохните пока. Червя долго доить нельзя. Два бака уже полные. Надо ждать, пока пульпа снова придет.

* * *

Я молил, чтобы ожидание продлилось подольше. После насоса я готов был заснуть и спать долго-долго.

Но тут вдруг в кабине появился Пок. Его тоже трясло – от холода. Щербатин нашел в себе немного сил, чтобы помочь ему влезть в люк.

– Холодно как, – выдохнул Пок, растирая руки. Потом полез за пазуху и вытащил кусок чего-то черного, блестящего и мокрого.

– О-о, а вот и вкусненькое! – обрадовался Дядюшка.

Пок вытирал об одежду большой кривой нож. Я понял, что он отрезал кусочек от червя, чтобы порадовать нас свеженьким мясом.

– Сейчас, сейчас… – пообещал капитан, вытаскивая откуда-то предмет, более всего похожий на большую мясорубку. – Приготовим, покушаем… Червя-то доить пока нельзя, пусть себе ползет.

Мясорубку закрепили прямо на капитанском кресле. Джи поделил кусок на части и присыпал каким-то зеленым порошком. Капитан начал крутить рукоятку, из раструба поползла темная масса с зелеными вкраплениями. Джи подставлял под нее картонные тарелки, время от времени досыпая в мясорубку новые порции порошка.

– Беня, ты проголодался? – тихо спросил Щербатин.

– Я бы не сказал.

– Вот и я тоже не очень голодный.

– А отказываться неудобно…

Капитан все крутил рукоятку, а черная масса все лезла и лезла. Я заметил, как повеселел экипаж, с каким нетерпением наши спутники глядят на любимое блюдо. Даже Ну-Ну высунул голову из своей железной каморки и беспокойно принюхивался, словно боялся оказаться без порции.

– У всех профессий есть свои достоинства и недостатки, – глубокомысленно проговорил Дядюшка. – Только у нас да у охотников есть возможность иногда откушать свежатинки. Там, в центре, таким продуктом питаются только после четвертого холо.

– А чем – до четвертого?

– Вы – синтетикой, – сочувственно улыбнулся Дядюшка. – Станете побогаче, будете получать еду из червячной пульпы и другой органики. Ну а для десятого холо, например, выводят специальных животных и выращивают особые растения. До этого вам еще долго расти.

Мы со Щербатиным выразительно переглянулись. Дома мы без всяких холо жрали картошку и другие «особые растения».

– А синтетика была не так уж плоха, – не разжимая зубов, проговорил Щербатин.

– Ну, кушайте. – Дядюшка протянул нам по тарелке. – Пользуйтесь удачным случаем. И Поку скажите спасибо.

– Спасибо тебе, Пок, – задумчиво вздохнул Щербатин, осторожно нюхая деликатес.

– Наверно, очень вкусно, – добавил я для пущей вежливости.

Я не успел даже как следует разглядеть блюдо, как вдруг оно оказалось у меня на лице. Я и не понял, как это произошло, просто тарелка выпрыгнула из рук и прилипла к носу. Через долю секунды по ушам пропилил оглушительный скрежет, и мы все повалились с ног.

Далее все происходило, как в замедленном кино. Дядюшка, Джи и Пок вдруг непостижимым образом отдалились от меня где-то на метр. Потом я заметил, что между нами разрыв в полу и он стремительно растет. Ну-Ну пронзительно вскрикнул и рухнул в этот разрыв, моментально исчезнув из вида. Я бы тоже упал, потому что пол вдруг резко накренился, но Щербатин схватил меня за шиворот.

Ледоход разорвался на две части. Червяк, по всей видимости, заметил трещину в стене и решил ее разведать, свернув из ровного и просторного тоннеля. Об край этой трещины и шарахнуло нашего «Добывателя уцим».

Я не сразу успел испугаться. Я машинально схватился за какую-то железку – это оказалась штанга, застрявшая в ледяной стене – и еще несколько секунд видел, как удаляется оторванная кабина, прицепившаяся к телу червя. Еще я успел увидеть, как из нее выпал и сгинул во мраке наш капитан, за ним – Джи, ну а дальше просто отключились бортовые лампочки и все потонуло в темноте.

Я висел в этой темноте, уцепившись за холодную железяку, словно утопающий за соломинку. Штанга медленно накренялась, ломая хрупкий лед.

– Беня! – заорал где-то рядом Щербатин.

– Я здесь!

– Я тоже здесь. Она падает!

– Кто?

– Машина падает.

Оставшаяся часть ледохода, видимо, еще держалась на своих крючьях. Но я уже слышал, как осыпается лед, как он скрипит, как медленно отпускает вцепившиеся в него распорки.

– Беня-а-а! Я пада-а-а…

Он сорвался. Но звук его голоса удалялся медленно. Похоже, он не падал в бездну, а просто скользил по ледяному желобу.

– Щербатин!

Ответа не последовало. Я покрепче вцепился в свою железку. Я, наверно, мог держаться за нее сколько угодно, целую вечность – лишь бы не свалиться вниз, в темноту, в неизвестность. Сил бы хватило – так мне казалось.

Но лед не хотел меня держать. Он ломался, медленно осыпаясь, стуча маленькими хрупкими кусочками где-то внизу. Вдруг рядом что-то оглушительно ухнуло, треснуло, заскрежетало. Через секунду я услышал внизу приглушенный удар и шум падающего льда. Я понял – машина тоже свалилась со стены. Очередь за мной.

Штанга пришла в движение. Сначала медленно, потом все быстрее, быстрее она выкорчевывалась из ледяной стены. Я попытался вскарабкаться, я забил ногами по воздуху в нелепых попытках зацепиться хоть за что-нибудь.

Но ноги ощутили только пустоту. Через мгновение я оказался без всякой опоры.

* * *

Не могу утверждать, что за те несколько секунд перед глазами прошла вся моя жизнь. Да, жизнь прошла, но не та, что была. Я увидел жизнь, которая могла бы быть.

Я увидел и высокие светлые города, и толпы друзей, и улыбки женщин, я почувствовал запах утреннего леса из окна, я услышал шорох груды исписанных листов, которые шевелит на столе ветер… И еще много чего хорошего – такого, что у меня бывает только в мечтах. Но постоянно на передний план выползала физиономия Щербатина. И он говорил мне с глумливой улыбкой: «Беня, я сделаю из тебя человека».

Сделал. Спасибо.

И вдруг я понял, что жив. Да, я падал, я ударялся о лед, я катился по нему, куда-то проваливался. Орал, помню. И почему-то остался жив.

Вокруг было светло. Я лежал на толстом-толстом ковре из какого-то моха или лишайника, и этот лишайник светился. Несильно, не так, как электрическая лампочка. Но он был повсюду, поэтому везде было светло.

– Цел? – раздался рядом голос Щербатина.

Я молча встал. Встал сам, не обращая внимания на боль, терзающую все тело. Щербатин был рядышком, он стоял, морщась и потирая бока и плечи. Я смотрел на него. Он смотрел на меня. Я искал ругательства, которые могли бы выразить хоть часть того чувства, что клокотало у меня внутри.

Таких ругательств не находилось. Все казались слишком вежливыми.

Я смотрел на него, а он на меня.

– Ну хватит, – проронил он наконец. – Ты же сам мечтал пережить крушение корабля, забыл уже?

– Сволочь, – неслышно выдохнул я.

Я сел на землю – синяки и ушибы напоминали о себе. Я посмотрел вокруг: неровная бугристая поверхность, сплошь заросшая светящимися растениями. Ледяные столбы, спускающиеся из черноты. Гигантские сосульки, влага, осторожный стук капель.

– А здесь и не холодно, – беспечно произнес Щербатин, снимая теплую промысловую робу.

Свет от растений не давал теней, и от этого окружающий мир казался нереальным, искусственным, как компьютерная игра. Или как кино. Неподалеку уродливым пауком темнели останки ледохода. Штанги и распорки беспомощно торчали в стороны.

Щербатин сначала терпел то нервное напряжение, которое исходило от меня, потом оно стало его бесить. Он что-то забормотал, зачертыхался. И наконец взорвался.

– Ну все, хватит! – заорал он. – Хватит! Ты знал, на что шел. Ты видел, что это опасно. И ты сам этого хотел.

– Я не шел, – тихо и внятно ответил я. – Ты меня вел.

– А раз сам ходить не можешь, тогда молчи!

– А я и молчу.

– Слишком выразительно молчишь.

Мы вдруг оба притихли. Я бы даже сказал, потухли, как прогоревшие свечи. Я сидел и рассеянно потирал свои шишки. Щербатин ходил взад-вперед, мельтеша перед глазами.

– Ну все, – спокойно сказал он. – Есть соображения?

– Нет.

– Тогда вставай и пошли. Можешь идти?

– Я никуда не пойду.

– Как? – У моего приятеля просто отпала челюсть.

– Я буду сидеть и ждать помощи. Если мы начнем бродить, нас не найдут. Нужно сидеть на одном месте и ждать.

– Ждать? – еще больше изумился Щербатин. – Чего ждать?

– Помощи. Потерпела аварию машина. Пострадали шесть человек. Нас должны искать. Поэтому не будем усложнять работу спасателям и блуждать по этому подземелью.

Щербатин несколько раз кивнул с очень странным выражением лица.

– Все сказал? А теперь послушай меня. Никто нас спасать не будет. Ни одного идиота не найдется лезть в эти пещеры ради кучки разнорабочих с нулевым холо. Никто не станет долбить лед на несколько километров и вытаскивать безвестного поэта. Это ясно?

– Неясно.

– Зато правильно. А поэтому мы сейчас встанем и пойдем искать людей. Если наша машина разбилась, значит, могли разбиться и другие. Если мы остались живы, то и другие тоже смогли спастись. И, возможно, они продолжают где-то тут жить и как-то кормиться. Ты ведь хочешь кушать?

– Потерплю.

– Не замечал за тобой особой терпеливости. Через час начнешь ныть и просить, чтобы я раздобыл тебе обед. А поэтому вставай, дорогой мой, и – шагом марш за мной!

Он подошел к разбитому ледоходу и оторвал одну из распорок с острым наконечником.

– Будет у нас вроде оружия на всякий случай. Тяжелая штука, понесем по очереди. Ну вставай, пошли. Э-эх, жаль, не нарисовали и здесь желтую полосу. Привела бы куда надо.

Ну, естественно, я встал и пошел. Остаться без Щербатина для меня означало бы верную смерть.

Мы шли и шли, а призрачный мир вокруг практически не менялся. Здесь, наверно, и времени не существовало – зачем оно? Иногда что-то происходило – например, где-то далеко обрушивалась ледяная глыба. Или вдруг начинало хлюпать под ногами. Или нам приходилось перебираться через ручей, в котором змеились светящиеся водоросли.

Ледяной потолок над нами то уходил высоко во мрак, то опускался так, что можно было потыкать в него нашим «копьем». Столбы и сосульки порою срастались в стены, так что нам приходилось идти через коридоры. Светящийся мох шуршал под ногами, отломанные веточки падали и медленно гасли.

Потом вдруг Щербатин, шедший впереди, зацепился за что-то ногой.

– Ну и ну! – сказал он, поднимая находку. – Вот она – последняя весточка от незабвенного Дядюшки Лу, нашего доблестного капитана.

Он держал в руках Дядюшкин халат. Я машинально взглянул наверх, но там была только чернота.

– Хочешь? – спросил Щербатин.

Мне было все равно.

– Ну тогда я поношу. – Он натянул халат на себя. – Кажется, впору.

Что и говорить, странное зрелище мы представляли. Два путника в призрачном свете: один в золотом халате и с копьем, другой – понурый и поникший, со всем смирившийся.

– Щербатин. – Я остановился. – Посмотри. Этого следовало ожидать.

Впереди громоздились останки ледохода. Нашего ледохода. Естественно, что, идя без ориентиров, мы сделали круг.

– Тихо. – Щербатин вдруг насторожился. Я присел на корточки.

Здесь были люди, несколько человек. Они ползали среди светящихся растений и, видимо, собирали останки нашего кораблекрушения.

– Зря мы ушли, Щербатин, – сказал я. – Наше место уже захватили аборигены.

– Они его и так бы захватили, – ответил он и смерил меня взглядом. – С такими-то защитниками…

Нас заметили. Худые оборванные фигуры вдруг зашевелились совсем рядом, заблестели глаза. Костлявые пальцы сжимали палки или пики вроде нашей.

– Проваливайте, – сипло проговорил один незнакомец.

– Да мы… – Щербатин шагнул вперед, но едва не наткнулся грудью на пику.

– Проваливайте.

– Это наш ледоход, – клялся Щербатин. – Мы только что на нем…

– Это не ваш ледоход. Проваливайте.

Аборигены вообще не желали с нами разговаривать. Придвигаясь маленькими шажками, помахивая пиками и дубинами, они оттесняли нас от трофеев. Я мог их понять. Когда еды на всех мало, любой незнакомец – враг.

– Ты вроде людей искал? – произнес я, когда нас отогнали и ледоход скрылся из вида. – Нашел, поздравляю. Хорошо, хоть не раздели.

– Мы идиоты, Беня.

– За всех не говори.

– Нет, я за всех скажу. Ты тоже идиот. Ты тоже не догадался, что в машине мог сохраниться ящик с комбикормом.

– О-о, черт! – простонал я. – Но ведь мог и не сохраниться?

– Да, Беня, мог и не сохраниться. Будем утешать себя этим. Два идиота…

Мы побродили немного, потом посидели. Потом снова отправились бродить. Нашли почерневшие обрывки бумажного носка.

– Надо было хоть спросить, что они тут жрут, – подал голос Щербатин.

– В данный момент – наш комбикорм.

– Давай, что ли, присядем.

Видимо, голод уже начал пробирать. Ноги не хотели ходить, руки – шевелиться. Наступила апатия. Мы сидели прямо на светящихся растениях и даже не разговаривали.

Потом я прилег. Но лежать было не очень удобно, я снял теплую куртку и подстелил под себя. И, кажется, уснул.

Сколько спал, не знаю. Но когда открыл глаза, послышался какой-то гул. Щербатин был рядом, он тоже прислушался. Мы оба решили, что очередная ледяная глыба обрушилась с потолка. Впрочем, для нас этот потолок был небом.

А глыба оказалась вовсе и не глыбой.

Мы решили, что начался какой-то катаклизм. С потолка-неба очень быстро опустилось нечто черное, огромное и подвижное. Там, где оно касалось светящихся зарослей, оставались черные полосы и кучи поднятого грунта. Ледяная крошка вперемешку с громадными кусками валилась непрерывным потоком, это был настоящий ледопад.

Мы со Щербатиным, естественно, уже удирали изо всех своих слабых сил. Он даже позабыл про пику.

– Все, стой, – выдавил вдруг он. – Не могу....

– Что… – Я тоже тяжело дышал. – Что это было?

– Это червяк. – Щербатин с шумным выдохом опустился на колени. – Это чертов ледяной червяк, он жрет свою траву.

– Он мог нас придавить и даже не заметить.

– Мог, Беня…

Мы посидели, отдышались. Переглянулись.

– Ну пошли, что ли, поглядим, – вздохнул Щербатин. – Он уже, наверно, не вернется. Он там все сожрал.

Мы ходили по вспоротой земле, присыпанной ледком. Медленно угасали обломки светящихся веточек. Было жутко видеть это: так, наверно, выглядит земля после бомбежки.

Щербатин нашел свою пику и нехотя поднял ее, словно не очень стремился принимать на себя лишнюю тяжесть.

– Посидим, – предложил он.

Мы сперва помалкивали. Щербатин задумчиво обнюхивал обломок светящейся ветки, потом лизнул его, попробовал укусить. Наконец бросил под ноги.

– Щербатин, – вяло проговорил я, – вот скажи: тебе плохо было в твоей пятикомнатной квартире?

– Плохо, – просто ответил он.

– Что, даже хуже, чем здесь и сейчас?

– Хуже.

– Не понимаю… – пробормотал я. – Ну ладно я – спьяну, можно сказать, сюда попал. Но ты! Сознательно ведь!

Щербатин воспроизвел нечто среднее между вздохом и стоном. Мы не понимали друг друга.

– Что у тебя там осталось, Беня? – проговорил он, стараясь выглядеть спокойным и терпеливым наставником.

– Жизнь! – воскликнул я. – Нормальная человеческая жизнь! Ты что, идиот?

– Жизнь, – кивнул мой приятель. – Хорошо. Нормальная жизнь. Дай-ка я попробую ее себе представить. Итак…

Он прищурился, подперев голову кулаком.

– Итак, – повторил он, – жизнь. Утро. Ты просыпаешься в несвежей постели. И из холодильника наверняка воняет. Это твое утро. Оно начинается с затхлых простыней и такого же холодильника. Продолжать?

– Зачем?

– Буду продолжать. Работа. Нет, дорога на работу. В троллейбусе ты смотришь на красивых женщин. Ты думаешь: «Когда-нибудь, может быть…» Верно?

– Все смотрят!

– Верно. Смотрят, а потом действуют. Ты – просто смотришь. Тебе ничего не светит, ты это знаешь и поэтому только смотришь. Дальше – работа…

– Да заткнись же ты!

– Тихо, тихо… Слушай. Работа. Начать с того, что в твоем театре здороваться с тобой, пожалуй, не считает нужным даже вахтер. С тобой не пьют. И курить ты ходишь один…

– Я не курю!

– Соболезную. Даже в этом ты в стороне от коллектива. Над тобой посмеиваются. Стоит тебе просто споткнуться на лестнице, это превращается в местный анекдот. Так?