Текст книги "Человек в системе"

31. В чем эффект пародиста? Один актер имитирует другого актера, или не актера, подражая его речи, жестам, манерам, интонациям. Забавляет уже то, что один человек делает свойственное другому человеку: взлом реальности забавен как факт.

Плюс легкие утрирования и несоответствия поведению реального прототипа. Эдакие клевки-проломчики в стереотипе образа.

Пародист словно создает зыбкий контурный портрет вокруг реального образа, и этот изображаемый контур то точно совпадет с поведением и обликом оригинала – то вдруг в некоторых местах «отклеивается», «отстает» от реального героя. Совпадение забавляет мастерством пародиста и тем, что явно один человек явно ведет себя точно как другой. Расхождение – забавляет взломом стереотипа образа реального героя.

32. Карикатура, шарж, – это изобразить героя так, чтоб он был и узнаваем – и явно искажен. Искажения гротескны, несут явный знак юмора – т. е. отсыл к взлому стереотипа внешности без трагичности и сочувствия. И этот взлом стереотипа внешности, как знак юмора, отсылает к подразумеваемой ситуации, обозначаемой и оставшейся за полем зрения. Такая условная внешность ассоциируется и соответствует нестереотипному поведению. – Черты смешного, невозможного, глупого, нелепого, чудаковатого, – выражают характер условного комичного человека – совершающего условные комичные поступки.

33. Знак юмора в одной знаковой системе – дает отсыл к юмору и в других знаковых системах. Можно сказать, что:

Знак юмора полисистемен.

Если человек представляется комичным на уровне облика, или на уровне поведения, или на уровне разговора, – то юмор-знак на одном лишь уровне дает воспринимающему сознанию отсыл и на другие уровни, подразумевая их комическое соответствие проявленному знаку.

Юмор синтетичен.

34. Поэтому плохой комик юморит на всех уровнях: он и кривляется, и падает, и нелепо одет, и нелепо говорит. Тупому зрителю – чем понятнее, тем смешнее.

Хороший комик предпочтет выдерживать твердый реализм во всех слоях действия – кроме отдельных деталей в одном лишь слое. Скажем: серьезное лицо, хороший костюм, ловкие манеры, и всегда роняет на ногу соседу любой предмет, который берет в руки. Несоответствие этой черты всем остальным несет больший комический эффект, чем нелепость во всем.

Умный зритель предпочитает именно второй вариант.

Избыток комического уничтожает эффект комического.

Избыток комического уничтожает неожиданность. Невозможно взломать стереотип там, где он находится в ежесекундно ломаемом вдребезги состоянии.

Крошево стереотипа и взлом стереотипа – разные вещи.

(Это аналогично тому, что бесконечно простирающаяся сцена свального греха, он же групповой секс, по прошествии времени возбуждает мало, что отлично знают сексопатологи. Но отдельные откровенные касания и показы движущейся к сближению пары, где общая поверхность воспитанности и пристойности прокалывается иглами сдерживаемой и рвущейся страсти, возбуждает гораздо больше. Это аналогично проститутке, одетой в невинную гимназистку. Знак разврата, взламывающий стереотип невинности, действует сильнее, чем знак разврата во все тело без признаков чего-либо иного.)

35. Юмор языковой подразделяется, пожалуй, на три основные формы.

а). Передача ситуации. Здесь функция языка чисто служебная: передать то, что случилось. Шванк, фацетия, микроновелла, комическая ситуация передается через вторую сигнальную систему.

б). Передача ситуации не только событийной, но и языковой. Остроумный ответ. Язвительный вопрос. Непонимание фраз друг друга в диалоге. То есть: взлом мыслительно-языкового стереотипа теми же мыслительно-языковыми средствами. Не так понял другого и ответил в другую степь. Мы-то вместе с первым говорившим понимали как он, правильно и логично, а второй-то собеседник понял все не так и ответил ну дико; или второй собеседник знал что-то, чего не знали мы, и ка-ак открыл это своим ответом, мы аж полегли. На такой конструкции построены все анекдоты.

в). Стилистический юмор. Это уже тоньше и интереснее!

Все слова в языке обладают сочетаемостью с кругом других слов. Круг сочетаемости у слов разный. Основные глаголы и существительные сочетаются почти с чем угодно в языке. Степень сочетаемости тоже разная. От стопроцентной до весьма сомнительной и индивидуальной: «высокий столб», «высокий порыв», «высокий долг», «высокий голос».

Стилистическое мастерство писателя, стилистическое богатство языка, – это умение и возможность сочетать несколько слов из сотен – тысяч в языке так, чтобы возникал дополнительный стилистический эффект. То есть в сочетании появлялся оттенок чувства, оттенок значения, которого можно добиться только вот сочетанием этих слов, если поставить их рядом вот в таком порядке. (Как оттенок цвета достигается смешиванием нескольких красок, а вообще в чистом виде такой краски вроде и нет.)

Сочетаемость слов – часть общей конструкции языка. Эта сочетаемость весьма подвижна, вариабельна. Но очерчена пределами. Есть то, что уже не сочетается: «зеленый свист» или «восхитительное отвращение». Слова должны быть одного смыслового ряда и не противоречить друг другу.

Ну так принципы сочетаемости тоже стереотипны. Все возможные конкретные сочетания трехсот тысяч слов, конечно, перечислить и заучить нельзя. Но сочетаемость рядов, групп и гнезд любой приличный носитель языка понимает и чувствует. «Любезный враг» или «боковая птица» звучит невразумительно, неправильно.

Стереотип сочетаемости – это в основе блоки типа:

Лайнер? – серебристый!

Фрукт? – яблоко!

Друг? – верный!

Невеста? – юная! И т. д.

Произнося любое слово – мы уже определили круг стереотипа: какие слова могут стоять рядом с этим, следовать за этим. А могут следовать совсем не все.

И вот мы употребляем грамматически корректную конструкцию, все падежи и склонения на месте, окончания согласованы, слова подобраны из совместимых смысловых рядов. И пишем доброжелательно:

Ушибленная невеста.

Заботливый враг.

Взлетающий друг.

Гнилой лайнер.

Парализующий фрукт. И т. д.

Имеем взлом стереотипа сочетаемости. Это – самые простые, двусловные, лобовые примеры. На деле словосочетаемость в языке шире, тоньше, ажурнее, пространнее. Надо еще добавить единство интонации текста, эмоционального уровня текста, определяемого ими словаря. И вот вам:

«Проповедовал своей лошади доктрину вечного проклятия, решая в положительную сторону вопрос о бессмертии ее души». Это возчик орет на лошадь. Мастер О. Генри. В этой развернутой фразе взломан не только стереотип вербального сочетания «проповедовал лошади» и далее. Но и стереотип сочетания событийной сцены и ее словесного оформления. Проповедуют – в церкви, матерят – лошадь. Сочетают по половинке разломанных стереотипов – и возникает юмористический эффект.

г). Взлом стереотипа сочетаемости слов – тесно связан со взломом семантического стереотипа слова, что и есть основной тип языкового юмора. Из контекста явствует, что слова употребляются «чуть-чуть» не в том смысле, как обычно принято. Семантическая функция слова в контексте «чуть-чуть» непривычная, неожиданная, нестандартная, нерядовая. Между словом и его значением образуется некоторый люфт. Фраза перестает быть стилистически нейтральной – хотя все слова по отдельности могут в ней быть стилистически нейтральны.

«Остап вытер свой благородный лоб». «Комары стонали, но сесть не решались». «Сметливое и решительное лицо студента, в восьмой раз пересдающего экзамен».

Суть иронического стиля – во взломе вербально-семантического стереотипа. Эффект иронического стиля – автор говорит вроде бы одно, но мы понимаем несколько другое. Возникает легкое такое умственное напряжение, вызванное повышенной информационной нагрузкой фразы. Мы поспешно экстраполируем словосочетание в нескольких вариантах, отмечаем, как оно звучит в стереотипе, и в каких стереотипах существуют соседние слова и их сочетания, и каково их стилистическое оформление и эмоциональный уровень, и что же это за нештатная информация нам гонится, где пониманию предшествует миг недоумения, и за ним следует миг удовольствия. А если взлом стереотипа явный, сильный, то может вызвать смех.

«Она была похожа на боксера-средневеса, что, впрочем, совсем не плохо, если вам нравятся женщины, похожие на боксеров-средневесов».

«Если развести этот бульон водой, его вполне хватило бы на десять бедняков».

«Кому и кобыла невеста, – словоохотливо откликнулся дворник».

Смысл фразы не соответствует ее форме. Смысл фразы выходит за пределы ее формы. Смысл фразы в чем-то противоречит ее форме. Смысл фразы более емок и многослоен, чем следует из ее формы. Стереотип фразы взломан. – Внимание слушателя повышено, раскодирование затруднено, смысл в первый миг неожиданен и непонятен. Несоответствие конечно-понятого смысла и начально-формального смысла и есть конструкция иронии-юмора. Микро-стресс, сопровождающий микро-процесс понимания, и есть физиологический механизм иронии-юмора.

Ирония – это форма вербального юмора, где слова употребляются не в буквальном значении, но в большей или меньшей степени в переносном, т. е. обратном смысле. Т. е.:

Ирония – это взлом семантического стереотипа слова.

36. Здесь мы достигаем той нехитрой истины, что тонкий юмор существует только для интеллектуально развитых людей. И более того:

Юмор прямо связан с умственным развитием человека.

Способность воспринимать юмор прямо связана с объемом и уровнем информационно-операционной способности сознания. Чем больше знаешь, чем больше стереотипов хранишь и можешь моделировать – тем больше сбоев и взломов этих стереотипов ты можешь фиксировать, отмечая и степень взлома.

Активный словарь среднего человека составляет несколько тысяч слов (2–4). Грамматика среднего человека проста и стандартна. Языковых тонкостей средний человек не слышит, как не слышит полутонов в музыке человек с обычным (плохим) музыкальным слухом. Языковые «изыски» простому человеку непонятны, ибо он не видит разницы между стереотипом и его взломом. Ибо его собственные языковые построения неуклюжи и в основном неправильны (!). Если почитать стенографическую запись прямой речи разных людей, то говорить – т. е. мыслить! – в поле законов языка умеет небольшой процент. Большинство – косноязычно. Косноязычие – это косномыслие, бо словами мыслим, братие.

(37. Тогда встает старый вопрос: почему многие умные люди небогаты, а многие богатые – не шибко-то умны?

Ну так необходимо же разграничивать интеллект как способность оперировать объемами абстрактной информации – и ум как способность находить оптимальные средства для достижения желаемой цели на приемлемых условиях.

Постоянство желания, сильный характер и устойчивость к стрессам, плюс неразборчивость в средствах и эгоизм, – гарантируют вам жизненный успех во всех областях. Кроме, конечно, требующих особых способностей: музыка, шахматы, физика и т. п. Но мощный интеллект при робком характере, моральной строгости и отсутствии жизненной цели оставят вас средне зарабатывающим интеллигентом, гордым, ироничным и неприкаянным.

Мыслитель-аналитик и практик-преуспеватель – это два разные типа ума, оба нужные в социуме. Интеллектуальная и вербальная тупость практика могут не мешать ему интуитивно разбираться в людях, принимать верные решения в интеллектуально очень простых условиях, и продавливать эти решения.

Большие люди – это отнюдь не большие умы, это крупные характеры. Характер – это судьба. Ум – это еще не судьба. Ум носит подчиненное и обслуживающее значение относительно характера, нельзя это забывать.

…Поэтому богатый человек, наблатыканный в своем бизнесе и удачливый, умный по части построения отношений с людьми и делания карьеры, – интеллектуально может быть заурядность, а по части тонкого юмора вполне жлоб.)

38. Здесь мы достигнем следующей истины, которая уже не совсем бесспорная и пока еще не факт что истина. А именно:

Юмор есть не только качество при интеллекте, – но юмор есть аспект интеллекта и его составляющая. Кто умнее, в смысле интеллектуальнее, в смысле мудрее в осмыслении всего вообще, вот кто объемнее и тоньше понимает вообще жизнь, – вот у того лучше и чувство юмора.

Здесь необходимо оговорить, что ирония есть часть и род юмора, и имеется в виду именно она в основном и в первую очередь.

Ирония – это дуализм вербальной семантики. (Нравится наукообразное изложение? Точно? Или нет?) Ладно:

Ирония – это придание слову противоположного смысла.

Или:

Ирония – это открытие в слове противоположного смысла.

Или:

Ирония – выражение словом смысла, обратного обычному смыслу слова.

Однако лицевой, стереотипный, смысл всегда наличествует также. Имеется в виду, вернее на слуху. Тогда:

Ирония – это смысловая полифоничность слова. Оно значит одно, но одновременно мы имеем в виду другое. Тогда получается:

Ирония – это контекстуальная полифония. То есть мы вкладываем в текст, посредством интонаций, намеков, смысловых нюансов, знаков особого отношения к сказанному, – вкладываем в текст еще один, или далее несколько смыслов. Тогда вообще пахнет, что:

Ирония – это вербально-семантическая диалектика. Все сказанное одновременно и так, и не так, и наоборот, понимаешь.

Простейший случай: сказать трусу: «Ну, ты герой». Это насмешка, высказанная через явно противоположное утверждение. Стоп! Что имеем? Взлом семантического стереотипа. Типично и обычно слово значит одно – а в нашем контексте значит другое.

«Как освежает вода», – сказал человек, выбравшийся из проруби, или наоборот, почти из кипятка. Стереотипное значение сломано, ибо слушателю ясно, что вода ужасна.

«Как добр и милосерден по природе своей человек», – вздыхает историк, восстанавливая детали страшной резни. Подразумевается опровержение слова смыслом.

Что же происходит, когда мы обозначаем нечто через его противоположность? Труса называем героем, горе – счастьем, провал – удачей. Мы рассматриваем явление с обеих сторон: прямой и обратной. С лица и изнанки. Это «стереофоническое» понимание, объемное. То есть:

Иронический подход к объекту представляет больше информации, чем буквальный. И производит с этой информацией большую операцию, чем буквальный.

Буквальный подход – это констатация. Буквальный подход – это аналитический стереотип. – Иронический подход – это следующий этап анализа, привлечение следующей информации для его характеристики, и изображение глубинной, объемной, «двойной» картины объекта (явления, процесса, предмета).

Грубо говоря, ироничность – это способность видеть объект с лицевой и с обратной стороны одновременно. Это стихийная диалектика. Это постижение мира в его противоположностях. Ирония тяготеет к задумчивости. К рассуждательности. Она чревата вздохом над несовершенством бытия. Это насмешка с грустью в одном флаконе.

…Вот я и говорил, что мудрые люди обычно склонны к иронии, а ироничные часто являют природную мудрость.

39. И тогда мы вспоминаем, что ирония – это оружие слабых, ирония – это сопротивление рабов. И тогда мы вспоминаем еврейский юмор – ну, можем вспомнить.

Еврейский юмор скорее печален, чем весел. Чаще задумчив, нежели смешон. Строго говоря, чаще это не столько юмор, сколько именно ирония.

«Рабинович здесь живет? – Нет. – А разве вы не Рабинович? – А разве это жизнь?..»

Значения слов обыгрываются в нестереотипном смысле, причем не обязательно противоположном.

Когда коренной одессит Жванецкий начинал свою миниатюру: «И что характерно – министр мясной и молочной продукции есть, и он хорошо выглядит», – хохот советской публики вызывало именно то, что мяса и молока в стране вечно не хватало, и отрасль была в завале. Ирония давала слоеный смысл, стопку из нескольких контекстов сразу. «Еще в школе нас отучают говорить правду», – начинал Жванецкий, и зал падал с кресел: лживая страна, лживая политика, лживая история, и сама школьная правда – это тоже нечто лживое под благородным правдивым соусом: школьников как раз декларативно воспитывают говорить правду.

Поскольку еврейская история весьма печальна, а положение было вечно зависимым, и язык следовало держать за зубами, то оставалось изъявлять жуткое веселье по поводу своих огромных благ и невиданного счастья. К этой форме трудно было придраться недоброжелателю: эта форма позволяла балансировать на грани серьезности и издевки, а издевка могла мгновенно обратиться на себя самого, терпящего и переживающего такие беды и тяготы.

Нет сил не вспомнить кратко канонический анекдот: умерла первая жена, еврей женился на ее сестре, и та умерла, женился на третьей, приходит к ее родителям: «Вы сейчас будете смеяться, но Рива тоже умерла».

Похоже все-таки, что умение видеть предмет с разных сторон, находить смешное в печальном, принимать горе и улыбку в одном флаконе – это признак мудрости. То бишь способности сознания объемно оперировать информацией, создавая полифоничные модели.

40. Английский юмор противоположен еврейскому по эмоциональной тональности, но весьма сходен конструктивно. Есть хорошее определение английского юмора: людям свойственно шутить, когда опасность прошла; мужественные люди могут шутить перед лицом надвигающейся опасности; но когда люди шутят во время опасности – это и есть английский юмор.

Английский юмор – это юмор с каменным лицом. Его фон – всегда выдержанность, невозмутимость, стойкость, спокойствие. Это юмор хорошего тона. Это эхо характера, откованного викторианской эпохой.

В английском юморе стереотип выдержки и стереотип нештатной ситуации (нештатного вопроса и т. д.) взламываются друг об друга, как два яйца. Комический эффект рождает их несоответствие.

Человек тонет в Темзе и орет о помощи, потому что не умеет плавать. Джентльмен на мосту предлагает соседу пари: ирландец. «Почему ирландец, сэр? – Я тоже не умею плавать, но не ору же об этом на весь Лондон».

Корабль идет на гибельный поединок с германским крейсером. «Как вы относитесь к тому, чтобы погибнуть смертью храбрых, джентльмены? – С отвращением! – Но есть ли у нас выбор, джентльмены? – Похоже, что нет». (А. Мак-Лин, «Его Величества корабль „Улисс“».)

Сам факт шутки в экстремальной обстановке – это уже юмор как несоответствие. В адреналиновом экстремальном состоянии шутка, кстати, может вызывать бешеный смех. «Юмор висельников» – это отдельная тема! (Но у меня нет больше сил на трактат о юморе.)

Дополнительная же черта английского юмора – это формально корректное снижение ситуации до кретински низкого уровня. Т. е. стереотип ломается в сторону от высокого к обыденному.

Нищий сидит в продавленном соломенном кресле на дырявом сыром чердаке, жует корочку и курит трубку, набитую окурками. Входит посыльный юриста, объявляет его наследником хрен знает каких домов, счетов, земель и собаки. Нищий окутывается трубочным дымом, покачивает носком драного ботинка и осведомляется: «Вот как? И какой же породы собака?»

41. Не знаю, шо у тебя за бабки, но пора их подбить:

Объектная сущность юмора – неожиданный взлом информационного стереотипа без негативных последствий и необходимости действовать.

Физиологическая сущность юмора – стресс как реакция на нештатную информацию с резким выделением адреналина, кортизола и сахара, после же этапа тревоги и раскодирования информации – наступает этап облегчения и впрыск эндорфинов.

Сущность смеха – сброс стресса, сброс избытка энергии, подброшенной организму с гормонами и сахаром, с которой решительно нечего делать.

Чувство юмора – это способность фиксировать взлом информационных стереотипов как поводы к интеллектуальной и физиологической активности с эмоциональным позитивом в результате.

Ирония – это игра смыслами.

…

(Заметки на полях:) Смехотерапия, все шире применяемая в последнее время хорошими клиниками при лечении разных тяжелых заболеваний, на физиологическом уровне основана на том простом, что повышение гормонального уровня и активизация обмена веществ оказывают общенормализующее и общеукрепляющее действие. (На уровне психологическом, что есть коррелят отношений социальных и взаимоотношений с окружающей средой вообще, хорошее настроение означает – социальную и природную востребованность, оно же перспективу, оно же нужность и правильность твоего существования «по жизни», оно же удачливость и победность, то есть твое нахождение на острие эволюции, твою отборность для дальнейшего развития жизни, – то есть: смысл твоей жизни, большее хотение жить, уверенность жить, счастье и оптимизм жить. Хорошее настроение означает: моя жизнь подпитывается и охраняется великой и любящей меня системой, которая меня поддерживает, мною дорожит и меня бережет, и которой я необходим, и она с благодарностью и пониманием встречает мои действия. Хорошее настроение превращает «я» в «мы», и это большое «мы» увеличивает силы и здоровье «я».)

…Смех и агрессия могут переходить друг в друга, и могут отменять и/или заменять друг друга. То есть. Энергия может пойти в действие «дерись или убегай». Или энергия может сброситься с положительной эмоцией, что, кстати, приветствуется инстинктом индивидуального самосохранения. Если враги насмешили друг друга – у них исчезает желание убивать друг друга… ну, не всегда исчезает, и мы не имеем в виду злорадный смех, но вообще уровень агрессивности явно снижается. (Физиология и социология жутко взаимосвязаны!)

…Юмор – это показатель уровня психоэнергетического жизненного запаса. Ржи, конь ретивый!