Текст книги "Мгновения любви. Повести и рассказы"

I

– Извините, пожалуйста, подождите. Вы смотрели на меня. Мне ваше лицо кажется знакомым. Простите меня. Мы встречались когда-то?

– Наконец-то, Сережа. Узнал? А я все думала, узнаешь или нет? Даже обиделась на тебя. Подумала: не узнает, не подойдет, ну и ладно.

– Я не совсем понимаю, извините.

– Значит, не совсем узнал. Я – Таня Ларина. Вспомнил?

В уличной полутьме лица было почти не видно, но Сережа вспомнил профиль из недавнего трамвайного полусна и теперь понял, где он видел это лицо: в детстве, больше двадцати лет тому назад.

– Таня? Ларина? – робко повторил он.

– Ну да, Таня Ларина. Вспомнил? Мы с тобой сидели за одной партой до третьего класса, а потом еще встречались, забыл?

– Господи. Как же я тебя сразу не узнал. Еще подумал: профиль очень знакомый.

– Эх ты. А я тебя сразу узнала, только ждала, что и ты меня вспомнишь.

Только теперь, как из зыбкого детского сна, всколыхнулось далекое прошлое.

II

Мне было четыре года, когда из Эстонии, где работал мой отец, родители переехали в Москву. От Эстонии в воспоминаниях у меня остался только приятель Вася, с которым мы играли во дворе дома, и большая квартира с огромным коридором и стеклянными дверьми. Еще запомнился поезд, в котором мы ехали в Москву, и станция на пути с большим белым фонтаном. А потом мы поселились в Москве у бабушки, в одной комнате, со множеством соседей, которые меня всегда обнимали и приглашали в гости посмотреть никому не известный тогда телевизор с большой лупой перед экраном.

Я вспомнил с необычной ясностью то, о чем за последние двадцать лет никогда не думал: самую страшную печать детства – как в гробу, на улице, у подъезда лежит наш сосед дядя Вася с повязкой на лбу, – и лучшее детское воспоминание: как впервые, стоя под буквой «А» у порога школы, я увидел рядом маленькую черноволосую девочку – Таню Ларину.

С Таней Лариной меня посадили за одну парту. Я тогда был слишком маленьким, чтобы понимать, что это судьба, но я влюбился в нее по-детски, с первого взгляда. В тех младших классах ни она, ни я еще не знали, что Таня Ларина – это со времен Пушкина известное имя в России, мы сидели рядом за партой и нас вызывали к доске: «Таня Ларина, отвечай», «Сережа Привалов, встань».

Наверно, с ее стороны это тоже была влюбленность, потому что уже с первого класса она приглашала меня к себе в гости.

Как все одноклассники, мы жили недалеко друг от друга, дома были рядом, но уже тогда было понятно, что это разные дома. Таня жила в «сером» доме. Он занимал целый квартал и, действительно, был серого цвета, поэтому так и назывался.

Она меня как-то спросила:

– Ты читал «Королевство кривых зеркал?»

– Нет.

Я много слышал об этой удивительной книге, но, как мои родители ни старались, найти ее не могли.

– Пойдем ко мне. Я тебе ее дам почитать.

Тогда я впервые оказался в гостях у Тани – в «сером» доме. Квартира мне показалась огромной: прихожая, три или четыре комнаты, высокие потолки, красивая мебель и никаких соседей. Как потом я узнал, «серый» дом строился для ученых и генералов, они там и жили.

Я не знаю до сих пор, а тогда этим не интересовался, кто были Танины родители. Но Танина мать встретила меня приветливо:

– Сережа, здравствуй. Проходи в Танину комнату. Хочешь чаю, пирожного? Идите, я вам не буду мешать.

Почему-то в школе на переменах дрались все – наверно, так было издавна принято: и мальчики, и девочки – только не мы с Таней. Мы с ней бегали, мы играли, но никогда не дрались. Мне сейчас кажется, что это, действительно, была детская любовь: мы очень нежно и трепетно относились друг к другу.

Во второй раз я побывал у Тани на ее день рождения. К себе в гости она пригласила весь класс. Я помню, как мы, взявшись за руки, образовали круг, а в его центре стояла Таня.

«Как на Танины именины испекли мы каравай: вот такой ширины, вот такой вышины». Мы ходили вокруг нее хороводом, поднимали и опускали руки под слова песенки, а Таня стояла посередине и улыбалась.

Она была маленькая, подвижная, смуглая, черноволосая, умная и очень красивая.

Потом мы все сели за чайный стол и угощались тортами и пирожными.

– Прочитал «Королевство кривых зеркал?»

– Да, очень понравилось, вот возьми.

И я протянул ей книгу.

– А «Три толстяка» читал?

– Нет.

– Вот, держи. Тебе понравится.

Мы оба любили читать книги, и нам обоим нравилось потом обмениваться впечатлениями от прочитанного. Хорошие книги тогда были редкостью, но у Тани, в домашнем шкафу, были все самые лучшие, и я стал часто бывать у нее в доме: я приносил то, что прочитал, и брал то, что она мне давала. Можно было, конечно, и в школе брать у нее новые книжки, но почему-то она всегда приглашала меня к себе, а мне нравилось бывать у нее дома, сидеть на диване рядом с ней в ее комнате и вместе листать книги.

Ее мать всегда была приветлива и ласкова со мной, и не мешала нам оставаться вдвоем.

В те годы каждое лето мои родители вывозили меня к морю, в Феодосию. Там, в большом дворе, где мы останавливались каждый год, собиралось на отдых множество наших родственников и родительских друзей.

Не знаю, как так получилось, но однажды летом, в каникулы, Танины родители отпустили ее одну, со мной и моими родителями, в Феодосию.

Странно, как выборочна наша память. Я почему-то совсем не помню, как мы там с ней плескались в море, как проводили время во дворе дома, где жили, но очень хорошо запомнил, как, сидя на дощатом топчане на пляже, мы играли с ней в шахматы. Мне в это лето отец подарил красивые шахматы под слоновую кость, и мы с Таней играли в них каждый день. А еще я запомнил из того детского времени ее высокий лоб и черную косу и внимательные черные глаза, и умное приветливое лицо, и тонкую ее фигуру.

Я был тогда самым маленьким в классе, и высокие или толстые девочки пугали меня, а Таня была одного роста со мной, и может быть, поэтому у меня никогда рядом с ней не возникало, как теперь я понимаю, комплекса неполноценности. Мне всегда было хорошо с ней рядом: за партой ли, у нее дома или на море.

А три года спустя, мы с родителями переехали в новую квартиру, в новый район, и я перешел в другую школу.

Может быть, Танины родители так доверяли моим, но даже после этого мы еще раз провели вместе с Таней лето в Феодосии.

А потом я окончательно окунулся в новую школу и новую жизнь, и в новых друзей, и прошло несколько лет, прежде чем мы снова встретились с Таней.

Нам было лет четырнадцать.

В те годы было принято дружить школами. Та школа, где мы сидели за партой вместе с Таней, была известна в Москве. Там до войны училась героиня-партизанка Зоя Космодемьянская. И однажды нас повезли на экскурсию в эту школу. Ребята сидели в актовом зале и слушали рассказы про Зою Космодемьянскую и смотрели ее фотографии. А мы с Таней Лариной убежали ото всех и стояли вдвоем в полутемном школьном коридоре. Был уже вечер, и в школе было пусто: ни учеников, ни учителей. Она не спрашивала, почему я ей не звонил и не приезжал, а я, словно и не прошло этих лет, стоял с ней близко, так, будто мы всегда были вместе и только вышли на перемену, и думал, какая она красивая.

Таня вытянулась, но не выше меня, и приобрела девичьи формы. Мы стояли рядом в полутемном коридоре и молчали. Не надо было никаких слов, нам было хорошо и уютно вдвоем. Я осторожно обнял ее и прижал к себе. Она податливо и доверчиво прижалась к моей груди, и наши губы стали искать друг друга. Я еще никогда в жизни не целовался с девочкой, я не нашел ее губ и поцеловал ее в шею, тонкую, лебединую шею.

И с тех пор мы не виделись. Прошло двадцать лет.

III

– Таня, ты здесь живешь?

– Нет, я живу все там же, на «Войковской». А сюда езжу к своей модистке.

Странное, забытое слово – модистка. Наверно, его употребляют в разговоре только старые люди или аристократы. Таня была аристократкой. В детстве Сережа не задумывался об этом, несмотря на ее громкое имя, а теперь, глядя на ее вырисовывающееся в свете фонаря точеное, хрупкое лицо, Привалов вдруг подумал: как она изящна и аристократична.

– Я сюда часто езжу на примерку. Хочешь, пойдем со мной. Я ненадолго.

Сережа Привалов вдруг ясно понял, что никуда он больше не хочет торопиться, никуда больше не хочет идти без нее, тем более домой, а хочет пойти с ней, за ней, куда бы она его ни повела.

Сергей сидел в соседней комнате и терпеливо ждал, когда закончится примерка.

– Вот и я. Пойдем.

Когда они вышли на улицу, Сергей сказал:

– Я тебя провожу. Давай возьмем такси.

Они сидели в машине молча. Сергей кожей ощущал притягательное тепло ее бедра и ног и краем глаза видел, как она слегка улыбается в темноте.

Привалов давно не был в том старом районе, где прошло его детство. Он узнал «серый» дом, хотя теперь он ему показался меньше, чем когда-то. Было уже совсем поздно, когда Таня открыла дверь квартиры и, прижав палец к губам, сказала:

– Тихо, дочка, наверно, уже спит. Проходи, снимай пальто.

Когда они прошли в прихожую, Таня спросила:

– Хочешь на нее взглянуть? Пойдем.

И мягко ступая, они вошли в ту самую детскую, где когда-то вдвоем сидели рядышком на диване и листали книги. Там, где когда-то давно стоял диван, в кровати спала, улыбаясь во сне, девочка лет десяти. Она была смуглая и черноволосая, и очень красивая. Она, как две капли воды, была похожа на ту девочку из первых классов, с которой Сережа сидел за одной партой, и в которую влюбился с первого взгляда.

– Это Машенька, – гордо представила ее Таня.

В квартире больше никого не было. Они сидели вдвоем в гостиной и пили вино.

– О тебе не будут волноваться? – спросила она.

– Нет, я никуда не тороплюсь.

– Если хочешь, оставайся. Завтра суббота, на работу не идти. Я постелю тебе в соседней комнате. Ну, рассказывай: как ты жил эти годы, как ты живешь? Женат? Дети?

– Женат. Сына зовут Андрюша, он чуть младше твоей Машеньки. А ты?

– А я живу одна с Машенькой. Помнишь Алешу Петренко из нашего класса? Мы с ним развелись год назад.

– А твои родители? Я очень хорошо помню твою маму.

– Отец умер давно. Мама снова вышла замуж, мы с ней редко видимся. Где ты работаешь?

– Инженером в конструкторском бюро.

Сергею не хотелось говорить о том, что должность его и работа совсем не радуют его, что жена его только называется женой, но почему-то ему казалось в то же время, что, расскажи он Тане все, как есть, она поняла бы и не осудила бы его за его бестолковую жизнь.

– А ты чем занимаешься?

– Я – референт-переводчик в посольстве Дании.

– А какой институт ты заканчивала?

– Иностранных языков. Так что все неплохо. Как твои родители?

– Заезжаю к ним раз в месяц. Постарели сильно, но держатся, на дачу ездят каждое лето.

– А в Феодосии ты давно не был? Знаешь, я очень часто вспоминаю, как мы там отдыхали с твоими родителями. Мне так там нравилось.

– Езжу туда иногда. Там здорово. Два года назад вывозил туда сына. Ему семь лет было, столько же, сколько и мне, когда меня в первый раз туда родители повезли.

А ты помнишь, как мы с тобой играли в шахматы на пляже?

– Еще бы. Ты ужасно злился, когда мне проигрывал.

– Правда? Не помню.

– А помнишь, как мы всем классом мой день рождения здесь справляли?

– Конечно. Мы водили хоровод вокруг тебя, а я не мог оторвать от тебя глаз. Ты была такая красивая.

– Я постарела?

– Что ты, Танечка, извини. По-моему, ты такая же, какой я тебя помню.

– Ладно уж, не подлизывайся.

– А ты помнишь, как мы с тобой целовались в школе?

Таня как-то напряглась в своем кресле и внимательно и серьезно посмотрела на Сережу:

– Я все помню. Ладно, на сегодня хватит воспоминаний. Спать пора. Я пойду постелю тебе.

IV

Когда на следующее утро Сергей разлепил глаза, первое, что он увидел, это было улыбающееся Танино лицо, склонившееся над ним.

– Вставай, соня, завтрак готов. Одевайся, пойдем я тебя с Машенькой познакомлю.

Они прошли на кухню. На столе были аккуратно расставлены три тарелки с дымящейся яичницей и сосисками, хлебушек, приправа, а за столом сидела опрятная, черноволосая, смуглая девочка очень похожая на свою мать.

Она встала и поздоровалась.

– Познакомься, Машенька. Это дядя Сережа, мой старый друг.

– Здравствуй, Машенька. Мы давно с твоей мамой не виделись. И я очень рад, что встретил ее и теперь смог с тобой познакомиться.

– Вы вместе с мамой в школе учились?

– Да, в младших классах. А ты в каком классе учишься?

– В четвертом.

– Давайте кушать, садитесь за стол, – сказала Таня.

Когда встали из-за стола, Сергей предложил:

– Пойдем погуляем в Тимирязевский парк, я с детства там не был.

Они гуляли по заснеженным мелким пушком аллеям парка, Машенька убегала и возвращалась, смеялась и снова убегала.

– Сережа, скажи, пожалуйста, извини за прямоту, не обижайся, ты ведь даже не позвонил жене, что не придешь сегодня домой.

– Знаешь, Таня, я не хотел вчера об этом говорить. Мы живем вместе и не разводимся только из-за сына. Мы давно уже не спим вместе, только проживаем в одной квартире. Мы не говорили с ней об этом, но думаю, у нее кто-то есть. На самом деле, мне это абсолютно безразлично.

Таня слушала серьезно и внимательно, слегка наклонив голову.

– А у тебя тоже кто-то есть?

– Нет, Таня. Знаешь, я очень рад, что встретил тебя. И еще: прости, что не звонил и не приезжал к тебе все это время. Даже не знаю, почему, не знаю. Прости.

– Я очень ждала тебя. Ладно, не будем больше об этом. Я тоже очень рада, что мы с тобой встретились.

– Знаешь, лет двенадцать тому назад, еще до моей женитьбы, я ужасно вдруг захотел тебя увидеть. Я постоянно думал о тебе, хотя мы столько лет не виделись. Не знаю даже почему, но именно тогда я очень хотел встретиться с тобой. Я искал твой телефон в своих записных книжках, спрашивал у родителей, так и не нашел. А твою квартиру, после стольких лет, я бы, конечно, тоже не вспомнил. Это правда. Прости меня.

– Ты сказал: двенадцать лет назад. Да, мне было двадцать три года. Алеша Петренко давно ухаживал за мной, а я все не решалась выйти за него замуж. Теперь я понимаю, что просто не любила его. Прошел еще год, и мы поженились. А через год родилась Машенька.

– У тебя очень хорошая дочка. Она мне очень понравилась. Она очень на тебя похожа.

Сергей вдруг поймал себя на мысли, что и Таня ему очень нравится, и прошлая влюбленность ожила и забурлила в его сердце, и перевернула его мысли.

– Таня, у тебя какие планы на эти выходные?

– Никаких. Буду дома, с Машенькой.

– Я уеду часа на два. Нет, не домой. А потом вернусь к тебе, можно?

– Хорошо, Сережа. Мы тебя ждем.

Сергей поцеловал Машеньку и поехал в центр, в билетные кассы. Ему захотелось пригласить Таню в театр, и не в какой-то, а в Большой театр.

В кассе билетов на следующий день, конечно, не было. У входа стояли перекупщики.

– Есть два билета на завтра в Большой, на «Лебединое озеро»?

– Найдем.

Сергей вытащил из бумажника последние деньги и, как величайшую драгоценность, положил туда два билета на «Лебединое озеро».

По дороге он позвонил жене и сказал, что его несколько дней не будет, а потом снова поехал к Тане.

Таня открыла ему дверь, встревожено улыбаясь, и Сергею показалось, что он прочел ее мысли: «Вернется или нет?»

– Танечка, я тебя на завтра приглашаю в Большой театр на «Лебединое озеро», – чуть ли не с порога выпалил он. – Пойдем?

– Конечно, пойдем, Сережа. Проходи. Я уже беспокоиться начала, что ты так долго. Я ждала тебя.

Сергей прошел в гостиную. Выбежала Машенька:

– Здравствуйте, дядя Сережа. А куда вы уехали?

– Я за билетами ездил. Мы завтра с твоей мамой в театр пойдем.

– А я?

– Мы поздно пойдем. Ты спать уже будешь.

– Ладно, я играть пошла.

И убежала.

Сергей с Таней сидели в гостиной, Маша играла у себя в детской.

– Таня, я позвонил домой. Сказал, что не приеду. Можно, я у тебя сегодня останусь? Я не хочу уезжать.

– Оставайся, Сережа.

Вечером Таня постелила ему постель в соседней комнате, а ночью сама пришла к нему.

Следующим вечером, крепко держа друг друга за руку, они сидели в партере Большого театра и смотрели «Лебединое озеро».

Прошел месяц. Они стали жить с Таней вместе, и Сергей Васильевич Привалов подал на развод. Слава Богу, его жена не возражала и не закатывала истерик и скандалов. Состоялся суд. Бывшая жена пролила несколько слезинок в зале, и их развели.

С этого времени Сергей окончательно поселился в «сером» доме, и они с Таней официально оформили свои супружеские обязанности по отношению друг к другу.

V

Как-то после свадьбы Таня спросила Сергея:

– Сереженька, мне кажется, у тебя не все ладно на работе, я ошибаюсь?

– Танечка, мне не хотелось тебе об этом говорить и расстраивать тебя. Там все плохо. Я знаю, что умею и могу большего. Это трясина какая-то.

– Понятно. Зря раньше мне не сказал. Мой отец работал главным конструктором одного закрытого исследовательского института. Там его помнят и уважают, а меня знают. Я позвоню.

И уже через месяц Сергей Васильевич Привалов начал работать в новой должности в престижном научном центре. Новая работа была интересной, и теперь не приходилось считать, сколько денег осталось до зарплаты.

Машенька относилась к Сергею, как к родному отцу, а он очень любил ее и все вечера посвящал ей и Танечке. Своего сына Андрюшу он забирал к себе на выходные, и, кажется, Машенька с Андрюшей подружились. Они вместе листали книги, а Сергей вспоминал свое детство и свою маленькую Танечку Ларину.

Сергей сам понимал, как он изменился. Он стал принимать решения. Он выдвинул несколько новых идей на работе, и через несколько лет его уже назначили на место заместителя главного конструктора. Таня гордилась им, а он знал, что без своей Танечки, без своей школьной, на всю жизнь, любви, он никогда бы ничего не достиг и никогда бы не стал человеком.

А потом Таня взволнованно сказала ему:

– У нас будет ребенок.

ЭПИЛОГ

Сергей Васильевич Привалов ехал в полутемном трамвае, а через проход от него, как на другом краю пропасти, сидела незнакомая, черноволосая, черноглазая женщина и улыбалась ему, когда он робко поворачивал голову в ее сторону.

«Наваждение какое-то», – суетливо подумал он.

«Надо что-то сказать, что-то сказать, – как молитву, повторял он про себя. – Что она красивая, что мне нравятся ее глаза, ее волосы, ее улыбка. Что же сказать?»

Но он уже знал, что никогда не скажет этих слов, потому что опять боится непонятно чего, потому что никогда не говорил он и не сможет сказать такие слова. Ему вдруг до спазм в горле стало обидно за себя, за то, что он никогда в жизни никого не любил по-настоящему сильно: ни жену, ни сына, ни родителей, ни даже себя. Ведь так не бывает, не может быть – это слишком жутко – никогда никого не любить и не быть любимым. И так захотелось хоть небольшого, но настоящего понимания, тепла, нежности, любви, счастья.

И тогда торопливо и воровато, оглянувшись через плечо, он снова взглянул на свою соседку и увидел, как с того края пропасти глядят на него и улыбаются ему ее глаза. Сергей почувствовал, как мускулы и кожа его лица напряглись, вобрав каждой клеточкой в себя эту улыбку. Он отчетливо понимал, что именно сейчас надо что-то сказать, встать, улыбнуться в ответ, сделать какое-то движение, хоть что-то, иначе будет поздно, и не мог. Он резко обернулся к спасительному окну, пытаясь унять сумбур в голове и сердце. Он вглядывался в темноту, а перед глазами стояли ее лицо и ее улыбка.

Чей-то чужой голос объявил остановку, и на следующей надо было выходить. Медленно, как лунатик, Сергей встал и подошел к двери. «Если она сейчас выйдет, я с ней заговорю», – сказал он себе чуть ли не вслух.

Привалов вышел из трамвая. До дома оставалось пройти совсем немного вперед. И тут он опять увидел ее, совсем рядом, такую реальную и далекую, как сказка. Она неторопливо прошла мимо и завернула за угол.

Сергей Васильевич машинально сделал несколько шагов за ней, дошел до угла и долго-долго глядел ей вслед. Потом повернулся и медленно побрел в сторону дома.

Душа бабочки

Душа, как бабочка, перелетает с одного цветка на другой…

I

Мне было десять лет, когда я увидел ее впервые. Тогда я еще не мог понять, что это она. Я даже представить себе не мог, что она пришла только ко мне и останется со мной навсегда. Я еще не понимал, что она предназначена мне, а ей предназначено любить и страдать вместе со мной, во мне самом.

Был теплый, нежный южный вечер. С моря тянуло прохладой, ненадолго прогоняющей подступающую душную ночь. Я сидел на маленькой скамеечке и наблюдал за взрослыми.

В Феодосию мы приезжали уже в третий раз, и в это лето, в том же доме, собралось много наших родственников и знакомых.

Во дворе над головой горел фонарь, и когда я смотрел на него, мне казалось, что он вот-вот оторвется и уплывет вверх, в темноту звездной ночи, туда, где висит луна. Фонарь высвечивал круг, посередине которого стоял стол, а за границей яркого света – чернота, там страшно. Там глубокий колодец, из которого, если упасть, не выберешься никогда, и дощатый туалет в конце участка, куда ночью я не ходил, потому что он напоминал мне истории о синих руках, вытягивающихся из-под земли и хватающих всех, кто осмелится к ним приблизиться.

Я сижу на скамеечке, еще не подошло время отправлять меня спать, и просто смотрю вокруг. Я поднимаю глаза и вижу усыпанное звездами небо. Я знаю созвездия, папа называл и показывал мне их: вот Орион, вот Большая и Малая Медведица, вот Полярная звезда, вон Млечный путь. Я сижу на поляне фонарного полнолуния, и мне уютно и спокойно. Мужчины собрались за столом во дворе, выпивают понемногу и играют в преферанс. Женщины разошлись по комнатам, застелили постели и ждут.

Большая, серая ночная бабочка села мне на руку и замерла. Я взмахнул рукой, она отлетела и снова припорхнула ко мне. Она будто не замечала меня. Мне стало интересно: такая приставучая, такая большая и, несмотря на бледное одеяние, такая красивая. Она будто играла со мной: то отлетит, то снова приклеится к моей руке. Десятки ее подруг кружились вокруг фонаря. Она тоже улетала туда, на свет, стучалась о стекло, а потом возвращалась ко мне. Мне понравилась эта игра, и я пошире раскрыл ладонь. Мне показалось, что она очень доверчивая, нежная и не боится меня.

Я не хотел ее убивать. Просто сжал кулак, сам не знаю почему. Она сморщилась и упала на асфальтовый двор. И умерла, а я уже на следующий день забыл о ней.