Текст книги "Москва. Загадки музеев"

Ах, боже мой, он карбонарий

Последнюю историю подкинул комиссар Гвидо из венецианской полиции. Петр Дивин пересекался с ним пару раз: сначала он помог итальянцу, затем уже сам обратился за поддержкой. На этот раз они говорили по телефону.

– Синьор Петр, вы взялись бы расследовать преступление, совершенное достаточно давно? – церемонно начал комиссар телефонный разговор. – Преступника нет в живых, нет никого из современников, кого мы могли бы допросить.

– Думаю, это не помеха. Всегда остаются документы, письма, вещи… Люди не умеют молчать, особенно, если они что-то знают, – Петр улыбнулся, вспоминая, как ловко умеет комиссар отделывать присказками и общими фразами. – Вот вы что-то хотите мне рассказать… Еще одна из загадочных историй с картинами?

– Как раз я ничего не знаю, – быстро отозвался Гвидо, – но начальник, квесторе, считает, что в полиции главное коллаборация, и мы должны помочь коллегам из Неаполя! Когда-то об этом деле много писали, но, вы знаете, неаполитанцы, заканчивая фразу, уже не помнят ее начало. Расследование не смогли довести до конца. О деле забыли. Сейчас многие детали прояснились, а, так как нити уходят в Россию, нам нужен помощник в Москве. Я бы никогда не осмелился на такую бесцеремонность, но начальник, квесторе, считает, что достаточно инспектору позвонить – и любой человек с радостью…

– Я действительно с радостью помогу вам и квесторе, – перебил Петр, по наигранно незаинтересованному тону он сразу понял, что связи комиссара с венецианскими музеями крепнут. Пенсия не за горами, и почему не помочь старому приятелю получить теплое место.

– Как большая вода? – Петр перешел на погоду.

– Аcqua alta? В этом году еще ничего, а вот в прошлом поднялась почти на два метра. Все сидели дома, и нам пришлось взять еще один катер, чтобы разбирать бесчисленные семейные ссоры.

В конце разговора комиссар сказал, что перешлет синьору Петру фотографии неаполитанских газет середины девятнадцатого века и сведения о перемещении задействованных в деле антикварных предметов.

Карбонарии, члены массовой и влиятельной тайной организации, устроенной по типу масонских лож, в начале позапрошлого века боролись за независимость и единство Италии. Карбонарии в Италии – угольщики. Почему так называлось тайное общество, куда входили врачи, юристы, помещики, Петр не помнил. Его знания об этой странице истории Италии ограничивались многостраничным «Оводом»[7]7
  «Овод» – роман Этель Лилиан Войнич.


[Закрыть], прочитанным в юности. Но скорее всего от него требуется разбираться в пышном неаполитанском барокко и похождениях Караваджо, а не в политике областей Италии… Многие «угольщики» брошены в тюрьмы, и товарищи собрали деньги, чтобы выкупить соратников. Отдавали семейные реликвии, украшения, серебряные приборы. Один из магистров карбонариев с этими сокровищами должен был ехать в Неаполь, и друзья спрашивали, как он незаметно провезет крупную сумму денег и ценных предметов. Магистр отшучивался: «Carbone invisibile». Сбиры[8]8
  Сбир (ит. sbirro) – стражник.


[Закрыть] – агенты тайной полиции – знают о его миссии, и даже его фразу «Carbone invisibile» доносчики передали полицейским. Преследуемый карабинерами магистр прячется в одном из домов Неаполя. Всю ночь полиция прочесывает оцепленный район и обнаруживает революционера в палаццо знаменитого антиквара, в зале с произведениями искусства, предназначенными на продажу. Когда сбиры ворвались в дом, заговорщик мирно спал на соломе, вынутой из ящиков с вазами. Сбиры не смогли найти ни денег, ни драгоценностей. Ни на молодом человеке, ни в зале.

Помимо мебели, картин, статуй, в центре зала стоял обеденный стол, и на нем остатки трапезы – несколько живописно расположенных предметов, словно для рисования натюрморта. Газетчики даже раздобыли список оставленных на столе предметов того, что лежало на столе: daino, ceppo, uva, vino da tavola. Сбиры решили, что сокровища уже у них и… тщательно обыскали все натюрморты в палаццо. Не только натюрморты, но и вазы, мебель, где были изображения daino, ceppo, uva, vino da tavola. Однако ничего не обнаружили. А революционер только посмеивался: «In natura mort verità».

Петр представил несчастного хозяина дома среди обломков мебели и разорванных полотен и застывшего с откинутой головой юношу непременно в белой широкой рубашке и с разбитой губой, как в фильме «Овод». Неаполитанские газеты подробно описали арест и обыск в палаццо антиквара. Магистр помещен в тюрьму острова Прочида. Через некоторое время он передает через тюремщика записку: «Оriginale in Russia»[9]9
  «Оriginale in Russia» (пер. с англ. «Оригинал в России»).


[Закрыть]. Записка попадает сбирам, но и она не помогает обнаружить сокровища.

На первый вопрос Петр ответил сразу. Что вез с собой магистр? Очевидно, ответ в его фразе: «Сarbone invisibile». Банковских карт тогда еще не придумали, вексель вряд ли бы приняли тюремщики, у которых собирались выкупать заключенных. Скорее всего, магистр перевел серебро и драгоценности в самое маленькое и дорогое, что в то время имело хождение. «Сarbone invisibile» означает не «Карбонарий неуловим», а «Алмазы невидимы». С горстью бриллиантов путешествовать проще, чем с мешком подсвечников и столового серебра. Среди бриллиантов самые ценные – цветные. Что, если магистр купил редчайшие черные алмазы, напоминающие уголь? Карбонарий везет карбонадо! Должно быть, сбиры узнали о сделке от ювелиров, раз так дотошно искали в рамах картин и ломали мебель.

Второй вопрос: где искать сокровище? Поможет ли в этом натюрморт, оставленный революционером? Должен помочь, недаром было произнесено с вызовом молодым героем: «In natura mort verità». Гордец, спокойно спящий перед арестом, бросал вызов полиции. Но и Петру! Петр открыл словарь.

Daino – лань

Ceppo – бревно

Uva – виноград

Vino da tavola – столовое вино.

Раз в газетах писали про остатки трапезы, то на столе находились кусок оленины, некий деревянный брусок, гроздь винограда и вино… скорее всего, в глиняном кувшине. Столовое и сейчас в кувшинах подают, а уж в начале девятнадцатого века…

Но если бы на одном из произведений искусства в доме антиквара нашли оленину, виноград, кувшин и какую-то ветку или бревно, то эту картину или вазу разорвали бы на клочки, и спрятанное обнаружили. Судя по газетам, в доме не было предмета, где присутствовали бы все четыре подсказки. Петр нашел в интернете фотографии объектов из каталога антиквара. По отдельности лань и виноград встречались, дерево и кувшин обнаружил на одном предмете, а вместе все четыре не сошлись нигде.

Петр решил, что в этой задаче есть промежуточные этапы. Следует найти лань, рядом с ней будет еще какой-то символ. Именно этот-то символ, а не лань, приведет к месту, где спрятаны бриллианты. Нужно найти четыре предмета в доме антиквара, где изображены daino, ceppo, uva, vino da tavola. Затем подобрать пятый предмет, соединяющий подсказки с этих четырех вещей, и там искать бриллианты. Например, прячущий мог просверлить отверстия в деревянной раме и замазать их сверху воском свечи. Или насыпать камни на дно вазы и тоже залить их чем-то застывающим, какой-нибудь мастикой… Петр прервал мечты, ведь он еще не знает, какой предмет выбрали для тайника. Да и почти два века прошло, может быть, на эти сокровища давно клуб построили.

Каталог антиквара содержал одну лань – слепок античной скульптуры «Геракл и керинейская лань». Если Петр прав, то Геракл будет изображен на искомом предмете. Но надо осмотреть внимательно слепок в Музее, нет ли там мелких деталей – раковин, улиток, какого-то оружия.

Раздел копий оказался самым объемным: Италия в XIX веке снабжала европейских коллекционеров гипсовыми и бронзовыми репликами классических произведений, возможно, неаполитанский продавец иной раз выдавал их за подлинники. Живописных работ оказалось немного, и особенно Петра обрадовало, что совсем не представлены оказались голландцы. Иначе во всех жанровых сценах на столе нашлось бы vino da tavola в кувшине, а в трактирной драке пара разбитых кувшинов и под столом. А на каждом натюрморте в серебряном блюде красовался бы виноград… Тут Петр задумался, действительно ли рисовали голландцы виноград? Хлеб, рыбу, устрицы, ветчину и птицу, как и обязательный кубок из раковины наутилус можно найти на всех работах. А из фруктов? Сливы, персики, вишни… да-да, лимон с обязательно снятой лентой кожурой, свисающей со стола. Виноград он припомнил на паре натюрмортов. Хоть и называли похолодание XVI века «малым ледниковым периодом», хоть и много у Брейгелей зимних сценок, но виноград в Голландии выращивают издревле.

Виноград в каталоге неаполитанского антиквара оказался снова в разделе слепков. Вакх работы Микеланджело держал в руках гроздь и чашу.

Следовательно, на искомый предмет указывают или чаша, или Вакх. Петру оставалось найти ceppo и vino da tavola. Чаша, бутылка или кувшин встречались на многих работах. Ну а в поисках бревна – ceppo Петр перебрал несколько Себастьянов, привязанных к обрубку дерева, пейзажей с дубами. Да и у многих гипсовых слепков для опоры вдоль ноги помещался опиленный ствол. Петр еще раз заглянул в словарь: ceppo переводилось как «пень, полено, бревно, чурбан», а в переносном смысле означало «оковы, колодки». В русском языке «колодки» также происходили от слова «колода». И тут Петра осенило, он начал листать каталог и открыл описание бронзовой группы Пюже «Милон Кротонский».

К гибели Милона как раз и привел пень, ставший для атлета колодками. Петр рассматривал фотографию в интернете и вспоминал виденные им копии. Мраморная статуя Милона стоит в Лувре, но по миру разошлось терракотовые и бронзовые повторы. Тело героя изогнуто в муке, он не столько страдает от ран, сколько обескуражен тем, что нашлась сила, способная его побороть. Удивительно, что античный силач не дает последний бой, а замер, словно собирается с силами, чтобы с достоинством умереть. Петр начал фантазировать, как загнанный в ловушку карбонарий сравнивает себя с Милоном Кротонским и, глядя на бронзовую скульптуру, придумывает загадку.

Оставалось найти произведение искусства с изображением vino da tavola. Петр выбрал картину Рубенса «Вакханалия». Да, кувшины встречались на разных работах, а сколько их еще пряталось под старым лаком и бликами некачественной съемки, ведь Петр брал название работы из каталога, а затем рассматривал современные фотографии этих произведений из музеев. Но стоило принять во внимание, что арестовали революционера в большом зале палаццо, где должны были висеть крупные многофигурные композиции. К тому же Петру казалось, что он представляет себе этого гордого, сильного, слегка надменного юношу, под носом у сыщиков прячущего сокровища и размышляющего, как передать товарищам подсказки для этого шифра. Такой ловкач с наслаждением и горечью должен был рассматривать любимейшую работу Рубенса «Вакханалия». Рубенс не продал полотно, держал у себя. Очевидно, оно заряжало его энергией и подчеркивало живописное мастерство – в композиции, колорите, но, главное, в передаче всепобеждающей силы жизни. Сколько на холсте эмоций, естества, как лоснятся мастерски подсвеченные тела. Это выписанный самому себе диплом виртуоза. В «Вакханалии» представлены все возраста, все расы – от людей до зверей, все чувства – материнская любовь, испуг, удивление, любовная страсть, жажда… Наконец, все стадии опьянения! В Музее Петр всегда подходил к сатирессе, той, что поддерживает Силена. Она воплощение юности: на щеках разливается ярчайший румянец, взгляд быстр и невинен, под тончайшей перламутровой кожей проступает синева. А мимо копны золотых волос ни один итальянец не прошел бы без восхищения. Именно такие сияющие волосы рисовали итальянские художники – тонкие, пышно взбитые, цветом спорящие с цепями и браслетами.

К тому же, если в качестве четвертой работы взять картину Рубенса, то все четыре произведения окажутся иллюстрациями античной мифологии – «Вакханалия», «Вакх», «Милон Кротонский», «Геракл и керинейская лань».

Петр четвертый раз долил кипяток в пузатенькую колбу с витыми фисташковыми стручками. «Чайный детектив» бродил по виртуальным музейным залам под аккомпанемент нежнейшего улуна. Вкус чая угасал с каждой заливкой, но тонкая травянистая нота уверенно вязала бронзу Пюже с веселыми выпивохами Рубенса.

Последней фразой пойманного революционера стала: «Оriginale in Russia». Петр решил, что юноша, когда прятал бриллианты, прочел на ящике страну отправления – Russia. Судя по присланным комиссаром Гвидо документам, в то время антиквар продал президенту Академии наук графу Уварову коллекцию антиков. Петр обрадовался, значит верно угадал Рубенса – загадка крутится вокруг греческих героев. Осталось сходить в Музей, изучить «Вакханалию», «Вакха», «Милона Кротонского», «Геракла с ланью» и сложить пазл – найти в уваровской коллекции предмет с нужными деталями.

Всю неделю перед туристическим слетом Петр бродил по сайтам художественных музеев и перепроверял по словарю перевод мутных ксерокопий. Ответ он нашел ночью в пятницу и после слета собирался идти в Музей, проверить вживую все подсказки и поискать по ним последний предмет. Уголь карбонариев стучал в его сердце!

Заводская вольница

– Посмотрим, что у меня осталось, – Илья грузно опустился на корточки и выудил из-под кровати трехлитровую стеклянную банку, закатанную железной крышкой.

– Вино?

– У нас же в Молдавии все вино. Знаешь, как молдаване картошку собирают? Копают под грядкой ров в рост и… – Илья поднял руки и показал, как над головой снимают клубни.

В баллоне оказался вишневый компот.

– Вишню ногами давят?

– Конечно, и с салом для нажористости!

Между двумя пыльными тополями у заводского забора стоял глубокий и длинный мангал, сваренный из добротной четверки. В материале недостатка не было – сварщик даже приварил горизонтально две трубы для переноски, сейчас на ручках висели шампуры и рукавицы. Илья шел с кувалдой – он ловко разбил поддон, а Петр навалил горой доски в мангал. Пока дрова прогорали, Илья показывал последнюю работу. В ангаре тянулась к закопченным сводам витая лестница на восьмигранном полом столбе с железными цветами внутри.

– Хозяин во Франции купил столб от забора и дал как образец. Ну, мы чуть подрисовали… Грани на столбе сварили из прутов с отступом для объема. Раз Франция, я лилии пустил под ступенями.

– Этот столб у антикваров, наверное, как вся ваша лестница стоил?

– Да, дороже. Это же XVIII век! А у нас металла на сто тысяч и работа два лимона.

На ноже стояло клеймо – буква «и» в подкове. Сведение лезвия плавное, закругленное, но в мясо входит без усилий.

Петр поделил кусок свиной шеи и лопатку на бруски в полкулака, в четыре руки мясо нанизали и положили на пышущий мангал. Сушить не стали – пять минут повертели, затем Илья собрал шампуры в кучу, прижал их ладонью к бортику и располосовал мясо наискосок. Присолил. Перевернул шампуры, сделал надрезы и бросил соль с другой стороны. Через пару минут свалили мясо в большую кастрюлю, куда Петр, пока Илья следил за мясом, нарезал три луковицы и намял горсть горошин перца. Илья закрыл кастрюлю крышкой и энергично потряс.

Ели в цеху. На козлы положили щит, обернутый клеенкой. Бригадир принес «настоящие бакинские» помидоры, размером с голову младенца, киноварные в середине и с коричневым «венозным» соком по краям. Сварщик, которого здесь звали «сварной», сходил за свежими лепешками, тандырными, – с пригоревшим исподом и до хруста высушенной тонкой с вытесненной звездой серединой, обильно посыпанной кунжутными семенами. Сухощавый пожилой слесарь выставил миску черемши, чеснока и молоденьких перчиков в соленом рассоле. Длинный монтажник с печальным, изрытым оспинами лицом выложил на бумагу влажный блин соленого сыра. Второй монтажник, совсем юный круглый непоседа, принес сушеную хурму, словно инеем покрытую сахарным выпотом. Ну и у каждого нашлась бутылка водки. Правда, если закуски раскрывали национальность рабочего, то бутылки все были среднерусские. Илья знал, что Петр водку не уважает, – заранее перелил из баллона в пластиковую бутылку пол-литра коньяка.

– Два брата-молдаванина по осени заготовили бочку вина. Но их же двое, врезали в бочку два краника, – Илья налил себе и куму коньяку, остальные предпочли родимую. – Зимой один брат спрашивает: «Как твое вино?» «Уже выпил, что его хранить». «А я свое на Пасху берегу».

Илья охотно и подробно рассказывал истории, но сложные тосты не любил, это Петр знал по домашним застольям. Мог предложить выпить за родителей или за хозяев. Зато худой слесарь, с седой равномерной щеткой по всей голове, кроме носа, витиевато говорил, что в горах время, проведенное за столом с гостями, вычитают из срока жизни, поэтому общаясь с друзьями, мы становимся моложе, следовательно, тот, кто готовит угощение, не только кормит гостей, но и делает их моложе, а молодость дает нам силы работать и отдыхать.

Ели жадно, подливали часто. Сварщик осоловело раз за разом макал кусок лепешки в рассол и забывал поднести ко рту. Сидевшие плечо к плечу монтажники налились непонятной Петру злобой и радостно хмыкали, если сосед ронял кусок или проливал водку.

Илья не курил, спрашивать его о сигаретах бесполезно, и Петр решил посоветоваться с сотрапезниками. Он положил на стол целлофановый пакетик с окурком. Его он выковырял из березы недалеко от места нападения на Васю Егорова. На белом фильтре выделялся выпуклый зеленый овальный значок.

– Ментоловая дрянь, курить не советую, потом не отплюешься, – бригадир взял пакетик узловатыми пальцами.

– Там жвачка внутри, в фильтре, типа куришь, а потом зажевываешь, – подхватил весь вечер молчавший сварщик.

– Ты как будто пробовал, – хмыкнул бригадир, – что-то дороже «Примы».

– А пачка какая? – спросил Петр.

– Ну, такая черно-зеленая, рифленая. Знаешь, как кожа на ощупь!

Седой слесарь поднялся, пожевал губами и спутанно завел о том, благодаря кому… все благодарны… уважение и преданность… Петр не успел понять, к какому тосту подводит певец гор – за родителей или все же за директора завода. Толстый монтажник поднял круглые от бешенства глаза и визгливо бросил какое-то короткое слово выступающему. Тот помолчал, покачнулся и распевно ответил, затем собрал пальцы щепотью и словно бросил соль в лицо оскорбителю. Через мгновение слесарь и монтажник, наклонив головы, лаялись, перекрикивая друг друга. Русскими в сплошном потоке брани были только матерные слова и почему-то «мозги».

Длинный монтажник поднялся помочь товарищу, но только он сделал шаг, как Илья вытянул руку и коротко толкнул наступавшего в грудь. Монтажник, словно моряк, попавший под рею, кхекнул и улетел в угол вместе с зацепившейся за ноги лавкой.

– Знаешь, почему мы произносим за хозяина дома последний тост? Именно последний? – крикнул снова по-русски обхваченный бригадиром молодой монтажник. – не боимся забыть!

Кузнец тяпнул последнюю и увел петушком подпрыгивающего на носках слесаря. Бригадир, тяжело напирая, вытолкал из цеха круглого монтажника. «Сварной» очнулся, цепко оглядел стол и удивительно точными для крепко выпившего человека движениями начал собирать продукты. За раненого Петр волновался напрасно. Он не стал чудить напоследок: трогать окна-двери, ронять балконы. Грустно поднялся, поставил на место лавку и деловито куда-то направился. Петр покинул место пиршества и битвы.

И снилось Петру Дивину, как он с кумом бродит по бескрайнему базару. Куда-то они пытаются попасть, но повороты приводят или в тупики с липкими стоками по границе брусчатки и охристых струпьев штукатурки, или в новые торговые галереи. Петр оказывается один и ложится на нары в некой комнате, перегороженной веревками с ветхим бельем. По груди его ползет паук, покалывая острыми металлическими колпачками. Смахивает его рукой, но не может сдвинуть цокающее чудовище.

Петр открыл глаза и обнаружил на краю кровати женскую фигуру. Фигура гладила его по груди, свободной же рукой подцепляла пуговки на блузке. Кровать обреченно скрипнула, жаркая мякоть придавила к матрасу. Глаза их встретились…

Женщина отпрянула в изумлении и по-кошачьи замахала руками перед собой. Карусель разноцветных ногтей закружилась в сонных глазах Дивина.

– А где Илья? – низким испуганным голосом произнесла женщина.

– Илья на рынке, – ответил не до конца опомнившийся Петр.

Незнакомка вскрикнула, закрыла грудь руками и унеслась в темноту.

Туфли к фраку

Петр проснулся рано, арендаторы еще не шумели на лестницах, и цех под окном молчал. Заварил пару ложек азербайджанского… потом сыпанул еще – Илья обязательно перед работой заглянет.

– Ты за семью не беспокойся, – Илья зашел в новом зеленом брезентовом фартуке, с неразмятыми острыми складками. – Это не милиция, не что-то покруче… Просто уркаганы-шестерки. Им сказали наказать или попугать, они сделали. Ты их больше не увидишь.

Жену с ребенком Петр предупредил накануне из машины, и они сразу уехали к друзьям на дачу. За них он не переживал. Переживал, что совсем не понимает, за что его хотели наказать. Пришлось признаваться, что живет скучной жизнью – походы со школьниками, статейки в журналы, головоломки… Сколько ни копался – ни врагов, ни оттоптанных мозолей. Поэтому сегодня отправится давать показания о вчерашнем происшествии, а дальше продолжит обычную размеренную жизнь.

– у нас на заводе помещение юристы снимают. Есть хороший парень, Ашот, к нему все наши обращаются. И по гражданству, и по машинам он разруливает. Он мне паспорт делал.

– Я вроде гражданство не меняю…

– Это смотря кто тебя, Петюня, заказал. Может, и поменяешь, – усмехнулся Илья.

Домой Петр решил еще пару дней не заезжать и, чтобы не идти к следователю в грязных джинсах и прокопченной рубашке, сначала отправился в магазин. Попросил подобрать ему синий шерстяной пиджак с заплатками на локтях. Утром понедельника других желающих приодеться не было, и продавщица выносила пиджаки, пока не цокнула языком: «Мне на вас нравится этот». Петр в сорок пять весил столько же, сколько и в двадцать, да и подтягивался по утрам, как в армии: двадцать прямым хватом, десять обратным и десять подъемов переворотом. Девушки уже не засматривались, но зрелые женщины всегда хвалили фигуру.

Пиджак не стеснял движений, локти свести можно. Не твид, но качественная итальянская ткань. Вокруг него все итальянское последнее время, интересное совпадение!

Плотные брюки того же цвета без стрелок и бордовую фактурную рубашку подобрали быстрее. «Галстук?» «Платок-паше». Платок выбрал пунцовый, плотного шелка с вышитыми серебряными и фиолетовыми турецкими огурцами. У него в компаньонах цыган, стиль должен соответствовать.

Вышедшая из глубин магазина портниха за небольшую плату согласилась подшить брюки немедленно. Пока она работала, Петр в соседнем магазине выбрал мягкие кожаные ботинки каштанового цвета. Не просто походил в них по отделу, примериваясь, а попрыгал и поприседал. Ему надо, чтоб и в подводу, и под воеводу. Где еще побегать в ближайшие дни придется?

Адвокат Ашот оказался вежливым молодым человеком, несколько развязанным, но толковым. Они долго ждали в коридоре, и Ашот убеждал Петра не ездить в Ереван на праздники, особенно на майские – весь мир приезжает, все армяне из Европы и Америки, в городе вообще не протолкнуться. Петр спросил, чем сейчас зарабатывает Ереван, ну, кроме туризма по праздникам.

– Интеллектом. Все крупные IT-компании открыли филиалы.

Разговор со следователем занял минут двадцать. Про обмен рубашками Петр рассказывать не стал. У него даже не спросили, почему он покинул лагерь отдельно и раньше всех. Легенду Петр приготовил такую: заметил человека в лесу, тот не отзывался и стал убегать. Петр его преследовал до дороги, а когда вернулся в лагерь, детей уже увезли. Но выдуманная история не понадобилась, следователь не спросил, а Ашот посоветовал отвечать только на поставленные вопросы и отсебятину не нести.

Узлами следователь заинтересовался, но кроме синтетической струнки на жалюзи в кабинете ничего для завязывания не нашлось. Ашот не растерялся: для следствия ничего не жалко, отстегнул с сумки плоский ремень. И Петр показал разные узлы. Следователь быстро освоил булинь под присказку туриста-учителя: «Из озера, вокруг дерева, в озеро».

До завода вернулись вместе на машине адвоката. Перед проходной армянская бригада перекладывала дорожные бордюры.

– Ашот, почему армяне живут не дома, а в России, во Франции?

– Слушай, тут работа, а Ереван – это офис.