Текст книги "Валькирия рейха"

Слезы застилали глаза Хелене и, глядя на стремительно приближающуюся землю, она ощутила предательскую слабость – вот так бы и врезаться, все кончится, она отправится в эмпиреи вместе с ним. Все равно – будущего нет. Она уже четко различала вскинутые ввысь головы людей, широко распахнутые от ужаса глаза, какая-то девочка в голубом платьице испуганно жалась к матери, которая застыла посреди улицы, словно в оцепенении. Собрав волю, Хелене выровняла самолет. Пронесшись с воем над крышами домов, он снова взмыл в облака. С гулом и свистом, надрывая пропеллеры, как будто всхлипывая, совершил печальный круг над городом, над остроконечными пиками соборов, над площадями, на которых жители Праги, немецкие солдаты и офицеры, полицейские – все, так же задрав головы, со страхом и удивлением наблюдали за маневрами, не понимая, что происходит. Они уже не боялись, что самолет будет атаковать город. Они следили за ним, затаив дыхание. Сквозь пелену слез Хелене видела все, что происходит внизу. По рации она запросила разрешение на посадку на военном аэродроме в Жижкове, недалеко от того места, – она этого, конечно, не знала – где Кубис и Губчик совершили покушение на Гейдриха, и ждала ответа диспетчера, выписывая над городом круги. Всеми силами она старалась подавить отчаяние. Она понимала, что если сейчас дать волю эмоциям, произойдет катастрофа: она не удержит самолет, и он упадет на город, причинив большие разрушения и забрав жизни десятков и даже сотен людей. Застрявший в горле комок мешал дышать, сердце то бешено колотилось, то замирало, словно останавливаясь от раздирающей его боли. Наконец диспетчер разрешил посадку. Описав петлю, самолет набрал высоту и, словно на прощание покачав собравшимся внизу зрителям крыльями, ушел в направлении на Жижков.

В Градчанах испуганный рейхсфюрер СС Гиммлер подобрал упавшее на пол пенсне. От пронесшегося совсем близко самолета поднялась воздушная волна, от ее напора треснули стекла в окнах – осколки рассыпались с похоронным звоном. К рейхсфюреру подбежали адъютанты. Вскоре подоспели шеф пражского гестапо Далюге и заместитель Гейд-риха в протекторате штандартенфюрер СС Карл Франк.

– Господин рейхсфюрер, с вами все в порядке?

– Со мной – в порядке, а вот что происходит, извольте доложить! – взбешенно прошипел Гиммлер, протирая очки, – кто это позволяет себе дерзости, когда по всем частям объявлена повышенная боеготовность? Или вы не довели до сведения Люфтваффе, что мои приказы их тоже касаются?

– Все было сообщено в самые высшие инстанции, господин рейхсфюрер, – оправдывался Далюге, – но какой-то «мессершмитт» все-таки покинул аэродром…

– Да они совсем распоясались, асы Геринга, – возмутился Гиммлер, – немедленно посадить на аэродром, и сразу же под арест, – распорядился он сухо.

– Кажется, он сам уходит, – Франк выглянул в раскрытое окно, – да, так и есть, – подтвердил он, – уходит на Жижков…

– Все равно, под арест!

Спустя четверть часа Хелене Райч, оставив самолет в Жижкове, на штабной машине добралась до центра Праги. Ей повезло: ее не остановил ни один из многочисленных эсэсовских кордонов, выставленных по приказу Гиммлера. Где-то подействовало удостоверение, подписанное Герингом, где-то помогли уговоры, где-то просто узнали «белокурую валькирию фюрера». Появившись в Градчанах, она сразу же столкнулась с Далюге…

– Госпожа Райч, – удивился он, – откуда вы? – и тут же догадался: – Так это вы…

– Где он? – прервав, Хелене схватила штандартенфюрера за рукав, – где он? – повторила она слегка надтреснутым голосом.

– Кто? – растерялся штандартенфюрер, не сообразив, кого она имеет в виду.

– В каком госпитале?

– А… – Далюге наконец-то догадался, – господин обергруппенфюрер в Буловском госпитале, только… – лицо его помрачнело, он отвел взор.

– Я знаю, – Хелене избавила его от необходимости сообщать печальную новость. – Благодарю, – развернувшись, она побежала к машине. Когда она вбежала в госпиталь, со звоном распахивая двери, Гейдриха в палате уже не оказалось. Увидев ее, бледную, с растрепанными под пилоткой волосами, находившиеся в палате врачи попятились. Черные от горя, огромные глаза Хелене неотрывно смотрели на свежезастеленную кровать, на которой уже не было того, к кому она так горячо стремилась. Она шевельнула пересохшими губами, точно ловя воздух, пошатнулась. Профессор Хольбаум, взглянув с беспокойством на коллег, подошел к ней.

– Фрау Райч, здравствуйте. Как вы чувствуете себя? – озабоченно спросил он. Хелене не ответила. Она поняла, что опоздала. Отступив на несколько шагов, она прислонилась спиной к стене палаты, в уголках губ выступила кровь. Осознавая, что промедление может стоить молодой женщине жизни, Хольбаум крикнул медсестру и приказал принес-ти лекарство.

– Фрау Райч, пройдемте, – он осторожно взял Хелене под руку, – вам нужно лечь. Летчица не сопротивлялась. Она как-то обмякла, без труда Хольбаум вывел ее из палаты, поддерживая под руку. В ординаторской он уложил Хелене на кушетку и дал ей лекарство. Райч лежала неподвижно, безмолвно, мрачно глядя в потолок. Заметив ее состояние, Хольбаум сделал ей укол, надеясь, что она заснет. Но потрясение было столь велико, что лекарство не действовало. Хелене даже не сомкнула глаз. Наклонившись, Хольбаум вытер кровь с ее подбородка. Вдруг она встала.

– Я должна видеть его. Куда его отвезли? – она посмотрела Хольбауму в лицо, – пожалуйста, скажите мне, – она сжала руку профессора, пальцы ее были холодны.

– Господин обергруппенфюрер, – к Хелене подошел высокий, сухопарый Гебхардт, маячивший за спиной Хольбаума, – он, точнее его тело, – профессор смутился, – его сейчас, знаете ли, прибирают для прощания… Я вам так сочувствую, – признался он с горечью. – Но поверьте, фрау Райч, мы сделали все возможное. Заражение тканей, гангрена, с этим очень трудно бороться. Организм обергруппенфюрера не выдержал. Он умер, произнося ваше имя. Мне очень жаль, я разделяю вашу утрату, – его рука коснулась упавших вперед белокурых волос Хелене. Райч сжалась, по телу ее пробежала судорога. Плечи вздрагивали – она словно рыдала без слез.

– Фрау Райч, – Гебхардт слегка обнял ее, – я надеюсь, вы простите мне мою дерзость, но поверьте, господин обергруппенфюрер не был бы рад увидеть, как вы страдаете. Вы должны собраться с духом, чтобы сохранить достойную память о нем.

– Да, да, благодарю вас, профессор, я понимаю, – Хелене обреченно покачала головой. Она смотрела на свою руку, на которой горело кольцо, подаренное ей Гейдрихом в Париже. Ничто не сбудется, о чем она мечтала. Все кончено, раз и навсегда.

Вечером, оставшись одна в гостинице, она лежала на диване, безучастно созерцая лепку на потолке, курила сигареты. Вдруг в дверь номера постучали. Хелене сначала даже не пошевелилась, кто бы мог явиться к ней столь поздно? Она никого не ждала. Потом встала и, набросив китель на плечи, открыла дверь. На пороге она с удивлением увидела главу гестапо Мюллера.

– Что, спишь? – спросил он насмешливо, – оденься-ка, пройдемся.

– Куда ж пройдемся? – Хелене равнодушно пожала плечами, – уже почти десять, – она взглянула на часы. – Выходить можно только по специальным пропускам.

– Я и есть твой пропуск, – ответил Мюллер, – со мной можно, Хелене, и не только прогуляться. Со мной все можно. Одевайся, я жду тебя в холле, – распорядился он.

– Что ж, хорошо, я сейчас, – закрыв дверь, Хелене вернулась в номер. Она не удивилась фамильярности Мюллера. Ей было хорошо известно, что уже почти год ее двоюродная сестра Эльза Аккерман состояла с шефом гестапо в близкой связи, так что тот почитал Хелене почти родственницей. Но чтобы он пришел сам, дабы пригласить ее прогуляться, как он выразился… Здесь явно что-то не так – в сердце Хелене закралось тревожное предчувствие.

Они шли вдвоем по вечерней Праге вдоль набережной Влтавы. Эсэсовская охрана следовала в отдалении. Заложив руки за спину, Мюллер насвистывал баварскую песенку, потом остановился и резко повернулся к Хелене.

– Догадываешься? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

– О чем? – Райч только недоуменно пожала плечами, – что ты хочешь сказать мне, Генрих? – в ее голосе промелькнула тревога, – что-то случилось с Эльзой?

– Ох, причем здесь Эльза? – Мюллер пренебрежительно махнул рукой и спустился по ступеням к реке. Хелене последовала за ним. – И без нее забот хватает. Я спрашиваю тебя о происшествии с нашим шефом, обергруппенфюрером Гейд-рихом. Я знаю, Хелене, ты умная девочка, – он притянул ее к себе и понизил голос, – я бы не стал тратить время, если бы не был в этом уверен. Более того, как ты понимаешь, если бы не Эльза, которую мне жаль, я тоже не стал бы рисковать своей карьерой и заводить с тобой этот разговор.

– Какой разговор, Генрих, о чем? – Хелене отступила на шаг, – о чем ты хочешь меня предупредить?

– О том, чтобы ты держала язык за зубами. В любом случае. Что бы ни пришло в твою красивую головку, – он щелкнул ее пальцами по плечу. – Я тебя не первый день знаю. Никакой Геринг тебе не поможет, если что… – он сделал многозначительную паузу, – всякие случаи бывают…

– Так Рейнхардта убили не партизаны? – понизив голос, высказала пришедшую ей на ум мысль Хелене, – его убили…

– Тсс, – Мюллер предупредительно поднял палец, – я же предостерег тебя, держи язык за зубами. Рейнхардта убили партизаны, – продолжил он через мгновение и чирк-нул зажигалкой, прикуривая сигарету. Оранжевый огонек блеснул яркой точкой, отражаясь в воде, и потянулся, расплываясь зыбью. – Скажем так, партизаны. Кто же еще его убил? Другое дело, кому это было выгодно? Кто руководил всем делом? Понимаешь? Тот, кто задумал устранить Рейнхардта и сделал это, может устранить любого, руки у него достаточно длинные. Надеюсь, ты догадываешься, о ком я говорю, имени произносить не нужно, – он снова сделал паузу, – тебе вообще не надо было показываться здесь, – упрекнул он, – вечная твоя самодеятельность. Нет, чтобы посоветоваться. Ты собираешься остаться на панихиду? – спросил он настороженно.

– Да, – твердо ответила Хелене, – обязательно. Она смотрела на качающиеся в воде отражения зданий и мостов. Слезы против воли снова выступили на глазах. Мелкими бусинками они дрожали на длинных темных ресницах и, тая, катились по щекам. Мюллер заметил, что она плачет.

– Ну, хватит, хватит, все эти бабские штучки, – недовольно произнес он и ободряюще похлопал Хелене по спине, – сейчас не время разводить нюни. Если желаешь остаться на панихиду – оставайся, я выпишу тебе приглашение. Но, надеюсь, на прощание в Берлин ты не поедешь. Нечего зря мозолить Гиммлеру глаза. Не ровен час, он еще возьмет в голову мыслишку, что ты могла разделять с Рейнхардтом его намерения…

– Какие намерения? – равнодушно спросила Хелене, – я ничего не знаю…

– Слава богу, что не знаешь. Мне известно, что ты была абсолютно не в курсе планов Гейдриха, – ответил Мюллер, – потому и говорю с тобой теперь. Но я не уверен, что мне удастся переубедить Гиммлера, если, не ровен час, он надумает что-нибудь в этом роде. Тогда, фрау Хелене, тебе придется несладко. Так что мой тебе совет – сразу же после панихиды отправляйся назад, на фронт, к своей части. И не лети одна, – Мюллер многозначительно посмотрел на нее, – позвони Герингу. Скажи, что после гибели Рейнхардта чувствуешь себя неважно, пусть даст тебе в сопровождение двух резервных летчиков. Ничего страшного, от него не убудет.

– Для чего это нужно, Генрих? – Хелене насторожилась.

– Посуди сама, – ответил Мюллер, понизив голос, – если случайно разобьется один самолет, пусть даже на нем летит самый лучший ас в Германии – это несчастный случай. А если разобьются три, к примеру, да еще одновременно, это скандал.

– Ты считаешь, что Гиммлер может отдать приказ ликвидировать меня? – Хелене не поверила тому, что услышала, – так же, как и Рейнхардта?

– Я не считаю, – поправил ее Мюллер, – я даже скажу больше: мне известно, что пока такого приказа не было. Но я ничего не исключаю. Если такой приказ поступит завтра, его исполнят, а у меня уже не будет случая предупредить тебя об опасности, так как я должен находиться при рейхсфюрере. Я не хочу, чтобы Эльза рыдала у меня на руках вместо того, чтобы доставлять мне радость и удовольствие, – он усмехнулся, – к тому же, насколько мне известно, ты и твоя мать ее единственные родственники. Кроме вас, у нее никого нет, и тебя она любит как сестру. Ты, может, и не послушаешь моего совета, но тогда пеняй на себя. Хоть я и привязался к Эльзе, я не смогу не выполнить приказ, который отдаст рейхсфюрер. Советую, даже настаиваю, Хелене, позвони сегодня Герингу, а завтра сразу после панихиды возвращайся на фронт.

– Я все поняла, Генрих. Благодарю, – Хелене ответила с растерянностью. Она не ожидала подобного оборота.

– Ты позвонишь Герингу?

– Да, – она кивнула, – я сделаю все, как ты сказал.

– Вот и славно. Тогда пойдем куда-нибудь, выпьем что ли, – предложил Мюллер, – а потом наведаемся к тебе в номер. Да не бойся, – он рассмеялся, заметив, как нахмурилась Хелене, – если не имеете желания, фрау полковник, я к вам приставать не буду. Но там, в моей свите, – он обернулся к стоявшим невдалеке эсэсовцам, – хватает соглядатаев рейхсфюрера. Что же они доложат Гиммлеру, о чем я говорил с тобой столь долго? Могут возникнуть нежелательные подозрения. А так все ясно, уламывал, уламывал – уломал, – он прищелкнул языком. – После того, как мои солдаты все-таки уничтожили бандитов, которые убили Рейнхардта, их начальнику требуется разрядка. Вы не находите, фрау Райч?

Хелене только грустно улыбнулась и покачала головой. Черные воды Влтавы колыхались перед ней, напоминая волны озера Ванзее, на берегу которого она впервые была счастлива с тем, кого любила. Потухшая сигарета упала в текущие струи реки и понеслась, закружилась под мост, захлебываясь темной водой.

– Идем, Хелене, – Мюллер потянул ее за руку, – за нами наблюдает не одна пара глаз. И слушает не одна пара ушей. Помни об этом и держи себя в руках. Поплачешь среди своих летчиков на востоке. А здесь у тебя нет друзей. Зато врагов – очень много.

Спустя три дня после смерти вице-протектора Богемии и Моравии в замке Градчаны состоялась официальная церемония прощания с ним. Лина Гейдрих отсутствовала. Когда ей сообщили о смерти супруга, у нее случился сердечный приступ. Без сознания Лину доставили в тот же Буловский госпиталь, где еще недавно лежал Гейдрих, и она находилась там под присмотром врачей. У гроба Гейдриха стоял его «ближайший друг и соратник» рейхсфюрер СС Гиммлер с траурной повязкой на рукаве. Он держал за руки двух сыновей вице-протектора, Клауса и Гальдера. В почетном карауле застыли высшие офицеры СС, полиции, вермахта. Над гробом висел гигантский черный флаг с серебряными буквами «СС», мерцающими в свете факелов. От имени Гитлера шеф пражского гестапо штандартенфюрер СС Далюге зачитал памятный адрес. В нем говорилось: «Предосторожности были излишними для такого человека, который был одним из лучших спортсменов СС, дерзким наездником, пловцом и атлетом. Величие его духа раскрылось также в том, что, будучи серьезно ранен, он оказал сопротивление и преследовал покушавшихся на него британских агентов. Как фюрер НСДАП и фюрер немецкого рейха я даю тебе, дорогой Гейдрих, самую высокую награду, какую только могу присвоить: я награждаю тебя наивысшей степенью Германского ордена. Имя твое навсегда будет являться примером служения фюреру и нации…»

На церемонии Хелене Райч стояла в стороне. Не потому, что опасалась лишний раз попасться на глаза рейхсфюреру, как предупреждал Мюллер, и не потому, что боялась столкнуться с Линой и доставить той неудовольствие своим приездом. Мюллер сообщил ей, что Лина не будет присутствовать при прощании в Праге. Просто Хелене сама не желала оказаться в центре внимания, ее тяготили любопытные взгляды. Два молодых летчика, прилетевшие рано утром по приказанию Геринга, стояли рядом. Только на несколько минут, когда Курт Далюге покинул свое место и взошел на трибуну, чтобы зачитать обращение фюрера, Хелене оказалась прямо напротив Гиммлера. Она взглянула на него. Рейхсфюрер болезненно вздрогнул, встретившись с ней взглядом, и сразу опустил голову. Сразу после панихиды Хелене Райч, ни с кем не попрощавшись, уехала на аэродром.

– Послушайте, Мюллер, – подозвал Гиммлер шефа гестапо. Намереваясь осмотреть лично церковь Карла Боромейского, где погибли люди, исполнившие его приказ устранить Гейдриха, рейхсфюрер направился к машине, – вы уверены, что никто из тех, кто мог бы разболтать лишнего, не остался в живых? – поинтересовался он вполголоса.

– Вполне, – ответил Мюллер уверенно, – мы опознали всех участников. Нет никаких сомнений.

– Что ж, это неплохо, – согласился Гиммлер задумчиво, – но не забудьте позаботиться о главарях. О тех наших агентах, которых мы внедрили к чехам и которые также оказались задействованы в этой операции. Их тоже всех необходимо устранить. Как можно тише и желательно, как можно скорее, – сухо приказал он.

– Слушаюсь, господин рейхсфюрер, – щелкнул каблуками Мюллер. Адъютант распахнул перед рейхсфюрером дверцу машины. Но Гиммлер не спешил садиться. Поправив фуражку, он снял пенсне и принялся протирать стекла тонким кусочком замши, услужливо поданным адъютантом. – А что это, Генрих, я не ошибся? – спросил Гиммлер вяло, – я видел на церемонии госпожу Райч. Это она выписывала круги над Прагой, так что перепугала всех?

– Да, господин рейхсфюрер, – ответил Мюллер и слегка прищурился, насторожившись, – госпожа Райч сегодня присутствовала на церемонии. Что касается ее полетов, они разрешены рейхсмаршалом, а через него весьма одобряемы фюрером. Так что в этом смысле у нас нет оснований придраться к госпоже Райч.

– Я не об этом, – продолжил Гиммлер все также бес-цветно, – до меня дошли сведения, Генрих, что всю предыдущую ночь вы провели в номере госпожи Райч в гостинице «Кароль». Я не пеняю вам, я понимаю, что поиски бандитов измотали вас, а фрау Райч привлекательная женщина. Она прилетала по вашей просьбе?

– Фрау Райч, как вам известно, господин рейхсфюрер, обладает, благодаря рейхсмаршалу, большой свободой действий, – ответил Мюллер, не моргнув глазом, – даже генералы из Коммандо Ост вынуждены считаться с ее особенным положением. Так что она может покинуть свой полк, когда ей заблагорассудится. Я не приглашал фрау Райч в Прагу, она прилетела по собственному желанию.

– К вам? – темные глаза рейхсфюрера буквально впились в начальника гестапо. Он смотрел, как змея, не моргая. Но Мюллер не дрогнул.

– Ко мне, господин рейхсфюрер, – произнес он без запинки.

– Я погляжу, вы оба – и фрау Райч, и вы, Генрих, весьма любвеобильны, – Гиммлер криво усмехнулся и водрузил пенсне на нос, – бедный Рейнхардт, – вдохнул он с притворной грустью, – фрау Лина изменяла ему с Шелленбергом, а фрау Райч, как оказывается, с вами, Генрих. Что ж, хорошо, – он натянул перчатки и сел в машину, – поехали, покажете, где настигли этих бандитов. Кстати, – вдруг остановил он адъютанта, готового закрыть дверцу, – Далюге, – он подозвал начальника пражского гестапо, – у вас есть связь с зенитчиками в этом районе? Попросите их командира приехать ко мне. Да, прямо к церкви, куда мы сейчас направляемся. Я буду ждать.

Дверца хлопнула. Мюллер почувствовал, как у него все похолодело внутри. Получалось, он очень правильно сделал, что посоветовал Хелене взять с собой сопровождение – с рейхсфюрером шутки плохи. Его не обманешь. Мягко стелет, да жестко спать. Пренебрежение этим качеством Гиммлера уже стоило жизни Гейдриху, теперь на очереди – Хелене Райч.

Через час после панихиды по вице-протектору Рейнхарду Гейдриху «черный вервольф» Ме-109 взлетел с аэродрома в Жижкове и в сопровождении двух истребителей взял курс на восток. Артиллеристы на одной из секретных зенитных батарей, незадолго до этого получившие от командования строжайше секретный приказ сбить самолет, увидев цель, растерялись, обнаружив, что истребитель летит не один. О трех самолетах в приказе не упоминалось. Связавшись со штабом, командир батареи доложил обстановку и запросил распоряжений. Ему ответили не сразу. Требовались консультации с СС. Как предугадал Мюллер, расстрел трех самолетов не входил в планы Гиммлера. Это грозило крупными неприятностями с Герингом, к тому же все три машины были хорошо вооружены и управлялись первоклассными пилотами – так что последствия могли быть непредсказуемыми. Тут вряд ли удалось бы все свалить на партизан, как предполагалось вначале. Поэтому рейхсфюрер благоразумно дал сигнал «отбой». На высочайшей скорости «мессершмитты» пронеслись над засекреченной батареей.

Постукивая пальцами по столу в кабинете, еще недавно принадлежавшем Гейдриху, рейхсфюрер Гиммлер недовольно произнес, обращаясь к Далюге:

– Гейдрих мертв. Но его шлюха от нас ушла. Что ж, может быть, это и к лучшему. Меньше подозрений. Не стоит поддаваться эмоциям. Однако надо постараться, чтобы она как можно реже появлялась в Берлине. Пусть повоюет. Будем надеяться, у русских найдется пуля для нее – он зловеще усмехнулся, – а если нет… Нам придется подыскать способы держать ее в узде, а со временем и вовсе от нее избавиться.

28 июня 1942 года 17 немецких и 6 венгерских дивизий под командованием фельдмаршала фон Бока устремились на Курск и Воронеж. Через два дня мощная 6ая армия Паулюса, состоявшая из 18 дивизий, двинулась на юг. В небо поднялись тысячи самолетов. Амбициозная операция под кодовым названием «Блау» по захвату Кавказа началась. Первого июля две немецкие армии встретились, окружив русские войска. Шестого июля пал Воронеж. Впереди лежал Сталинград.

– Я – первый! Я – первый! – черный Ме-109 заправлен горючим и маслом, пробоины заклеены перкалью, под нижним крылом подвешены бомбы и реактивные снаряды, заполнены патронные ящики, проверена и отлажена синхронность спускового механизма оружия с вращением винта, пристегнут парашют. Скрылись пышные светлые волосы летчицы под шлемом, строгие васильковые глаза опытным взглядом скользнули по приборам. Теперь все эмоции в прошлом, теперь – только бой.

Внизу земля кипит от взрывов, все в дыму. Тротиловая гарь набивается в кабину истребителя. Летят осколочные бомбы в скопления вражеской пехоты, реактивными снарядами подавляются огневые точки, с бреющего полета строчат пулеметы. Самолет быстро проносится над землей. Второй заход и снова – море огня. А вот и «ухажеры» вынырнули из-за облаков – советские истребители сходу бросаются в атаку. Начинается бой на вертикалях. Ведомый, Андрис фон Лауфенберг, немного отстает, вот и совсем оторвался, оставшись один на один с противником. Резко сбавив высоту, Хелене приходит на помощь своему напарнику. Она поднимает очки. За стеклом кабины он видит ее укоризненный взгляд: опять не отрегулирован шаг винта. Недобор высоты в 50—70 метров в бою – смертельно опасное дело. А с таким прикрытием много не наатакуешь. Четверка «илов» снова идет в лобовую. Хелене ловко уклоняется от атаки и встает в вираж, отвлекая внимание русских летчиков, пока «мессершмитты», имеющие преимущество в высоте, ударят сверху. Снова маневр – она выпускает Лауфенберга вперед. Теперь ведущий – он. Снова разгорелся бой на вертикалях. Вихрь огненных трасс пронесся над кабиной. Хелене нажала гашетку. Длинная очередь отпугнула противника. Но он не отступил. По радио Лауфенберг встревоженно спросил: «Видишь?»

– Вижу, – спокойно ответила она. Русский самолет несется с запада и открывает огонь, когда расстояние между истребителями еще около 800 метров. Трасса ушла под Ме-109. Вторую очередь он дать не успел. «Черный вервольф» открыл огонь из всех огневых точек. Ведомый русского пошел на вираж, отклоняясь от лобовой, предложенной Райч.

Тогда черный «мессершмитт» тоже начал виражировать с незначительным набором высоты, демонстрируя исключительную технику пилотирования. Он использовал прием внешнего скольжения, и ему удалось до предела сократить радиус виража, зашел в хвост, открыв огонь, и резко сорвался в управляемый штопор, уходя от следующей пары истребителей противника. Потом плавный выход из штопора, боевой разворот. Огонь! Атака снизу. Снова удар из всех огневых точек. И, наконец, победно покачав крыльями, начал снижение на аэродром.

Возвращение. Темнеющее сумерками индигово-синее небо летит под крыльями. Мерцают бортовые огни, сгущается туман, самолет измучен, штурвал сбит, многие приборы выведены из строя. Ничего, механики отладят, заменят, приведут в порядок. Смертельная усталость сковывает тело. Но Хелене не до сна. И снова: разбор боев, обучение молодых летчиков. Об управлении машиной, о применении виража, о маневре и огне, ракурсе прицеливаний, дистанции огня – об всем, что познается только на опыте, что не изучишь ни в какой школе. Горький подсчет потерь, переговоры с начальством, новые задания, снабжение горючим, маслом, боеприпасами, продовольствием, медикаментами. Только под утро на час, не больше, приляжет командир в своей комнате, прислушиваясь к ночной тишине, сквозь которую пробираются слышимые с переднего края вздохи дальнобойных орудий и приглушенный гул ночных бомбардировщиков. И вспомнится ей, как скакала верхом на вороной лошади в далеком Булонском лесу чудесным весенним днем, вспомнит жаркие объятия и поцелуи, от которых захватывало дух. Она давно уже не носит кольцо. Она спрятала его подальше от любопытных глаз. Но память и сердечную боль не спрячешь. Так и не сомкнув глаз, она встает и, завернувшись в плед, подходит к окну. Туман рассеивается. Брезжит рассвет. Сквозь рваные клочья тумана она видит искореженный взрывом бомбы «мерседес» с флажками СС и имперского Управления и скорченное тело тяжело раненого генерала, упавшего на капот автомобиля, по эсэсовской форме которого расползлось большое кровавое пятно.

– Госпожа полковник, – кто-то постучал в дверь. – Вас по срочной связи генерал фон Грайм.

Ну вот. Туман растаял. В небе заблестело ласковое утреннее солнце. И снова – взлет, пулеметный огонь и самолеты противника в перекрестье прицела.